телегу сорокалитровые бидоны  с  пищевыми
отходами. Уселись. Свинарь тронул поводья:
   - Но-о! Пошла, - лошадка двинулась, и мы, мелко трясясь и покачиваясь  на
телеге, неспешно покатили к свинарнику.
   В свинарнике  содержалось  около  полусотни  свиней.  Не  умолкая  ни  на
секунду, они хором хрюкали и, в ожидании еды, толкались  у  лоханок.  Стоило
включить свет, как я отступил назад: по полу, по корытам, по  спинам  свиней
бегали сотни крыс; они  забивались  в  щели  в  деревянном  полу  и  стенах;
исчезали и вновь появлялись в темных углах, но, предвкушая скорую  кормежку,
далеко не отходили. Переждав немного, чтобы дать им разбежаться,  мы  начали
разливать по лоханкам привезенные дары столовой.
   Еде здесь были рады все: взвыли от восторга и закрутились бешеным облаком
вездесущие мухи; зачавкали хрюшки, поглощая долгожданные яства.  Обрадовался
и я, узнав, что делать пока больше нечего и можно поспать до завтрака.
   Да, со старшим мне явно повезло! Мы на равных говорили и вместе работали.
Если не требовалась моя помощь, он меня вообще  не  тревожил.  Вот  это  был
настоящий выходной! Солдат спит - а служба идет!
   Я затопил буржуйку, накидал побольше телогреек в кучу и зарылся в них.  В
печке потрескивали дровишки, я засыпал и в блаженстве думал:
   - Вот повезло-то, прямо праздник какой! Сейчас на кухне все шуршат и  всю
ночь будут летать, а я уже отбился.
   Настроение было отличное и я размечтался:
   - Вот если бы было возможно заснуть так на два года. Лечь и проспать  все
два года вместо армии!.. Только состаришься на пару лет - и все. Подумаешь -
невелика потеря. Зато открываешь глаза - а уже домой пора!.. Да-а! Много  бы
я за это отдал! Был бы у меня хоть миллион - отдал бы не глядя! Лишь  бы  не
вариться в этом аду!
 
   СВИДАНИЯ
   Был в нашей роте курсант - долговязый рыжий парень, у которого  отец  был
зам. председателя Госплана.
   - Эх, дурак  я  безмозглый  и  только!  -  сокрушался  он.  -  Ведь  была
возможность в армию не попасть. И отец уговаривал: "Зачем тебе армия?" - ему
ничего не стоило договориться с военкомом. Так нет - насмотрелся фильмов для
простаков о десантниках и сам напросился  служить!  Вот  идиот!  Добровольно
пошел в эту дыру на два года!
   Вскоре к нему пожаловал его высокопоставленный папаша разузнать, как сыну
служится. А сын в тот день как раз ублажал поросей - дежурил по  свинарнику,
бока там отлеживал. Его немедленно вызвали в расположение роты. Вместо того,
чтобы радоваться приезду отца, сын негодовал:
   - Принес же его черт именно сегодня! Щас бы самое  время  фазу  замочить.
Теперь когда отосплюсь? Ладно, от судьбы не уйдешь. Прощайте, свинки!
   Ему заменили потертое хэбэ на новенькую парадку, дали время на  то  чтобы
умыться, нагладиться и отправили на свидание. Весь  этот  и  следующий  день
отец с сыном ходили в сопровождении КэПа - командира полка. Есть  у  старших
офицеров такая страсть  -  проявлять  почтение  к  важным  особам.  Сам  КэП
демонстрировал нашу боевую технику. По его  распоряжению  из  парка  выгнали
БМД, и она, подпрыгивая от мощи, носилась как бешеная, за считанные  секунды
разгонялась и круто разворачивалась на скорости. В одном из  таких  виражей,
не выдержав нагрузок, разорвалась гусеница.  БМДшка  беспомощно  замерла  на
месте. На том смотрины передовой военной  техники  закончились,  и  командир
части повел гостя по аллеям городка. Он расположенно улыбался и  рассказывал
о жизни солдат. Через день, пообщавшись с  сыном  и  офицерами  части,  отец
уехал.
   Куркам, заступившим в этот день в наряд по  роте,  пришлось  вкалывать  с
двойной нагрузкой: постоянно драили мылом  "взлетку"  -  центральный  проход
между рядами  коек,  покрытый  линолеумом,  -  наводили  идеальный  блеск  в
туалете, словом -  трудились  без  передыху.  Как  только  отец  уехал,  они
затащили сына в туалет и завели с ним суровый мужской разговор:
   - Значит, ты - разгуливаешь, а мы должны весь день полы пид..сить!  Сынок
е..ный нашелся! Нех... родичей сюда водить! Еще хоть раз твой  папаша  здесь
появится - то тебе п..дец!
   Этого было достаточно - больше его отец визиты в часть не наносил.
   В другой раз приехала навестить сына мать другого солдата,  из  соседнего
взвода. Вид у нее был самый деревенский: в простой кофточке,  плечи  укрывал
большой платок и говорила с каким-то деревенским акцентом. Сразу было видно,
что приехала она откуда-то из глубинки, издалека - добиралась не одни сутки.
   Сначала она подошла к лейтенанту - командиру его  взвода  -  с  просьбой,
чтобы он разрешил им встретиться.
   - Нельзя, - сухо ответил тот. - Ваш сын сейчас занят. Потом  встретитесь,
- и, отойдя подальше, пробубнил под нос:
   - Если так каждого отпускать - вконец  зае..ут.  Мамаши,  папаши,  бабуси
понаедут со всех щелей - и всем их деток в  увольнительную  подавай.  Только
разреши разок - потом отбоя от родственничков не будет!
   Два дня она ходила по начальникам и просила о встрече  -  но  ее  сына  в
увольнительную так и не отпустили. По неопытности  и  деревенской  наивности
она даже сунулась к самому главному начальнику - командиру части,  но  ее  к
нему и близко не подпустили:
   - Командир части занят. Не до вас.
   В конце концов, они все-таки встретились. Свидание длилось часа  полтора.
Во время строевой подготовки, пока мы взводом топали по  плацу,  они  сидели
неподалеку на лавочке. В основном говорила мать, а сын отрешенно ее  слушал,
потихоньку жевал приготовленные руками матери пряники и смотрел в землю. Что
он мог рассказать о службе? - "Мама, нас  тут  бьют  и  гоняют,  как  собак.
Забери меня отсюда".
   Строевая подготовка закончилась,  закончилось  и  свидание.  Сын  коротко
попрощался и занял свое место в строю.
   Простых, не обремененных  чинами  родственников  в  учебке  и  видеть  не
хотели. Совсем другое дело когда узнавали, что  в  часть  с  проверкой  едет
генерал. Начальство  сразу  устраивало  переполох.  Недели  за  две  до  его
прибытия весь личный состав, забыв про военную подготовку, оттачивает умение
отдавать честь. Все трудятся  не  покладая  рук:  красят  сооружения,  белят
бордюры, чистят все отдаленные закоулки, куда вообще никто  не  заглядывает.
Даже, как говорили, осенью в таких случаях  солдаты  пульверизатором  обдают
зеленой краской пожухлую траву на газонах, а листья  на  деревьях  и  кустах
красят обычными кисточками.
   В день прибытия генерала личный  состав  угоняют  в  поля  на  тактику  -
подальше от греха. Жизнь в воинской части замирает. Из живых только  изредка
прошмыгнет дежурный или дневальный, да пернатая сволочь чирикнет в кустах.
   Наступило  время  обеда.  Наша  рота  колонной  подходит  к  столовой   и
останавливается. Сержант отдает рапорт дежурному  по  столовой.  Неожиданно,
резко прервавшись, дежурный поворачивается и командует:
   - Кру-гом! Смирно! Равнение направо!
   Рота, дружно шаркнув об асфальт сапогами, поворачивается, и  мы  видим...
по плацу в окружении офицеров идет генерал: штаны с  красными  лампасами,  в
мундире, но без генеральской фуражки - ее  несет  рядом  один  из  офицеров.
Кругленькое генеральское тело немного кренилось из стороны  в  сторону,  как
при качке на корабле. А чтобы гостя случайно не занесло в  близрасположенные
кусты,  старшие  офицеры  предупредительно  поддерживали  его  с   боков   и
подбадривали разговором. Помутневший  от  хмеля  взор  хаотично  плавал,  не
наводя резкость  на  стоящий  перед  ним  строй.  Строй  стоял  без  эмоций,
вытянувшись во фронт и не смея  шелохнуться.  Глупая  сцена  тянулась  почти
минуту, пока один из генеральской свиты жестом не показал: "Не до вас!"
   Сержант тут же дал команду заходить в столовую.
 
   ЧП
   ЧП в нашем полку были не редкостью - уж раз в неделю что-нибудь "из  ряда
вон" обязательно случалось. Очередное ЧП произошло в батальоне, где готовили
будущих командиров БМД. Там сильно  избили  одного  курсанта.  Если  бы  ему
просто разбили лицо, то такой пустяк вряд ли вообще кто заметил.  Фингал  на
лице курсанта - дело самое обыденное и естественно, уж никак  не  повод  для
ЧП.  На  этот  раз  случилось  дело  посерьезней  -  тому  курсанту   отбили
внутренности так, что перестали работать почки.
   В крайне тяжелом состоянии курсанта  увезли  в  госпиталь.  Побросав  все
текущие дела, к нему  в  палату  приходили  его  командиры-офицеры,  пытаясь
узнать кто его избил. Но, несмотря на  обещания  сурово  наказать  виновных,
курсант упорно отмалчивался. Страх держал его язык на замке. Он боялся,  что
за стукачество  сержанты  его  совсем  задавят,  а  рядовые  курсанты  будут
презирать.
   На следующий день по этому поводу весь личный состав полка был  собран  в
актовом зале. Мы расселись. Замполит полка строгим голосом зачитал листок, в
котором сообщался факт чрезвычайного происшествия в части. Об этом все и без
того знали. Дочитав  листок,  замполит  сел.  За  ним  на  трибуну  поднялся
командир полка и сразу же обрушился на всех с руганью. Выдержка покинула его
- он весь трясся от негодования. Но мы-то не сомневались - бесило его  вовсе
не то, что парня уделали так, что он теперь не в состоянии встать с койки  -
судьба отдельного солдата его вряд ли интересовала, а  только  то,  что  это
происшествие всплыло как ЧП и теперь пошло по вышестоящим инстанциям.
   От командиров начальство  требовало  навсегда  искоренить  "чуждое  армии
явление" - неуставные  взаимоотношения,  которые,  как  они  полагали,  были
занесены сюда из уголовного мира. Но эти требования давали обратный  эффект.
Каждое ЧП отрицательно сказывалось на карьере всех причастных командиров: им
вменяли в вину, что они не могут навести должный  порядок  во  вверенном  им
подразделении. Поэтому офицеры как могли скрывали и пытались замять время от
времени потрясающие часть ЧП.
   Однажды в дневное время, как раз после обеда, исчез Брылев  -  курсант  с
нашего взвода. Сначала его  искало  его  отделение  -  бесполезно.  Потом  к
поискам подключился взвод: обошли все ближайшие  окрестности  -  нигде  нет.
Через час поисков дело приняло серьезный оборот, и после  доклада  командиру
роты искали уже всей ротой. К ужину, неожиданно для  всех,  Брылев  заявился
сам. Тут же на него налетели сержанты:
   - Ты куда, козел свалил? Сегодня тебе п..ец придет!
   Хорошо, за Брылева вступился Жарков. Он  строгим  голосом  несколько  раз
повторил перед строем:
   -  Чтобы  Брылева  никто  пальцем  не  тронул!  Не   дай   бог   устроите
разбираловку! Головы поотворачиваю!
   Потом пришел ротный и провел тот же самый инструктаж. Офицеры знали,  что
только так возможно упредить верное ЧП. Если бы  Брылев  отсутствовал  всего
полчаса, то ничего страшного, безусловно, не случилось бы - сержанты  только
поддали бы ему сколько полагается в таких случаях, этим бы все  и  обошлось.
Но  если  наказывать  Брылева  пропорционально  провинности,  то   сержантам
следовало бы его просто покалечить.
   Офицеры в тот день так следили за порядком, что сержанты после отбоя даже
не отважились провести вечернюю зарядку.
   Как выяснилось, виновником в загадочном  исчезновении  Брылева  оказалась
хорошая,  ясная  погода.  В  тот  день  его  отправили  с  каким-то   мелким
поручением. А поскольку день выдался солнечным:  птички  щебечут,  кузнечики
стрекочут - вот и не сдержался парень от соблазна прилечь на мягкую, зеленую
травку. Приглядел  безопасное  место  на  отшибе,  чтобы  отдохнуть  минуток
десять, не больше. Но стоило  ему  туда  забраться,  как  глаза  сами  собой
сомкнулись - и проснулся он только к ужину.
   Был в нашем взводе и настоящий побег. Это случилось за несколько дней  до
принятия присяги. Курсант Елкин - здоровенный рыжий парень - под  прикрытием
ночи дал  тягу  по  направлению  к  родному  дому.  Вот  это  был  настоящий
переполох! К концу дня его искала не  только  рота,  а  весь  полк.  Занятия
отменили. Взвода выстраивались в цепи и прочесывали на несколько  километров
прилегающие к части леса и овраги. Все тщетно.
   Поздно вечером блудный воин вернулся сам. Как он потом "покаялся"  -  ему
не пришлись по сердцу армейские порядки - вот и решил рвануть куда подальше.
Но на полпути одумался и повернул назад. Понял, что жить в бегах - еще хуже,
а поймают - дадут срок.
   Удивительно, но Елкина тоже не  стали  наказывать.  И  опять  офицеры  по
нескольку раз  предупреждали:  "Елкина  не  трогать!"  -  боялись,  что  его
искалечат. А это значит - ЧП! - угроза дальнейшей карьере.
   Офицеры отлично знали, что  творится  в  казармах.  Знали,  что  сержанты
каждодневно бьют курсантов - так ведь без бития не будет послушного солдата!
Поэтому, несмотря ни на что, все продолжало оставаться как и прежде.
   ...Командир  полка  долго  орал,  изрыгая  тысячи  проклятий,  и   грозил
аудитории кулаком. Под конец  эмоциональной  речи  он  вынул  из  нагрудного
кармана свой партийный билет, высоко поднял его над собой и,  размахивая  им
как самой святой реликвией, торжественно произнес:
   - Это происшествие ляжет грязным пятном на нашей части. Я даю вам честное
слово! Честное слово коммуниста и честное слово  офицера!  Этих  подонков  я
найду! Из-под земли достану! Найду и посажу в тюрьму!
   Закончив на  этом  оптимистическом  утверждении,  он,  еще  возбужденный,
покинул трибуну.
   Собрание закрыли, а курсантов развели  по  казармам.  Там  нас  сразу  же
построили сержанты:
   - Рота строиться! Смирно!
   Замок соседнего взвода, старший сержант Каратеев - здоровенный и  крепкий
бугай, выделявшийся своей наглостью и властной самоуверенностью - чтобы  его
лучше видели, заскочил сапогом на кровать, ухватился одной  рукой  за  дужку
верхней койки и, покачиваясь из стороны в  сторону,  развязано  прокричал  в
строй:
   - Что, сынки! Наслушались,  что  п..дят  товарищи  коммунисты?  А  теперь
слушайте сюда! Забудьте эти гнилые обещания! Никогда КэП никого не найдет! Я
вам скажу больше! - Мы вас как п..дили, так и будем п..дить! Любого отх..рим
за милую душу! И не дай бог среди вас заведется стукач - эта гнида живой  из
учебки не уйдет!  -  Каратеев  спрыгнул  с  кровати.  -  А  теперь,  вольно!
Разойдись!
 
   ТРАВМА
 
   Кто был студентом - видел юность,
   Кто был солдатом - видел жизнь.
   (Из альбома солдата)
 
   Прошло два месяца. Постепенно  сознание  и  организм  стали  смиряться  с
армейскими   порядками.   Гражданская   жизнь    уже    казалась    сказочно
далекой-далекой.  Подумать  только!  Еще  совсем  недавно  я  мог  свободно,
повинуясь лишь своим собственным желаниям, пойти в кино или к друзьям,  или,
что самое невероятное - мог просто лежать на диване и ничего не делать.  Все
это ушло в прошлое, как будто  и  не  было  вовсе.  Однако  оставалась  одна
связующая нить с тем чудесным миром. Регулярно раза три-четыре  в  месяц  из
дома приходили письма. Какие от друзей, какие от родственников.
   Где-нибудь в  перерыве  между  занятиями,  взяв  у  полкового  почтальона
накопившуюся пачку писем, сержант приступает к их раздаче. Все в  нетерпении
его окружат, а он выкрикивает фамилии:
   - Бояркин!
   - Я!
   -  Подставляй  нос!  -  я  закрываю  ладонями  лицо,   а   нос   оставляю
незащищенным. Сержант резко щелкает по носу краем конверта:
   - Получай!
   Счастливчики,  получившие  по  носу,  расходятся  по   разным   сторонам,
вскрывают  конверты,  разворачивают  сложенные  листы  и,  отключившись   на
какое-то время от всего  внешнего  мира,  начинают  внимательно  изучать  их
содержание. Хоть и писали в основном о самых что ни на есть пустяках  -  все
равно письма поднимали  настроение  -  там  меня  ждут,  там  я  снова  буду
человеком.
   Правда, не всегда  письма  доходили  до  адресатов.  Иногда  сердобольные
родственники норовили сунуть в письмо  купюрку:  рубль,  трюльник,  а  то  и
пятак. И такая материальная забота была всегда кстати: хоть мы  и  числились
на казенном довольствии, но все же тех 4 рублей 80  копеек,  выдаваемых  нам
ежемесячно за службу Родине,  было  явно  недостаточно  для  покупки  разных
мелочей, в основном, конечно, сигарет. Однако,  частенько  эту  материальную
помощь перехватывали где-то на полпути. Ходил упорный слух, что это дело рук
одного бессовестного десантника, который получал и доставлял полковую почту.
Зная о том,  что  в  письмах  частенько  прячутся  денежки,  он  просвечивал
конверты, как  рентгеном,  на  свет  и,  увидев  характерное  затемнение  от
банкноты, письмо вскрывал и выбрасывал, а наличные,  естественно,  отправлял
себе в карман.
   Еще днем я получил письмо из дома, но времени его прочитать пока не было,
так как заступал в наряд по роте. Наконец, уже под  вечер,  улучив  минутку,
пока сменяемые дневальные сдавали наряд, я сел на табуретку в проходе  между
коек, вскрыл конверт и погрузился в чтение.
   Рядом под руководством старшего сержанта  Каратеева  курки  из  соседнего
взвода, что-то изготавливая, строгали доски. Я  настолько  увлекся,  что  не
услышал, как Каратеев распорядился убрать образовавшийся в  коридоре  мусор.
Курсантов рядом было много, около десяти, но все были  при  деле,  и  потому
никто не бросился выполнять команду, как нас тому  постоянно  учили.  Звание
старшего сержанта не позволило Каратееву  снизойти  до  повторения  приказа.
Взяв табурет, он с силой запустить его в моем направлении -  поскольку  я  к
тому же еще и сидел. Табуретка своим углом врезалась  точно  в  мое  колено.
Ногу пронзила резкая боль. Я вскочил, спрятал письмо в карман и, превозмогая
боль, заковылял за щеткой.
   Через  несколько  минут  порядок  был  наведен,  и  я  встал  у  тумбочки
дневального. Колено сразу же сильно опухло, перестало сгибаться и  посинело,
а при малейшей попытке опереться на ногу, в  суставе  возникала  невыносимая
острая боль. Заниматься уборкой  в  таком  состоянии  я  не  мог,  и  потому
простоял целые сутки у тумбочки на одной ноге, придерживая другую  на  весу.
Почти весь день кроме нас, курков заступивших в наряд, в казарме  никого  не
было - с самого утра все ушли на стрельбы. К вечеру от  изнывающего  стояния
на одной ноге и оттого, что совсем не  спал,  в  голове  начали  происходить
какие-то отклонения: в тиши  казармы  я  стал  замечать,  как  шероховатости
краски на противоположной от меня стене  начали  оживать:  возникали  чудные
цветные рисунки и образы, они изменялись и двигались. Так продолжалось  пока
мы ни сдали наряд.
   Когда рота вернулась со стрельб, сержант Шлапаков, увидев  как  я  волочу
ногу, решил показать всему взводу на обозрение живого симулянта:
   - Курсант Бояркин! Выйти из строя! - я вышел.
   - Показывай, чего у тебя там. Давай! Давай!
   Штаны пришлось спустить, и все увидели, что одно колено было чуть  ли  не
вдвое толще другого. Шлапаков сразу понял,  что  дело  серьезное  и  тут  же
отправил меня в полковой медпункт. Для меня это было полной  неожиданностью.
Я-то уже внутренне был готов к тому, что  меня,  как  должно  быть  в  таких
случаях,  окрестят  шлангом  и  симулянтом,  возможно  накажут;  со  страхом
подумывал о том, как мне придется бегать кроссы на одной ноге, а тут вдруг -
направили на лечение! Душа пела, словно меня определили в санаторий, и  я  в
приподнятом настроении заковылял в медпункт.
   В тот день в медпункте проходили "курс лечения" около  десяти  воинов  из
нашего полка - в основном сачки из сержантского  состава  -  те,  кому  даже
курков гонять надоело. Навыдумывают себе болезни: "что-то живот  болит"  или
"голова раскалывается", а сами на койках режутся в  карты,  травят  анекдоты
или просто бродят возле медпункта, предаваясь мечтам о доме.
   Стоило мне лечь в постель, как я мгновенно отключился.  Спал  трое  суток
напролет, не считая того, что будили на осмотры и для приема пищи.
   На утро четвертого дня я впервые почувствовал себя полностью выспавшимся.
Открыв глаза, я все еще продолжал лежать в постели и думал. Только теперь  я
стал по-н