сытой жизни. Караси присылают за персональный  музыкальный заказ,  он  стоит
пять или десять рублей, и случалось карасей  за  вечер  хоть  пруд пруди.  А
местные кавказские  жители  расплачивались  анашой. У них анаши больше,  чем
денег, хотя и денег навалом.
     Тогда  мужиков  и  накрыли случайно. Приехали серьезные люди и нашли  в
джинсах  у  Вити  масть.  Серьезные  люди  приехали  разобраться  по  поводу
предыдущего кабацкого  бэнда, через  который в Ленинград  шли крупные партии
масти.  Витя выезжал  в Ленинград  отнекиваться  и  отделался в итоге легким
испугом, но караси на Чегете шли  и шла масть. Никитка закайфовал серьезно и
сел на кокнар, а теперь вот - на полтора года.  Он был уже на кокнаре, когда
его пригласили в Москву работать в известном, а теперь так и просто маститом
проф-рок-оркестре.  Он там  здорово поиграл на  скрипке и гитаре, вернувшись
после в Ленинград с короткой  славой  и без  единого гроша. Он мне показывал
при  нечаянной  встрече  венгерский музыкальный журнал, на обложке  которого
красовался в  полный рост с Телекастером наперевес, Внизу обложки, в ногах у
Никитки, помещалась небольшая фотография Лед Зеппелин.
     Мне  час почти  ехать до города  и, вспомнив Никитку, я стал вспоминать
тех,  кому кайф рок-н-ролла  вышел боком. Н-да,  здесь  мы похоже,  вышли на
уровень мировых стандартов.
     Я  вспоминаю Валеру Черкасова  из группы  За, его  толковые  суждения о
музыке  и суждения  вообще  и то  время, когда  он решил не писать диплом  в
Университете,  а стал дышать  химией. Была такая  у рок-люмпенов мода, и мне
тогда это казалось смешным. Но, вдруг, я узнал, что Валера пытался покончить
с собой: взял два  скальпеля, упер в стол и уронил на них  голову,  стараясь
попасть скальпелями в глаза. Он не умер, даже уцелел один глаз, но не уцелел
разум.  Он  сам  хвастался  диагнозом:  параноидальная  шизофрения.  Он стал
страшен  в  общении,  словно  черные щупальца  безумия  душили  тебя  в  его
присутствии. Говорят, он пытался переложить на музыку Конституцию, озвучивая
ее  двумя аккордами параграф за параграфом и записывая  на магнитофон. Через
несколько лет он умер на  кухне  своей  однокомнатной, жарким летом  умер  в
одиночестве, и  пришлось жильцам ломать дверь  -  страшный запах  разложения
проник в соседние квартиры.
     Пусть не  многие так  кайфовали, но зато с лютым российским  упорством.
Несколько  лет  назад умер  Александр  Давыдов  из популярных  Странных игр.
Несколько  отличных  музыкантов  отсидело за  кайф сроки.  Добрый  мальчик с
мягкой  улыбкой,  приличный  поэт, сочинявший тексты  для Николая, попался в
милицию  с двумя  граммами пластилина.  Отделался  легким испугом  условного
срока. Мальчик проскочил зрелость и похож на старика.
     Да  и  без  кайфа  кайф   рок-н-ролла  поразбросал  и  покосил  многих.
Российское наше лютое упорство!
     Жора Ордановский лет десять  упорствовал, пока  его Россияне не стали в
начале  восьмидесятых  первой  рок-группой   города.  В  январе  восемьдесят
четвертого Ордановский пропал без  вести (в мирное-то время!), и  недавно  в
Рок-клубе провели концерт в его память.
     Был  у  Вити Ковалева приятель, друг детства. Тоже Жора, тоже, как Витя
Ковалев,  мастеровой,  с  выразительным лицом  парень  и  крупными  рабочими
руками. Тот Жора очень любил Дип Пепл. Он так любил Дип Пепл, что изловчился
жениться на английской девице и уехал в Англию, чтобы ходить на концерты Дип
Пепл. Ходил, наверное.  Приезжал через  несколько  лет, привез Вите Ковалеву
фирменные  басовые струны. Сидел у Вити на  кухне и молчал. Лишь сказал, что
работает  садовником. И  все.  Витя  Ковалев  говорил,  будто у  английского
садовника Жоры такие руки, такие мозолистые и натруженные, что  руки  нашего
тракториста по сравнению с его,  Жориными,  сойдут за холеные  руки пианиста
или фокусника.
     А Мишка Марский, да-да, Летающий сустав, умотал то ли в Бостон, то ли в
Чикаго. И умотал, свинья, даже не попрощавшись.
     Я  бы  мог много  вспомнить разного и  страшного, на целую  повесть! Но
электричка  уже  тормозит  возле  платформы  Балтийского   вокзала,  и  пора
вспоминать,  для чего я, нарушив  трудовую дисциплину, оставил  кочегарку  и
прикатил в город...
     У меня  в  трудовой  книжке  имеется  выдающаяся  запись:  Руководитель
семинара по рок-поэзии.  Работай я в собесе, за такие записи не начислял  бы
пенсии. А мне и не начислят, поскольку никакой рок-поэзии нет. Однако осенью
восемьдесят четвертого я  заключил с Домом  народного творчества договор, по
которому обязался обучать слушателей семинара этому несущественному ремеслу.
     На общеклубном собрании торжественно объявили о начале работы семинара,
и  в ближайший понедельник  в  скромной комнате  меня  поджидало  человек  с
тридцать. Аудитория представительная. От  квазихиппи  до  резких мальчиков в
черных  кожанках с  бритыми  макушками. Троглодиты, олухи царя  небесного  и
неформальные объединенцы - так расписал их мысленно по  сословиям.  Я хоть и
полный георгиевский  кавалер  рок-музыки,  но предстоящее меня волновало.  Я
прихватил гитару и побрякал олухам перед  разговором, как  бы давая  понять,
что свой. Свой не свой, но работа началась.
     Но ведь это невыносимо трудно заниматься тем, чего нет!
     Сперва я пытался вести  разговор  в торжественно-академическом стиле  и
несколько  распугал немытых  рокеров  амфибрахиями.  Работать  приходилось в
потемках, методом тычка и, тыкаясь  так, я набрел на  Поэтику  Аристотеля  и
стал плясать от Поэтики,  как  от  печки.  Получилось  ненавязчиво и весело.
Немытые  рокеры  приносили сочиненные тексты, распевали их под гитару, а мне
приходилось каждый раз устраивать представление, дабы, ругая  услышанное, не
тревожить  революционных рок-н-ролльных чувств  и  не заслужить  обвинений в
конформизме. За достижение почитаю разоблачение плагиата в творчестве одного
троглосеминариста. Подправленный до народного ума текст Гумилева  выдавал за
свой.
     Стиль,  вроде,  был  найден,  дело  двигалось,  но  как-то  пришли трое
вежливых таких, в кожаных курточках,  с  челками, внимательными взглядами  и
полуулыбками.    С    магнитофоном   пришли   и    вежливо    слушали    мои
разглагольствования, а в перерыве один спросил:
     - Мы хотим показать и обсудить тексты.
     Настроение  у  меня  было  приподнятое,  я  только  что удачно шутил  и
разделывался с троглодитскими сочинениями.
     - Что ж, давайте тексты. А группа как называется? - Труд.
     - Оригинальное название! У вас и запись есть?
     - Да, - отвечает подошедший, а те, что с ним, уже прилаживают к розетке
магнитофонный провод.
     - Что ж, давайте тексты, - повторяю.
     Мне протягивают картонную коробку  от бобины, на которую наклеено Труд,
вырезанное заглавие всесоюзной газеты, и несколько газетных информаций.
     - А где тексты?
     - А вот. Мы исполняем уже опубликованное и хотелось бы залитовать. Ведь
опубликованное литуют сразу, да?
     Немытые рокеры (конечно они мытые,  просто я  так  привык  их  про себя
звать) собрались слушать. Бобины закрутились, из динамиков  полетели смутные
звуки,  -  выкрики, бряканье  нестроящих  гитар,  а  я  стал  вчитываться  в
опубликованные  тексты. Одна информация говорила  о  том, что  неподалеку от
Бонна собрались неонацисты на очередной шабаш, то да  се, и, мол, неонацисты
активизируются.  В  музыкальном  варианте смысл  выворачивался  наизнанку  и
доходил  до  слуха  лишь  многократный  рефрен, исполняемый  под стук пивных
кружек: Неонацисты  активизируются!  Неонацисты  активизируются!  Дальнейшие
композиции развивали тему. Немытые рокеры веселились, приняв все за шутку, а
я растерялся... Я  родился через несколько  лет после  войны,  а  они  после
первых  полетов в космос. Мы, вроде,  говорили про одну музыку,  про  Битлз,
Стоунз, про хард, рэггей  и прочее, но  принадлежали, получалось,  к  разным
цивилизациям.   Я   не  мог  шутить  над  такой...  музыкой   будет  сказано
неправильно... а они шутили, а эти трое еще и сочиняли такую.
     Немытые рокеры, эти в основном славные олухи, троглодиты, объединенцы и
девушки,  искренние в  своем неосмысленном  до  конца  несогласии с  ложью и
жестокостью  жизни, они ждали моей реакции, представляя, видимо, как я стану
возмущаться  и буду нелеп  в клокочущем гневе.  Я же хотел не возмущаться, а
набить хари молодцам из Труда, спустить их с лестницы, чтобы отбили они свои
скотские  мозги...  Но  это  было  б  поражением, и я  не набил им  хари  за
провокацию, за Джона Леннона, за мою минувшую юность. Нет, я не проиграл, но
и не нашел путей к победе.
     -  Вы  их  залитуете, да?  -  Трое  вежливых  в  курточках  смотрели  с
полуулыбочками. - Ведь опубликованное литуют сразу, да?
     - Да, - согласился я и не проиграл, - это опубликовано...  Но ведь есть
авторское право. И я залитую вам тексты, если  вы принесете согласие авторов
заметок на исполнение, - но и не выиграл.
     Курточки застегнуты, магнитофон собран,  ушли без улыбочек  и  даже без
полуулыбочек, но и мне не до смеха...
     Руководство Дома народного творчества посчитало, что условия договора я
выполнил, и со следующей осени семинар продолжился. Решил так: пусть немытые
рокеры   учатся   стройно  высказываться   по   поводу   рок-музыки.   Учась
высказываться,  они разберутся с  мыслями, а разобравшись  с ними,  научатся
стройно высказываться на бумаге, то есть  сочинять слова,  если  неймется, к
музыке рок. Но немытые рокеры - бу-бу, в кайф, не в кайф  - робко рассуждают
и  коротко. Удлинять  беседы  приходилось  мне опять же,  и к  концу второго
сезона я  навострился рассуждать о рок-н-роллах пространно и красиво. Хоть с
закрытыми  глазами, хоть посреди сна или любви, оторви меня от гуманитарного
моего дела, от борща, в парилке к голому с веником подойди и, отдышавшись, я
скажу:
     -  Уже  много  лет  разрушается  национальное  музыкальное  мышление  у
россиян, и можно определенно сказать, что у теперешнего поколения его просто
нет. Поставьте в ряд мальчиков разных национальностей, от каждой  республики
по  мальчику,  и  попросите  спеть.  Всякий  республиканский  мальчик  споет
национальное, а российский мальчик споет про Крокодила Гену...
     Если после бани, борща, любви, сна - дать собраться с памятью, я докажу
это  примером  из собственной  жизни.  Мы  уже  не  мальчиками  оказались во
Франции. Нам уже тюкнуло по восемнадцать  и  на  банкете мы  могли хватануть
винца. На банкете французы горланили хором общие свои песни, вдруг  смолкли,
предложив нам, из  России,  спеть. Нас оказалось человек шесть из команды  в
боковой от главного зала комнате и нам очень хотелось спеть им так, чтобы...
Но  проще  с гранатой под  танк!  Будет  уместным  сутрировать  ситуацию  до
кощунства! Мы не знали  полностью ни  одной песни! Очень,  до дрожи хотелось
спеть им так,  чтобы... Спели Калинку.  И в ней мало что помнили, кроме саду
якодка малинка,  малинка  моя.  Собственно,  Калинка не  народная  песня,  а
стилизация, так что позор на наши головы.
     - Из  чего  складывается национальное  музыкальное мышление?  - начну я
вопросом, если уж начну высказываться. - Я  не теоретик, конечно, но  думаю,
подобное мышление складывается из религиозной музыки, которую человек слышал
и исполнял  в  церкви или на  улицах во  время религиозных шествий  и музыки
бытовой, самосочиненной, что сопровождала россиянина от  рождения до смерти,
называемой условно теперь народной. Церковь отделили от государства и атеизм
-  стержень  нашего  мышления.  Так! Но  почему  прекрасную церковную музыку
отделили   вместе   с  культом,   вместо  того   чтобы   переправить  ее  на
профессиональную   сцену  и  оставить  в  сознании?  Видимо,  страшно,   что
проскользнут   в    памяти   слушателей    отдельные   мало   понятные    им
церковно-славянские   слова.   А   западную  религиозную  музыку   можно.  А
Бартнянского  нельзя...  Бытовая  же народная  музыка  осталась  в  сельской
местности, да вот из сельской местности почти уехали  все в  города. Бытовая
народная музыка погибла вместе с прежней полупатриархальной деревней...
     Говорю  как  человек  сугубо  городской:  музыкальный  вакуум  в  наших
головах, и его заполняют восемь с  половиной композиторов и пять с половиной
поэтов-песенников. И  они не виноваты в этом. Почему и не  сочинять песни за
тысячи рублей авторских отчислений? В век стандартной еды, одежды, мыслей мы
стандартно поем  про  крокодилов,  динозавриков,  кашалотиков,  дельтапланы,
каскадеров,  виндсерфинг, много  про что поем, про  то,  что лучше  бы и  не
знать... Но тысячи и тысячи рублей в наше танцующее и кайфующее время  стало
возможным заколачивать и  на отечественном  роке, так что и россиянский  рок
почти раздавила холодная махина стандарта...
     Помню,  был  влюблен  сокровенно  в  девушку,  страдал.  Увидел   через
несколько лет случайно и узнал, что пошла она по рукам...
     Ах,  да!  Два сезона мучил  и  раздражал  семинар  некто Д.  С выбритым
пробором, отутюженный, всегда в галстуке,  как комсомольский секретарь, поэт
постпостсимволистского  толка  прибился  случайно  с  напором жениха. Рвался
писать  манифесты  и декларации, несколько раз  предлагал свергнуть  меня  и
назначить  его.  А  третий сезон  начали  без Д.  Он  исчез.  Наверное,  его
жениховский напор увенчался успехом в естественном направлении.
     У меня набралась полная авоська рок-н-ролльных виршей, и сгоряча я стал
проводить изыскания  по  семиотике  рока  и, кажется,  нащупал контуры знака
новаторства и  знака вторичности.  Словно  прошлогоднюю  солому  корова, так
начинающие немытые рокеры дожевывают сны, свечи, чертовщину и мистику, дзэн,
медитацию, наркотики.
     Век информации.  Мир растворен в  газетных столбцах.  Хочется петь,  но
губы зажаты в тисках,  потому что жалкая пародия на Homo Sapiens, нагим ты с
рождения впал в  нирвану,  эти  стихи  мне нашептывал демон, и я хочу, чтобы
путь  познания был  долог, чтобы уйти прочь  с  наступлением рассвета,  хотя
гордый, демон  на стоянке такси  спрячет крыло  под серым плащом, так  что в
итоге  смотри  на мир  сквозь  цветные стекла, пока часы не пробили полночь.
Такой,  так  сказать, круговорот личности  в природе.  Такая путаница. Такая
каша в голове. Гречневая наша российская каша рок-н-ролла.
     Но  ведь  они  хотят высказаться,  они  неловко прорываются сквозь чащу
родного наречия...
     Все может быть, пусть даже дзэн и медитация, черт  с ними, но  не может
быть  наркотиков.  Как  им объяснить,  как  рассказать  о  черных  щупальцах
безумия?  Хорошо, что пока метафорические наркотики  у  большинства. Сколько
уже рокеров подохло от  таких  метафор,  ставших былью!  Ведь это тулупчик с
чужого плеча,  а точнее - джинсишки с чужой задницы, а примеривать джинсишки
с чужой задницы - нет, это не талантливо.
     Запад! С Запада к нам  пришли все основные виды цивильного  искусства -
балет,  станковая  живопись, поэзия,  роман.  Теперь  пришел сверхцивильный,
урбанистический   рок.   Но  раньше,   что   ни   приходило,   не   касалось
непосредственно неграмотного большинства. Раньше  рынок цивильного искусства
был узок  и не  было  стандартов массовой  культуры.  Пришел Байрон,  а стал
Пушкин, пришел аббат Прево,  а стал Достоевский.  Дело не в примерах! Дело в
том, что были Битлз, а приняли Бони М, был Джимми Хендрикс, а приняли Модерн
Токинг. Были великие рок-артисты,  а  навязывать  стали стандарт  эротики  и
звуков.  А по собственным  росткам национального  рока прошлись  тяжеленными
сапогами глупости. Но теперь  зачесали в макушке  и,  пропустив за последнее
десятилетие  через  профсцену  всю  пошлятину  доморощенную и  уцененку рока
забугорного,  замордовав  в  прессе Шевчука из  ДДТ,  Науменко  из Зоопарка,
Гребенщикова из Аквариума  и  прочих  разных, проросших на  гибельных  наших
суглинках  и  болотах, проснулись  вдруг,  выдернули  из равноправной грядки
Аквариум  и  чистят,  приглаживают,  причесывают,  шелушат  ботву, готовя  к
употреблению Гребенщикова как поп-звезду самопального свечения... Но дело не
в аквариумах конкретно. Дело в массовой глупости или трусости проявить ум...
     Смотрю передачу: гонят рок-номер, после его обсуждают должностные лица,
сидя в кресле, - так да сяк; гонят еще рок-номер и опять рассуждают. Неплохо
так рассуждают, а, вот, в рок-номере на всю страну рок-мальчики пели про то,
что, дескать, трава, она, туда-сюда,  моя  любовь к тебе  больше  или меньше
любви к траве и прочия, прочия...  Трава - это марихуана, анаша,  гашиш. Это
каждый знает. А каждый третий из тех, кто знает, курит. А знают ли те, кто в
креслах? Не знают? Нечего тогда  сидеть в креслах и заниматься тем, в чем не
рубишь...
     Сколько-то лет назад  удивился,  когда  понял,  как поперла в  средства
массовой информации поп-культура. Затем вместо удивления пришла уверенность:
это все враги шуруют!  Хотят  нас изнутри  взорвать! А теперь думаю  - какие
враги! Дураки!  С  нами в  идеологии воевать не  нужно. Главное  дуракам  не
мешать - они нас в итоге изнутри и взорвут...
     Ладно! Уже третий сезон  я обучаю троглодитов,  олухов  царя небесного,
неформальных объединенцев и девушек.
     Мы с  Николаем  не предавались на  сцене  каннибализму, и успешным наше
концертирование можно назвать с натяжкой. Но все-таки, если  шибко захочешь,
просто  стать звездой  рока,  если был ей  раньше. Этому я  не  научишь. Это
где-то в печенке, в поджелудочной или предстательной железе.
     А  как им хочется! Как бы им  объяснить,  что имеются занятия в  мире и
понадежнее!
     Как-то  не  так  на  небе  расположились звезды  и  порядочный  семинар
превратился  неизвестно  во  что.  С  каждым  разом все  больше  пролетариев
рок-труда  забредало на занятия.  Особенно после того, как перед ними сильно
выступил  кудрявый  талант  из  Новосибирска  -  Наумов.  Сильный  гитарист,
словообильный и торчковый, клевый, кайфовый автор текстов. И правда,  да-да,
все очень  сильно, но опять это заигрывание с наркотиками в текстах... Пусть
торчково, кайфово,  клево  сделано,  но -  не надо. Ведь метафора  искусства
кончается  могилой жизни.  Но как объяснить?  И кто объяснит  мне,  почему в
Ленинграде наркотик приобрести проще, чем туалетную бумагу?
     В  ноябре  прослушивали  трио Зря.  Троглодитов  и  остальных  набилось
человек с пятьдесят, и, собственно, обсуждение оказалось сорванным. Трио Зря
медитировало. Это  мы знаем -  медитация. Такая  штука. Аккуратная музыка, а
кайфа нет,  потому  что нет драйва.  А без  кайфа, -  говорят рокеры, -  нет
лайфа.
     А в конце декабря пришел Фрэнк. Есть такой человек. Не хочу вспоминать,
но  вспоминаю Валеру Черкасова,  когда встречаю Фрэнка. Он долго  приставал,
просился  выступить на семинаре. Мы договорились.  И  в конце декабря пришел
Фрэнк  на  занятия,  и  вместе   с   ним  пришло  сто  человек  неформальных
объединенцев,  настолько  неформальных  и  настолько  объединенцев,  что мои
олухи,  троглодиты  и  девушки  забились по  углам, а  пришедшие  с  Фрэнком
валялись на полу,  курили,  входили, выходили и плевали  на  руководителя. А
Фрэнк... Унты стоптанные на каблуках, рваные джинсы, волосня с перхотью ниже
плеч  и  глаза  в  разные стороны.  Бледное, серое  лицо  и высокий, гадкий,
бесовский голос мучает блюз:
     - Свобода есть, свобода  пить, свобода! Свобода спать с  кем хочешь  из
народа... - или:
     - Я - бич, бич!..
     Автостоп, хипповые прокламации про  то,  как  он,  такой-сякой, не  так
уродился и прочая антимилитаристская окрошка с психоневрологическим уклоном.
     Всего час бесовских игр, завораживающих,  затягивающих в черную воронку
без дна...
     Для того я  и  нарушаю  трудовую  дисциплину кочегара,  чтобы  на улице
Рубинштейна встретиться с троглодитами и девушками  в  скромной аудитории. Я
иду  от Владимирской по Загородному. Витрины  магазинов  занавешены льдом, и
п