ым непристойным образом закувыркался в  воздухе,  потом
ударился о стену,  и нижняя челюсть у него отвалилась.  От этого вечная усмешка
м„ртвой головы из  неопредел„нно-надменной стала зловещей.  Не  только Каттай -
все,  кто видел,  втянули головы в  плечи,  ни  дать ни  взять ожидая появления
призрака. А юный лозоходец почему-то вспомнил об Опасности, про которую он, как
и  обо  вс„м прочем,  без  утайки поведал распорядителю.  "Что вдруг,  если эти
ворота - не для охраны опалов, а... от НЕ‚?"
     Он, впрочем, оставил промелькнувшую мысль и почти тут же забыл. И правда -
Опасность была  непредставимо громадна.  Отсроченная кара Богов,  превосходящая
всякое человеческое разумение.  Защититься от  Не„  с  помощью каких-то  жалких
ворот,  пусть даже выкованных из  металла?  От кары Богов -  с  помощью изделия
человеческих рук?..
     Каттай очень  обрадовался,  заметив среди каторжан,  согнанных работать на
"его"  уровне,  саккаремца  Дистена.  Бывший  горшечник  выглядел  поседевшим и
согнутым.  Так, словно все года его жизни, о коих он вскользь упоминал по пути,
в одночасье на него навалились.  Каттай помнил его пожилым крепким мужчиной,  а
встретил воистину старика.  Рудники не  молодили и  не красили никого -  кроме,
может, Хозяев... да и это после увиденного в Сокровищнице было сомнительно.
     - Здравствуй, дядя Дистен, - подош„л к нему Каттай.
     - И  ты здравствуй,  малыш,  -  удивился Должник.  Серьга-"ходачиха" в ухе
Каттая настолько изумила его,  что  он  даже  протянул руку потрогать:  -  Так,
значит,  не врут люди,  будто здешнюю жилу усмотрел некий шустрый мальчонка?  А
я-то не верил, старый дырявый кувшин! И ты в самом деле чуешь камни в земле?..
     - Я уже наполовину выкупился, дядя Дистен. Господин Шаркут сам мне сказал.
Когда я  выкуплюсь совсем и поеду домой,  я обязательно тебя заберу.  И Тиргея,
и...
     Горшечник усмехнулся:
     - Спасибо, малыш.
     Распорядитель Шаркут самолично присматривал за работой в  забое.  Когда он
сч„л наконец,  что вс„ было готово,  и  велел-таки рубить "чело",  Каттай стоял
рядом с ним.  Это само по себе было удивительной честью и в другое время заняло
бы все его мысли, но не теперь. Каттай был уверен, что не ошибся, однако сердце
колотилось у горла. А что, если вс„-таки?.. А вдруг?..
     Всякая  человеческая способность,  если  пользоваться ею  внимательно и  с
умом,   обостряется  и   оттачивается.   Иногда   совершенствование  происходит
постепенно,  иногда же становится заметно не сразу,  но зато потом прорывается,
как  водопад.  Стоя  подле  Шаркута,  Каттай напряж„нно всматривался в  "чело",
освещ„нное  сразу  несколькими  факелами.  Кирки  рабов  врезались  в  пористый
податливый камень,  откалывая его неровными,  рваными глыбками. Тяж„лый, острый
металл,   заносимый  равнодушными  руками,   плохо   гнущимися  от   застарелой
усталости...  Каттай вдруг осознал: для простых рудокопов опаловая жила значила
совсем не то,  что для него.  Он успел полюбить камни, таившиеся в глубине, для
него  они  были  живыми.  И  радужно-ч„рные,  целое созвездие которых зависло в
мрачном великолепии совсем рядом,  и  огненные,  чьи  тревожные пламена застыли
чуть дальше, и...
     Да как вообще могло быть, что другие рабы оставались слепы и глухи к тому,
что так ясно чувствовал он сам?..
     - Господин Шаркут, вели им остановиться!.. - вырвалось у Каттая. - Они его
покалечат!..
     - Стоять!.. - немедленно рявкнул Шаркут. Проходчики, знавшие его нрав, так
и шарахнулись от стены. - А ты говори толком! Покалечат кого?..
     - Камень,  -  робко ответил Каттай.  -  Не  прогневайся на ничтожного раба
своего,  мой милостивый господин...  Но там,  в стене, чудесный самоцвет, и его
только что зацепили... Его могут разбить...
     Летучая природа стихии огня,  из  которой некогда возникли опалы,  вправду
наделила  их  хрупкостью.  Требуется сноровка  и  немалая  осторожность,  чтобы
извлечь дивный  камень и  неповрежд„нным перенести на  верстак ювелира.  Шаркут
стремительно прошагал к стене и придирчиво осмотрел е„:
     - Где?
     Каттай припал на колени, погладил ладонью ничем вроде бы не примечательный
выступ:
     - Вот  он,  мой  великодушный и  милостивый господин...  Вели обколоть его
здесь и ещ„ здесь...
     - Слышали? - обернулся Шаркут. - Обколоть!
     Костлявый  невольник с  кожей,  отливавшей медью  сквозь  грязь,  опасливо
поднял зубило и молоток. Несколько ударов, нанес„нных так бережно, словно он не
камень рубил,  а  птенчику помогал выбраться из  скорлупы...  И  на  мозолистую
ладонь  легло   нечто  с   миску  размером,   по   форме  напоминавшее  морскую
двустворчатую  раковину.  Это  нечто  было  заметно  тяжелее  пористой  породы,
способной плавать в воде.  Шаркут нетерпеливо выхватил камень из руки-рудокопа.
Каттай  взволнованно  приплясывал  рядом,  но  распорядитель  вс„  сделал  сам.
Поскоблил "раковину",  сдунул пыль... Обнажился след кайла: острый стальной зуб
в  самом деле  нарушил непрочную корочку самоцвета и  на  полногтя вош„л в  его
тело, оставив на переливчато-нежной поверхности грубый след.
     - Ты рубил? - хмуро спросил Шаркут меднокожего.
     Невольник попятился.  Но,  видимо,  Шаркут угадал,  потому что другие рабы
отскочили ещ„ дальше прочь,  оставляя виновного с  распорядителем один на один.
Замерший в  страхе Каттай ждал,  что  его всесильный покровитель выхватит из-за
пояса кнут,  но тот обош„лся без оружия -  одним кулаком.  Ему не потребовалось
замаха.  Каттай  не  успел  даже  толком  увидеть,  что  именно  содеял Шаркут.
Меднокожий просто улетел на  несколько шагов  прочь  и  свалился к  ногам своих
товарищей.  Его нос превратился во влажный бесформенный ком,  брызгавший во все
стороны красным,  глаза закатились.  Какое-то мгновение Шаркут неподвижно стоял
возле   освещ„нной  стены,   под   обжигающими  открытой  ненавистью  взглядами
рудокопов.  Ну-ка,  мол,  чья возьм„т?..  Кто отважится броситься,  кто хотя бы
ш„потом выговорит: "Ублюдок!"?.. Ну?!.
     Их было не меньше пятнадцати человек, все с зубилами и кайлами в руках, но
с места не двинулся ни один.
     - То-то  же,  -  вслух  выговорил  Шаркут.  Повернулся и  в  сопровождении
трепещущего Каттая вышел  вон  из  забоя.  Каттай прош„л мимо  Дистена,  но  не
решился ни заговорить с ним, ни даже поднять на саккаремца глаза. За их спинами
невольники возобновили работу.
     Способность видеть сквозь недра не обманула Каттая.  Прекраснейшие опалы в
самом деле начали попадаться один за  другим,  прич„м именно в  том порядке,  в
каком он предсказал их появление.  Сперва ч„рные,  таящие невероятную радугу, -
счастливые камни,  в  чьей  власти острота зрения и  укрощение подлых страстей.
Затем огненные,  созерцание которых гонит прочь обмороки и грусть. Ради лучшего
из  них,  высотой почти в  человеческий рост,  пришлось расширять выход наверх.
Камень мягко  закутали,  взвалили на  волокушу и  со  всеми  предосторожностями
отправили гранильщикам Армара.  Там его очистят от корки и загрязн„нных кусков,
бережно отшлифуют...  Но  даже теперь,  необработанным и  нетронутым,  самоцвет
обещал далеко превзойти прославленную "Мельсину в огне".  Чего доброго, прежний
камень ещ„ вынесут из Сокровищницы и  продадут,  а новый установят на его месте
под именем "Славы Южного Зуба". Как знать!..
     ...За  огненными опалами последовали царские,  названные так  оттого,  что
именно  ими  была  с  давних  пор  увенчана корона  аррантского Царя-Солнца,  -
т„мно-красное ядро с  изумрудно-зел„ной каймой.  Цвета,  излюбленные не  только
высшими Домами просвещ„нной державы...
     Каттай очень п„кся о судьбе "своего" забоя:  не иссякает ли снова?  И если
так,  то  не сочт„т ли господин Шаркут добытые богатства слишком скудными и  не
могущими послужить половиной Деяния?..  Его  мучили  смутные  опасения.  Он  не
понимал их  природы,  только то,  что день ото дня они становились сильнее.  Не
жалея ног,  он спускался на двадцать девятый,  в жару, духоту и подземную вонь.
Иногда - сопровождая распорядителя. Иногда - в одиночку.
     Однажды Каттай приш„л туда и увидел, что все рудокопы в забое прикованы за
ошейники к  длинной цепи,  укрепл„нной возле "чела".  Лица  у  всех были как  у
приговор„нных,  и работа, понятно, двигалась куда медленнее, чем накануне. Лишь
нескольким позволено было  передвигаться свободно.  Трое  налегали  на  крепкие
лаги, взваливая на волокушу очередной крупный камень, даже сквозь напластования
грязи  мерцавший алыми  бликами В  молочно-голубой глубине.  Ещ„  трое  тачками
вывозили  пустую  породу.   Эта   работа  считалась  наиболее  л„гкой.   Каттай
присмотрелся и с ужасом увидел на спинах у всех шестерых свежие следы кнута.
     К   его  некоторому  облегчению,   присматривал  за   рудокопами  знакомый
надсмотрщик - Бичета, и Каттай отважился к нему подойти:
     - Господин мой, что случилось? Почему все закованы?..
     Бичета перед„рнул плечами.  Мальчишка-лозоходец был рабом, однако этот раб
носил  серебряную "ходачиху",  и  сам  Шаркут ему  покровительствовал.  Поэтому
Бичета неохотно, но вс„ же ответил:
     - По приказу распорядителя. За непокорство.
     "Сохрани и  помилуй Лунное Небо!  За непокорство?.."  Каттай ужаснулся ещ„
больше  и  не  отважился  на  дальнейшие расспросы.  Он  посмотрел на  Дистена,
работавшего дальше всех от "чела".  Вот уж кто был,  по мнению Каттая, воистину
добрым рабом!  Это верно,  старый горшечник когда-то убил негодяя, причинившего
его семье зло,  но законное наказание принимал с  тв„рдостью и  достоинством...
Чтобы такой человек да вдруг взялся проявлять непокорство?..
     Выждав, Каттай подгадал время, когда Бичета уш„л сопроводить до подъ„мника
вновь выломанную самоцветную глыбу, и подбежал к Должнику:
     - Дядя Дистен!.. Чем вы все здесь провинились?..
     Взгляд саккаремца показался мальчику каким-то дал„ким.
     - Вчера, - медленно ответил горшечник, - один из нас увидел на стене тень.
И  это  была не  его  собственная тень,  малыш.  Она грозила рукой -  вот так -
дескать,  уходите поскорее отсюда!  -  и у не„ торчал на спине горб,  Я не буду
тебе говорить,  о ч„м мы сразу подумали.  Сегодня мы замешкались перед входом в
забой,  а  когда  нас-  погнали впер„д,  шестеро попытались войти  сюда  раньше
других.  О  ч„м  подумали надсмотрщики,  я  тебе  говорить тоже не  буду.  Этих
шестерых тотчас отделили и наказали,  и я уверен,  что покойные матери тех, кто
порол...  Ну  да  Богиня их,  впрочем,  наверняка уже простила...  а  остальных
посадили на цепь. Вот так, малыш...
     - Дядя  Дистен!  -  взмолился Каттай,  против воли чувствуя себя в  ч„м-то
непоправимо виновным. - Дядя Дистен, ты потерпи! Я тебя обязательно выкуплю!..
     Ответить Должник  не  успел.  Возле  входа  в  забой  появился вернувшийся
Бичета,  и прикованные рудокопы усерднее застучали кирками.  Никому не хотелось
лишний раз  испробовать на  себе его кнут.  Каттай поспешно отош„л от  Дистена,
чтобы не навлечь на него гнев надсмотрщика, и пробрался к самому "челу".
     Оттуда  как  раз  извлекали очередную бесформенную глыбу,  таившую  внутри
самородок  Пламени  Недр.  Каттаю  не  требовалось  полсуток  путешествовать по
переходам и  шахтам,  чтобы  взглянуть на  уже  обработанные камни,  он  и  без
Армаровых гранильщиков знал:  чем дальше,  тем чище, крупнее и ярче становились
опалы.  Вот и этот камень: половина его была бел„со-голубой и таила внутри алые
и зел„ные отблески.  А другая половина... В ней голубизна и двойная игра цветов
сходили на нет, уступая место з„рнам мозаики всех мыслимых переливов. Эти з„рна
были  подобны ночному сиянию в  небесах,  о  котором,  вспоминая родной остров,
рассказывал бедный Ингомер...
     Таких самоцветов Каттай ещ„ не встречал.  Даже в Сокровищнице.  Потому что
до сего дня их просто не было.  Их никто не находил здесь, никто не извлекал из
земли.
     Каттай подбежал к "челу" и торопливо, жадно протянул к нему руки: что там,
в  толще?..  Есть  ли  другие  подобные  камни?  Достойные  если  не  державных
властителей,  то их дочерей и  супруг?..  Таким ли окажется круглый,  с большую
тыкву, опал, который только-только начали вырубать из стены?..
     ...Дыхание  Опасности,  пронизавшее вс„  его  существо,  повеяло настолько
грозно и  мощно,  что он  еле устоял на  ногах.  Так вот она,  истинная причина
беспокойства,  мучившего его все эти дни!.. Головная боль, о которой он, правду
молвить, начал понемногу уже забывать, шипастым железным обручем впилась в темя
и виски.  Такой обруч во время прилюдных казней затягивал на преступниках палач
государя шулхада... Каттай громко вскрикнул и бросился к выходу из забоя...
     ...Чтобы прямиком налететь на Шаркута, как раз туда вступавшего.
     - Господин мой!..  -  Каттай  начисто  забыл  обхождение,  присущее добрым
невольникам,  и ухватил распорядителя за обе руки сразу. - Господин мой, трижды
милостивый и великодушный...
     - Что ещ„? - остановился Шаркут.
     - Господин мой, вели скорее вывести всех оттуда!..
     Распорядитель сбросил его  руки и  сам встряхнул Каттая за  плечи,  словно
тонкое деревце:
     - Не ори, как блажной! Дело говори!
     - Милостивый господин  мой,  ничтожный  раб  не  сумел  верно  истолковать
предупреждение...  Вели  скорей вывести всех оттуда,  ИБО  ТАМ  СМЕРТЬ!  И  она
близко!..  Прикажи, пусть они не трогают камень, за который взялись, пускай вс„
оставят,  как есть,  и  скорее уходят из  этого страшного места...  Невольники,
побросав  работу,  смотрели  на  распорядителя  и  Каттая.  Кто-то  начал  тихо
молиться.
     Шаркут прожил почти всю жизнь под земл„й.  Он  гораздо лучше самого Каттая
понял, о ч„м тот говорил.
     - Ты,  -  сказал он юному лозоходцу. - Чтобы я тебя здесь больше не видел.
Живо наверх.  И если кому-нибудь попад„шься ниже двадцать седьмого, будешь свою
половину выкупа заново отрабатывать. Ну?! Оглох?!..
     Каттай упал на колени:
     - Мой господин...  всемилостивый и  украшенный всяческой добротой...  Вели
ничтожному рабу отработать десять раз по  десять таких половин...  только пусть
скорее заложат самыми тяж„лыми камнями этот забой...
     Шаркут его не дослушал.
     - Забери,  -  кивнул он Бичете.  Надсмотрщик живо сгр„б Каттая за шиворот,
взд„рнул с колен и потащил к лестнице.  Тот пробовал отбиваться, впервые забыв,
что не смеет перечить свободному:
     - Мой господин!..
     Распорядитель повернулся,  к  нему спиной.  И  шагнул в забой,  вытаскивая
из-за пояса не дающий промаха кнут:
     - За  работу,  дармоеды!  Вы  там!  Заснули?!  Тугой ремень рванул воздух,
произведя громкий хлопок.  Эхо метнулось в каменной дыре, металлические створки
отозвались едва слышным звоном.
     - Мало ли что там примерещилось сопляку!  -  рявкнул Шаркут.  - Оно-то ещ„
обрушится или нет -  а я с вас точно шкуру спущу!..  Ну?  С кого начать?  Мигом
ведь за яйца подвешу!
     Это  он  мог.  Это  он  очень  даже  мог...  В  дальнем конце забоя глухо,
обреч„нно стукнуло о камень кайло. Потом другое и третье...
     - То-то же...  -  Распорядитель свернул кнут в  кольцо,  однако убирать за
пояс не стал. И начал прохаживаться между воротами и "челом", особенно подгоняя
рудокопов,  бережно вырубавших породу кругом огромного,  только что  найденного
опала. Каким бы судом его ни судили - Шаркут был далеко не труслив...
     Бичета уже в„л Каттая по  деревянной лестнице,  приближаясь к  подъ„мнику,
когда ЭТО случилось.  Каттай без конца вертел головой,  оглядываясь на забой, и
увидел ВС‚. От первого до последнего мига.
     Он увидел,  как опаловую глыбу сумели наконец потревожить в  е„ вековечном
гнезде. Вот она шевельнулась... и вдруг е„ движение сделалось самопроизвольным,
уже не зависящим от усилия человеческих рук...  и откуда-то из-под камня,  ярко
блеснув в факельном свете, неожиданно высунулся длинный и тонкий, как вязальная
спица,  клинок.  Он вонзился в живот ближайшему рудокопу, легко прошил человека
насквозь, дотянулся до стены, и из нее полетели во все стороны камни. Невольник
запоздало ощутил  боль,  с  воплем рванулся прочь...  Узкий  клинок расс„к тело
почти  пополам,  и  вопль  захлебнулся.  Рудокопы бросили  самоцветную глыбу  и
отскочили в стороны,  насколько позволила цепь,  но стронутый ими камень уже не
мог  успокоиться.  Он  медленно  поворачивался,  вздрагивая и  готовясь выпасть
наружу,  и  с  каждым движением из  щели между ним и  стеной высовывались новые
сверкающие клинки...
     Свист,  грохот... Страшные крики людей... Шаркут бешеными скачками н„сся к
выходу из забоя. Он зачем-то прикрывал руками голову. От удара подземных мечей,
разрубающих камень,  не  даст обороны ни  шлем,  ни  щит,  ни  лучшая кольчатая
броня... Но какое дело до разума существу, настигаемому смертью?
     Прикованных рудокопов, конечно, никто не удосужился освободить.
     Надсмотрщик Бичета,  остолбеневший от увиденного,  споткнулся на лестнице,
потерял равновесие и выпустил Каттая.  Тот, рванувшись, скатился обратно вниз и
бросился внутрь забоя, крича:
     - Дядя Дистен!..  Дядя Дистен!..  Величественный и  жуткий голос подземной
стихии мгновенно похоронил его крик.  Он подскочил к горшечнику и стал отчаянно
д„ргать и тянуть цепь.  Откуда-то брызгало горячим,  невозможно горячим водяным
паром.  Шаркут  с  перекошенным лицом  промчался мимо  них  и  принялся сводить
створки ворот.
     - Бичета!.. - ревел он, надсаживаясь от усилия. - Бичета!..
     Пар быстро заволакивал и наполнял забой,  под ногами хлюпала непонятно как
оказавшаяся здесь вода,  но факелы ещ„ горели,  и Каттай увидел, как целый веер
мечей срезал бок опаловой глыбы,  и  там на  один-единственный миг ослепительно
сверкнула мозаичная радуга -  старый Хранитель за сердце схватился бы,  если бы
смог увидеть е„...
     А в следующий миг невольник,  прозванный Должником, схватил Каттая попер„к
тела и вышвырнул за ворота, прокричав в ухо:
     - Кернгорм! Меня звали Кернгорм!.. Каттай очень отч„тливо расслышал его...
Шаркут и  Бичета с  лязгом свели блестящие створки.  Тяжело и  внятно сработал,
запираясь,  замок,  ключ  от  которого больше  никогда  не  будет  использован.
Некоторое время  за  дверьми  продолжало глухо  громыхать...  Лежавший на  полу
штрека Каттай вроде бы  различал крики,  стук и  царапанье,  проникавшие сквозь
металл...  Несколько певучих ударов...  Они очень быстро отдалились и затихли в
земной глубине...
     Рудокопов, оставшихся запертыми в забое, было восемнадцать человек.
     Три раза по шесть.

     Венн  по  имени П„с  проснулся посреди ночи -  или  того,  что  они  здесь
принимали за  ночь:  времени,  когда рабы спали,  свернувшись,  кто как мог,  в
мелком каменном крошеве. Без факела в каменной дыре было почти совсем темно, но
П„с  с  некоторых пор  обнаружил,  что его глаза начали привыкать к  подземному
мраку.  Во всяком случае,  пот„мки,  нарушаемые лишь отблесками из штрека, были
для него куда прозрачнее, чем для Мхабра или Динарка.
     Проснувшись,    П„с    пов„л    глазами   и    увидел    сегвана   Аргилу.
Заморыш-подбиральщик сидел по  обычаю своего племени на корточках и  смотрел на
него. Он сказал:
     - Здравствуй, П„с.
     Он говорил ш„потом,  чтобы не потревожить халисунца и чернокожего, спавших
вблизи. П„с впервые ответил:
     - И тебе поздорову, Аргила.
     Почему-то он не удивился приходу сегвана,  хотя,  кажется,  с  чего бы это
подбиральщику,   работнику  вконец  распоследнему,   не   удостоенному  никаких
привилегий,  вот  так  запросто разгуливать среди ночи  по  штрекам.  Аргила же
пояснил:
     - Я  теперь подметальщиком...  -  И  улыбнулся так,  как одиннадцатилетний
мальчишка на самом деле улыбаться не должен:  -  Церагат говорит,  на отвалах я
скоро сдохну, а внутри горы ещ„ сколько-то протяну и смогу поработать...
     Тощенькое мышиное  лицо  обрамляли свалявшиеся сосульки  бесцветных волос.
П„с подумал о том,  что последн