вперед  знал,  по  какому  делу  они  ко  мне
обращались, что  производило  еще  большее  впечатление.  Ежедневно  ко  мне
обращались евреи со всех концов России. Они ждали моей помощи  и  участия  в
самых разнообразных делах. Чтобы быть  в  состоянии  им  помочь,  я  наладил
хорошие отношения со всеми соответствующими учреждениями и  должен  сказать,
что не было в России учреждения, в котором я не мог бы провести мои дела.
   Больше всего работы мне давала еврейская молодежь. Известно, что евреи  в
российских высших учебных заведениях принимались с  большими  ограничениями.
Осилить эти ограничения стоило очень много труда  и  денег.  Ежедневно  меня
забрасывали  телеграммами,  письмами  и  личными  просьбами  похлопотать   о
еврейской молодежи, жажда к образованию которой была ущемлена  существующими
ограничительными законами. Часто случалось, что  люди  приезжали  за  тысячу
верст, чтобы только посоветоваться со  мной.  Большинство  из  них  не  были
богаты, но отдавали свои последние гроши, лишь  бы  дать  возможность  своим
детям попасть в соответствующее учебное заведение.
   Всем ко мне обращающимся я давал точные указания, к кому они должны  были
направиться и что предпринять. Но этого было еще недостаточно. В большинстве
случаев я должен был  ходатайствовать  лично.  Для  этой  цели  я  обзавелся
рекомендательными  письмами  Распутина  к   влиятельным   лицам,   известным
петербургским профессорам, придворным дамам, духовным лицам и т. п.  Просьбы
о  принятии  одного  или  нескольких  евреев  в  высшие  учебные   заведения
передавались нередко даже от имени императрицы.
   Перед началом занятий  меня  ежегодно  посещали  целые  вереницы  молодых
евреев, которые добивались приема в  Петербургский  университет  или  другие
высшие учебные заведения. Я снабжал их письмами Распутина, водил к министрам
и сообщал, что царица поддерживает эти просьбы. Обычно  молодые  люди  тогда
принимались, несмотря на установленную норму.
   Я сам диктовал Распутину его письма, и они гласили примерно следующее:
 
   "Милый,  дорогой  министр,  Мама  (то  есть  царица)  желает,  чтобы  эти
еврейские ученики учились на своей родине и чтобы им не приходилось ехать за
границу, где они становятся революционерами. Они должны остаться дома.
   Григорий".
 
   Ограничение мест жительства для евреев также причиняло мне много  хлопот.
Я  ежедневно  получал  телеграммы  исхлопотать  их  отправителям  разрешение
проживать  в  Петербурге  или  Москве  или  предпринять  поездку  вне  черты
оседлости. Для удовлетворения этих просьб у  меня  существовало  специальное
бюро. При таких условиях я мог до тех пор, пока я имел в Петербурге влияние,
добиваться того, что покровительствуемые мною лица могли спокойно  проживать
в Петербурге.
   Права жительства я доставал всем без исключения евреям,  которые  ко  мне
обращались.
   Еврейские ремесленники имели  право  жительства  всюду,  где  они  хотели
заниматься своим ремеслом. Все евреи, которые  хотели  воспользоваться  этим
правом, подвергались испытанию, которое особых трудностей  не  представляло.
Поэтому  я  много  хлопотал  о  том,  чтобы  утвердиться   в   Петербургской
ремесленной управе, которая в этом вопросе была решающей, и в  конце  концов
добился того, что я при выборе  правления  управы  имел  решающее  значение.
Всегда проводились  мои  кандидаты,  которые  потом  и  были  моими  верными
сотрудниками.
   Я добывал  разрешения  на  право  жительства  не  только  лицам,  которые
действительно хотели заниматься своим ремеслом, но и таким лицам, которые  и
понятия не имели о ремесле, по которому они экзаменовались. Они заносились в
регистр подмастерьев. Как ювелир я также имел право держать  подмастерьев  и
пользовался очень широко этим, хотя в Петербурге я  не  имел  мастерской.  В
моей квартире находились несколько рабочих  столов  в  пустой  комнате,  где
никогда не работали. Мои подмастерья  занимались  всевозможными  делами,  но
только не ювелирным делом. Среди них были артисты, писатели, учителя  и  др.
Когда министр внутренних дел Хвостов выслал меня в Нарымский край, о  чем  я
еще буду рассказывать впоследствии, то среди опекаемых  мною  таким  образом
лиц возникла настоящая паника. Все боялись, что их также вышлют. Но я  скоро
вернулся и был встречен целой толпой бурно меня приветствовавших евреев. Они
радовались не только за себя и меня, но и за то, что простой еврей мог выйти
победителем в борьбе с всесильным министром внутренних дел.
   Мое возвращение из ссылки являлось лучшим доказательством, что я  у  царя
находился в большой милости. По этому поводу я получил массу поздравительных
телеграмм со всех концов России.
   Причины моего влияния были только немногим известны. Таинственные легенды
окружали мою личность. Одни считали меня чем-то в роде министра по еврейским
делам, другие же думали, что я являюсь представителем американских евреев.
   Если какой-нибудь местности угрожал еврейский  погром,  то  мой  тамошний
корреспондент  меня  об  этом  уведомлял.  Условленный  уже  заранее   текст
телеграммы обычно гласил: "Беспокоимся вашем положении. Телеграфируйте".
   После получения такой телеграммы я немедленно принимал  все  меры,  чтобы
заставить центральные власти предписать местным властям прекратить погромную
агитацию. Таким путем мне удавалось  предотвратить  погромы  в  Минске,  где
губернатором был Гире, и в Вильно, где губернаторствовал Любимов. Как только
мне удавалось добиться желаемых результатов, я немедленно  посылал  местному
раввину или другому известному еврею  в  угрожаемый  город  короткую,  опять
условную телеграмму: "Надеюсь завтра  выздороветь.  Сообщу  немедленно,  как
только смогу оставить дом". Это  означало,  что  губернатору  и  полицейским
властям срочными телеграммами предписано остановить  погромную  агитацию.  В
таких  случаях  вследствие  моих  настояний  директор  Департамента  полиции
предписывал соответствующему губернатору лично посетить угрожаемую местность
и лично там  успокоить  евреев  Это  обычно  делалось  в  такой  форме,  что
губернатор просил к себе раввина и еще несколько  представителей  еврейства,
которых уверял, что он не допустит погрома.
   Кроме ремесленников также купцы пользовались правом жительства вне района
оседлости или совершать соответствующие деловые поездки. Для меня было легко
доставать для них  право  въезда  в  Петербург.  Но  бывали  и  случаи,  что
проситель не имел никакого формального права  для  приезда  в  Петербург.  В
таких случаях я телеграфно  предлагал  просителю  выслать  прошение  в  двух
экземплярах:  один  для  меня,  а  другой  петербургскому   градоначальнику.
Проситель от меня получал телеграмму:
 
   "Вам сообщат, что впредь  до  распоряжения  вы  причислены  к  канцелярии
градоначальника".
 
   Этот способ обычно применялся градоначальником тогда, когда другим  путем
не  было  возможности  обойти  правила  о  еврейской   оседлости.   Фиктивно
причисленные к канцелярии градоначальника  евреи  могли  со  своими  семьями
совершенно беспрепятственно проживать в Петербурге.
 
 
 
   РАСПУТИН И ЕВРЕИ
 
   Конечно,  не  приходится  распространяться  о  том,  что  при  улаживании
еврейских ходатайств, вскоре ставших моим  главным  занятием  и  поглощавших
массу времени, дружба Распутина была для меня весьма ценной. Он  никогда  не
отказывал в своей помощи.
   Правда,  в  первое  время  он  в  еврейских  делах   проявлял   некоторую
сдержанность. Он охотнее со  мной  соглашался,  если  дело  касалось  других
вопросов, и у меня создалось впечатление, что с еврейским вопросом  он  мало
знаком.
   Он также мне часто рассказывал,  что  царь  сетует  на  евреев.  Так  как
министры постоянно жаловались  на  еврейское  засилие  и  участие  евреев  в
революционном движении, то царю еврейский вопрос причинял немало забот, и он
не знал, как с ним поступить.
   Это было недолгое, но для  евреев  весьма  опасное  время.  Я  уже  начал
опасаться, что Распутин сделается антисемитом, и применял все мое  умение  и
энергию, чтобы направить мысли Распутина по другому пути.
   В известном смысле я должен был противопоставить мое влияние на Распутина
царскому, так как царь посвящал Распутина во все  свои  заботы  и  постоянно
жаловался на  евреев.  Вопрос  касался  того,  вникнет  ли  Распутин  в  мои
пояснения по еврейскому вопросу  или  поверит  жалобам  царя.  Представители
еврейства,  которых  я  считал  нужным  посвятить  в   создавшееся   грозное
положение, были в большой тревоге и обязали меня  принять  все  меры,  чтобы
предотвратить переход Распутина к антисемитам.
   Для нас всех было ясно, что такой поворот имел бы ужасные последствия.
   В то время Распутин находился уже на высоте своей  славы  и  царь  вполне
находился под его  влиянием.  Николай  в  то  время  увлекался  реакционными
организациями и состоял сам членом "Союза  русского  народа",  устраивавшего
еврейские погромы. Если бы Распутин присоединился  к  реакционным  деятелям,
которые очень об этом хлопотали, то для евреев настали бы последние времена.
После долгого колебания он стал на нашу сторону. Его  здоровый  человеческий
рассудок победил. Он сделался другом и благодетелем евреев и  беспрекословно
поддерживал мои стремления улучшить их положение.
   Руководящие еврейские круги прониклись большим доверием  ко  мне  и  моей
деятельности. Они поняли, что при моих связях и моих способностях я  мог  бы
побудить  правящие  круги  окончательно  разрешить  в  положительном  смысле
еврейский вопрос.
   Я имел много конференций с представителями еврейства,  и  мне  была  дана
задача стремиться к еврейскому равноправию и, если только возможно, добиться
его. Это означало также, что намеченные мною пути и применяемые средства для
достижения этой цели были признаны правильными.
   Я принял к исполнению данное мне поручение, но революция в завершении его
меня опередила. Во всяком случае, я горжусь тем, что мне было суждено помочь
евреям в столь тяжкое для них время и хоть отчасти облегчить их судьбу.
   Самым горячим и  энергичным  защитником  еврейства  был  Мозес  Гинцбург,
который  в  Порт-Артуре  нажил  большие  деньги  и  в  Петербурге  занимался
еврейским вопросом и еврейскими делами.
   Как-то раз во время войны Гинцбург по телефону просил зайти  к  нему  для
переговоров по очень важному делу. Я нашел его очень озабоченным. Он пояснил
мне, что положение еврейского вопроса  вызывает  очень  сильные  опасения  и
необходимо принять в срочном  порядке  меры,  чтобы  предотвратить  нависшую
опасность. Во всяком случае, должны быть приняты меры к прекращению страшных
преследований евреев в полосе военных действий.
   Гинцбург  подчеркивал,  что   война   принесла   значительное   ухудшение
еврейского  вопроса.  Создается  впечатление,  что  Верховный   командующий,
Николай  Николаевич,  желает  воспользоваться  случаем,   чтобы   совершенно
истребить еврейство. Положение  с  каждым  днем  ухудшается.  Все  еврейство
пришло  к  заключению,  что  наступило  время,  когда  необходимо  выступить
энергично против гонителей  еврейства.  Момент  очень  удобный,  так  как  в
Петербурге существуют прекрасные связи. Эти связи необходимо использовать не
только для  помощи  отдельным  евреям,  но  для  улучшения  положения  всего
еврейского народа. Еврейское  общество  постановило  мобилизовать  все  свои
связи, средства и силы,  чтобы  добиться  равноправия  евреев.  В  средствах
недостатка не будет. Евреи постановили за помощь в  этом  деле  пожертвовать
огромные суммы. Если я сумел  бы  провести  равноправие  евреев,  я  мог  бы
сделаться самым богатым человеком в России и,  кроме  того,  мое  имя  будет
занесено в еврейские памятные книги ("пинкес").
   "Ты имеешь прекрасные  связи,  -говорил  Гинцбург,  -и  бываешь  в  таких
местах, где еще никогда не ступала нога еврея. Бери на помощь  Распутина,  с
которым ты находишься в столь близких и коротких отношениях. Было бы грех не
использовать такие обстоятельства. Я пришел к заключению, что Распутин может
провести все, что он захочет. Он способен переубедить всех министров. Мы  не
можем терпеть, чтобы Николай Николаевич и его сподвижники в  районе  военных
операций грабили и убивали несчастных евреев и чтобы их по всей  России  так
притесняли. Ты получишь от нас все, что тебе понадобится. Возьмись сейчас за
работу, и если ты сделаешься жертвой  твоих  стараний,  то  вместе  с  тобой
погибнет весь еврейский народ".
   Разговор с Гинцбургом произвел на меня глубокое впечатление. Я обещал ему
всецело предаться борьбе за права и интересы моего народа, и мы советовались
относительно предпринимаемых  шагов.  Положение  было  опасное  и  требовало
сугубой осторожности, Мы признали, что сперва необходимо заполучить на  нашу
сторону министров, чтобы провести у царя необходимые мероприятия.
   Я предложил созвать конференцию еврейских  представителей  с  Распутиным,
чтобы они лично могли убедиться во взглядах Распутина на  еврейский  вопрос.
Гинцбург согласился с моим предложением. После этого я навестил Распутина  и
рассказал ему, что мы все  ждем  его  содействия  в  борьбе  за  равноправие
евреев. Он дал мне свое полное согласие и  также  согласился  участвовать  в
конференции с еврейскими представителями. Она состоялась в доме Гинцбурга, и
в назначенный час я привез туда Распутина.  Там  собралось  много  виднейших
представителей   еврейства;   между   ними   находились:   известный   своей
благотворительностью барон Гинцбург,  присяжный  поверенный  Слиозберг,  Лев
Бродский, Герасим Шалит, Самуил Гуревич, директор банка Мандель, Варшавский,
Поляков и др.
   Нарочно к участию на конференции не  были  привлечены  ни  один  адвокат,
кроме  Слиозберга,  так  как  Распутин  заявил,  что  он  с   адвокатами   и
социалистами не желает разговаривать. А Слиозбергу сделали  исключение,  так
как Распутин против него ничего не имел. Он  его  считал  хорошим  евреем  и
поэтому на его профессию он не обращал особого внимания.
   При появлении Распутина  в  салоне  Гинцбурга  ему  была  устроена  очень
торжественная встреча. Многие из приветствовавших его плакали.
   Распутин был очень тронут встречей Он  очень  внимательно  выслушал  наши
жалобы на преследования евреев и обещал сделать все,  чтобы  еще  при  своей
жизни провести равноправие евреев. К этому но прибавил:
   - Вы все должны помогать Симановичу, чтобы он мог подкупить нужных людей.
Поступайте, как поступали ваши  отцы,  которые  умели  заключать  финансовые
сделки даже с царями. Что стало с вами! Вы уже  теперь  не  поступаете,  как
поступали ваши деды. Еврейский вопрос должен быть решен при  помощи  подкупа
или хитрости. Что касается меня, то будьте совершенно спокойны. Я окажу  вам
всякую помощь.
   Эта  встреча  с  всемогущим  при  царе  Распутиным   оставила   на   всех
присутствовавших евреев колоссальное впечатление. Они стали верить, что наше
начинание должно иметь успех.
   После конференции состоялся  ужин.  Распутин  собирался  сесть  рядом  за
столом с молодой и красивой женой Гинцбурга. Хозяин дома, который знал славу
Распутина как бабника, очень просил меня сесть между его женой и Распутиным.
Я исполнил его просьбу, и его ревность  утихла.  Эта  небольшая  сцена  была
замечена другими гостями, которые очень смеялись над ней.  После  встречи  с
еврейскими представителями Распутин  уже  не  скрывал  свое  расположение  к
евреям и охотно исполнял их просьбы. Я старался по возможности  использовать
его настроение. Он часто жаловался на противодействие враждебно  настроенных
к евреям министров и других влиятельных лиц. В связи с этим он  просил  меня
познакомить его с людьми, которые могли давать ему интересную информацию  по
еврейскому вопросу.
   При этом он мне рассказывал, что в общем царь уж совсем не так  враждебно
относится к евреям, как это принято думать. Слово "еврей" все  же  неприятно
действует  на  царскую  семью.  Неприязнь  к  евреям  прививается  в   детях
императорской семьи уже с малых лет няньками и  прочей  прислугой.  Распутин
рассказывал, что министр внутренних дел Маклаков  при  играх  с  наследником
старался его запугивать словами: "Подожди только,  тебя  заберут  жиды"!  Из
боязни наследник при этих словах даже кричал.
   После составления подходящего списка кандидатов в министры Распутин  стал
все чаще и чаще заговаривать с царем относительно еврейского вопроса, причем
царь  все  же  высказывал  большую  осторожность  не  столько  из-за  своего
антисемитизма, сколько вследствие других причин.
   Я вскоре сам  нашел  подходящий  случай  хлопотать  перед  царем  о  моих
единоплеменниках. Дело касалось следующего. Двести еврейских  зубных  врачей
были приговорены к арестантским ротам из-за того, что  будто  они  приобрели
свои дипломы врачей, только чтобы обойти закон еврейской оседлости. Все  они
были честные, спокойные люди и многие из них  имели  семьи.  Я  решился  ими
заняться Я пригласил к себе представителей приговоренных врачей и  предложил
их свести с Распутиным. Когда Распутин явился, все взмолились о  его  помощи
против министра юстиции Щегловитова. Он ответил: "Как вам помочь? Щегловитов
столь твердолоб, что не выполняет даже царских приказов, если они  гласят  в
пользу  евреев.  Вы  должны  поручить   дело   Симановичу.   Он   перехитрит
Щегловитова. Подайте прошение".
   Мы решили прошение о помиловании подать  в  следующее  воскресение.  Этот
день Распутин собирался провести в Царском Селе, а именно,  утром  он  хотел
присутствовать вместе с царской семьей  на  обедне,  а  потом  завтракать  у
Вырубовой. Все шло по программе.  На  завтрак  явился  также  царь  со  всей
семьей. Он был в отличном расположении духа. Вырубова была посвящена  в  наш
план и хотела нам помочь. После завтрака она сказала царю:
   - Симанович также здесь.
   Царь вскочил шутливо из за стола и сказал:
   - Он, наверно, хочет меня провести. Он вышел ко мне и спросил:
   - Что ты хочешь?
   Скрывая мое волнение, я сказал, что имею один бриллиант  в  сто  карат  и
желаю его продать. Я уже предложил этот бриллиант царице, но она находит его
слишком дорогим.
   - Я не могу во время войны покупать  бриллианты,  -  ответил  он,  -  ты,
наверно, имеешь другое дело. Говори.
   В этот момент к нам подошел Распутин. Он слышал последние слова царя.
   - Ты угадал, - сказал он ему.
   Царь, по-видимому, не имел охоты входить в подробности  нашего  дела.  Он
уже предчувствовал, к чему наше дело сводилось.
   - Сколько евреев? - спросил он.
   - Двести, - ответил Распутин.
   - Ну, я уже знал, давайте сюда прошение.
   Я передал царю прошение, которое он просмотрел.
   - Ах, эти зубодеры! - сказал он. - Но министр юстиции и слышать не  хочет
об их помиловании.
   - Ваше Величество, - возразил  я,  -  что  означает:  не  хочет  слышать?
Министр не смеет прекословить, когда Ваше Величество приказывает".
   Распутин ударил кулаком по столу и вскричал:
   - Как он смеет не повиноваться при исполнении твоих приказов!
   Царь, видимо, смутился.
   - Ваше Величество, - сказал я, - осмелился бы  предложить  следующее.  Вы
подписываете прошение. После отъезда Вашего Величества  я  передам  прошение
Танееву (начальнику царской канцелярии), и он уже распорядится о дальнейшем.
   Царь последовал моему совету.  Дантисты  были  помилованы.  Они  устроили
денежный сбор, собрали 800 рублей, и на эти деньги была куплена и  поднесена
Распутину соболья шуба.
   Я же получил еврейский медовый пирог, бутылку красного вина и  серебряный
еврейский кубок.
   Мое возрастающее влияние заставило моих реакционных  противников  следить
за мной. Таким путем они хотели добыть обвинительный материал против меня  и
установить круг моих знакомств.
   Чтобы избежать этой слежки, я не принимал лиц,  обращавшихся  ко  мне  по
еврейским  делам  на  моей  квартире.  Я  обычно  встречал  их  в  одном  из
учрежденных м