выводу: Ведь и  нет, брат, такого
дела в нашей пролетающей жизни, которое не потребовало б хоть малости пота и
мозолей до крови...
     Тут  поспевает  и настоящая кровь.  Мы  заканчиваем  нижний  венец и на
скобах пытаемся приподнять семиметровое, сырое  офигенное бревно и  посадить
на  замки. Всесильный рывок - и Володя отлетает в сторону, падает на  топор,
разрубает  запястье, бежит к  палатке,  я бегу за  ним,  ищу бинт,  пугаясь,
глядя,  как  сочится  кровь  из зажатой  раны...  Рана  не  так страшна, как
показалось со страху, но все равно надо  ехать в город и накладывать швы. Но
все одно я  собираюсь ехать в город, чтобы  после топорино-комариной  недели
правомочно заявить с фестивальной сцены все, что думаю о мужчинах...
     Да,  есть  товарищи-начальники, не  желающие  видеть в  нас с  Николаем
ничего, кроме мумий.  В том десятилетии они подходили на  цыпочках,  и мы их
знаем, как солдат томление, и  теперь им не в кайф, если мумии  оживут и, не
дай бог, выскажутся с фараонской бесцеремонностью.
     - Почетное право открыть фестиваль мы предоставляем Городу, - объявляют
на собрании артистов перед боем.
     Ага,  -  думаю  я,  -  открывающий всегда  в  пролете.  На  нас  станут
электродерьмо   отстраивать.   Открывающие   всегда   проваливались   на  их
фестивалях.
     - Модель и Алиса в первый день после Города, а во второй день с утра...
так-так... и вечером Аквариум... а потом...
     - А жюри? - спрашивают артисты.
     - Такие-то и такие-то, - отвечают начальники рок-н-ролла.
     - Это же враги первостатейные! - не нравится артистам.
     -  Еще  мы  проведем  в жюри  таких  людей,  которые  станут отстаивать
принципы и наши идеи.
     Конечно,  идеи! - злюсь я.  - Всегда находятся идеи и те, кто желает их
отстаивать. Ведь  безболезненно  и  выгодно,  не  умея ничего,  иметь идеи и
намерения их защитить.
     Я думаю и о том, как умеют они сплотиться вокруг любой  малости, дающей
возможность, не умея ничего, иметь все.
     А теперь говорят о билетах, а это тасовка номер один.
     Начинается ругань. Делят билеты. И это не смешно.
     - Участникам давали по пять! - кричат артисты.
     - А теперь по два, - отвечают начальники.
     Ругань  продолжается.  И  все делят билеты. Это  не смешно,  потому что
артист готовится к любительскому фестивалю год, тратит время жизни и деньги,
и не получает за  работу ничего. За его  работу получает ДК, продавая тысячи
билетов,  много  кто  получает,  но меньше  всего  артист.  Будет  неправдой
сказать, что артист не получает  ничего. Фестиваль -  это  пять концертов, а
если тебе как участнику дают  пять комплектов,  то в  сумме выходит двадцать
пять билетов,  которые перекупщики  оторвут  с руками, ногами  и  головой до
червонца  за  билет,  то есть,  сокращая  билетные  льготы  для выступающих,
сокращают их возможную зарплату.
     Я  всегда  говорил, что хуже  всего быть  рок-артистом,  а лучше  всего
защищать идею и не уметь ничего.
     ДК  продает   тысячи  билетов,  но  не  через   кассу.  По  заявкам  на
предприятия.   Наверное,   и  по  липовым  заявкам.   У   маклеров  комплект
фестивальный  стоит  до сотни  и комплекты берут,  еще  как берут,  ведь  на
фестиваль  приезжают из разных городов  провинциальные  троглодиты,  и им не
жаль на троглодитство своих провинциальных денежек.
     Ругань ни  к чему не приводит.  Выдают по два комплекта. Я  бы артистам
объяснил, как получить по  пять в одну  секунду. Я же знаю, как  тасуются на
билетах в принципе, И в принципе чую крутежку за версту, но мне просто  лень
организовывать восстание. Наверное, приятелям-начальникам потому и радостней
думать, что мы с Николаем мертвые, великие мумии.
     Я подхожу после собрания и говорю:
     - Первыми - это ж подставка. Я и так вылезаю раз в пятилетку, а вы меня
подставляете.
     - Нет. Ты не прав. Во-первых,  Городу логичней открывать  фестиваль. Ты
сам  понимаешь. Во-вторых, выкатывает ЛДМ Динаккорд,  и вы успеете  покатать
программу.
     -  Динаккорд?  -  спрашиваю  я.  - Будет  Динаккорд? И  дадут  покатать
программу?..
     В  последний день весны  почти  жарко.  К двум часам лечу в  ДК  катать
программу  на  Динаккорде.  До-мажорная  губная  гармошка  Хохнер  со  мной,
театральная драная футболка  со мной, театральные тапочки со мной. Ага, я же
звезда рок-н-ролла и от меня до Земли несколько световых лет!..
     Сценический образ  подсказывает бытие - я  мужик с  топором в руке,  от
меня  должно  нести  махоркой и  сивухой.  Решили  Городом сгоряча:  в конце
отделения под гвоздящий риф Сереги колуном порублю на дрова дюжину чурок. Но
не нашелся колун и желающие приволочь чурки.  Зато Николай обещал  подыскать
на стройке, которую охраняет, сутки через трое, пару новеньких, но незаметно
расколотых  кирпичей. Мужчина -  это рок!  Буду поддельно ломать  кирпичи на
сцене. Хватит с троглодитов и липовых кирпичей...
     Я прилетаю  в ДК гонять на Динаккорде программу, но Динаккорда нет еще,
зато  есть  Николай. Он  стоит злой  с  приятелем  возле  запертых служебных
дверей. Приятель желает пройти на открытие фестиваля и заготовил целую сетку
классических русских взяток.
     -- Не открывают, - говорит Николай не здороваясь. - Охренели.
     Я стучусь в стеклянную дверь.
     Мы этому вшивому домику культурки план за так делаем, а они... - думаю,
но не говорю ничего Николаю, а спрашиваю:
     - Жак где?
     - А-а! Изобретатель пипетки. Он внутри, говорят, на сцене ковыряется.
     - Короче, - говорю, - Пойдем-ка на солнышке загар половим.
     -  Пойдем  к  реке, -  говорит Николай. - У Пети тут... Лучше  у  реки.
Понятно, - думаю. - Конечно,  Петя. Как нас  эти Пети любят,  и как не прочь
теперь с ними поякшаться Николай.
     - Пойдем, - соглашаюсь, - хоть к реке, хоть куда.
     ДК чист, благообразен; светел, а  за ним мазутный обрыв к Неве. По нему
мы спускаемся к самой  воде и устраиваемся  возле ржавой бочки, Петя  шуршит
свертком.
     - Ты не забыл - нам играть сегодня. Сыграешь?
     - Нормально, все нормально, старик.
     - А это? - Я киваю на Петю и его сверток.
     - Только лучше будет.
     Тепло  так,  и  вода  рядом, сидеть  бы  и  сидеть. И никакой, главное,
истерии после плотницких забав. Кайф!
     - А кирпичи! - спохватываюсь я.
     -  Вспомнил, - усмехается Николай и  расстегивает сумку. -  Держи. - Он
достает  гладкий  яркий кирпич с симметричными дырками,  словно  это  сырный
оковалок.
     - Совсем не видно, что сломанный.
     - Целый день искал!
     Николай мне не нравится. Но я не диктатор, и его право нравиться или не
нравиться мне.
     Над обрывом появляется Жак.
     - Динаккорд е? - спрашивает Николай.
     - Нет, - кричит Жак с обрыва. - Везут.
     - Пойдем?  -  предлагаю  Николаю. - Настроиться надо. Да и с барабанами
разберешься.
     - Пускай они меня позовут, - говорит Николай.
     - Ладно, сиди. Позовут, когда  надо будет. - Я поднимаюсь, но и Николай
поднимается.
     - Дождешься их, - говорит. - Ладно, покачумали.
     Мы поднимаемся  к Жаку.  Тот  посматривает на Николая  и  посмеивается.
Возле  ДК  уже  шеренга  милиции  и  толпа  троглодитов.  Нас  пропускают  в
стеклянную дверь служебного входа и мы находим свою артистическую комнату.
     - Виртуозы явятся, нет?
     - Все нормально. Они за примочками полетели.
     Слоняюсь по полупустому ДК, сижу в буфете над стаканом сока, мотаюсь по
фойе,  где   разглядываю  разноцветную  выставку   с   фотографиями   модных
рок-артистов. Наташа-фотограф смеется за спиной:
     - Я  ваших  фотографий  не  делала. Скажи  Николаю спасибо. Слайды  мои
посеял... Плевать мне на  твои фотки, - думаю, но тут же неожиданный холодок
обиды растекается под сердцем. У Наташи-фотографа целый архив негативов. Она
снимает  уже лет...  не  знаю сколько, но много.  Даже  штамп свой - Наташа:
поп-фото. Желающие  могут приобрести фотки любимых рок-артистов  по рублю за
фотку.  А  Николай,  значит,  ей  насолил,  и  она,  выходит, не станет  нас
продавать по рублю. Да и кому мы  нужны! Были б нужны, намолотила б кубометр
фоток  и не помнила  б  обид. Я всегда  говорил, что рок-артистом  быть хуже
всего.
     Но хуже всего то,  что желанный  Динаккорд привозят  только за  час  до
начала.  Сто человек,  наверное, бегает с причиндалами  рок-труда, но они-то
могут  спрессовать время и извлечь через  час хороший  звук, а я  вот,  мне,
можно  сказать,  арии  петь, Бориса Годунова и Фигаро одновременно,  если по
качеству и  -  нет,  то по  отдаче трижды - да;  а вот как мне в  оставшихся
шестидесяти минутах  собрать  себя,  Николая  и  наших  виртуозов  в  кулак,
привыкнуть  к  залу и  звуку в зале,  походить по  сцене и  пробно подрыгать
ножками и по десятку тактов из каждой арии врубить перед пустым залом?..
     Жак  чокнулся  от  сотни бегающих человек, а  ведь  ему  лично  следует
разобраться с пультом, которого он до того и в глаза не видел. Кто только не
достает Жака! Со сцены орут виртуозы, просят звука в мониторы, а он  смотрит
в точку и ноль реакции.
     -  Жак,  - отвожу его и впихиваю в кресло где-то в девятом ряду. - Жак,
слушай меня внимательно.
     - Все будет нормально, - отвечает Жак.
     - Да, все уже нормально, но послушай, Жак. Ты слышишь? - Жак не слышит.
-  В  конце  мой номер  с  гитарой. Мужчина - это  рок. Да,  Жак?  Ты обещал
притащить двенадцатиструнку. Притащил?
     Жак не слышит. Я хлопаю его по плечу и предлагаю:
     - Выпить хочешь?
     До него доходит. Он мотает головой и отвечает со смешком:
     - Нет, я не пью. Знаешь, я екнусь сейчас. Ничего в пульте не понимаю...
Все будет нормально.
     - Гитару ищи.
     - Гитара. Конечно!..
     За кулисами тасовка из кучи парней, но больше из девок, которых провели
без билетов по липовым  спискам артисты за разделенные симпатии. Вот девки и
колбасятся тут. В зал уже впускают троглодитов, и трендит звонок. Из тасовки
возникает Жак с самопальным Стратакастером типа Джипсон.
     - Я ж говорил, - говорит Жак, и  я примеряю гитару, как примеряют чужой
пиджак, когда нечего одеть на вечеринку и некогда выбирать,
     - Ты говорил, - соглашаюсь я.
     В  нашей  комнате Николай и Петя,  а виртуозы,  кажется, еще  возятся с
примочками. Николай выглядит прилично и говорит:
     - Не сходи ты с ума. В нашем возрасте это не прилично.
     - Тогда скажи Пете, чтобы доставал из свертка.
     Мы  так сидим недолго плюс пепси-кола из домкультуркиного  буфета и уже
балагурим, а Николай говорит:
     - Главное, чтобы Кира не завелся.
     - Хватит и Сереги. Ты прав.
     Объявляют в динамике на стене, что  пора  выползать,  и мы выползаем  в
театральных тапочках, футболочках, джинсишках  и пиджачках, чуть покачиваясь
от переживаний, выползаем в тасовку коридора и я кричу:
     - Кира где?
     - Я здесь, - возникает Кирилл. - Мой выход.
     - Твоя увертюра, Кира. Дай им.
     Там  сцена  желтеет от огней и шум  троглодитов. Туда-сюда, объявляют в
микрофон, фестиваль, значит,  жюри, вот, козырь на  козыре и то  да се, пару
шуточек, свет сжимается и в  полусвет выходит Кирилл увертюрить на клавишах.
В полусвете сцены Кира гоняет по  клавишам  рояля,  электроклавишам органа и
синтезатора табунок тридцать  вторых  и  шестьдесят  четвертых.  Заряжает  в
программу булькающий бас, отбегает на дюжину саженей, а я говорю мужикам:
     - Готовность!
     Кирилл разбегается и  в прыжке  бьет по клавишам кулаком, вызывая взрыв
Звуков  в  Динаккорде,   а   мы  выпрыгиваем  под  взрыв  клавишей  и  взрыв
троглодитов. Кайф!
     Серега  начинает гвоздить  рифом,  на  восьмом  такте набегает на малые
палочками  Николай, а в девятом я запеваю хит из прошлого десятилетия: Двери
свои открой... Тогда это волновало кайфовальщиков... Смотри, наши души, наши
души летят... Теперь у  Сереги  супер-риф и супер-Динаккорд у всех  нас.  На
древней дороге, где свет, пыль и мир...
     Древняя дорога продолжается, на ней мы в арьергарде времени  и я зря не
настоял, чтобы  не вылезать с  Древней дороги. Coda! И троглодиты  прохладно
постукивают ладонями.
     - ...На столе стакан, а в стакане чай...
     Вперед по древней  дороге в  пыли, поднятой обогнавшими  лимузинами, на
скрипучей арбе, на медленной арбе в пыли одиночества и отставания...
     - Посидим молча, посидим! Посидим молча!
     Coda! И троглодиты, вняв призыву, сидят молча.
     Ни ноты молчания. Гвоздят Серега  и Кира рифом, одолженным у Куин. Пора
уже дрыгать ножками и выколачивать молчание из троглодитов, если  не выходит
чистым,  понимаешь  ли,  искусством.  И дрыгаю, благо бывший  профессионал в
смысле ног. Ну и черт с ним! На сцене за успех брата задушишь. Coda!.. Чуток
шума есть и пара одобрительного свиста пополам с неодобрительным.
     - Вперед, Серега!
     Мы  убегаем со сцены,  и Серега один в одиноком белом луче наступает на
троглодитов своим виртуозством  и  ему минусово свистят враги кивков в хард,
но  у Сереги не  кивок  в хард, они ничего не понимают в виртуозстве, им  бы
только неформально объединиться вокруг все равно чего, и Серега перепиливает
их   минусовые  свистки,  оживляя   одобрение,   после  которого   к  Сереге
присоединяется Николай, Жак и Кира, а мне три минуты отдыха и мыслей: почему
не  катится и где драйв, почему в пригороде Шушары катилось, а теперь драйва
нет? Тут не  объяснишь - нет  и нет.  И нет времени разобраться,  остановить
арбу  и  на  обочине пикникнуть и  ля-лякнуть под  глоток  родниковой воды и
сигарету. Три минуты, как три копейки, уже в прошлом,  а я на  сцене опять И
недавнее прошлое мое стоит за кулисами...
     Драматическая,  программная  моя ария.  В  ней  хотел  чистым  плачущим
кристаллом  обо  всем разом.  Вез  маски, без стеба, без шизовки, без  всего
того, что обрекает на успех, без теперешнего декаданса, без подкрашенных губ
и глазок, кокетничающих с патологией, без всего того, что оккупировало сцену
моего любимого жанра, от которого я чесанул много лет назад...
     Припев   наступает  из  соль-мажора  в  си-минор,  в  фа-диез-минор,  в
си-минор, как у попа была собака, по кругу, кайф!
     -  Слышишь ли хруст в сплетенье  ветвей? - Я  слышу  хруст  в голосовых
связках, их нет  смысла жалеть раз  в  пятилетку.  - В этой ли чаще пропасть
нам! - Через двадцать минут голос от форсажа  сядет, станет першить в горле,
но  через  двадцать  минут  будет  все равно.  - Сплетенье жизни в сплетенье
смертей! В  этом городе,  как в чаще лесной!  - Соль-мажор,  ми-минор...  по
кругу, по кругу, кайф!.. - В этом городе шаг за шагом! нота за нотой проживу
себя-а! Кто мне поможет и кто подскажет, как жить в этом городе, в этой чаще
лесной!  -  Кажется,  связки  лопнут,  словно  мачты в бурю, но  паруса  уже
закатаны  к  перекладинам  и  падает  голос  с  хрипящих  высот  в  риторику
полушепота: - Кто  там идет за тобой? - За ним синкопа, как хромая собака, и
опять:  - Кто  там идет  за мной?  -  В полунапряжении, готовясь  к броску в
третьей части, когда  голос с  Серегиным  рифом в одну дуду станут заполнять
четверти  си-минора  и ми-минора, спотыкаясь на фа-диезе, а я поперек  такта
программно завою:  -  Спа-си  меня  (риф  и  подпевка  унисоном),  спаси!  -
Пропускаю четверть,  Догоняю фоновым речитативом:  - Так надо,  да!  (Риф  и
подпевка унисоном.)  -  В  этом  городе,  кто  поможет мне! -  спотыкаюсь на
фа-диезе и обрываюсь полукатарсисом в наступившей code...
     Потом я помню в общих чертах. Я дрыгал ножками и изображая тупое фуэте.
Болело плечо,  натруженное топором, и спина, офигевшая  от бревен. Я  дрыгал
ножками, крутил фуэте, поглядывая, как Николай колотит, и переврал несколько
раз слова, смазав две codы.
     Странно, но теперь  между  залом  и  рок-артистами  отношения  довольно
враждебные,  С   неформальными  объединенцами  надо  заигрывать,  и  с  ними
заигрывают те, кто работает в рок-н-ролле профессионально. Слава богу, мы не
работаем  профессионально, и, слава  богу, в  фестивальном  зале фифти-фифти
неформальных объединенцев  и  знакомых зрителей, последние  и оживают  назло
неформальным объединенцам и стучат ладонями уже в нашу пользу...
     Нарочно всех ругаю и прославляю себя, подбрякивая на Стратакастере типа
Джипсон.  Мужики отвалили  со сцены на  пока,  и  теперь  мой сольный Номер.
Нестандартно  долго всех поименно ругаю  и хвалю  себя, и только под завязку
выбегают мужики и в  последнем припеве, когда я хрипло декларирую уже и себе
надоевшее: Мужчина - это  рок! - обозначают мужики контрапунктом Барыню, а я
сбрасываю с плеча  Стратакастер типа Джипсон и лечу на авансцену,  где  меня
поджидают  кирпичи. Гвоздь, одним словом, программы. Троглодиты уже не рычат
на нас и,  чтобы закрепить в их яичных мозгах родившуюся доброжелательность,
поднимаю первый кирпич...
     Кирпич новенький  такой - фиг подумаешь,  что сломан. Шмяк! С размаху о
колена поддельно  разбиваю разбитый  и неуправляемая половина летит в первый
ряд,  задевая  заслуженную  певицу  эстрадного  жанра,  оказавшуюся  там  по
большому блату,  а вторая половина попадает в усилитель Динаккорда и гасит в
нем лампу. Ломаю второй кирпич, рву на  себе футболку  -  ух!  мужчина - это
рок! - и убегаю за сцену.  Можно  было просто натащить  кирпичей груду, а не
репетировать музыку полгода неизвестно зачем.
     - Крутой кайфовый попс! - такого  более знакомые троглодиты не говорят,
только  многозначительно хмыкают  за спиной, а в газете Смена  через  неделю
читаю:
     Открывала фестиваль группа "Город".  В  ее составе  мы  увидели  Нашего
Ветерана  -  живую  "реликвию"  ленинградской рок-музыки.  Жаль,  постоянные
гитарные  "запилы"  и  невыразительный  вокал  подпевки не  позволили Нашему
Ветерану донести до зрителей свои интересные тексты.
     Осенью  в  Рок-клубе  по  рукам  ходили  бумажки,  сочиненные тамошними
мыслителями, и в них:
     Группа "Город" была с ностальгической теплотой встречена теми, "кому за
тридцать",  и  с  глубоким  недоумением  -  молодежью.   Дело  в   том,  что
руководители "Города" - Наш  Ветеран и Николай Корзинин - в прошлом являлись
организаторами     первой    в    Ленинграде    русскоязычной     рок-группы
"Санкт-Петербург".  Это было  еще в начале 70-х, и легенды об этих сказочных
временах передаются из уст в  уста и по сей день... Наш Ветеран неоднократно
предпринимал  попытки "камбэка", и  в этот  раз все, казалось,  должно  быть
удачно:  Корзинин  -  на  барабанах, "Жак"  Волощук  (экс-"Пикник")  -  бас,
блестящий гитарист Сергей Болотников да и сам Ветеран в неплохой форме.
     Но что-то  не сложилось.  Хотя "ветеранские"  тексты  - одни  из  самых
интересных, они совершенно русские, а нежелание "Города"  становиться в позу
"героя" глубоко симпатично.  Но  Для Нашего  Ветерана - это хобби. А хобби -
есть  хобби.  Результат - неполная отдача  на сцене... Так что, увы, все шоу
"Города"  смахивало  на  пышную  свадьбу, где  возраст  невесты  исчисляется
седьмым десятком. "Горько"! И обидно...
     Иду в ледяных сумерках вдоль пирса, вдоль  заборов и кирпичных зданий к
вокзалу, В электричке тепло и дурно  пахнет. Мне ехать час почти, дремать  и
зевать. В безделии  часа и  зевоте Я вспоминаю,  как в  семьдесят четвертом,
развалив  Петербург, Николай,  Витя и Никитка  полетели, закусив удила.  Они
стали первыми номерами среди концертирующих перед рок-н-ролльными  люмпенами
и  два  сезона поддерживали  кайф  на  высшей отметке, пока  не  оказались в
Красноярской филармонии, куда их заманили
     Пресловутым длинным рублем.  Ох, намерзлись и наголодались, рассказывал
Витя, они Там, обжиленные в итоге  должностными филармонистами. Их  наняли в
чесовую команду  подыгрывать певцу-махинатору, и высшая отметка  их кайфа не
канала  вовсе в тамошней филармонии. После Колокол перевоплотился в кабацкий
бэнд  и  сперва успешно  карасил  в гостинице  на  Чегете,  куда  съезжалась
окологорнолыжная  публика. Там  мужики  отхарчились на карасях  и привыкли к