олкодав  должен  был  попробовать.   И   не  просто
попробовать, а добиться своего.
   Он подошел к  Фителе,  когда тот покончил с завтраком и,  откинувшись
спиной к скобленым бревнам стены,  с удовольствием смаковал саккаремское
вино, выставленное для дорогого гостя Айр-Донном.
   - Легких дорог тебе, почтеннейший Фитела, - поздоровался Волкодав.
   - И  тебе  добро,  сын  славной матери,  -  учтиво  ответил купец.  У
сегванов род  числили по  отцу,  но  Фитела  знал,  как  разговаривать с
венном.
   - Люди передают,  -  сказал Волкодав,  -  будто в здешних лесах опять
неспокойно.
   Черные волосы Фителы стягивал тонкий серебряный обруч, посередине лба
в  этот обруч был  вделан небольшой изумруд.  Изумруд заискрился,  когда
Фитела покачал головой:
   - Я не нанимаю новых охранников в десяти днях пути до Галирада.
   Волкодав улыбнулся:
   - Мудрейший  Храмн   не   советовал  снимать  кольчугу  тотчас  после
сражения. Мало ли какой враг таится в кустах.
   Если  Фитела повторит свой отказ,  останется только уйти.  Но  сегван
посмотрел на него с пробудившимся любопытством.
   - Мудрость Храмна превыше скромного разумения смертных, - сказал он и
отпил вина.  -  Возможно, ты и прав. Однако я почему-то не вижу при тебе
оружия,  подобающего наемнику,  а  мои люди не заметили в стойле боевого
коня.
   - Я надеюсь,  что оружие и коня дашь мне ты, - невозмутимо проговорил
Волкодав.  -  И  еще мне понадобится место на  телеге:  со  мной молодая
девушка и больной друг.
   - Вот это да!  -  восхитился Фитела и  поставил кубок на  стол.  Двое
охранников,  молодой и  постарше,  сидевшие поблизости за пивом,  дружно
расхохотались.  -  И все-таки,  -  продолжал купец,  - что-то я никак не
пойму, зачем бы мне платить лишнему воину, венн.
   Волкодав пожал плечами:
   - Если я лишний, прикажи тем, кому ты платишь, выкинуть меня отсюда.
   Это  была испытанная уловка,  срабатывавшая до  сих  пор  безотказно.
Двое,  потягивавшие пиво,  были явно не из худших в отряде, иначе навряд
ли  они  бы  сидели подле купца.  Оба носили волосы связанными в  пышный
хвост на затылке.  Островные сегваны, определил Волкодав. Краем глаза он
перехватил озабоченный взгляд Айр-Донна. Корчмарь уже прикидывал, во что
обойдется его заведению молодецкая забава гостей.
   - А что ты думаешь,  и прикажу, - весело ответил торговец и позвал: -
Авдика!
   Молодой  воин  отставил пузатую кружку,  взял  прислоненное к  стенке
копье и подошел.
   - Да, хозяин?
   - Выкинь отсюда этого человека.
   - Сейчас.  - И Авдика пошел к Волкодаву, держа копье вперед черенком.
Если не  считать ножа,  Волкодав был  безоружен.  Невелика честь пускать
против такого в ход острие.  Авдика. был моложе венна и несколько меньше
ростом, но плечист, крепок и явно не новичок в драке. - Давай-ка отсюда!
- сказал он и замахнулся.
   Волкодав не двинулся с  места.  Когда Авдика ударил -  надо заметить,
вполсилы, - он вскинул руку, и оскепище, встретившись с ней, отскочило.
   - Вот ты как,  -  проворчал молодой воин.  Мигом перевернул копье,  и
наконечник грозно нацелился в живот Волкодаву. Охранник шагнул вперед...
   Относительно того,  что  было  дальше,  немногочисленные видоки позже
расходились во  мнениях.  Кое-кто  божился,  будто Волкодав стремительно
нагнулся и подхватил юношу под колени.  Другие утверждали, что он поймал
его за руку,  рванул на себя и бросил через плечо. На самом деле венн не
сделал ни того ни другого,  но не в том суть.  Сапоги Авдики мелькнули в
воздухе.  Молодой сегван полетел кувырком и  с треском обрушился на пол,
мало не за порог. Волкодав остался стоять, держа в руке его копье.
   - Сколько твоих  воинов я  должен победить,  чтобы перестать казаться
тебе лишним,  почтенный купец? - спросил он негромко, силясь хоть как-то
успокоить лютую боль в правом боку.
   - Пожалуй,  хватит  двоих.  -  Фитела  был  совершенно серьезен.  Его
охранники один за другим вбегали на шум и  останавливались у  входа,  не
вполне понимая, в чем дело. - А ну-ка ты, Аптахар!
   Аптахар был  кряжист и  широкоплеч,  в  кудрявой бороде  поблескивали
серебряные нити.  В нем не было стремительной гибкости юнца,  но широкие
ладони и толстая шея говорили сами за себя.
   И вновь мало кто понял,  что произошло. Вроде бы Аптахар для затравки
толкнул венна в  грудь,  и  венн вроде бы покачнулся.  Но потом Аптахар,
дело неслыханное,  почему-то потерял равновесие.  Спустя некоторое время
он лежал на полу,  и Волкодав,  сидя на нем верхом, легонько придерживал
его  правую руку.  Аптахар лежал  очень  смирно:  напряженный локоть был
готов затрещать. Волкодав выпустил его и встал. От боли в боку по вискам
тек  пот  и  подкатывала дурнота.  Оставалось только надеяться,  что они
этого не заметят. По счастью, корчма была не особенно ярко освещена...
   Поднявшийся Авдика стоял перед купцом, смущенно опустив голову.
   - Ну,  что скажешь?  - спросил его Фитела. - Делить мне вашу плату на
пятнадцать вместо четырнадцати? Или не делить?
   Молодой воин покрылся малиновыми пятнами, но ответил честно:
   - Этот человек мог покалечить меня, хозяин.
   - Мог, - кивнул Фитела и повернулся к Аптахару: - А ты что скажешь?
   Тому,  похоже,  не было нужды опасаться за свою репутацию. Разминая и
ощупывая локоть, он проворчал:
   - Я не знаю,  кто учил его драться,  но,  по мне, так и Хегг с ней, с
этой пятнадцатой долей,  чем парень в нужный момент будет не у нас,  а у
Жадобы.
   Фитела допил вино,  поставил кубок на  стол и  промокнул губы обшитым
кружевами платочком.
   - Чем там болен твой друг?  -  спросил он Волкодава.  -  Надеюсь,  не
проказой?

   Невысокая мохноногая лошадка мерно рысила у колеса телеги,  в которой
лежал  Тилорн  и  сидела Ниилит.  Ниилит держала вожжи:  возница,  очень
довольный неожиданной подменой,  клевал носом,  прислонившись к  обшитым
кожей тюкам. Что было в тех тюках, Волкодав не знал и знать не хотел.
   Фитела дал новому охраннику три серебряные монеты,  но Айр-Донн так и
не взял с него платы.
   - Когда-нибудь после расплатишься, - сказал корчмарь. - Когда в самом
деле разбогатеешь.
   Пришлось Волкодаву раздобыть белой  краски  и  подновить вывеску.  Не
уходить же из дому, ничем не отдарив за добро. Краска попалась отменная:
он  так и  не  сумел как следует оттереть ее  от рук и  вычистить из-под
ногтей. Зато денег оказалось более чем достаточно для того, чтобы купить
Ниилит   хорошую  рубашку  из   тонкого  льна,   шерстяную  сольвеннскую
безрукавку,  плетеный пестренький поясок и  кожаные башмачки-поршни.  Не
помешал бы плащ, но плащ, как и синие стеклянные бусы, пришлось отложить
на потом.  Хорошенько поразмыслив,  Волкодав употребил оставшиеся деньги
на просторную рубаху для Тилорна и еще выторговал тонких стираных клоков
- на  повязки.  Болячки  и  язвы,  оставленные заточением,  заживать  не
спешили.
   Тилорн ликовал по  поводу обнов  едва  не  больше девчонки.  Волкодав
успел заметить,  как радовала бывшего узника всякая мелочь, говорившая о
возвращении к  достойной человеческой жизни.  Чего  уж  тут  не  понять.
Гораздо  удивительнее  было  другое.   Осчастливив  нехитрыми  подарками
Тилорна и  Ниилит,  Волкодав поймал себя на  том,  что  и  сам готов был
улыбаться неизвестно чему.
   - А себе ты что-нибудь купишь, господин? - смущаясь, спросила Ниилит.
Он пожал плечами:
   - У меня все есть.
   В самом деле,  его одежда еще не собиралась разваливаться,  а оружие,
как  и  было обещано,  Фитела ему  дал.  Волкодав сам выбрал прочное,  с
широким жалом копье,  могучий веннский лук,  оплетенный берестой,  и два
топора:  один на длинном топорище - для рукопашной, другой на коротком -
чтобы можно было метать. Не помешал бы и меч, но меч - оружие особенное,
просто так его не дают и не берут.
   Когда-то,  очень давно,  маленький мальчик из рода Серого Пса впервые
задумался о том, как это, должно быть, горько и страшно - жить бездомным
сиротой,  у  которого все пожитки вполне умещаются в полупустом мешке за
спиной. А. теперь он и сам вот уже двенадцатый год другой жизни не знал.
И узнает ли - не у кого спросить...
   Сидя на  послушной лошадке,  Волкодав придерживал копье правой рукой,
уперев его в стремя, и прикидывал, что на привале надо будет сделать для
него  петлю  вроде  тех,   какими  пользовались  другие.  Лук  в  налучи
покачивался слева  при  седле,  справа  висел  берестяной  тул  с  двумя
десятками стрел.  Стрелы Волкодав тоже выбирал сам,  следя за тем, чтобы
ушко  у  каждой  было  выкрашено в  свой  цвет,  смотря по  тому,  каков
наконечник. Чтобы в бою можно было сразу выхватить нужную, не раздумывая
и не ошибаясь.
   День миновал без каких-либо происшествий.  Дорога,  не  нарушенная ни
переправой, ни буреломом, вилась между песчаных холмов, поросших добрыми
соснами.  Ветер шевелил пушистые ветви,  пятна света и  тени  плясали по
лесной траве, по вьюкам на телегах, скользили по лицу Тилорна. Некоторое
время тот напряженно хмурился, потом обрадовано заявил:
   - Я уже различаю тени и свет! Даже очертания иногда! да.
   - А я думал, тебя ослепили, - сказал Волкодав. Тилорн улыбнулся.
   - Нет.  Это от плохой еды и... м-м-м... переживаний. Ты же, друг мой,
кормишь меня столь незаслуженно хорошо,  что я,  чего доброго, не только
вновь стану видеть, но и растолстею...
   Волкодав вдруг почувствовал себя так,  словно это ему,  а  не Тилорну
предстояло вскоре прозреть.  Необычное ощущение крепко засело в душе.  И
до  самого вечера,  пока  они  не  выехали на  широкую поляну у  озера и
Аптахар не распорядился устроить привал,  Волкодав волновался неизвестно
о чем и все думал, что бы такое сделать, чтобы зрение поскорей вернулось
к Тилорну. Ничему-то он, старый пес, в жизни своей не научился.
   На  ночь  телеги  поставили в  круг  и  на  каждой с  внешней стороны
укрепили по  два  щита.  Посередине круга поставили палатку для  Фителы.
Разложили костер и  повесили над  ним  железный котел.  Волкодав уже  не
слишком  удивился,  когда  Ниилит  взяла  большую деревянную поварешку и
принялась хозяйничать у котла.
   Он натянул свой полог возле колеса повозки, постелил покрывало, потом
вынул из телеги Тилорна и, взяв на руки, унес его за пределы круга.
   - Смех  и  грех,  -  молвил  калека,  управившись со  своими делами и
пытаясь одернуть длинную рубаху.  Ладони  Волкодава обнимали его  ребра,
без труда поддерживая тщедушное тело. - Смех и грех! - повторил Тилорн и
смущенно вздохнул.  -  Когда лежу или когда ты вот так держишь, ну прямо
сейчас горы сверну.  А стоит попробовать... Поставь меня, пожалуйста, на
землю, друг Волкодав.
   Волкодав,  подумав,  чуть-чуть развел ладони. Какое-то время Тилорн и
вправду стоял,  шатаясь из стороны в сторону и поводя руками.  Потом его
колени  беспомощно подломились.  Волкодав не  дал  упасть -  подхватил и
понес обратно к костру.
   - Не спеши, - посоветовал он Тилорну. - Куда торопишься?
   - Мне так стыдно обременять тебя,  -  ответил тот.  - Ума не приложу,
что бы мы без тебя делали,  друг мой!  Хотя,  правду сказать, поначалу я
очень опасался за девочку...
   Волкодав едва  не  споткнулся.  Ему  словно  плеснули в  лицо  водой,
холодной и грязной.
   - Что? - спросил он, надеясь ослышаться.
   - Я  обидел  тебя?  -  что-то  почувствовав,  неподдельно перепугался
Тилорн.  И торопливо принялся объяснять:  -  Я...  ну ты же сам...  ты -
молодой, сильный мужчина, а Ниилит, как я понимаю, очень красива... я же
тебя совершенно не знал... я боялся, что ты... Волкодав! Я обидел тебя?
   Волкодав молча прошел между телегами, уложил ученого под полог, укрыл
шерстяным плащом.  Тот все еще пытался что-то говорить и даже поймал его
за руку.  Волкодав выдернул руку и,  мало что видя перед собой,  ушел на
другую сторону лагеря,  к берегу озера, где паслись стреноженные кони. И
там  долго  стоял неподвижно,  глядя на  легкий туман,  завивавшийся над
водой.
   Далеко за озером, за лесами алели, рея в прозрачном воздухе, снеговые
зубцы гор.  Их еще озаряли лучи солнца,  ушедшего за горизонт.  Волкодав
хорошо помнил,  как его,  напрочь отвыкшего от  света,  в  лохмотьях,  с
многолетними шрамами от цепей на шее,  запястьях и лодыжках,  вытолкнули
из пещеры на голубой горб ледника,  под беспощадное морозное солнце, Вот
тебе твоя свобода, сказали ему. Иди. И он пошел, шатаясь, скользя босыми
ногами по плотному снегу, зажимая ладонью рану в боку...
   За  спиной прошуршали шаги.  Волкодав узнал походку Авдики и  не стал
оборачиваться.
   - С девкой поссорился? - спросил молодой сегван и понимающе кивнул: -
Бывает.
   - Бывает, - сказал Волкодав.
   - Слушай,  венн...  -  Авдика помедлил, отвел глаза, потом решился; -
Знаешь,  я  что-то  так и  не уразумел,  как это ты меня ринул намедни у
Айр-Донна. Может, покажешь, если не жалко?
   Волкодав пожал плечами.  Ему было не жалко.  Эта ухватка не входила в
число  запретных,  которые  нельзя  передавать  стороннему человеку.  Он
пересадил  Нелетучего  Мыша  на  холку  своему  коню,  щипавшему  травку
неподалеку.  Конь  повернул голову,  незлобиво обнюхал Мыша,  с  которым
успел уже познакомиться,  потом фыркнул и  снова опустил морду к  траве.
Цепляясь за  шерсть,  Нелетучий Мыш  забрался ему  в  гриву  и  принялся
слизывать соль.
   Авдика поднял копье и, как тогда в корчме, наставил его на Волкодава.
Венну почему-то вдруг померещилось в  нем некое сходство с  тем комесом,
которого он  убил одиннадцать лет  назад...  Наверное,  все  дело было в
светлых волосах и в прическе.
   - Смотри,  -  начал он объяснять.  -  Левой отводишь острие, вот так.
Правой перехватываешь оскепище...
   Древко  снова  начало  неудержимо  выворачиваться  из   рук  молодого
сегвана.  Авдика  попытался  удержать,  но  вместо  этого  волей-неволей
побежал кругом  Волкодава.  Потом  ноги  выскочили из-под  него.  "Смерч
подхватывает и уносит соломинку".  Авдика растянулся на земле,  хохоча и
поминая трехгранный кремень Туннворна.
   - Как, как ты меня? А ну, еще раз, - Волкодаву же показалось, будто у
края  поляны остановился кроткий серенький ослик и  с  вышитого седла на
них с Авдикой зорко и пристально посмотрела смуглая седая старушка.
   Кан-киро  веддаарди  лургва,  мысленно  сказал  ей  Волкодав.  Именем
Богини,  да правит миром  Любовь.  Вот видишь,  Мать Кендарат,  и у меня
теперь есть ученик...
   Когда Ниилит позвала есть.  Волкодав явился к костру с котелком - для
Тилорна.  Юная стряпуха сварила густую похлебку из  ячменя,  заправив ее
салом,  жареным луком и еще чем-то душистым, на саккаремский лад. Ниилит
позволили распоряжаться съестными припасами по своему разумению,  и было
похоже, что жалеть о том не придется.
   Купец  Фитела,  как  пристало вождю,  первым  отведал  приготовленную
снедь,  за  ним  Аптахар.  Фитела ничего не  сказал,  только улыбнулся и
удовлетворенно кивнул.  Аптахар же  крякнул,  провел  рукой  по  усам  и
потрепал Ниилит по плечу:
   - Третий год хожу с  тобой,  Фитела,  и  ни разу еще не ложился спать
голодным,  но,  во имя детородного чрева Роданы,  такой еды у нас до сих
пор не бывало!
   - Смотри,  избалуешь молодцов, - обращаясь к Ниилит, заметил купец. -
Этак  они  у  меня,  чего доброго,  осетров и  соленых орешков требовать
станут.
   Ниилит заерзала на месте,  моргая смущенно и  немного испуганно.  Как
следовало понимать эти  слова -  как  похвалу или как упрек?..  Воины со
смехом и прибаутками уселись в кружок и друг за другом,  по старшинству,
начали опускать ложки  в  котел.  Когда очередь дошла до  Волкодава,  он
наполнил свой котелок и отнес его Тилорну.
   - Волкодав...  -  страдая,  начал было тот,  но  ответа не  дождался.
Волкодав усадил его,  вручил ложку и  котелок и молча ушел.  Сел на свое
место и принялся за еду.  Возможно, похлебка была в самом деле навариста
и вкусна. Но он никакого вкуса так и не ощутил.
   Когда Фитела раздавал хлеб,  Волкодаву досталась большая горбушка. Он
разломил ее и половину съел, половину отложил. После вечери они с Ниилит
мыли  опустевший котел,  и  тогда он  размахнулся и  забросил оставшийся
кусок чуть не на середину озера, отдаривая за ласку.
   - Выкупайся, если хочешь, - предложил он Ниилит. - Я постерегу.
   Там, куда упал хлеб, гулко плеснула крупная рыбина. И опять все стало
тихо. Жившие в озере приняли подношение и пообещали не пугать Ниилит.
   - Спасибо,  господин,  -  тихо  поблагодарила  она  и  ушла  за  куст
раздеваться.  Волкодав сел  спиной  к  озеру,  обхватил руками  колени и
уставился в сгущавшуюся темноту.
   Око  Богов видело,  Боги знают:  он  радовался,  как последний щенок,
тому, что уцелел... тому, что оказался вдруг не один...
   Ниилит плескалась в  озере у  него  за  спиной.  Она  плавала,  точно
лягушонок,  и  ничуть не  боялась темной воды с  ее  холодными ключами и
всякими тварями, живущими в глубине. И в особенности когда он, Волкодав,
стерег на берегу.
   Теплый тихий вечер был  очень хорош,  и  обозники допоздна засиделись
возле  костра.  Порывшись  в  своих  пожитках,  Авдика  вытащил  арфу  -
пустотелый  деревянный  короб  с  деревянными же  рогами,  сомкнутыми  в
кольцо.  Оказывается, молодой сегван неплохо управлялся с пятью струнами
и  к тому же знал уйму песен,  от героических до смешных и непристойных.
Пели почти все,  не исключая самого Фителы,  и  даже Волкодаву временами
хотелось  присоединиться.  Он  с  некоторым  удивлением  осознал  и  это
желание, и собственную нерешительность. Он не умел веселиться.
   - Явился однажды Комгалу в ночном сновиденье
    Могучий и грозный,  украшенный мудростью Бог...  -  жалостно выводил
Авдика вельхскую балладу времен Последней войны.
   Помимо  собственной воли  Волкодав  начал  вспоминать песни,  которые
удивили бы походников, но на ум упрямо лезла всего одна. Ее сложили рабы
в Самоцветных горах, и называлась она Песней Отчаяния.

   О чем ты споешь нам, струна золотая?..

   У каторжников,  годами работавших под землей, никаких струн не было и
в помине.  Но струнам полагалось быть,  и притом золотым, а иначе и петь
незачем.

   О чем ты споешь нам, струна золотая?..
   Здесь камень холодный безгласен и слеп.
   Здесь вечная ночь, а зари не бывает.
   Здесь тщетной, надежды прижизненный склеп...

   Венн  произносил  про  себя  старинные  слова,  послужившие  отходной
молитвой сотням людей.  В  Самоцветных горах живые обитали в  могиле,  а
мертвые,  наоборот,  уходили на свет.  Только мертвые.  И он,  Волкодав.
Единственный. Черный мрак штолен и косматое сизое солнце, повисшее перед
самым входом в пещеру...

   В рудничном, отвале твой путь оборвется,
   Где мертвые смотрят последние сны,
   И горное солнце, холодное солнце
   В слепые глаза поглядит с вышины...

   Он  вырвался,  но от себя ведь не уйдешь.  У  того,  кто семь лет пел
Песнь Отчаяния и  Песнь Смерти,  душа  смерзается ледяным комом.  Может,
бывают среди людей и  такие,  кто даже оттуда сумел бы вынести в  сердце
радость и  доброту.  Но к  Волкодаву это не относилось.  Еще четыре года
после тех семи он  сам истреблял в  себе человека.  Он  должен был стать
воином. Убить Людоеда. И умереть. Все. Сколько ни вразумляла, сколько ни
отогревала его  Мать  Кендарат,  ничего  у  нее  так  и  не  получилось.
Теперь... А теперь, наверное, было слишком поздно.

   Его очередь нести стражу наступала после полуночи, когда всего больше
хочется  спать.  Волкодав не  ложился.  Весенняя ночь  была  прозрачна и
светла  для  его  глаз,  привыкших к  подземному мраку.  Сначала он  как
следует освоился с  луком,  оттянув тетиву до правою уха сперва четырьмя
пальцами,  затем  тремя и  наконец двумя.  Лук,  сработанный из  березы,
можжевельника  и  лосиных  жил,  был  отменно  силен.  Его  рога  так  и
выгибались вперед,  если  снять  тетиву.  Волкодав поставил на  травяном
взгорке несколько прутьев и хорошенько пристрелял лук.  Теперь,  случись
бой,  на него и впрямь можно будет положиться.  Спрятав