ною игорных клубов, где мне легче было укрыться  от  глаз  моих
шпиков. Очень странно было положение охранной полиции в этом деле. Она также
считала нужным за мной следить, но по моему распоряжению одновременно агенты
охранной полиции также  следили  за  агентами  моих  противников.  Я  должен
заметить, что за мою деятельность в пользу евреев я не  получил  ни  копейки
денег. Я отклонял гонорар, так как не хотел испортить  мою  репутацию  перед
министрами и уменьшить значение моего влияния,  а  предпочитал  зарабатывать
другими путями.
 
 
 
   НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ
 
   За кровавое воскресение 9 января 1905 года Николай  II  получил  прозвище
"Кровавый".
   Он его не заслужил. Он был слабым, бесхарактерным человеком,  и  вся  его
жизнь была путаной, без плана. Все зависело от того,  кто  в  данный  момент
находился около царя и имел на него влияние. Если не  было  противоположного
влияния, царя можно было уговорить к  любому  делу  и  направить  по  любому
направлению.
   Его действия были противоречивы, бессмысленны, смешны и поэтому они имели
пагубные последствия. Он казался безучастным и равнодушным. Его безучастие в
решающие моменты жизни многих удивляло и отчаивало. Он действовал, как царь,
супруг, отец и товарищ, офицер и христианин не должен был действовать.
   Действительным кровавым Николаем был Верховный главнокомандующий, великий
князь  Николай  Николаевич.  Только  немногим  известно,   что   психическое
состояние великого князя носило явно патологические признаки (?). Он страдал
болезненной жаждой крови.
   Рассказывают, что эта его болезнь обнаружилась  в  первый  раз  во  время
русско-турецкой войны, в которой он участвовал молодым офицером.
   В мирное время он утолял свою жажду крови на животных.
   Он не упускал случая убить животное и поэтому был страстным охотником.
   Распутин пробовал его лечить, и это послужило поводом их сближения.
   Мировая война представила Николаю Николаевичу неограниченные  возможности
к удовлетворению этого страшного влечения.
   На полях сражений, в кровавой работе военно-полевых судов  и  в  жестоких
гонениях мирного населения он мог давать  полную  волю  своему  болезненному
стремлению.  Без  малейшего  признака  ответственности  он  мог   себе   все
позволять. Его власть была неограниченна. Его жертвами были инородцы: евреи,
галичане, поляки, немцы. Их  обвиняли  в  шпионаже,  дезертирстве  и  других
преступлениях и вследствие этого вешали и расстреливали целыми толпами.
   Николай Николаевич меньше интересовался доказательствами виновности,  чем
страшным возмездием. Своих подчиненных он собственноручно бил до  крови,  не
щадил он даже генералов. Перед последними он изредка должен был  извиняться,
но за сотни тысяч казненных и убитых евреев он один перед Богом несет полную
ответственность.
   Когда речь идет о  кровавых  действиях  Николая  Николаевича,  то  нельзя
умолчать о той  печальной  роли,  которую  при  этом  играл  его  сотрудник,
начальник генерального штаба генерал Янушкевич. В противоположность  Николаю
Николаевичу он был  совсем  здоровый  человек,  но  по  жестокости  он  даже
превосходил его. Самым настойчивым образом он преследовал евреев  и  в  этом
отношении имел тайные полномочия великого  князя.  Положение  в  особенности
ухудшилось с тех пор, как переговоры Янушкевича с  евреями  по  одному  делу
кончились для  Янушкевича  неудачей.  Дело  в  следующем.  Янушкевич  владел
заложенным за четыреста тысяч рублей имением. Янушкевич через одного  своего
родственника обратился ко мне с просьбой  узнать,  согласятся  ли  еврейские
банки перенять этот долг от Тульского поземельного банка.  Я  переговорил  с
банками, но, к сожалению, получил отказ.  В  результате  Янушкевич  сделался
страстным врагом евреев. Сотни тысяч еврейских жизней лежат на его совести.
   В своей борьбе с евреями Янушкевич пользовался поддержкой  своего  друга,
командующего Северо-восточным фронтом генерала Рузского. При  отступлении  с
Карпат Рузским были учинены преследования евреев,  по  своей  жестокости  не
имевшие примера в прошлом. Действия солдат и казаков не поддаются  описанию.
Еврейское население там  просто  истреблялось.  Знакомый  полковой  командир
рассказывал мне следующий показательный случай.
   Несколько казаков под начальством  урядника  были  посланы  на  разведку.
Маленький отряд вернулся лишь через три дня. Все уже думали, что они  попали
в плен или перебиты. Урядник доложил, что они  все  это  время  были  заняты
избиением евреев. Он был уверен,  что  этим  он  искоренял  шпионаж.  Случай
произошел в Галиции.
   Начальник  штаба  Псковского  фронта,   лично   мне   известный   генерал
Бонч-Бруевич рассказывал мне, что, назначенный командующим  фронтом  генерал
Рузский уверял его, что все евреи шпионы. По его  мнению,  еврейские  шпионы
являются виновниками всех русских неудач  и  это  преступление  должно  быть
искуплено уничтожением всего еврейства.
   Заведенные генералом Рузским преследования евреев все усиливались.  Почти
ежедневно я умолял Распутина  прекратить  деятельность  жестокого  генерала.
Распутин согласился добиться воздействия на Рузского, но последний, узнав об
этом, начал интриговать против Распутина. Ему  удалось  восстановить  против
Распутина  Николая  Николаевича.  Это  случилось  еще  в  то  время,   когда
Юго-западным фронтом  командовал  генерал  Рузский.  Скоро  произошел  между
Распутиным и Рузским формальный разрыв по следующему поводу.
   Одна дама, княгиня Тарханова, ходатайствовала перед Рузским о помиловании
евреев, уличенных в  неблаговидных  поступках  при  военных  поставках.  Она
предъявила письмо,  в  котором  Распутин  также  хлопотал  об  этих  евреях.
Начальник штаба Рузского пояснил, что Рузский просьбу исполнить не  может  и
очень возмущен, что Распутин осмеливается его беспокоить своими просьбами.
   Борьба между Распутиным и Рузским кончилась победой первого. Генерал счел
нужным подать в  отставку,  указав  причину:  болезненное  состояние  своего
здоровья. Но так как он чувствовал превосходство Распутина над собой, то  он
решил с ним помириться и с этой целью явился к нему в полной парадной  форме
и при орденах, но ему была оказана очень холодная встреча
   - Слушай, генерал! - говорил ему Распутин. - Ты - вор. Ты  украл  у  царя
ордена. Тебя стоило бы повесить, а не дать обратно твою должность. Я не хочу
твоей крови, но как ты осмеливаешься являться ко мне? Ты враг царя!
   Рузский побледнел, и удалился.
   После этого Распутин обратился к военному следователю, приведшему к  нему
Рузского, и сказал ему:
   - Если ты хоть раз еще ко мне приведешь таких разбойников, то  я  и  тебя
перестану принимать.
   Только после смерти Распутина Рузскому посчастливилось опять вернуться на
должность   командующего   Псковским   фронтом   Он   перешел   на   сторону
революционеров  и  помогал  им,  когда  они  заставили  царя  отказаться  от
престола.
 
 
 
   СТРАДАНИЯ ИНОРОДЦЕВ
 
   Во время войны ко мне обращалось очень много молодых евреев  с  мольбами,
освободить их от воинской повинности. Для этого имелось много  путей,  но  я
выбирал всегда наиболее удобный для данного случая. Однако часто  совершенно
отсутствовала какая-нибудь законная возможность, и я должен был прибегать  к
исключительным мерам.
   Имеющие аттестаты зрелости евреи могли  бы  поступать  в  высшие  учебные
заведения  и,  таким  образом,  впредь  до  дальнейшего   освобождаться   от
поступления  на  военную  службу.  Но  имелось  много  евреев  без  среднего
образования. Для  них  было  учреждено  специальное  учебное  заведение  под
названием "Сельскохозяйственный и  гидротехнический  институт".  Для  отвода
глаз в списки воспитанников института были занесены при содействии Распутина
тысячи освобожденных от военной службы воспитанников духовных  училищ,  а  в
действительности институт имел лишь около шестисот слушателей и  из  них  70
процентов евреев.  Ректором  института  был  назначен  начальник  канцелярии
статс-секретаря  Крыжановского  Балицкий,  который,  кроме   того,   состоял
председателем реакционного "Академического союза".
   Наш институт был задуман как переходная ступень между  средним  и  высшим
учебным  заведением.  После  одного  года  его  слушатели  могли  на   более
облегченных условиях переходить в высшие учебные заведения. В  благодарность
за его деятельность я ввел Балицкого к Распутину.  Балицкий  получил  задачу
хлопотать перед Распутиным  о  назначении  своего  начальника  председателем
Совета  министров  и  добился  того,  что  между  ними  состоялась  встреча.
Крыжановский,  однако,  допустил  ошибку,  высказавшись  против   инородцев,
вследствие чего Распутин решил, что он не подходит для намеченной должности.
   Евреи вообще показывали мало склонности к военной службе, что объясняется
их бесправным положением и притеснениями. Чтобы им помочь  при  освобождении
от  военной  службы,  я  связался  с  комиссией  города  Луги   по   призыву
военнообязанных, находящегося недалеко от Петербурга.
   Все члены комиссии были назначены по указанию Распутина,  и  если  к  ним
попадался призываемый, на бумагах которого  имелся  мой  условный  знак,  то
такого обязательно освобождали. Но  довольно  об  этом,  я  хочу  рассказать
несколько других эпизодов из тогдашней моей деятельности.
   Еврейский антрепренер Фишзон обратился ко мне с просьбой добыть для  него
разрешение на гастроли еврейской оперетты в Петербурге. Это была  задача  не
из легких. В то время даже в пределах  еврейской  оседлости  не  допускались
еврейские театральные постановки. Я все-таки взялся  за  это  дело.  На  мое
предложение представить мне список труппы Фишзон назвал мне  сорок  лиц.  Во
время моего следующего посещения  Царского  Села  я  обратился  к  царице  с
просьбой  разрешить  мне  устроить  в  моем   доме   еврейское   театральное
представление. Чтобы отвлечь малейшее подозрение, я заявил,  что  обладающий
знанием еврейского языка епископ Исидор будет  как  бы  в  качестве  цензора
присутствовать на первом представлении. Мое ходатайство завершилось успешно,
так как ссылка на епископа Исидора возымела свое влияние.  Благодаря  своему
английскому воспитанию царице и в голову  прийти  не  могло,  что  еврейские
театральные представления могли быть предосудительными. Я еще прибавил,  что
на одном  из  намеченных  представлений  предполагают  присутствовать  также
Распутин, председатель Совета министров Штюрмер и другие известные лица.
   Царица меня внимательно выслушала и,  по  своему  обыкновению,  спросила:
"Что же я должна делать?" Я передал ей прошение, на котором она написала:
 
   "Разрешается.
   Александра".
 
   Я отправился немедленно к градоначальнику, который был очень удивлен,  но
вследствие  моей  с  ним  дружбы  не  чинил  мне  препятствия.   Полицейское
разрешение было мне немедленно выдано.
   После прибытия труппы Фишзона в Петербург я устроил большой прием у  меня
на дому. Тогдашний председатель Совета министров  Штюрмер,  епископ  Исидор,
министр внутренних дел Протопопов, Распутин, начальник  охранного  отделения
генерал  Глобачев,  товарищ  министра  внутренних  дел  Белецкий  и   другие
высокопоставленные лица были моими гостями. Я  пригласил  также  всю  труппу
Фишзона. Можно  себе  представить  изумление  еврейских  артистов  при  виде
собравшихся у меня сановников. Одаренная примадонна труппы Клара Юнг пела  и
танцевала с большим успехом.  Представления  труппы  состоялись  в  немецком
Екатерининском клубе, членом правления  которого  я  состоял.  Петербургские
выступления труппы были блестящи как в художественном, так  и  в  финансовом
отношении. В конце концов  Фишзону  было  дано  разрешение  играть  по  всей
России.
   Другой случай. Еврейский врач Липперт попал в плен к  немцам.  Его  жена,
родственница графини Витте, обратилась ко мне с просьбой  исхлопотать  обмен
его на немецкого военнопленного. Я ей посоветовал по этому делу обратиться к
Распутину.
   Мне было  очень  смешно  видеть,  насколько  эта  дама  была  взволнована
предстоящим визитом.
   Пием у царя не так волновал людей, как посещение Распутина.
   Госпожа Липперт, следовательно, просила Распутина об освобождении ее мужа
из германского плена. В нашей практике это был первый такого рода случай. Мы
советовались о том, кто бы мог нам в этом деле  помочь.  Когда  я  предложил
обратиться к министру  иностранных  дел  Сазонову,  то  Распутин  с  видимым
смущением сказал:
   - Тот нас выставит.
   Мы все были удивлены, и я спросил:
   - Почему?
   - Он за войну, а я против войны, - ответил Распутин.
   Распутин знал, что Сазонов, как и многие другие лица,  был  против  него.
Сазонов пробовал даже восстановить царя против Распутина, но безуспешно.  Он
прекратил свою деятельность в этом направлении, когда увидел, что  этим,  он
мог только повредить своему положению у царя. Распутин не любил обращаться с
просьбами к своим врагам и делал это только в крайних случаях.  Но  так  как
Сазонова в данном случае нельзя  было  обойти,  то  мы  старались  уговорить
Распутина сделать в этот раз исключение.
   В конце концов он согласился и заявил просительнице:
   - Ну, так ступай к Сазонову!
   Распутин  писал  очень  плохо,  но  все  же  часто  составлял   короткие,
запутанные и бессодержательные записки, причем он в таких случаях садился за
письменный стол с очень важной миной. Его почерк был ужасен,  и  составление
записок требовало много времени. Г-жа  Липперт  ждала  в  большом  волнении.
Наконец Распутин вручил ей большой клочок  бумаги  с  нацарапанными  на  нем
словами:
   "Милый, дорогой, помоги изнывающему в  германском  плену!  Требуй  одного
русского  против  двух  немцев.  Бог  поможет  при  спасении  наших   людей.
Новых-Распутин".
   Госпожа Липперт отправилась на другой день к Сазонову. Она была в  полной
уверенности, что ее муж будет освобожден из плена.
   Сазонов принял ее, прочел записку Распутина и, подумав слегка, сказал:
   - Как министр иностранных дел  я  могу  это  дело  провести  и  без  этой
записки. Сохраните ее и скажите Распутину, что я вашу просьбу исполнил бы  и
без его записки.
   Вызванный Сазоновым чиновник заявил, что уже шесть русских  военнопленных
ждут своей очереди обмена и Липперт может попасть  в  очередь  только  после
них. Это не устраивало госпожу Липперт,  и  она  настаивала  на  немедленном
возвращении своего мужа, так как он уже стар и болен. Сазонов обещал:
   - Хорошо, я это сделаю через Красный Крест.
   Когда госпожа Липперт рассказала Распутину о ее приеме у Сазонова, он был
очень недоволен, но не сказал ни слова, потому что  Сазонов  все  же  обещал
исполнить просьбу.
   Мы ждали восемь дней. От Сазонова не было известий. Госпожа Липперт опять
явилась к Распутину за советом.  Он  не  любил,  если  его  престиж  начинал
колебаться. Если он  получал  отказ,  то  он  становился  раздраженным.  Так
случилось и на этот раз. Распутин  побежал  к  своему  письменному  столу  и
написал:
   "Слушай, министр. Я послал к  тебе  одну  бабу.  Бог  знает,  что  ты  ей
наговорил. Оставь это! Устрой, тогда все будет хорошо. Если нет, то я  набью
тебе бока. Расскажу любящему, и ты полетишь. Распутин".
   Слова "Расскажу любящему" означали, что  Распутин  намеревался  по  этому
делу говорить с царем.
   Госпожа Липперт сперва не осмеливалась со столь вызывающим письмом идти к
Сазонову. Грубый тон записки был ей самой неприятен. Я все  же  уговорил  ее
посетить еще раз Сазонова. Она пошла и вручила ему записку.
   - Ваше Превосходительство! - сказала она. - Я имею еще  одну  записку  от
Распутина. Делайте с ней, что хотите !
   - Как! - воскликнул  он.  -  Я  должен  позволить  такому  пройдохе,  как
Распутину, писать мне такие письма? ! Если бы вы не  были  дамой,  я  просто
велел бы вас выбросить.
   После этого госпожа Липперт просила вернуть ей письмо  Распутина,  но,  к
удивлению, Сазонов отказался и, по-видимому, его злоба затихла.
   - Если вы мне сейчас не вернете  письмо  Распутина,  -  ответила  госпожа
Липперт, - немедленно пойду к Распутину и передам ему наш разговор.
   - Оставим это, - ответил Сазонов после некоторого колебания. - Я был  вне
себя. Не обращайте внимания на это. Скажите отцу Григорию, что это была лишь
шутка.
   - По моему мнению,  -  заметила  госпожа  Липперт,  -  вам  следовало  бы
позвонить теперь Распутину. - От нее не  ускользнула  перемена  в  отношении
Сазонова к Распутину. -Вы ведь знаете, что он меняет министров как перчатки.
   Она сняла телефонную трубку, соединилась с квартирой Распутина, попросила
его к телефону и передала трубку Сазонову.
   - Вы прислали мне странное письмо, Григорий Ефимович, - сказал Сазонов, -
разве вы сердитесь на меня?
   - Как так? - ответил Распутин. - Не за мною дело. Ты меня обидел.  Только
советую тебе не пакостить, а лучше оставаться друзьями.
   Разговор закончился несколькими пояснительными фразами,  причем  Распутин
присовокупил:
   - Мы с тобою уживемся хорошо. Я еще никому таких писем не писал.
   После двух недель д-р Липперт был в Петербурге.
   Очень гладко  закончились  наши  хлопоты  в  пользу  сосланных  в  Сибирь
польских помещиков, которых по обвинению генерала Брусилова сослали в Сибирь
за то, что они будто бы из  своих  имений  на  Галицийском  фронте  сообщали
неприятелю по  телефону  сведения  о  передвижениях  войск.  Я  находился  в
отличных отношениях с деканом католического Невского  прихода  в  Петербурге
патером Казимиром. Патера  просил  один  галицийский  ксендз  похлопотать  в
соответствующих учреждениях за сосланных помещиков.  Между  тем  как  ксендз
считал  нужным  передать  это  дело   папе,   патер   Казимир   счел   более
целесообразным обратиться ко мне. С Распутиным патер Казимир был уже  знаком
с одного кутежа.
   Я ему посоветовал обратиться к Распутину. Казимир не хотел  обращаться  к
нему как частное лицо, а направился к нему в своем служебном  одеянии.  Этим
Распутин счел себя очень польщенным. Возбужденное  против  поляков  дело  по
обвинению их в  шпионаже  он  считал  необоснованным.  Он  предложил  патеру
Казимиру прислать к нему жен и детей сосланных.
   - Я  им  поясню,  каким  путем  они  могут  добиться  освобождения  своих
кормильцев, - заявил он.
   Спустя две недели в  Петербург  приехала  делегация  польских  помещиков,
среди которых находились также жены  и  деты  сосланных  помещиков.  Казимир
привел их ко мне. Вызванный по телефону на мою квартиру Распутин  отнесся  к
полякам очень любезно и приветливо.
   - Мы все славяне, - сказал он, - и я хочу вам помочь. И прошу находящуюся
между вами потомку бурбонов и одного из делегатов меня сопровождать.  Я  вас
представлю царице, и вы  ей  скажете,  что,  несмотря  на  все,  вы  все  же
остаетесь верными престолу, а находитесь без защитников.
   - А потом что? - спросил один из поляков.
   - Остальное уже сделаю я сам, - ответил Распутин.
   На другое утро в восемь часов я доставил поляков  к  Распутину,  где  уже
находился автомобиль охраны. Распутин поехал с ними в Царское Село.  Царь  в
то время находился на фронте.  Царица  милостиво  приняла  поляков  в  своем
лазарете и спросила Распутина:
   - Что мне делать?
   - Напиши письмо к папе и пошли его с поляками в главную  квартиру,  кроме
того, телеграфируй Воейкову, чтобы он позаботился о приеме их царем.
   - Хорошо, - сказала царица, - я напишу Воейкову, чтобы допустили  поляков
к папе. Поляки должны мне подать прошение, на котором я напишу "Согласна"  и
которое я с курьером пошлю папе. Таким образом, прошение получится в главной
квартире еще до приезда туда поляков.
   Мой сын Семен составил прошение, которое я доставил  царице,  и  она  его
направила в главную квартиру.
   Поляки выехали в Могилев. Через час после приезда они были приняты царем,
который заявил им, что для него все иноверцы равны.
   - Я верю вам, в восемь