достижению
своих личных, обычно весьма грязных целей. Для них  он  был  только  простым
орудием для достижений их. У них не было охоты вдаваться  в  более  глубокие
размышления над его характером. Да и другой Распутин был им не нужен.
   Но  за  грубой  маской   мужика   скрывался   сильный   дух,   напряженно
задумывавшийся над государственными проблемами.
   Распутин явился в Петербург готовым человеком. Образования он не имел, но
он принадлежал к тем людям,  которые  только  собственными  силами  и  своим
разумом пробивают себе жизненную дорогу, стараются разгадать тайну жизни. Он
был мечтатель, беззаботный странник, прошедший вдоль и поперек всю Россию  и
дважды побывавший в Иерусалиме. Во время своих странствований он  встречался
с людьми из всех классов и вел с ними долгие  разговоры.  При  его  огромной
памяти он из этих разговоров мог многому научиться. Он  наблюдал,  как  жили
люди разных классов, и над многим мог задуматься. Таким  образом,  во  время
его долгих паломничеств созрел его особенный философский характер.
   После проявления его решающего значения на царя  Распутин  не  разменивал
его на  мелкую  монету.  Он  имел  собственные  идеи,  которые  он  старался
провести, хотя успех был очень сомнителен. Он не стремился к внешнему блеску
и не мечтал об официальных должностях.  Он  оставался  всегда  крестьянином,
подчеркивал  свою  мужицкую  неотесанность  перед  людьми,  считавшими  себя
могущественными  и  превосходящими  всех,  никогда   не   забывая   миллионы
населяющих русские деревни крестьян. Им помочь и разрушить возведенную между
ним и царем стену было его страстным желанием и пламенной мечтой.
   Долгие часы, проведенные им  в  царской  семье,  давали  ему  возможность
беседовать с царем на  всевозможные  политические  и  религиозные  темы.  Он
рассказывал  о  русском  народе  и   его   страданиях,   подробно   описывал
крестьянскую жизнь, причем царская семья его внимательно слушала. Царь узнал
от него многое, что осталось бы без Распутина для него скрытым.
   Распутин  горячо  отстаивал  необходимость  широкой   аграрной   реформы,
надеясь, что она должна привести русского крестьянина к новому материальному
благосостоянию.
   - Освобождение крестьян проведено неправильно,  -  говорил  он  часто.  -
Крестьяне освобождены, но они не имеют достаточно земли. Обычно крестьянская
семья численно велика и состоит из десяти  членов,  но  участок  земли  мал.
Из-за земли сыновья ссорятся с родителями, и им  приходится  отправляться  в
город в поисках работы, где они ее  не  находят.  Окончится  война,  сыновья
вернутся и поженятся. Чем же они тогда будут кормиться?  Возникнут  ссоры  и
беспорядки. Крепостные крестьяне жили лучше. Они получали свое пропитание  и
необходимую одежду. Теперь крестьянин не получает ничего  и  должен  платить
еще подати. Его последняя скотинка описывается  и  продается  с  торгов.  До
десятого года крестьянские дети бегают голыми. Вместо сапогов  они  получают
деревянные колодки. Не хватает у крестьянина земли.  Замирает  вся  жизнь  в
деревне.
   Распутин жаловался на то, что правительство не строит в  Сибири  железных
дорог.
   - Боятся железных дорог и путей сообщения, - пояснял он.  -  Боятся,  что
железные дороги испортят крестьян. Это пустой разговор. При железной  дороге
крестьянин имеет возможность искать себе лучшее существование. Без  железной
дороги сибирский крестьянин должен сидеть дома, не может же  он  пройти  всю
Сибирь пешком. Сибирский крестьянин ничего не  знает  и  ничего  не  слышит.
Разве это жизнь? Сибирь  пространна  и  сибирский  крестьянин  зажиточен.  В
России же (Распутин понимал европейскую Россию) крестьянские дети так  редко
видят белый хлеб, что считают его лакомством. Крестьянин в деревне не  имеет
ничего. Пшеничную  муку  он  иногда  получает  к  Пасхе,  мясо  он  даже  по
праздникам получает очень мало. Ему не хватает одежды обуви и гвоздей, но он
ничего  не  может  заказать.  В  деревне  нет  мастеровых.  Если  в  деревне
появляется нерусский мастеровой, то его прогоняют.  Почему?  Потому  что  он
изготовил лопату, плуг или подкову, или потому что он починил сапоги? Боятся
чужого мастерового. Боятся, что крестьянин мог  бы  разбаловаться,  пожелать
денег или  земельного  надела!  Поясняют,  что  все  это  может  привести  к
революции. Все это глупости.  Дворянство  имеет  слишком  много.  Дворянство
ничего не делает, но мешает и другим. Если появляется образованный  человек,
то кричат, что он революционер и бунтовщик, и в конце концов  сажают  его  в
тюрьму. Крестьянину не дают образования. Эта господская политика к добру  не
приведет.
   Распутин мечтал о крестьянской монархии, в котором дворянские  привилегии
не имели бы места.
   По его мнению, монастырские и казенные земли  следовало  разделить  между
безземельными крестьянами  и  в  первую  очередь  между  участниками  войны.
Частные  помещичьи  земли,  по  его  мнению,  тоже  следовало   отчудить   и
распределить среди крестьян.  Для  уплаты  помещикам  за  отчужденные  земли
следовало бы исхлопотать крупный внешний заем. Распутин был  очень  высокого
мнения о земледельческих способностях и благосостоянии немецких  колонистов.
Их чистоплотность и опрятная  добротная  одежда  сильно  выделяло  их  среди
русских крестьян.
   Попадая в немецкую колонию, Распутин всегда удивлялся богатству их стола.
Его особенно поражало, что колонисты пили не только  чай,  но  и  кофе.  Эти
наблюдения сильно врезывались в душу Распутина, и при разговорах с  русскими
крестьянами он всегда заводил разговор о благосостоянии немецких колоний. Он
советовал русским брать в жены девушек  из  немецких  колоний.  Такие  браки
оказывались всегда как-то очень счастливыми.
   - Крестьянин рад, - говорил он, - если у  него  в  доме  немка,  тогда  в
хозяйстве порядок и достаток. Тесть гордится такой снохой и расхваливает  ее
перед своими соседями.
   Уважение Распутина  к  Германии  возросло  еще  больше  после  того,  как
Распутин  узнал,  что   большинство   употребляемых   русскими   крестьянами
земледельческих машин германского происхождения.
   Он всегда стоял за немедленное заключение мира,  даже  при  самых  плохих
условиях. По его мнение, любой мир для России был лучше,  чем  война.  Когда
Россия опять  окрепнет,  тогда  и  можно  будет  вновь  пересмотреть  мирные
условия.
   На заявления, что о немедленном заключении мира не может быть  и  речи  и
поэтому за него и не стоит выступать, Распутин всегда отвечал:
   - Я ничего не боюсь. Я плохого ничего  не  хочу.  Никто  не  имеет  права
уничтожать  человеческие  жизни.   Существуют   люди,   которые   занимаются
посредничеством в денежных делах, в продажах домов и  земель.  Я  хочу  быть
только посредником заключения мира. Даже папа говорит, что я прав  и  должен
остаться нейтральным...
   Утверждение царя, что он не прекратит войны до тех  пор,  пока  последний
германский солдат не оставит русскую землю не влияло на Распутина.
   - Царь мог и это сказать. Он хозяин своего слова. Если он его дал, то  он
может его и взять обратно. Если он что-нибудь приказал, то новым приказом он
первый может отменить. Он царь и может все. И каким путем прогнать из России
всех немцев? Что делать с немецкими мастеровыми и купцами?
   Не помогало и разъяснение,  что  царь  своими  словами  не  хотел  задеть
русских немцев и говорил только о германских солдатах. Он хитро  улыбался  и
говорил, что он не видит разницы между русскими немцами  и  германцами.  Оба
они преследуют одну цель, лишь с той разницей, что одни работают кулаком,  а
вторые деньгами и головой.
   - Русский, - говорил он, - привык  к  немецким  товарам.  Немецкие  купцы
поставляют хорошие товары и идут покупателям всячески навстречу. Немец умеет
работать.  Если  в  деревню  попадает  германский  военнопленный,  то   бабы
стараются заполучить его в свою избу, потому что он хороший работник.
   Кроме Германии, Распутина очень  влекло  к  Америке.  И  это  имело  свои
причины.
   В России имелось довольно много крестьян, родственники,  которых  жили  в
Америке и присылали оттуда своим родным в Россию денежные вспомоществования.
Много  бедных  выходцев  стали  в  Америке  состоятельными   фермерами,   но
оставшиеся и там простыми рабочими были  довольны  своими  заработками.  Для
бедного русского крестьянина Америка  казалась  сказочной  страной.  Поэтому
Америка импонировала Распутину, и он советовал жить с Америкой  в  дружбе  и
мире.
   Под конец я хочу еще рассказать один любопытный случай. После отступления
русских войск из-под Варшавы Николай II вызвал в два часа ночи  Распутина  к
телефону. Он был очень взволнован и говорил, что готов повеситься,  так  как
Вильгельм предполагает учредить самостоятельное польское государство. Такого
унижения он не может перенести... Распутин ответил ему:
   - Ты сам должен был полякам даровать самостоятельность.  Но  теперь  имей
мужество. Если ты вернешь Польшу, то ты ей дашь все... Они такие же славяне,
как русские, и должны себя чувствовать хорошо.
 
 
 
   СОМНЕНИЯ И НАДЕЖДЫ
 
   В течение долгих лет я находился при Распутине и днем, и  ночью.  Я  знал
его лучше всех. Я могу сказать, что он не особенно  верил  в  прочность  его
отношений к царю. Мне часто казалось, что он чувствовал себя ненадежно и был
беспокоен. Мысль, что его большая роль  может  быть  в  один  день  сыграна,
заставляла его задумываться о будущем. Он не столько  боялся  своей  смерти,
сколько своего падения и неизбежных с ним последствий. Распутин имел  сильно
развитое самомнение, и поэтому падение его беспокоило больше, чем смерть. Он
старался себя успокоить верой в свою "силу", так как имел к тому  основания,
уже ранее мною сообщенные. Мучимый  сомнениями  и  в  заботе  о  будущности,
Распутин обращался ко мне за дружеским советом и поддержкой. Он считал  меня
хорошим математиком, с большим жизненным  опытом  и  практическим  умом.  Он
верил мне и цеплялся за меня. Я тоже  чувствовал  привязанность  к  нему.  Я
никогда не видел от него ничего плохого, да и другим он не делал зла. В том,
что Николай II был слабым царем, не он был виноват. При моем  посредстве  он
помог тысячам людей и вследствие своей  доброты  спас  многих  от  бедности,
смерти и преследований. Распутину это я никогда не забуду и поэтому не  имею
права не только его осуждать, но и вообще судить. Нет людей без недостатков,
но, по моему мнению, Распутин был честнее всех собиравшихся на его  квартире
людей. Когда он говорил о  своей  будущности,  я  ему  советовал  теперь  же
оставить Петербург и царя, до того, пока его враги окончательно не  выведены
из терпения.
   Я владел в Палестине небольшим участком земли и мечтал конец  моей  жизни
провести в стране моих праотцов.  Распутин  также  имел  влечение  к  святой
земле. Он соглашался с моим планом переехать туда. Мы давно уже  бросили  бы
эту нездоровую и опасную жизнь в  Петербурге,  если  бы  нас  не  удерживало
проведение поставленных нами себе целей. Распутин решил добиться  заключения
мира, а я стремился к осуществлению еврейского равноправия.
   - Необходимо, - говорил он, - заставить царя сдержать данное им слово. Он
обещал конституцию. Если бы он исполнил свое  обещание,  то  давно  уже  все
национальности были бы уравнены в правах, но теперь мы должны думать  только
о заключении мира.
   - Заключение мира очень трудная вещь, - отвечал я. - Ты бы лучше начал  с
еврейского вопроса. Это облегчило бы также заключение мира. Если нам удалось
бы добиться разрешения еврейского вопроса, то  я  наверняка  получил  бы  от
американских евреев столько денег, что мы были бы обеспечены на всю жизнь...
   - Почему же русские евреи не хотят давать деньги? - настаивал Распутин.
   - Потому, что русские евреи не хотят, чтобы про них говорили, что  они  у
царя купили свою свободу, - ответил я. - Деньги я оставлю себе и поделюсь  с
тобой. Их хватит на нас обоих и на наши семьи. Твой уход  облегчит  всеобщее
примирение, и я полагаю, что дворцовые круги и дворянство скорее  согласятся
на еврейское равноправие, если они этим смогут освободиться от тебя.
   - Но папа не хочет мира, - отвечал он. - О равноправии евреев он  даже  и
слушать  не  хочет.  Его  родня  не  позволяет  ему  даровать   конституцию.
Неоднократно я  царю  говорил:  "Если  ты  дашь  конституцию,  тебя  назовут
Николаем Великим". Он мне ответил, что при конституционном правлении  он  не
сможет заключить сепаратный мир с Германией. Он вместе  со  мною  все  время
ищет министров, которые были бы согласны на  заключение  мира,  но  он  всех
боится. Когда он в своем рабочем кабинете разговаривает со мною, то  он  все
время оглядывается, не подслушивает ли кто-нибудь нас.  Я  настаиваю,  чтобы
моим крестьянам была дана конституция. Она не угодна только  барам.  Но  мы,
крестьяне, нуждаемся в ней. Теперь после отбывания  военной  службы  солдаты
уже не возвращаются в  деревню,  а  остаются  в  городе.  Как  только  дадут
крестьянам землю, это изменится. Это большая беда, что  папа  не  дает  себя
уговорить. Как только я не при нем, он  забывает  свои  обещания.  Это  наше
несчастье.
   Потом Распутин продолжал:
   - Я вполне согласен с Витте. Может быть,  мне  удастся  провести  его  на
какую-нибудь значительную должность. Тогда он меня поддержит. Когда я теперь
разговариваю с царем по еврейскому  вопросу,  он  не  противоречит  мне,  но
говорит: "Подожди, отец Григорий, пока я найду верного  министра  и  заключу
мир, тогда я исполню все, что я обещал". - Ты, может быть,  все  и  дашь,  -
отвечал я совершенно откровенно, - но отберешь все обратно. Тогда уже  лучше
не давай ничего, чтобы тебе не приходилось брать обратно".
   - Ну хоть что-нибудь нужно же дать евреям, - кричал я.
   - Как же может быть что-нибудь дано евреям,  если  я  для  моих  крестьян
ничего не добился, -  возражал  Распутин.  -  Царь  боится  даровать  евреям
равноправие. Он уверен, что его после этого убьют. Его дедушку  ведь  убили.
Царь мне много раз жаловался, что все его министры жулики. Они стараются ему
внушить, что во всем виноваты евреи.
   Этот  разговор  произошел  в  1915  году.  В  период  сближения  Витте  с
Распутиным Витте имел  большое  влияние  на  Распутина,  а  последний  сумел
перетащить на его сторону царицу и митрополита Питирима. К ним присоединился
также старик Штюрмер,  и  им  симпатизировал  весь  молодой  двор.  Распутин
старался убедить царя, что необходимо наконец ввести  конституционную  форму
правления и, таким образом, покончить со всеми раздорами.  Однажды  Распутин
явился в очень хорошем настроении к нам. Он заявил, что ему наконец  удалось
провести у царя свои желания. Царь собирается в Государственную Думу,  чтобы
объявить, что он решил установить порядок, по которому  председатель  Совета
министров будет назначаться им самим, а остальные  министры  будут  намечены
Думой. Как все это должно было пройти, я не  могу  сказать.  Может  быть,  я
Распутина не так понял, а может быть, он мне все и не передал  как  следует.
"Во всяком случае, - присовокупил он,  после  объявления  новой  конституции
евреи также  получат  полное  равноправие,  за  исключением  права  занимать
руководящие должности в войсках и в государственном управлении".  По  словам
Распутина, это была немецкая система.
   Я счел  своей  обязанностью  все  передать  моим  единоверцам  и  сообщил
полученные от Распутина сведения барону Гринцбургу и Мозесу  Гинцбургу.  Все
ему поверили, так как знали, что он не лжет.
   Но мы упустили из виду печальные качества царя. Правильнее было бы,  если
бы мы не упустили из виду  его  безволие,  неспособность  сдерживать  данное
слово, и не верили бы его обещанию.
   После своего возвращения из Ставки  он  заявил  Распутину,  что  он  свое
намерение переменил.
   Он не желает даже показываться в Думе и не думает о даровании новой формы
правления, пока идет война.
   Распутин бывал иногда очень несдержан и грубоват с царем. На этот раз  он
не скрывал свою злость. По сему случаю он  запугивал  царицу  и  Вырубову  и
говорил, что  революция  неизбежна,  так  как  царь  не  может  понять,  что
необходимо сговориться со своим народом.
   Наконец царь объявил, что  он  последует  совету  Распутина  и  даже  был
установлен  день,  когда  будет  оглашена  конституция.  В  этот   день   он
действительно направился в Государственную Думу, но, по-видимому, он опять в
последнюю минуту был напуган возможностью его убийства в  случае  отказа  от
своих  самодержавных  прав.  К  сожалению,  подробности  этого  случая   мне
неизвестны.
 
 
 
   БЕЗРЕЗУЛЬТАТНАЯ ПОПЫТКА У ЦАРЯ
 
   Однажды мы устроили в Александро-Невском монастыре у митрополита Питирима
совещание по еврейскому  вопросу.  Оно  состоялось  скоро  после  назначения
Штюрмера председателем совета министров. Он обязался перед нами  предпринять
меры к решению еврейского  вопроса.  На  совещании  митрополита  кроме  меня
участвовали епископ Исидор, Штюрмер и Распутин. Все присутствующие  выразили
согласие по мере сил способствовать разрешению еврейского вопроса.
   По отношению ко мне Штюрмер высказался следующим образом:
   - Ты странный человек, Симанович. В твоих  стремлениях  ты  прав,  но  ты
выбрал неправильную дорогу для их осуществления. Должен же ты знать  что  не
только я, но и весь Совет министров никогда без согласия царя  не  осмелится
поднять еврейский вопрос. Каждый министр заботится о своей  будущности.  При
прежних царях было иначе: они  действовали  по  собственному  почину,  имели
больше мужества и держали слово. Теперешнему царю же никто не верит. Он  сам
также никому не верит, и поэтому трудно что-нибудь у него провести. Я был бы
счастлив, если бы мне  удалось  вывести  еврейский  народ  из  его  ужасного
положения. Но я не могу решиться взять на себя инициативу, так как за это  я
могу поплатиться моей карьерой. Каждый  русский  министр  официально  должен
быть юдофобом и не должен отказываться от своей враждебности к евреям. Я же,
конечно, хочу сохранить мой пост министра, и ты  не  имеешь  права  от  меня
требовать  невозможного.  Я  охотно  помогу  евреям,  но  для  этого  должен
подвернуться  случай.  При  твоих  связях  и  изворотливости   тебе   скорее
представится случай поднять этот вопрос. Ты имеешь больше власти, чем мы все
вместе. Добейся только, чтобы царь поручил мне заняться еврейским  вопросом,
и я могу тебе поклясться, что я все необходимое сделаю.
   Митрополит  Питирим  выступил  после  этого  с   совершенно   неожиданным
предложением.
   - Слушай, Симанович, мы с Распутиным завтра  едем  в  Царское  Село,  где
будет богослужение. После службы раненым будет дан обед. Ты должен  привезти
коньяк, чай, сахар и мармелад для солдат, и я позабочусь о том, чтобы ты мог
лично поговорить с царем. Это будет самый верный путь. Следуй моему совету и
расскажи царю откровенно о всех тех  преследованиях  евреев,  о  которых  ты
рассказывал здесь. Бог тебе поможет.
   Предложение Митрополита встретило всеобщее одобрение.
   Я  вызвал  к  телефону  сестер   Воскобойниковых   и   получил   от   них
подтверждение, что действительно  в  Серафимовском  лазарете  предполагается
устроить богослужение. Наследник имел намерение  в  этот  день  распределять
подарки среди раненых.
   Я отправился в лазарет, и  наследник  поручил  мне  купить  для  подарков
дюжину серебряных часов и столько же подставок для чайных стаканов. Взяв  на
другой день заказанные предметы с собой, я приехал  в  лазарет  к  окончанию
службы. Наследник был в восхищении от моих вещей.  Царица  обратила  на  это
свое внимание и сейчас же сообщила царю, насколько наследник  доволен  мною.
Настроение казалось мне благоприятствующим. Наследник распределял подарки.
   Распутин понимал, что наступил для исполнения нашего  замысла  подходящий
момент. Он встал и обратился к царю:
   - Сын еврейского  народа  стоит  перед  то