любопытные из  женихов  встали  из-за  столов  и,  столпившись  в
прихожей, заслонили от него топоры: живая, пока еще живая, стена рук, спин и
ног.  Антиной остался сидеть, но Эвримах встал, за ним Амфином, они вышли во
двор,  постояли там, поглядели и  вернулись к своим столам. Никто уже больше
не смеялся. Они перешептывались, ждали, может быть, взвешивали свои шансы на
успех.  Кое  в  ком  из  тех, кто  вчера  или  позавчера  совсем  уже  решил
отступиться, теперь снова  пробудилась надежда.  Телемах  вернулся  на  свое
место. Не садясь, он поднял руку. Теперь он обрел спокойствие и уверенность.
Когда воцарилась полная тишина, он приказал, обращаясь к двери во внутренние
покои:
     - Эвмей, принеси лук!
     В  сумраке  за этой дверью стоял также  немой и  волосатый Дакриостакт.
Глаза его слезились, хотя ветра не было, а руки дрожали от ярости.

        "Глава тридцать первая. ЗВОН ТЕТИВЫ"


     Быть  может, они полагали,  что это  самый  обыкновенный лук.  Наверно,
кое-кто из тех, что  был постарше,  смутно  припоминал,  каков  он из  себя,
однако их  мечты, их равнодушный взгляд в прошлое преобразили его, и он стал
маленьким и податливым. А теперь они его увидели.
     Главнокомандующий  свинопасами,  могущественный  в   глазах  свинопасов
начальник пытался нести его одной рукой. Лук был из рога и дерева и размером
в  рост человека от плеча до пят, в середине,  в том месте, которое  сжимает
рука  стрелка,   шириной   с   запястье,  да   и  концы   его  тоже  толщины
необыкновенной. Едва  согнутый, он  напоминал слегка искривленную  жердь,  и
расстояние между  рогом и туго натянутой тетивой из трех скрученных жил было
не  более  пол-ладони.  Начищенный  до  блеска, он сверкал и переливался,  и
кое-кому, должно быть, почудилось, что это вспыхивают  молнии. Сорок стрел в
колчане,  висевшем на  ремне за плечом у  Эвмея, были длиной с мужскую руку.
Словом, можно описать это так: при виде лука все онемели. Телемах взял лук.
     - Многоуважаемые  гости, -  сказал он, - не подумайте, что я  вообразил
себя  метким и ловким стрелком. Но  в настоящую минуту  я хозяин этого лука,
его хранитель и попечитель.
     Антиной обратил к нему свое жесткое лицо.
     -  Может,  ты  выпустишь  парочку  стрел,  чтобы  показать  нам, жалким
слабакам, как взяться за дело?
     Сын поднял тяжелый лук, положил на  свой стол, посмотрел на него. Потом
заговорил осипшим вдруг голосом.
     -  Я не принадлежу к разряду женихов, - сказал он сдержанно. - Однако я
попробую.
     - Вид у этой штуковины важный, - сказал Антиной. - В этом она смахивает
на тебя самого. Смотри только не расстреляй все стрелы.
     Телемах взял  лук и прошел с ним через весь зал. Он двумя руками держал
оружие  перед  собой, губы его  шевелились, казалось, он  шепчет заклинания.
Эвмей следовал за  ним с огромным колчаном.  Сын встал в прихожей,  спиной к
отцовскому  столу. Наклонился, левой рукой  обхватил огромное  утолщение  из
рога, три крайних пальца  правой  руки  положил  на толстую, туго  натянутую
тетиву,  а  между большим и указательным  пальцами  зажал  дубовую стрелу  с
бронзовым наконечником.  Ему удалось оттянуть на себя тетиву на две, от силы
на три  ладони - на  большее в запястьях,  пальцах  и плечах не хватило сил.
Трижды сгибал он колено в попытке выстрелить. На третий раз  ему показалось:
еще  немного - и  дело пойдет. Что, если?.. Нет,  не  вытяну,  понял он.  Он
тяжело дышал, ему стало страшно. А вдруг и папа не сможет? - подумал он.
     - Сдаюсь, - сказал он и встал, опираясь на лук. - Теперь попробуйте вы,
по очереди, как сидите.
     - Слева направо! - крикнул Антиной, и глаза его сверкнули.
     Они  сидели  так,  что,  если  бы  начали  со  жреца,  пастыря их  душ,
кругленького  человечка  с  белыми,  холеными  руками, Антиною  пришлось  бы
стрелять последним.
     Таким  образом,  первая  очередь  выпала Леоду  -  но  это была  пустая
проформа.
     Телемах  передал лук  и  стрелу  Эвмею и,  возвращаясь  на  свое место,
оглядел  зал. У колонны за  его спиной стояло его копье, единственное в зале
копье.
     Леод  повел  себя  препотешно.  Он  стал кривляться,  благословил  лук,
поцеловал стрелу, возвел глаза к небу, пощупал тетиву.
     - Я такими делами  не занимаюсь, - заявил он, возвращая оружие Эвмею. -
И вообще  я сегодня не в форме. Завтра - может быть. А вообще я не собирался
свататься. Я посвятил себя богам.
     Хорошо было посмеяться, благо нашелся повод. Леокрит встал  и потянулся
к луку.
     -  Постой, - остановил  его Антиной. - Старый лук обыкновенно смазывают
жиром, чтобы  он стал более упругим. А не то  его можно сломать,  как  сухой
прут, а  обломки  еще,  чего  доброго,  попадут  в  глаза -  так  недолго  и
ослепнуть. Меланфий, подбрось-ка в огонь  поленьев, мы нагреем  лук и смажем
его.
     Все вздохнули с облегчением, стали пить и  заговорили наперебой,  а тем
временем Козий  предводитель  поднес лук к очагу  мегарона  и от  середины к
обоим концам стал тряпицей втирать в него растопленный свиной жир.
     - Пусть помокнет  под дождем,  тогда  к  утру отсыреет  как следует!  -
закричал Агелай.
     -  Лучше прокипяти его, и я поручусь, что тогда ни одна  женщина в этом
доме не останется безмужней! - выкрикнул Демоптолем.
     И тут по всему дому разнесся стон рабыни.
     -  Нет нужды  кипятить лук! -  закричал Эвридам.  -  Кое-кому  это  без
надобности. Эвримаху, например, достанет сил на оба дела сразу!
     Эвримах  мрачно  сверкнул   на  него   глазами.  Телемах   уставился  в
столешницу, он сидел, опираясь на копье.
     - Нет,  -  заявил Антиной, - сначала мы выпьем.  А уж коли возьмемся за
дело, разом его и кончим: я чувствую - я сегодня в ударе.
     Пенелопа все это время сидела молча, с непроницаемым лицом.
     Состязание продолжалось,  три попытки Леокрита успеха не  принесли, лук
мягче не стал. Амфимедонт слегка натянул  тетиву, но выронил на пол стрелу и
признал свое поражение. Подняв стрелу, Эвмей протянул ее Полибу, тот отложил
ее после одной-единственной попытки.
     -  Этот  лук  не для  смертных, - сказал  он.  - Тот,  из  которого, по
рассказам, стрелял Хваленый, наверняка был не таков.
     Ктесипп  с  Зама  выступил  вперед,  взял лук, тщательно осмотрел  его,
взвесил  на  руке  стрелу, огляделся  вокруг,  решился. Он натянул тетиву на
ширину двух  ладоней, но  тужился при этом так, что испортил воздух. Над ним
долго потешались.
     -  Это  здешняя пища виновата!  -  оправдывался  он, решив,  что  нашел
учтивое объяснение конфузу.
     Приговоренные к смерти расхохотались снова.
     - Теперь мой черед, - сказал Демоптолем.
     Он  изготовился к стрельбе,  выставил левую ногу далеко вперед, присел,
натянул  тетиву. Все должны были признать, что тетива поддалась.  Но тут  он
поскользнулся и шлепнулся на  пол, он  был не совсем трезв. Он хотел сделать
четвертую попытку, но остальные воспротивились.
     - Просто вы меня боитесь, вот и весь сказ! - крикнул он, разозлившись.
     Эвриад  только  пощупал  лук  и  далее  не  стал  пробовать.  Элат  был
посильнее, он  натянул  тетиву ладони на две. Больше всех преуспел  Писандр.
Они притихли от волнения.
     - Поднатужься еще немного! - крикнул кто-то, подбадривая его.
     Но он не выдержал, стрела выпала у него  из рук.  Следующим был Агелай;
после вялой попытки он возвратил лук Эвмею.

        "x x x"
     Она следила за ними, полузакрыв глаза. Когда у Эвмея взял  лук Эвримах,
она глубоко вздохнула и подалась вперед. Хотя он не отличался силой и надежд
у  него было мало, он не утратил своей чарующей  улыбки и гибкости движений.
Но  его постигла неудача. Он безмолвно отдал  лук Эвмею  и,  ни  на кого  не
глядя, вернулся на свое место. После него сделал попытку  Эвридам, но только
зря пыхтел несколько минут, и тут настала очередь Амфинома.
     Она думала: быть может, тебе удастся что-то спасти, спасти меня, спасти
многих других. Он  был  очень  силен, крестьянин-богатырь,  по  слухам легко
укрощающий коней, и отличный гребец. А он думал: быть может, это буду я.  Он
низко присел, согнув колено, тетива вонзилась в его могучие мужицкие ладони,
слышно было, как  скрипнули его зубы. Нет,  не  сдамся, подумал он,  когда у
него  потемнело в глазах  и в темноте сверкнули белые искры. Не сдамся, нет!
Жила врезалась ему в пальцы. Плевать, все равно не сдамся - ни за что! Вдруг
это  буду  я...  Но рука  обмякла, повисла  вдоль  тела, как  ей  изначально
определили боги. Он возвратил лук Эвмею. Говорить он не мог. Подняв тяжелую,
ноющую, почти омертвевшую правую руку,  он  отер  пот со  лба.  Постоял  так
несколько мгновений, а потом, шатаясь, побрел к своему месту.
     Встал  Антиной. Он сделал  несколько  шагов к двери,  переступил  через
порог и  остановился  в  прихожей.  Принимая  лук из  рук  Эвмея,  он жестко
улыбнулся. Потом взвесил лук на руке.
     Она видела, как он стоит в дверях. Амфином с Дулихия уже снова сидел за
своим столом;  опершись на ладонь подбородком, он  жадно, захлебываясь, пил.
Рука его все еще дрожала.
     Антиной поднял лук над  головой. Она решила, что он хочет его швырнуть.
Швырни  его, швырни,  думала  она. Швырни об  стену, чтобы он  разлетелся на
куски, в огонь, чтобы он сгорел, швырни его  через двор, через стену, швырни
его,  швырни!  Но он  только  повертел  им  над  головой,  все  увидели  его
мускулистую руку, лук он держал так, как метатели копья держат копье.
     -  Теперь мой черед, -  сказал он.  - Но я не собираюсь даже пробовать.
Сегодня  я  стрелять  из лука  не намерен. Вы  помните, какой сегодня  день,
господа? День Аполлона. Я не собираюсь отмечать  его  стрельбой  под дождем.
Нет, я вовсе не  сдаюсь и не отступаюсь, но сегодня  я не намерен натягивать
тетиву.  Я  знаю, что совладаю с луком.  Но сегодня  я хочу веселиться, а не
целиться в кольца топоров. Мы отложим состязание на завтра, начнем  с самого
начала, и участвовать в нем будут все! Все, кто сейчас в городе, кто остался
дома из-за дождя,  все,  кто  съедется сюда  с Зама и Закинфа. Разве  это не
справедливо?
     Кое-кто закричал: "Браво! Браво!"
     Но  все-таки наступила  гнетущая тишина.  Состязание кончилось  слишком
плачевно. Некоторые жадно осушали свои кубки, другие с любопытством смотрели
на Пенелопу, на поникшего Амфинома, на Сына.
     Она смотрела на  них, выбирала среди них. Она  не смотрела на нищего  у
двери, который сделал знак Эвмею.
     Слава богу, подумала она. Слава богу, отсрочка!
     В  тишине снова раздался голос рабыни. Короткий,  вскрик,  потом долгий
вопль.
     Дольше мне этого  не  выдержать, думал Эвримах.  Дольше  мне  этого  не
выдержать, думал Телемах, крепче  стискивая древко копья. Он  поднял  кубок,
чтобы выпить вина, но снова отставил его на стол.
     - Минутку!
     - Все обернулись к нищему у дверей.
     - Я тоже хотел бы сделать  попытку, - сказал он. Они  глядели  на него,
они таращили на него глаза.
     - Но... - сказала Пенелопа. - Он...
     - Клянусь богами! Что еще за новости! -  сказал Антиной, успевший сесть
за свой стол.
     -  Я  не собираюсь соперничать  с вами,  - сказал  нищий охрипшим вдруг
голосом. Он откашлялся. - Если вы не против,  я просто хочу попробовать свои
силы. Можно, мне взять лук, Эвмей?
     - Стой!
     Это  опять говорил Антиной. Эвмей, двинувшийся  было  к столу  нищего у
двери, остановился,
     - Если он сумеет натянуть лук, мы станем всеобщим посмешищем,  - заявил
Антиной, стараясь говорить беспечным, шутливым тоном. - К тому ж он не имеет
права участвовать в состязании.
     Я должна что-нибудь сказать! - подумала Пенелопа.
     Она чувствовала, как в комнате запахло кровью.
     - Я... - начала она.
     - Я... - перебил Телемах.
     -  Я ничего не имею  против, - продолжала она, - но я  думаю,  мы можем
подождать до завтра.
     - Я не  собираюсь свататься к Многочтимой, к  Долгоожидающей,  - сказал
Странник.
     Она встала, она кусала губы, руки слепо шарили по столу.
     - Мы отложим дело до утра,  - объявила  она. - Эвмей, дай сюда лук. Уже
смеркается. Скоро совсем стемнеет. А стрелять в темноте нельзя. Это опасно.
     Телемах встал тоже.
     -  Луком распоряжаюсь я, - сказал он неуверенно, заикаясь, надтреснутым
голосом. И так шумно втянул  в себя воздух, что все услышали. - Эвмей! Пусть
наш почтенный гость попробует. Он успеет сделать попытку, прежде чем сумерки
сгустятся, прежде чем станет темно!
     Эвмей больше не колебался, он прошел через прихожую к порогу. И в то же
самое   время  Пенелопа  повернулась  спиной  к  присутствующим  и  медленно
двинулась  в  глубь  дома.  В  двери,  ведущей  во внутренние  покои, стояла
Эвриклея. Она  заперла дверь за своей хозяйкой. Закрылись еще какие-то двери
внутри дома. Немой, но наделенный  острым  слухом дорожный  спутник Эвриклеи
стоял  в узкой боковой  двери чуть правее Телемаха. Он вышел, запер за собой
дверь, обошел дом вокруг по внутреннему двору и встал возле топоров.
     Эвмей нарушил все  правила: он  подошел  к нищему, который  по-прежнему
сидел  за  своим  столом,  и  протянул  ему  сначала лук, а  потом  тяжелый,
наполненный стрелами колчан.
     - Мой господин приказал, чтобы я  передал все это  господину, -  сказал
он.

        "x x x"
     При свете очага и сером свете, проникавшем со двора, он взял в руки лук
и  осмотрел  его со всех  сторон. Он изучил  крепления на концах,  близоруко
склонившись к  дереву, внимательно его  обследовал,  прищурившись, разглядел
рог, повертел лук  в руках, то  ли наслаждаясь игрой бликов, то ли просто  с
любопытством  следя за их перемещеньем. Лицо  его исказилось, с  безобразной
гримасой глядел  он на лук, точно у  него  болели зубы или внезапно схватило
живот.  Он  поднял  правую руку,  точно призывая  духов погибших героев  или
демонов.  Потом  кончики  большого и указательного  пальцев,  с  огрубелыми,
однако  благородной формы, царственно  благородной  формы  ногтями  ухватили
тетиву,  он  потянул  ее,  как  музыкант  без  плектра  [плектром называется
деревянная,  костяная или металлическая пластинка для  бряцания на  струнных
инструментах (лире, кифаре и т. п.)] - струну, подержал, отпустил.
     Тетива зазвенела, лук запел, и тут они прислушались.
     Лица у всех помрачнели, под Медонтом скрипнул стул, это он передвинулся
поближе к нищему. Антиной протянул руку к своему кубку, пожал плечами - хотя
лицо его было мрачно, - выпил.
     Возвратившийся не двинулся с места. Он  взял стрелу,  лежавшую  рядом с
набитым смертью колчаном, посмотрел  на нее, смерил ее прищуренным взглядом,
отложил  в  сторону,  вынул другую.  Левым локтем  упираясь в  стол - лук он
держал горизонтально,  - он утвердил древко  стрелы у большого  пальца левой
руки  и  потянул  тетиву на себя. Она уступала туго. Зрители подались вперед
над  столами, вытягивали  шеи, мешая друг другу,  и глядели не отрываясь, не
мигая,  во  все  глаза.  Некоторые  вторили  его движению  поворотом головы,
указательным пальцем, языком;  они пожирали глазами руки незнакомца, которые
медленно отделялись друг  от  друга,  его побелевшие  суставы, его запястья,
мощные, словно у кормчего, словно у побывавшего в долгих плаваниях морехода,
они  впились  взглядами  в левую руку,  сомкнувшуюся вокруг  лука, в правую,
крючком зацепившую  тетиву, и в  стрелу, бесконечно длинную стрелу,  которая
чуть сползала назад по большому пальцу, и слушали, как в луке потрескивает и
похрустывает на тысячу ладов, и тут...
     И тут откуда-то издалека, из глубины дома,  донесся долгий,  протяжный,
страдальческий вопль дочери Долиона, смуглолицей Меланфо.
     Но вот  стрела  рванулась вперед. Зазвенела  тетива, стрела ударилась в
каменную ограду, отскочила от нее, упала.
     Кто-то, сидевший у самой двери, сорвался с места, закричал:
     - Сквозь все кольца, сквозь все до единого!
     Они  отдувались, шумно втягивая в  себя воздух, переводили  дух. Многие
растерялись настолько, что даже не привстали с мест. Рука Антиноя потянулась
к  кубку, но глаза не  смотрели на  кубок,  они  смотрели в  конец  зала  на
изуродованные, изувеченные руки. Правая выбрала новую стрелу из лежавшего на
столе колчана, левая сжимала лук,  крюк правой  руки вновь  натянул  тетиву,
стрела скользнула, утвердилась на своем ложе, бронзовый наконечник был всего
в двух дюймах от большого пальца стрелка. Они знали и не знали. Лук поднялся
вверх, вся  сила, заключенная между жилами тетивы, вся еще  не выпущенная на
свободу  сила  стрелы,  затрепетала,  как трепещет сдерживаемый  акарнанский
жеребец, и кончик стрелы, похожий на жало, стал перемещаться слева  направо,
медленно, медленно, медленно, мимо широко распахнутой двери - мимо, мимо,  -
остановится? Или нет? Еще теплилась надежда: остановится? Или нет?  Нет,  не
остановится!  Мимо  широкого  дверного  проема,  подобный  стрелке  компаса,
подобный искателю, перемещался кончик стрелы, минуя стол за столом, грудь за
грудью.  Кроме  Стрелка,  не  двигался никто (только встал и  оперся на свое
копье  Телемах,  отступил к  двери, к ее  высокому порогу, Эвмей  и  Антиной
протянул руку к кубку), разве что  считать движением судорогу, которая свела
все сердца, серую тень преисподней, набежавшую на все лица.
     Но  тут  замерло  все.  И самыми  неподвижными  в мире,  олицетворением
неподвижности  в  мире, простершемся под колесницей Гелиоса, были большой  и
указательный  пальцы  Ныне Возвратившегося,  Кончик  стрелы  смотрел в грудь
Антиноя, поднялся к его шее, замер.
     - Это я, Антиной, - тихо сказал нищий, - это я вернулся...
     Вернулся, вернулся, вернулся - отдалось в них.
     - ...домой.
     Зазвенела тетива, звук, начавшийся звонко, гулко, вдруг заглох. Длинная
стрела - никто не уследил за ее  полетом наискосок через зал - вонзила в мир
новую,  совершенную немоту.  И  сама она молча  сидела  в  этой  немоте, она
дрожала,  но  безмолвствовала. Она только сейчас, сию минуту, вошла в  горло
человека  и вышла из  его затылка. Рука  Антиноя  еще  продолжала тянуться к
кубку,  ткнулась  в  него, опрокинула,  и он  покатился к краю стола.  Упала
хлебница и блюдо с мясом, сметенные рукой Антиноя, когда, вытянув подбородок
и шею, точно воротник  был ему слишком тесен, и выпятив грудь, он рухнул  на
стол, перевернул его и грохнулся на пол.
     И тут захлопнулись все двери.
     Одиссей встал без излишней поспешности, однако прежде  чем общий крик в
зале  смешался  с  криком рабыни, рожающей где-то в доме, где-то  в мире. За
порогом, в прихожей, стоял Эвмей и  с ним рядом Филойтий, за дверью, ведущей
во  внутренние  покои,  стоял Дакриостакт,  запирая  засов и  завязывая  его
крепким  узлом.  Затворились  и  ворота,  кто-то  быстро  пробежал  босиком,
маленькая, в сумерках смахивающая на мышь старуха юркнула во двор, проверила
запор  на наружных  воротах,  потом  на  внутренних, на  дверях,  ведущих  в
помещение  для  рабов,  где  уже иссякли в  последнем  долгом  вопле  боли и
облегчения стоны  роженицы,  и  на  дверях,  ведущих  во внутренние покои  с
заднего двора, а Телемах тяжелыми, сильными шагами пересек  мегарон и  встал
рядом с отцом.
     - Это я вернулся домой, - сказал Одиссей, в третий раз натягивая тетиву
и целясь в  Эвримаха, который вскочил и стоял  теперь в нескольких шагах  от
него, положив руку на рукоять меча.
     - Один  человек уже убит,  Одиссей, - крикнул  он,  - но  все еще можно
уладить!

        "x x x"
     Она слышала шум внизу.
     Я сплю, думала она, меня  клонит в сон, я почти  уже  заснула. Если  он
умрет, если они его убьют... думала она. Тогда...
     Я сплю, меня заперли, и  я сплю, думала она.  Когда-нибудь я  проснусь.
Вот я раздеваюсь, я сплю.
     Она сидела на краю кровати, глаза  ее были сухи, слезы  еще не  пришли,
они  еще только подступали к  горлу.  Она  сделала  вид, будто  раздевается.
Тряхнула ногой, словно сбрасывая новые,  расшитые жемчугом сандалии,