вно всю жизнь только подходящего случая ждали?..
   Сторожевой кобель лязгнул цепью  и  неприязненно  заворчал:  из  дому
появился Панкел. Хозяин двора сел на пороге и  стал  молча  смотреть  на
Волкодава, словно ожидая чего-то.
   - Я хотел бы отблагодарить тебя, господин мой, - сказал ему  венн.  -
Если позволишь, я бы подновил конуру твоего пса.
   Он боялся, что Панкел усмотрит в его предложении  намёк  на  скверное
хозяйствование и  затаит  обиду,  но  этого  не  случилось.  Синий  Лёд,
казалось, сперва просто не понял, о чём говорил его гост Но потом  понял
и фыркнул:
   - Конуру?.. У  тебя  что,  железные  штаны  с  собой  приготовлены?..
Прошлой осенью купцы ехали, один возчик на спор с кнутом к нему сунулся,
так еле отбили!
   - Значит, тем более незачем такому славному псу в рассохшейся  конуре
жить, - сказал Волкодав. - Может, дашь мне  несколько  досочек,  если  я
смогу с ним поладить?
   Шамарган, помнивший, как ластился  к  венну  свирепый  Мордаш,  криво
усмехнулся, но ничего не сказал, а Панкел досадливо отмахнулся:
   - Если вправду поладишь,  так  хоть  совсем  его  забирай.  Я  такого
сторожа, который чужим готов руки лизать, всё равно не стану кормить.
   Волкодав подумал о том, как отправится путешествовать  дальше  вдвоём
со старой, ничему не обученной, но зато  чудовищно  злобной  и  всё  ещё
очень сильной  собакой.  Эта  мысль  позабавила  и  порадовала  его.  Он
повернулся к Панкелу, желая поймать  того  на  слове  и  пообещать,  что
завтра с утра непременно "попробует" мирно  договориться  с  несчастным,
озверевшим от цепной жизни собратом...
   ... И вот тут-то яркие краски догоравшего над лесом  заката  померкли
сразу и полностью, словно смытые  мутной  серой  водой.  А  потом  серое
начало столь же стремительно расслаиваться на тускло-белые  проблески  и
непроглядные, куда плотнее ночных, чёрные тени. Волкодав  успел  понять,
что это произошло неспроста. Ореховый привкус ещё чувствовался  во  рту,
только теперь он казался отвратительным и тошнотворным. И ещё было ясно,
что нынешнее несчастье не рассеется ни само по себе,  ни  от  прижимания
руки к закрытым глазам, ни даже от вспышки яростного непокорства. А тело
довершило начатое движение, и Волкодав, повернувшись к  Панкелу,  увидел
направленный на него  взгляд  -  пристальный,  расчётливый  и  холодный.
Значит, и в крепости... тоже?.. Слишком поздно  всколыхнувшееся  чувство
опасности всё-таки подсказало верный  ответ.  Хономер?..  Всякий  раз...
понемножку... когда я там что-нибудь ел или пил...
   Панкел, кажется, ждал, чтобы его слишком доверчивый гость  тихо  осел
наземь и безвольно обмяк, но ему суждено было весьма удивиться. Волкодав
начал вставать. Тело никак не желало слушаться, ему хотелось  свернуться
калачиком на уютной тёплой земле и заснуть... крепко заснуть... но  воля
ещё жила, и тело  было  вынуждено  подчиняться.  Шаг.  И  ещё  шаг.  Как
тяжело... Нет. Никто не победит меня, пока я  сам  этого  не  признаю...
Земля качалась под ним, грозя совсем опрокинуться. "Держись, Волкодав, -
шепнули издалека. - Держись, не умирай..."
   И ещё шаг.  Туда,  где  захлёбывался  бешеным  лаем,  рвался  с  цепи
сторожевой пёс.
   Двое предателей видели, как венн  неверными  руками  шарил  у  пояса.
Неужели он ещё и оружие пытался достать?!.
   Панкел справился  наконец  с  изумлением,  подскочил  к  Волкодаву  и
намерился схватить. Шамарган, дёрнувшийся было с ним вместе, в последний
миг передумал, остался стоять у двери - да и  правильно  сделал.  Потому
что человек, которому полагалось бы лежать бессмысленным мешком, если не
вовсе испустить дух от лошадиной дозы отравы, сделал движение, и  хозяин
двора, странно хрюкнув, растянулся на земле.  Волкодав  продолжал  идти.
Ему казалось, он продирался сквозь сгустившийся  воздух,  словно  сквозь
липкую болотную жижу, не дающую ни плыть, ни идти.
   Синий Лёд!.. Я должен был сразу понять... Ни в какую  полынью  ты  не
проваливался, зато сам готов при случае продать... нету веры  весеннему,
набухшему влагой синему льду... просто тот, кто дал тебе  это  прозвище,
обо всём догадался очень, очень давно...
   Жаркое дыхание, вылетавшее из собачьей пасти, коснулось руки.
   Помоги, брат!
   Кобель буквально  выл,  до  предела  натягивая  цепь,  и  так  рвался
навстречу, что сотрясался амбар, к свае которого  была  прикована  цепь.
Болотная  жижа  становилась   всё   гуще,   тело   совсем   отказывалось
повиноваться, и гаснущее сознание уже не могло его направлять. Нет. Я не
побеждён. Волкодав сделал ещё шаг. И ещё.
   Помоги, брат...
   Спустя некоторое  время  Шамарган  снова  приоткрыл  калитку  и  тихо
посвистел в темноту. Почти сразу раздался такой же  тихий  ответ,  потом
прошуршали шаги, и во двор вошёл Избранный Ученик Хономер и с  ним  трое
храмовых стражников, все как на подбор - кряжистые, дюжие и  неболтливые
мужики, очень похожие между собой.
   Их глазам предстало довольно странное  зрелище.  Волкодав  неподвижно
лежал на земле возле амбара, и над ним, глухо рокоча  низким  угрожающим
рыком, стоял громадный всклокоченный пёс. От  его  шеи  к  тяжёлой  свае
амбара змеилась ржавая цепь. Второй пёс  -  безобразная  и  бесформенная
маленькая дворняжка - робко обнюхивал откинутую руку венна.
   А поближе к дому скрючился вниз лицом хозяин  двора  -  Панкел  Синий
Лёд, и было нечто в его позе, внятно  говорившее  -  не  просто  человек
прилёг отдохнуть.
   Хономер брезгливо осведомился:
   - Они что, моё снадобье пополам съели?
   Перед своими стражниками он мог не таиться. Это были верные люди, три
родных брата-сегвана, далеко не первый раз помогавшие  жрецу  во  всяких
особых делах, не нуждавшихся в громкой огласке. Он приблизил их  к  себе
несколько  лет  назад,  и  с  тех  пор  они  сопровождали  его  во  всех
путешествиях, да и в крепости жили наособицу, кроме всех  остальных.  За
это их мало-помалу стали называть Хоиомеровыми кромешниками.
   Самый младший из них нагнулся над Панкелом, перевернул  неестественно
податливое тело и выпрямился:
   - У него шея сломана, господин Избранный Ученик.
   - И поделом, - скривился Хономер. - Нечего гостя  отравой  потчевать.
Заберите второго. А ты, - это относилось уже к Шамаргану, - поди пригони
лодку.
   Кромешники и лицедей молча  повиновались.  Однако  "забрать  второго"
оказалось гораздо проще приказать, чем исполнить. Для  начала  навстречу
вооружённым  мужчинам  взвился   крылатый   чёрный   зверёк,   сидевший,
оказывается, на груди Волкодава, и в неверном  факельном  свете  на  миг
померещилось - вылетела душа!.. Мыш бросился в битву  с  жутким  криком,
полным такого яростного отчаяния,  что  стражники  невольно  подались  в
стороны, отмахиваясь от зубастого летуна. Мыш был  в  самом  деле  полон
решимости умереть прямо здесь и сейчас, но никому не дать прикоснуться к
неподвижному  Волкодаву.  Бой  был  слишком  неравным,  не  по  силёнкам
маленькому зверьку. Но в это время кобелёк-дворняжка вытянул  что-то  из
окостеневшей руки венна и, схватив в  зубы,  опрометью  кинулся  с  этим
чем-то к калитке. Хладнокровно наблюдавший  Хономер  запустил  в  пёсика
камнем. И попал; раздался  болезненный  визг,  кобелишка  перекувырнулся
через голову  и  выронил  свою  добычу.  Хономер  подошёл  и  наклонился
поднять. Свёрток не свёрток, тряпка не тряпка - впотьмах поди разбери...
   Его пальцы уже смыкались на растрёпанном лоскутке, когда через двор с
леденящим кровь визгом метнулась летучая тень, и в мякоть ладони с силой
впилось сразу двадцать острых зубов. Случилось это так  неожиданно,  что
Хономер закричал от боли и невольного испуга, самым неподобающим образом
заплясал на месте и замахал рукой, пытаясь стряхнуть вцепившуюся мёртвой
хваткой мерзкую тварь.  Чёрная  шерсть  Мыша  стояла  дыбом,  отчего  он
казался вдвое больше, чем был, когтистые крылья полосовали воздух, глаза
горели, как раскалённые угли, он захлёбывался свирепым  криком,  и  было
очевидно: если он разожмёт челюсти, то  лишь  для  того,  чтобы  выдрать
Хономеру глаза.
   Жрец был далеко не труслив, но ему стало попросту страшно. Кто угодно
дрогнет перед  лицом  существа,  напрочь  отказавшегося  дорожить  своей
жизнью, и дело тут вовсе не в его размерах и силе, - будь то загнанная в
угол крыса  или  кошка,  защищающая  котят.  Ну  а  Мыша  даже  в  самом
благодушном его настроении отнюдь не всякий отважился  бы  погладить.  И
Хономер бестолково топтался, вскрикивая  и  не  решаясь  пустить  в  ход
вторую руку, только прикрывая ею лицо...
   ... Пока на помощь не подоспел один  из  кромешников  и  не  хлестнул
впившегося Мыша пустым мешком, очень кстати валявшимся на земле.
   Но зверёк, как оказалось, даже  в  боевом  исступлении  очень  хорошо
видел, что происходило вокруг. Он не стал дожидаться, пока его собьют, -
сам разжал  пасть  и  легко  вильнул  прочь,  так  что  навозная  труха,
разлетевшаяся из мешка и густо обсыпавшая Хономера, даже  не  запорошила
ему крыльев...
   А пока длилась его схватка с  Избранным  Учеником,  кобелёк-дворняжка
подхватил то, что его заставили выронить, и  на  трёх  ногах  шастнул  к
калитке. Так совпало, что уже выходивший в  неё  Шамарган  оглянулся  на
внезапные крики Хономера и невольно приостановился, держа створку рукой.
Пёсик собрал все силы и пегой стрелой вылетел вон, прошмыгнув у  лицедея
между босыми ногами. И понёсся прочь со всей быстротой, на которую  были
способны его кривые короткие лапки.
   Позади него нарастал утробный рык старого пса, насмерть вставшего над
Вожаком. Он, этот пёс, прожил жалкую и одинокую жизнь, которую жизнью-то
в полном смысле называть было  зазорно,  потому  что  тянулась  она  без
внятного смысла, без любви, без радостного  служения.  И  вот  наступали
последние мгновения этой нежизни; пёс  отчётливо  понимал,  что  уже  не
увидит нового дня. Но это было неважно. Он не собирался поджимать  хвост
и прятаться в конуру, продлевая паскудное существование. Он  смотрел  на
троих кромешников, медленно подходивших к нему,  и  впервые  знал,  ради
чего и ради кого станет сражаться. Это было счастье.
   Сердце размеренно и мощно билось  в  груди,  отроду  нечёсаная  грива
грозно  щетинилась,  глаза  зорко  ловили  каждое  движение  врагов.  Он
увернулся от нацеленного в рёбра копья и, ликуя, с хрустом  смял  пастью
чью-то руку в толстом кожаном рукаве...
   Кобелёк-дворняжка, хромавший на трёх ногах по обочине лесной  дороги,
ещё долго-долго слышал вдали торжествующий  голос  старого  пса  и  злые
крики людей. Потом всё начало затихать.
   А ещё немного погодя над кронами сосен  взошло  мрачно-рыжее  зарево.
Это горел двор Панкела  Синего  Льда.  Пламя,  ободряемое  разбрызганным
маслом, поглощало и дом, и амбары, и мёртвую плоть.
   Слишком поздно  подоспевшие  люди  из  деревни  разгребут  головни  и
увидят,  что  ночью  на  бобыля  напали  разбойники.  И  цепной  кобель,
бросившийся на  недобрых  гостей,  был  ими  убит,  а  маленький  уродец
подевался неизвестно куда. Что взять с трусишки никчёмного!..
   Пёсик жалко заскулил и побежал дальше, более не оборачиваясь.  Что-то
грязное и непонятное свешивалось у него из зубов.

***

   "Косатка" кунса Винитара вошла в озеро Ковш сквозь один  из  узких  и
длинных проранов и почти сутки осторожно двигалась вперёд  по  приметам,
очень тщательно вырисованным на хорошем и  плотном  пергаментном  листе.
Второй корабль,  некогда  принадлежавший  самозванному  вождю  Зоралику,
остался ждать у берега моря.
   - Не заблудиться бы... - откровенно поёживались комесы.
   Никто из них не побоялся бы заплутать в море, вдалеке  от  каких-либо
мореходных примет. Свечение воды, форма волн - всё внятно, всё без  речи
говорит, без слова рассказывает! Раз посмотреть, и тотчас  понятно,  где
какое течение и в которой стороне суша. Ни один не усомнился бы и  среди
каменных островков своей родины, затопляемых в прилив, голых и на чуждый
взгляд вполне одинаковых. Но здесь...  Здесь  острова  были  лесисты,  а
берега проток густо поросли зеленью. Слишком похоже на реки, заманчиво и
опасно тянущиеся в глубь страны. И кто поручится, что вот  сейчас  из-за
острова не ринется на перехват хищная стая лодок, а за кормой не  явится
из зарослей камыша ещё одна такая же?..
   Впрочем, воины были весьма далеки от  того,  чтобы  поднять  ропот  и
вынудить  вождя  повернуть.  Кунс  Винитар  был   предводителем,   каких
поискать.
   Сколько раз они под его началом вершили дела,  о  которых  не  стыдно
будет когда-нибудь рассказывать внукам!  Сколько  раз  сокрушали  врага,
захватывая добычу! А вот теперь всего лишь настала пора отплатить  вождю
за всё, что он делал для них. Где-то поблизости, берегами здешних  озёр,
протянулась дорога, а по  дороге  шёл  человек,  с  которым  у  Винитара
кровная месть. Жрец Богов-Близнецов обещал Винитару подгадать встречу  с
тем человеком. И никто не скажет про них, дружину, будто они не  уважили
право вождя оттого  лишь,  что  оказались  старыми  бабами  и  забоялись
чуточку отдалиться от моря!
   В узких протоках было  не  развернуться  под  парусом.  Сегваны  даже
опустили мачту и уложили её вдоль корабля, как всегда  поступали,  когда
избегали недружественного внимания. И  вёсла  лежали  на  своих  местах,
увязанные вдоль бортов. Вёсла  -  для  открытых  пространств.  Движением
корабля управляли несколько человек с длинными шестами, вставшие на носу
и корме. Остальные бдительно  глядели  по  сторонам.  И  держали  оружие
наготове.
   Под вечер  "косатка"  достигла  последней  приметы,  обозначенной  на
листе. Боевые сегванские корабли замечательны ещё и тем,  что  осадка  у
них не больше аршина, и Хономеру, назначавшему встречу, это было отлично
известно.  Длинная  лодья  неспешно  проплыла  над  песчаными  отмелями,
опрятно раздвинула грудью листья кувшинок - и мягко  ткнулась  в  топкий
берег небольшого затона. Винитар, хмурясь, ещё раз посмотрел  на  карту.
Да, всё так и есть. В самой вершине заливчика виднелся редкий по здешним
местам большой камень почти правильной кубической формы,  а  на  нём,  в
точном соответствии с рисунком на листе, в  обнимку  росли  два  корявых
деревца, сосенка и берёзка. У камня, в силу его необычности,  даже  было
собственное название:  Одинец.  "Но  если  поблизости  проходит  дорога,
должны быть и спуски к воде... Почему, пока мы шли вдоль  берега,  я  не
видел ни одного? Ни одной прогалины в камышах, только лёжки кабаньи... И
этот затон выглядит так, словно его сухим путём отроду не посещали..."
   На карте, между прочим,  никакой  дороги  тоже  не  было  нарисовано.
Винитар подумал и сказал себе, что карта относилась лишь к озеру и  была
предназначена для путешествующих по воде. С другой стороны,  люди  -  во
всяком случае, если им не повезло родиться морскими сегванами - всё-таки
держат путь по воде с суши на сушу. А значит, следовало обозначить  хотя
бы те отрезки сухопутных  дорог,  что  вплотную  подходили  к  протокам.
Непонятно...
   Лист, который держал в руках Винитар, покрывал лишь  очень  небольшую
часть Ковша. От прорана, выводившего в море, и до того места, где сейчас
стояла "косатка". Протоки, открывавшиеся по сторонам, обрывались  словно
бы в никуда, куски очень скудно обозначенных островов тоже  ни  дать  ни
взять истаивали в первозданном нигде. Винитар, которому и без того  было
весьма неуютно, почувствовал себя на  краю  света:  ещё  шаг  -  и  лбом
стукнешься в Стену, возведённую Богами в  самом  начале  времён!..  Или,
если неудача выведет к дырке в этой Стене, - так и вывалишься  прямо  за
край, за пределы ночи и дня...
   Две седмицы назад, в Тин-Вилене, когда выяснилось, что интересовавший
его человек покинул городские пределы, Хономер сказал, что всё ещё можно
исправить, и дал кунсу этот самый лист.
   "Откуда, - спросил Винитар, - ты знаешь, что он пойдёт именно сюда?"
   "Он не слишком таил свои намерения,  когда  уходил.  Ну  а  я  просто
держал уши раскрытыми..."
   Винитар хорошо разбирался в картах и даже  сам  их  составлял,  когда
служил Стражем Северных Врат страны Велимор. Может, именно это и подвело
его: он удовольствовался скупым Хономеровым наброском, а  теперь  весьма
сожалел, что  не  разыскал  в  дополнение  к  карте  хоть  какого-нибудь
местного проводника. С живым человеком можно поговорить, расспросить его
и узнать, что лежит за пределами  разрисованного  пергаментного  клочка.
Можно расположить его к себе,  убедив,  что  попросту  любопытствуешь  и
вовсе не имеешь намерения грабить нищие рыбацкие деревушки на  островах.
Можно и  припугнуть,  если  другого  выхода  не  окажется...  Ну  а  что
прикажете делать с убогим листом, который всё  равно  ничего  нового  не
поведает?..
   Винитар никоим образом не выдал своего состояния. Ещё раз прошёлся по
палубе и отрядил двоих воинов на берег:
   - Если увидите поблизости дорогу, сразу  возвращайтесь  назад.  Но  в
любом случае дальше трёх перестрелов не уходить!
   Сегванский перестрел - расстояние, с которого, как считалось,  стрела
ещё способна поражать цель, - составлял  триста  шагов.  Воины  пошли  и
вернулись. Ничего похожего на дорогу им не попалось, только  две  тропы,
больше похожие на звериные.
   - Никогда я не верил  жрецам!..  -  сказал  однорукий  Аптахар.  -  А
Хономеру этому и подавно! Все они одинаковы!.. Наплюют  на  честь  и  на
совесть,  если  надеются  добыть  себе  новых  верных и новые подношения!..
   Винитар знал, что  его  кровный  враг  запросто  мог  воспользоваться
звериными тропами. А мог и обойтись совсем без троп. И  вполне  способен
был покинуть дорогу только затем, чтобы взглянуть на достопримечательную
скалу: не рассказывал ли сам Избранный Ученик, будто  венн  перерыл  всю
храмовую библиотеку, выискивая описания стран?.. Всё так - но  отчего-то
уютный заливчик всё более начинал смахивать на мышеловку.  Куда  Винитар
сдуру сам голову сунул и ещё дружину за собой привёл.
   - Снимаемся, - приказал кунс. Он  помнил:  у  выхода  из  затона  был
довольно широкий плёс.
Там "косатка" по крайней  мере  могла  развернуться...  и,  если  придёт
нужда, дать достойный отпор внезапному нападению.
   Топкий  бережок  с  мягким  чмоканьем  выпустил  увязший  форштевень.
Корабль, подталкиваемый шестами, осторожно двинулся вперёд кормой, благо
именно ради таких вот случаев корма боевой "косатки" мало чем отличалась
от носа....
   И в это время со стороны плёса, куда хотел выйти Винитар,  показалась
лодка, быстро шедшая на двух парах вёсел.
   Первая мысль молодого кунса была о том, что на них  всё-таки  напали.
Но из-за ближнего острова ярко светила луна, и  он  различил  двуцветное
одеяние Хономера.
   Лодка быстро приближалась, и спустя некоторое  время  Винитару  стало
казаться, что нападение всё-таки произошло, только жертвой стала не его,
Винитара, дружина, очень даже способная огрызнуться на любого  обидчика,
а свита самого Хономера. Действительно: лодка, выстроенная  по  местному
обычаю -  недлинная  и  широкая,  с  тупо  срезанными,  но  зато  высоко
поднятыми носом и кормой, - несла шестерых человек. Жрец Близнецов стоял
на носу, причём правая ладонь у него была  замотана  тряпкой.  Ещё  двое
гребли, и один работал размеренно, неутомимо и ровно, как  умеют  только
сегваны,  а  другой  орудовал  вёслами  кое-как,  без  большого  умения.
Четвёртый сидел на корме и  держал  рулевое  весло.  Сидел,  странновато
скособочившись и явно стараясь не делать лишних  движений.  Так  бывает,
когда у человека что-то не в порядке с ногами.
   А пятый и шестой вообще лежали на днище, и Винитар не заметил,  чтобы
они шевелились.
   Тут молодой кунс с невольной горечью вспомнил, как представлялся  ему
ещё недавно этот поход в озеро Ковш.  Как  ясно  он  видел  перед  собой
дорогу, почему-то очень похожую на ту, над которой  господствовал  замок
Северных Врат: широкую и удобную, ведущую через хорошее открытое  место.
Он, Винитар, сто