а-тяжеловеса преклонных  лет,  с
этакой хищной грацией старого льва. - Я все  понимаю,  господин  Поляков,  и
буду ждать, сколько понадобится.
   Когда я вышел из кабинета в холл, Юля  молча  схватила  меня  за  руку  и
потянула на свою ("девчачью", как мы ее называли) половину квартиры.  Я  без
возражений последовал за ней.
   Как я и ожидал, видеофон в дочкином кабинете был включен, и над  консолью
маячило голографическое изображение головы и  плеч  Ричарда.  Его  скуластое
лицо явственно выражало тревогу, и в таком взволнованном  состоянии  он  был
больше чем когда-либо похож на мою мать, свою старшую сестру.
   Я немедленно направился к видеофону, а Юля  тем  временем  закрыла  дверь
комнаты и с ногами забралась в мягкое кресло у стены.
   Едва я оказался в поле действия лазерных сканеров, Ричард, заметив  меня,
без всякого вступления спросил: - Он много тебе рассказал?
   - Еще ничего. Мы только обменялись любезностями. Он уже собирался перейти
к делу, когда вмешалась Юля.
   Ричард с облегчением вздохнул: - Слава Богу, успел.
   - А в чем дело, - спросил я, заинтригованный его поведением.
   - С Томасом Конноли лучше не связываться. Сейчас же гони его в шею.
   Я подвинул к себе стул и сел.
   - Объясни-ка подробнее, Рич. - Я никогда не называл его дядей,  поскольку
он был старше меня лишь на восемь лет, и я всегда относился  к  нему  как  к
другу и брату, - Что ты выяснил?
   - Вполне достаточно, чтобы потерять аппетит. Этот  клиент  не  для  тебя,
Игорь. Я знаю, что порой ты берешься за рискованные дела,  но  Конноли...  -
Ричард покачал головой. - От него лучше держаться подальше, если  не  хочешь
угодить в крупные неприятности. Томас Финли Конноли не просто богатый беглец
с Аррана, он доверенный советник королевского дома  в  изгнании  и  один  из
лидеров движения за  реставрацию  монархии.  Высший  Революционный  Трибунал
Арранской Народной Республики заочно приговорил его к смертной, казни, и  за
прошедшие пятнадцать лет он пережил добрую  дюжину  покушений.  Однажды  был
ранен, правда, не смертельно, зато его жене и детям повезло меньше - они все
погибли. Я покачал головой: - Ну и ну!..
   - Вот именно.  Здесь  смердит  грязной  политикой,  круто  замешанной  на
международном  терроризме.  Нашему  правительству  не  очень  нравится,  что
Конноли поселился на Дамогране, но  ничего  поделать  оно  не  может  -  как
демократическая страна мы не имеем морального  права  отказывать  в  убежище
человеку, которого преследуют по политическим мотивам. Зато наши  спецслужбы
довольны - наконец-то у них появилась настоящая  работа.  За  последние  три
года они уже изловили десяток арранских головорезов,  которые  охотились  за
Конноли.
   Я почесал затылок и с сомнением произнес: - А с чего  ты  взял,  что  его
визит ко мне имеет хоть какое-то отношение к политике? Я думаю, что как  раз
наоборот - не имеет никакого. Конноли не  производит  впечатление  человека,
который обращается к кардиологу, когда у него болит голова. Он,  несомненно,
навел обо мне справки и знает, какими делами я  занимаюсь.  Похоже,  у  него
проблемы личного порядка. Ведь и у политиков есть своя частная жизнь.
   - Есть, конечно. Но  она  неотделима  от  их  общественной  деятельности.
Независимо от того, с  каким  делом  пришел  к  тебе  Конноли,  ты  рискуешь
привлечь к себе внимание революционных властей Аррана. А эти ребята  напрочь
лишены чувства юмора и не шибко разборчивы в средствах.  Они  без  сожаления
расправились с семьей Конноли, - с какой же стати,  скажи  мне,  они  станут
церемониться с его адвокатом? Им убить человека что  раз  плюнуть.  Так  что
будь хорошим мальчиком,  Игорек,  и  прислушайся  к  совету  своего  старого
дядюшки: не ввязывайся в это  дело,  каким  бы  выгодным  оно  ни  казалось.
Извинись перед Конноли и вежливо попроси его  уйти.  Ни  в  коем  случае  не
поддавайся на его посулы...  Гм-м.  Только  не  подумай,  что  я  по  старой
привычке снова взялся командовать тобой. Просто я беспокоюсь за тебя.  И  за
Юльку. И за твою мать, наконец. Как я посмотрю ей  в  глаза,  если  с  тобой
что-нибудь случится!
   Я вздохнул,  мысленно  попрощавшись  с  тугим  кошельком  несостоявшегося
клиента.
   - Все в порядке, можешь не  переживать.  Ты  меня  убедил.  Я  сейчас  же
выставлю Конноли за дверь.
   - Вот и молодец, - одобрил меня Ричард.
   Мы коротко попрощались, я выключил видеофон и задумчиво уставился  поверх
консоли на стену. Юля выбралась из кресла и подошла ко мне.
   - Хочешь, я пойду и скажу ему, что ты не возьмешься за его дело?
   Я отрицательно мотнул головой: - Нет, доченька, я сам.
   Поднявшись со стула, я ласково потрепал ее белокурые волосы  и  вышел  из
комнаты.
   Конноли я застал стоящим у окна.  Повернувшись  ко  мне,  он  спросил:  -
Надеюсь, у вас ничего не случилось?
   - Случилось, - чересчур резко ответил я. Он  посмотрел  на  меня  долгим,
внимательным взглядом и произнес: - Да, понимаю. Вы кое-что узнали обо мне и
решили не ввязываться в неприятности.
   - Совершенно верно, - подтвердил я. - У меня пятнадцатилетняя дочь,  и  я
не хочу, чтобы она стала сиротой.
   - Могу вас заверить, господин адвокат, что вам не о чем  беспокоиться.  Я
принял все меры предосторожности, и никто не  узнает  о  моем  визите.  А  в
дальнейшем мы встречаться не будем, потому что... - Потому  что,  -  перебил
его я, - у нас не будет  никаких  общих  дел.  Я  очень  благодарен  вам  за
осторожность, а сейчас, убедительно прошу вас уйти.  Нам  больше  не  о  чем
разговаривать.
   Конноли покачал головой: - Мой уход  ничего  не  изменит.  Вы  все  равно
займетесь моим делом. Собственно, вы уже занимаетесь им.
   Я вопросительно уставился на него: - Что вы имеете в виду?
   - Тут вот какая ситуация, советник. У  меня  есть  дочь  Элен,  ей  скоро
исполнится семнадцать. Девять лет  назад,  во  время  одного  из  покушений,
погибли моя жена и оба сына, а Элен лишь каким-то чудом уцелела. Мне удалось
скрыть факт ее спасения, и официально она считается умершей.  Все  эти  годы
она находилась под  опекой  верных  мне  людей,  пожилой  супружеской  четы,
которых окружающие считали ее дедом и бабушкой...
   Я решительно подступил к нему и схватил его за отворот  пиджака  с  явным
намерением вытолкать из кабинета. Наверное, со стороны это выглядело немного
комично: Конноли был на полголовы выше меня и раза в полтора шире в  плечах,
и, хотя я значительно моложе его, я вряд ли смог бы  сдвинуть  его  хоть  на
сантиметр.
   - Господин Конноли! Я не собираюсь дальше...
   - Ее настоящее имя, - будто ни в чем  не  бывало  продолжал  он,  -  Элен
Розалинда Конноли. Но вы должны знать ее как Алену Габрову.
   Я разжал пальцы, отпустив пиджак посетителя. Моя рука соскользнула вниз и
безвольно свесилась вдоль туловища.
   - Алена... Габрова... - растерянно пробормотал я. Конноли отошел от  окна
и остановился возле стола.
   - Вы, конечно,  можете  известить  суд,  что  отказываетесь  защищать  ее
интересы, - неторопливо проговорил он, - Но вы так не сделаете. Не  в  ваших
привычках бросать клиента на произвол  судьбы  только  потому,  что  у  того
обнаружились неподходящие родственники.
   Чувствуя себя загнанным в ловушку, я на негнущихся ногах подошел к двери,
заблокировал ее изнутри, затем вернулся к столу и тяжело  опустился  в  свое
кресло. Конноли тоже сел и устремил на меня задумчивый взгляд. В его серых с
неуловимым зеленоватым оттенком глазах застыло ожидание.
   - Значит, - наконец произнес я, -  это  вы  рекомендовали  Петру  Габрову
отказаться от услуг Стоянова и нанять меня?
   - Да. Наш первый выбор защитника нельзя назвать удачным. Господин Стоянов
оказался самодовольным ничтожеством с дутой репутацией.  А  о  вас  я  навел
тщательные справки и уверен, что на сей раз не ошибся. В определенных кругах
вас считают самым удачливым судебным адвокатом Дамограна. И,  по-моему,  эта
репутация вполне заслуженная.
   - В гражданских делах, может, и да. Но не в уголовных. Я  редко  выступал
на таких процессах.
   - По моим сведениям, шестнадцать раз. И в четырнадцати  случаях  добились
оправдания своих подзащитных.
   -  Это  говорит  скорее  о  моем  умении  выбирать  клиентов,  а  не   об
удачливости, -  заметил  я,  -  Восьмерых...  нет,  даже  девятерых  из  них
оправдали бы и при самой скверной защите. Но что касается вашей дочери...
   Меня перебил зуммер интеркома. Как я и ожидал, дочка, обеспокоенная  моей
длительной задержкой с выпроваживанием Конноли, решила выяснить, в чем дело.
Я нажал кнопку ровно настолько, чтобы сказать: "Извини,  Юля,  я  занят",  -
после чего выключил интерком. - Так вот, - продолжал я, - в случае  с  вашей
дочерью  дела   обстоят   хуже   некуда.   Следствие   располагает   слишком
убедительными доказательствами, и я не вижу ни малейшего шанса  опровергнуть
их или хотя бы подвергнуть сомнению.  Даже  сам  Перри  Мейсон,  легендарный
адвокат двадцатого века, не смог бы убедить присяжных вынести оправдательный
вердикт я на секунду умолк. Томас Конноли спокойно смотрел на меня, и я  мог
только догадываться, какая боль скрывалась  за  этим  притворно  равнодушным
взглядом. - Вы уж простите за откровенность, но  я  не  считаю  себя  вправе
внушать вам напрасные надежды. Я уже говорил это господину  Габрову,  теперь
повторяю и вам, что Алена... то есть, Элен...
   - Называйте ее Аленой, - посоветовал Конноли. -  В  противном  случае  вы
рискуете запутаться и назвать ее Элен при посторонних.  Да  и  она  сама  за
девять лет привыкла к своему новому имени.
   - Да, вы правы, - согласился я и продолжил: - Так вот,  Алена  несомненно
будет признана виновной. Вопрос только - в чем  и  какое  за  сим  последует
наказание. Я полагаю, именно это вы и хотите со мной обсудить?
   На какой-то миг Конноли замялся.
   - Ну... Прежде всего, я  хотел  бы  выяснить,  есть  ли  еще  возможность
освободить Алену до начала суда под залог. Сумма не  имеет  значения,  когда
речь идет о спасении моей...
   - Молчите! - быстро произнес  я,  тотчас  сообразив,  что  замышляет  мой
посетитель. - Ни слова больше. Я все  понял,  но  не  хочу  ничего  об  этом
слышать. Позвольте напомнить вам, что я не ваш адвокат  и  не  собираюсь  им
становиться. Поэтому убедительно прошу вас  воздержаться  от  разглашения  в
моем присутствии сведений, которые  закон  квалифицирует  как  информацию  о
преступных намерениях. Я могу догадываться  о  ваших  планах  -  догадки  не
факты, их к делу не подошьешь, но знать о них я не хочу. - Надеюсь,  я  ясно
выражаюсь? Конноли кивнул: - Вполне.  Извините,  что  увлекся.  Так  вот,  -
продолжал он, - если вы добьетесь освобождения Алены хоть на  один  день,  я
буду  считать,  что  свою  задачу  вы  выполнили.  Такая  формулировка   вас
устраивает?
   Я поморщился. Слишком грубо  и  прямолинейно,  можно  было  выразиться  и
помягче, не так откровенно выпячивая это "хоть на один день".  Следуя  букве
закона, я никакой конкретной информации не получил, и суд не расценил бы это
высказывание как извещение о намерении совершить преступное деяние,  но  все
же... А впрочем, ну его к черту! Какое мне, собственно, дело  до  того,  что
Конноли  собирается  умыкнуть  свою  доченьку  с  нашей   планеты,   оставив
правосудие в дураках? Главное, что он не сказал мне об этом прямо.  А  чисто
по-человечески я мог его понять: если бы моя Юля, упаси Боже, попала в такую
передрягу, я пошел бы на все, чтобы помочь ей. И  не  остановился  бы  перед
нарушением закона... Гм-м, хорошенькие мысли для адвоката!
   - С залогом весьма проблематично,  -  сказал  я.  -  Нашими  законами  не
предусмотрено освобождение под залог обвиняемых в  убийстве.  Правда,  Алена
еще несовершеннолетняя, и если бы я взялся за это дело с самого начала,  то,
скорее  всего,  сумел  бы  убедить  судью  выпустить  ее   на   поруки   под
ответственность господина и госпожи  Габровых.  Но  сейчас...  -  Я  покачал
головой. - Нет, это маловероятно. До начала суда осталось лишь  две  недели,
обвинение уже на полную силу раскрутило свою пропагандистскую  машину,  и  я
сомневаюсь, что мое ходатайство будет удовлетворено. Тем более что  Стоянову
уже было отказано, а с тех пор в деле не обнаружилось никаких  благоприятных
для вашей дочери обстоятельств. Я, конечно, подам прошение  об  освобождении
на поруки, но не советую вам на него рассчитывать. Конноли кивнул: -  Да,  я
понимаю... - Тут выдержка изменила ему, он вскочил с кресла и нервно заходил
по кабинету. - Вы должны  что-то  придумать,  господин  Поляков.  Вы  должны
спасти мою дочь. - Он резко остановился. - У вас много говорят о  гуманности
вашей пенитенциарной системы, но все это ложь,  наглое  лицемерие.  Смертная
казнь куда честнее и гуманнее. А ваше  так  называемое  "лечение",  оставляя
человека в живых, убивает самое ценное - его душу. После этого уже не  будет
нынешней Алены, от нее останется лишь  бледная  тень.  Ей  будут  недоступны
глубокие чувства, она лишится способности любить и ненавидеть, радоваться  и
горевать, ее жизнь превратится в пустое, бессмысленное существование. А ведь
ей еще нет и семнадцати, она пишет такие милые, такие красивые стихи, у  нее
настоящий талант к поэзии... Да, конечно, я  признаю,  что  Алена  совершила
тяжкое преступление - но она все равно моя дочь, мой единственный оставшийся
в живых ребенок. Я не хочу потерять и ее!
   Так же внезапно, как и взорвался, Конноли взял себя в  руки  и  рухнул  в
кресло. Достав из кармана платок, он вытер вспотевшее  от  волнения  лицо  и
тихо произнес: - Прошу прощения, советник. Порой я не выдерживаю. Уже четыре
месяца длится этот кошмар, и мои нервы на пределе.
   Я подождал с минуту, давая ему возможность успокоиться, потом  заговорил:
- Если вы беседовали с господином Габровым после нашей  с  ним  встречи,  то
должны  знать,  что  я  категорически  против  еще   одной   психиатрической
экспертизы. Разумеется, я могу добиться повторного освидетельствования, но в
случае подтверждения первоначального диагноза о полной вменяемости обвинение
лишь еще больше укрепит свои позиции - а они и без того несокрушимые. Я вижу
в них только одно слабое место,  куда  следует  направить  главный  удар,  -
отсутствие явного мотива.  А  чтобы  обвинить  человека  в  убийстве  первой
степени, необходимо установить мотив преступления.  На  сей  счет  присяжные
получают от судьи вполне однозначные  инструкции:  они  не  вправе  признать
подсудимого виновным в предумышленном убийстве, если предложенный обвинением
мотив вызывает хоть малейшие сомнения. Насколько  мне  известно,  в  конторе
прокурора еще не решили, какой  из  возможных  мотивов  предложить  вниманию
суда.  Скорее  всего,  это  будет  бессмысленная  жестокость   избалованного
подростка.  Сомневаюсь,  что  обвинение  рискнет  встать  на  зыбкую  почву,
рассуждая о какой-то  страшной  тайне,  которая  умерла  вместе  с  доктором
Довганем.
   - Бессмысленная жестокость... - повторил Конноли. - Моя Элен, Алена  -  и
бессмысленная жестокость... Это же просто несовместимо!
   - Для вас, может, и да. Но не для присяжных. Они люди со стороны и  будут
судить о вашей дочери  на  основании  предоставленных  им  фактов.  А  факты
таковы, что Алена девушка  вспыльчивая,  раздражительная,  неуравновешенная,
она легко выходит из себя и часто конфликтует со старшими. Я уже ознакомился
с ее школьными характеристиками и отчетами наблюдавших  ее  психиатров.  Эти
материалы произведут на суд не лучшее впечатление.
   Конноли вздохнул: - В таком возрасте почти все  дети  несносны.  О  любом
шестнадцатилетнем подростке можно сказать то же самое, что  вы  говорили  об
Алене.
   - Не спорю.  И  обвинение,  безусловно,  понимает,  что  в  этом  вопросе
перегибать палку не  следует.  В  своей  речи  прокурор  признает,  что  все
подростки в той или иной мере склонны к  жестокости,  но  большинство  умеет
обуздать себя, а вот у Алены, дескать,  отказали  тормоза  -  и  потому  она
опасна для общества. Конноли снова  встал  и  медленно  прошелся  к  окну  и
обратно.
   - Ну почему, - произнес он, - почему Алена не хочет говорить? Я не верю в
бессмысленную жестокость, не могу и не хочу верить... Поначалу я думал,  что
доктор Довгань  узнал  тайну  Алены  и  шантажировал  ее,  угрожая  сообщить
нынешним властям Аррана, что  она  моя  дочь.  Но,  будь  это  так,  она  бы
рассказала мне о шантаже. Алена вспыльчивая  и  самонадеянная  девушка,  это
правда; но она  достаточно  умна  и  рассудительна,  для  того  чтобы  самой
улаживать столь щекотливое дело... Проклятье! Ведь должно же  быть  какое-то
разумное объяснение ее поступку!
   - Вот мы и должны найти его, - сказал  я.  -  С  помощью  Алены  или  без
таковой. Нужно убедить присяжных, что она совершила  убийство  под  влиянием
импульса, не вполне контролируя себя.
   - Но результат психиатрической экспертизы...
   -  Диагноз  об  общей  вменяемости  отнюдь   не   исключает   возможности
кратковременного  срыва  под  воздействием   внешних   факторов.   Например,
вследствие  бурной  ссоры.  В  этом   случае   суд,   даже   если   признает
целесообразность  прочистки...  гм-м,   медикаментозной   терапии,   отложит
исполнение приговора на срок от трех до восьми лет,  в  течение  которых  ей
будет предоставлен шанс доказать свою способность жить в обществе.
   - Это время она должна провести в тюрьме?
   - Для взрослых, осужденных по этой  статье,  первые  два  года  "отсидки"
обязательны. Но поскольку Алена несовершеннолетняя,  она  будет  помещена  в
специнтернат с возможностью раз или дважды  в  месяц  проводить  выходные  с
родными. - Большего мне и не надо,  -  оживился  Конноли.  -  Только  бы  вы
добились этого, а все остальное... - Он вовремя осекся и  виновато  взглянул
на меня. - И как вы расцениваете наши шансы?
   - Как очень хорошие. Более определенно сказать не могу, ведь я  только  в
пятницу вечером стал адвокатом вашей дочери и еще не успел глубоко  вникнуть
в дело. Но в общих чертах уже  представляю,  какую  тактику  защиты  следует
избрать. В ходе процесса я постараюсь расшатать аргументацию  обвинения  где
только  возможно  и  заставить  его  изменить  формулировку  "предумышленное
убийство с отягчающими обстоятельствами" на "убийство в  состоянии  аффекта"
или даже на "непредумышленное убийство". Но для этого я  должен  представить
суду убедительную мотивировку ее поступка. Скажем, если в  случае  с  Аленой
доктор Довгань нарушил общепринятые нормы отношений между врачом и пациентом
- ну, вы понимаете, что я имею в виду, - то присяжные признают  ее  виновной
лишь в  неумышленном  убийстве  в  результате  превышения  необходимой  меры
самообороны. Завтра я намерен встретиться с вашей дочерью  и  объяснить  ей,
как обстоят дела. Надеюсь, мне удастся убедить ее, что скрывать правду в  ее
положении не просто бессмысленно, а губительно.
   Конноли сел.
   - Боюсь, ничего не получится, - сказал он мрачно. - Алена упорно отрицает
свою вину и слышать не хочет ни о каком признании. Петр и  Марина,  то  есть
господин и госпожа  Габровы,  не  единожды  пытались  уговорить  ее  сделать
признание, но она даже слышать об этом не хочет. Обычно Алена рассудительная
и здравомыслящая девочка и знает, когда нужно  подчиниться  обстоятельствам,
но сейчас на нее что-то нашло... что-то непонятное.
   - А вы сами пробовали поговорить с  ней?  -  Лично  -  нет.  Это  слишком
опасно. Тюремный персонал от скуки любит смотреть телевизор,  и  меня  могли
узнать по выпускам международных  новостей.  Но  я  рискнул  передать  Алене
послание, в котором убеждал ее признаться в убийстве. Я даже покривил  душой
и заверил, что не сомневаюсь в ее невиновности, но прошу солгать ради своего
спасения. Она уже знает о... о некоторых моих планах - и все равно стоит  на
своем.
   - М-да... - протянул я. - А вот со слов господина Габрова  я  понял,  что
все не так безнадежно.
   - Это было сдела