достает иголку с нитками, которые
обязательно хранятся под кокардой, и, пока  продолжается  осмотр,  устраняет
неполадки.
   Все курсанты должны быть чисто  побриты.  Чистота  щек  контролируется  с
помощью "шпильки" - жесткой и плотно сжатой пружинки длиной в  мизинец  (еще
эта пружинка применяется где-то в  системе  раскрытия  запасного  парашюта).
Увидев, что у курсанта пробивается легкая щетина, сержант снимает  с  брелка
шпильку и задает уже ставшим классическим вопрос:
   - Почему п..да под носом? А-а?! -  и,  не  дожидаясь  ответа,  перегибает
пружинку, прикладывает ее  к  щеке  курсанта  и  отпускает.  Пружина  плотно
сжимается. Результат проверки виден сразу: шпилька падает - все нормально  -
щетина в пределах нормы, а если  держится,  то  сержант  начинает  осторожно
тянуть шпильку. Курсант от боли подается вперед.
   - Стой, сука, смирно! - поднимает  кулак  сержант  -  Hе  дергайся!  -  и
медленно-медленно, чтобы не сорвалось,  продолжает  тянуть.  Проверив  таким
образом одну щеку, сержант этим же способом принимается исследовать другую.
   Закончив утренний осмотр и убедившись, что внешний  вид  личного  состава
подобает высокому званию десантника, сержант ведет взвод на завтрак.
   Прием пищи, будь то завтрак, обед или ужин, всегда начинается  с  парада.
Все роты выстраиваются на  плацу  и,  после  принятия  рапортов  готовности,
подается команда:
   - Первая рота прямо, остальные напра-во!.. Шаго-ом марш!
   Взвод за взводом, печатая шаг, роты идут под барабанный бой  и,  стараясь
переорать друг друга, поют бодрящие песни о  том,  что  "нам,  парашютистам,
привольно на небе чистом" и что "для солдата главное  -  чтобы  его  далекая
любимая ждала". Роты огромными гусеницами-многоножками делают круг по  плацу
и далее строевым маршем движутся по направлению к столовой.  Когда  головная
часть этой гигантской гусеницы упирается в столовую, дежурный по роте подает
рапорт дежурному по столовой, после чего поворачивается и командует:
   - Рота! Головные уборы, снять! -  столовая  считается  святым  местом.  -
Слева по одному, бего-ом, марш!
   Сотни  солдат  торопятся  к  своим  местам  за  длинными   столами.   Зал
наполняется гамом, смешанным со звяканьем мисок и ложек. Но,  обступив  свой
стол, садиться никто не спешит  -  все  ждут,  когда  подойдет  их  сержант,
усядется и скомандует:
   - Отделение, садись! - только теперь дозволено сесть за стол.
   - Раздатчик пищи встать! - встает тот, кто  сидит  посередине  слева  или
справа.
   - Раздать пищу! - раздатчик берет разводягу, то есть большую поварешку  и
из казанка черпает и раскидывает по тарелкам кашу. Первая порция обязательно
подается командиру отделения. Нередко сержант на нее даже  не  смотрит  -  к
этому времени он уже поел: сходил в столовую или в  "булдырь"  -  солдатскую
забегаловку. Уставная  солдатская  пища  быстро  приедается:  щи  из  кислой
капусты, да каша - овсянка, перловка, сечка. Приготовлено все так, что  есть
это могут только солдаты.
   Хоть пищу и раздали, но без команды никто не ест. Отделение  ждет,  когда
первым к  еде  притронется  сержант  -  раньше  не  моги!  -  все  культурно
воспитаны. Только после того, как сержант попробует первую ложку или глотнет
чай, отделение жадно набрасывается на еду. Все быстрее глотают почти не жуя,
горячо или невкусно - неважно, времени нет рассусоливать. А сержант спокойно
потягивает чай и закусывает белым хлебом с маслом. Когда он  посчитает,  что
время подошло, то подает команду:
   - Отделение!
   Все! Больше есть нельзя! Не успел донести  ложку  до  рта  -  теперь  уже
поздно - ложи ее содержимое обратно в тарелку,  а  саму  ложку  клади  перед
собой на стол. Сержант в эту минуту получает массу  удовольствия,  поскольку
хорошо знает, как каждому сейчас хочется доесть  белый  хлеб  с  только  что
намазанным на него маслом. Но  по  этой  команде  ты  уже  отрезан  от  него
навсегда - теперь он достанется свиньям. Все сидят и ждут. Проходит  минута,
другая. За соседними столами еще продолжают есть, а мы просто сидим и  ждем.
Вот уже то тут, то там из-за  столов  начинают  вставать  и  уходить  другие
взвода.
   - Убрать стол! - нетронутые куски с маслом сыплются в  казанки.  Туда  же
счищаются остатки с тарелок и сливается недопитый чай. Двое или трое  курков
кусками хлеба быстро смахивают со стола всю грязь. Кружки ставятся в ряд.
   - Выходи строиться!
   Но был среди отведенных для роты столов один особый - "дембельский" стол.
За него имели право сесть даже не  все  сержанты  -  только  деды:  Сакенов,
Каратеев, рыжий, старшина роты и еще один - всего  пять  персон.  Достаточно
было  одного  взгляда,  чтобы  определить,  что  дембельский  стол   выгодно
отличается от всех остальных: на нем была гора белого хлеба (черного там  не
было никогда), гора масла - чтоб съесть не смогли, и все что повкуснее: если
в меню было мясо, то куски чистого мяса. Чего там не было никогда - так  это
каши.
   Деды ели не спеша. Намазывали  на  белый  хлеб  то-олстый  слой  масла  и
запивали его чайком. Только сев за стол, уже, бывало, кричали:
   - Э-э, желудки! Через пять минут построение! Жрите быстрей!
   Сами деды, иной раз, могли вообще не явиться  в  столовую,  нисколько  не
волнуясь, что останутся без пайка: если среди бела дня дед прилег вздремнуть
и проспит часик-другой, то будить его никто не посмеет и обед несут прямо  в
расположение.
   В ротном туалете тоже  среди  прочих  была  одна  особая  кабинка  -  так
называемое "дембельское очко". Даже сержанты других призывов, не говоря  уже
о нас, простых курках, не осмеливались  осквернить  ее  своим  появлением  -
пользовались ею исключительно деды. Эта кабинка  находилась  у  окна,  чтобы
лучше проветривалась, и там круглосуточно поддерживалась стерильная чистота.

   ЗАНЯТИЯ
   После завтрака начинаются занятия.
   Идет   политучеба.   Замполит   убедительно   рассказывает   о   происках
международного империализма и военно-промышленного комплекса США:
   -... Империалистические силы только поджидают момент! Стоит  им  увидеть,
что мы хоть немного слабее, так  сразу  готовы  на  нас  напасть!  Партия  и
правительство делают все,  чтобы  мирный  труд  наших  советских  людей  был
надежно  защищен  от  любых  посягательств.  А  значит,  наша  армия  должна
постоянно находиться на высоком уровне боевой готовности...
   Я посмотрел в окно: солнце ярко светит, птички щебечут -  хорошо-то  как!
Вспомнилось, как я недавно убирался в Ленинской комнате.
   В расположении каждой роты  обязательно  имеется  Ленинская  комната.  По
своему виду они абсолютно похожи: столы для самоподготовки, книги с  трудами
классиков марксизма-ленинизма, политическая и военная литература, на  видном
месте стоит бюст Ленина, висят стенды с текстом  присяги,  краткой  историей
Вооруженных Сил и доблестных  десантных  войск,  длинный  ряд  фотопортретов
членов  Политбюро,  фотографии  с   самолетами,   сбрасывающими   десант   и
десантниками, бегущими в  атаку.  Отдельным  блоком  висит  стенд  с  нашими
потенциальными врагами. Там по  политической  карте  мира  ползают  огромные
пауки, на брюхе у самого крупного написано "НАТО", а у тех, что  помельче  -
"СЕАТО", "АСЕАН", "АНЗЮС".
   Протирая пыль, я между дел заглядывал в книжки, которые стояли на полках.
Среди них  выделялась  одна,  рассказывающая  об  армиях  империалистических
государств. А выделялась она тем, что была  хорошо  иллюстрирована:  крупным
планом боевая техника, ядерные взрывы, кровавые сцены вьетнамской войны. Мне
запомнилась фотография - американский сержант в упор орет в лицо солдату,  а
тот стоит перед ним, вытянувшись, и смотрит вперед остекленевшим взором. Там
же я прочитал, как американский сержант в наказание заставлял  своих  солдат
пить воду, что одному от этого стало плохо и он попал  в  госпиталь.  Другой
случай, описанный в  этой  же  книжке,  тоже  свидетельствовал  о  том,  что
американские сержанты плохо относятся к своим солдатам. На этот раз сержанты
поспорили - чей взвод лучше плавает, и чтобы  выяснить,  кто  прав,  погнали
своих солдат переплывать реку. Один из солдат плавать не умел,  но  его  все
равно  загнали  в  воду,  и  он  утонул.  На  меня  это  произвело   должное
впечатление:
   - Как только они там служат?! - подумал я.  -  Дикие  порядки!  Да-а,  не
позавидуешь этим американским парням.
   ...Оторвав  глаза  от  своего  конспекта,  где   на   конкретных   фактах
доказывалось, как страны капитала подхлестывают гонку вооружений  и  вот-вот
готовы  совершить  на  нас  агрессию,  замполит,  разгорячившись,  пригрозил
кулаком:
   - Мы не позволим, чтобы где-то там, за океаном, в этом е..аном Пентагоне,
на советского офицера х... др..чили! Пусть только попробуют дернуться  -  уж
мы-то этим сукам зададим!  -  и  таким  образом  он  перешел  на  тему,  как
Советский Союз и другие соцстраны борются за  мир  во  всем  мире,  и  снова
углубился в свой конспект.
   А в это же время в самом  учебном  классе  все  курсанты  без  исключения
борются со сном. Монотонное чтение постепенно подкашивает сознание, и вот  в
этом тихом сражении кто-то оказывается побежденным  -  его  глаза  незаметно
сомкнулись, что называется "прикимарил". Таких сержанты мощным ударом кулака
быстро приводят в сознание.
   На этот раз попался я. Лейтенант Жарков, сидящий здесь  же  в  аудитории,
заметил, как я клюю носом и, не снимая с лица улыбки, тихо говорит:
   - Курсант Бояркин.
   Я вскакиваю из-за стола:
   - Я!
   Взвод разом очнулся и обернулся в мою сторону.
   - Спать любим? - совсем без злобы,  даже  с  сочувствием  поинтересовался
Жарков.
   - Никак нет!.. Просто свет в глаза из окна... прищурился...
   - Понятно,  понятно...  -  качает  головой  Жарков.  -  Сержант  Сакенов!
Проведите, пожалуйста, индивидуальную беседу!
   Сакенов выводит меня из класса, двигает кулаком в челюсть и шипит прямо в
лицо:
   - Покажу как спать на занятиях! Сегодня тебе  драить  сортир,  а  вечером
после отбоя взвод будет качаться!
   Мы возвращаемся в класс.
   - Порядок? - интересуется у меня Жарков.
   - Так точно, - отвечаю я.
   - Ну, раз порядок, садись.
 
   ОТБОЙ
   Проведя вечернюю  поверку  личного  состава,  дежурный  по  роте  сержант
командует:
   - Рота отбой!
   Взводные сержанты командуют своим взводам:
   - Первый взвод, отбой!
   - Второй взвод, отбой!
   - Третий взвод, отбой!
   - Четвертый взвод, отбой!
   Курки подбегают к своим табуреткам, скорей раздеваются, укладывают на них
форму и стремглав разлетаются по постелям. Но это  вовсе  не  означает,  что
пришло время отдыха. Никто не  спит  -  все  ждут  "вечерней  зарядки".  Так
проходит минут десять-пятнадцать. Дождавшись, когда  офицеры  разойдутся  по
домам к любимым женам или еще к кому, сержант,  не  раздеваясь,  валится  на
свою постель и спокойно говорит:
   - Взвод.
   Команда тут же громко дублируется курсантами:
   - Взвод!.. Взвод!.. Взвод!
   - Строиться.
   - Строиться!.. Строиться!.. Строиться!
   Все вскакивают и строятся в одних  трусах.  Дневальный  уже  стоит  не  у
тумбочки, а у  входной  двери  -  на  шухере,  чтобы  вовремя  оповестить  о
приближении дежурного по части, и "вечерняя зарядка" начинается.
   Вначале сержант, обычно - Стрепко, как самый молодой (дедам гонять курков
- тоже труд) - перечисляет все отмеченные провинности накопившиеся за день и
обязательно с указанием конкретных виновников: кто плохо  сдал  уставы,  кто
опоздал на построение, у кого были замечания на утреннем осмотре  и  прочее,
прочее. Вывод один - чтобы этого впредь не повторилось, перед сном  придется
немного поработать всему взводу.
   Первые  дни  усиленно  отрабатывались  команды  "подъем-отбой".   Чиркнув
спичкой, сержант командует:
   - Взвод, подъем! Строиться!
   За те недолгие секунды, пока  огонь  ползет  с  одного  конца  спички  до
другого, надо успеть одеться и построиться. Если спичка  погасла,  а  кто-то
еще вошкается, следует общий отбой:
   - Отставить! Херово одеетесь.
   Сержант снова зажигает спичку:
   - Взвод, отбой!
   Теперь надо уже успеть раздеться, правильно уложить  одежду  на  табурет,
упасть в постель и накрыться одеялом. Так повторялось за один вечер  десятки
раз, добиваясь полного  автоматизма  в  выполнении  операций  подъема-отбоя.
Правда, хватило двух недель и взвод стал стабильно укладываться в  норматив,
поэтому потом сразу приступали к упражнениям лежа на кроватях.
   - "Уголок" принять! - все, лежа на спине, задирают ноги кверху под  сорок
пять  градусов  и  так  держат  до  полного  изнеможения.   Сержант   только
контролирует:
   - Ноги не подгибать! Держи выше!
   Кто-то не может, пыжится вовсю, но его ноги падают - и он тут же получает
удар кулаком в живот:
   - Э-э! Быстро поднял ноги! Я сказал под сорок пять градусов!
   Вскоре ноги падают  у  второго,  третьего.  Поддав  и  им,  сержант  дает
команду:
   - Отставить! - и не медля переходит к следующему упражнению.
   Теперь мы начинаем отжиматься от коек. Мерно под счет до тех пор, пока не
выявятся  двое-трое  отстающих.  Этих  слабаков  сержант  бьет  в   бок,   с
напоминанием о том, что хороший удар по  почкам  (по  своему  отрицательному
воздействию на организм) заменяет две большие кружки пива.
   Затем мы снова переворачиваемся в постелях на  спину  и  начинаем  писать
коротенькое "письмо любимой бабушке". Для  этого  ноги  вытягиваются  ровно,
носки ног также вытянуты по струнке, и каждый перед собой в воздухе  выводит
трогательное послание: "З-Д-Р-А-В-С-Т-В-У-Й Д-О-Р-О-Г-А-Я Б-А-Б-У-Ш-К-А !.."
Пишем размашисто, без спешки, буква  за  буквой.  Пресс  от  такой  писанины
каменеет,  и  уже  едва  хватает  сил  дописать  сокровенное:  "СЛУЖБА   МHЕ
HРАВИТСЯ!"
   В качестве разнообразия  к  физическим  упражнениям  добавлялось  "ночное
вождение". Все  спускались  со  своих  теплых  постелей  на  пол  и  ползали
по-пластунски под койками и между ними.
   Вечерняя зарядка длится около часа, от чего сон  солдата  становится  еще
крепче и слаще. Как считали сержанты: "Здоровый сон  десантника  -  удар  по
Пентагону". Никто не  страдал  бессонницей  -  все  отрубались  за  какие-то
секунды и спали словно покойники. Единственной мыслью в  угасающем  сознании
было, - день прошел - и хрен с ним!
   Сразу после отбоя шарахаться нигде не положено, поэтому, если кому  нужно
постирать форму, подшить воротничок или написать письмо  домой,  то  заранее
надо предупредить дневального, чтобы тот растолкал тебя часа в два-три ночи,
поскольку самому подняться среди ночи невозможно.
   Только сомкнул глаза, дневальный уже будит:
   - Эй, вставай.
   - Что, уже два часа?
   - Ровно два. Не засни, - и дневальный уходит к тумбочке.
   До чего же  вставать  не  хочется!  Но  откладывать  больше  некуда.  Еще
находясь в сонном  состоянии,  быстренько  стиранул  хэбэ  в  умывальнике  и
написал письмо домой - что служба идет нормально  и  скучать  некогда.  Все!
Скорее в постель. Голова еще не коснулась подушки, как я  уже  погрузился  в
глубокий сон.
 
   ПРИСЯГА
   Пройдя полный курс  молодого  бойца,  на  что  отводилось  почти  полтора
месяца, мы приняли присягу.
   Выдался  жаркий,  солнечный  день.  Роты  построились  на  плацу,  все  в
парадках, все блестит:  парадную  форму  готовили  к  этому  знаменательному
событию еще за несколько дней. В середине плаца расставлены накрытые красной
скатертью  столы,  за  ними  стоят  штабные  офицеры.  На   почетном   месте
расположился караул со знаменем  полка.  В  стороне  любопытствующей  толпой
стояло несколько десятков родителей, специально  приехавших  на  это  важное
мероприятие. Курсанты по одному строевым шагом выходят из  строя,  берут  со
стола красную папку с текстом присяги и громко,  с  интонацией,  исполненной
пафоса и решимости, зачитывают текст:
   - Я,  гражданин  Союза  Советских  Социалистических  Республик,  принимаю
присягу и торжественно клянусь... - чтобы не  сбиться  в  эту  торжественную
минуту, присягу каждый уже  знал  наизусть  -  зубрили  так,  что  от  зубов
отскакивало - специально сдавали зачет.  -  ...Если  же  я  нарушу  эту  мою
клятву, то пусть меня постигнет суровая  кара  советского  закона,  всеобщая
ненависть и презрение трудящихся.
   Зачитав присягу, я расписался в лежащем на столе журнале. В  эту  секунду
ни я, да,  наверное,  и  никто  другой,  не  задумывался  над  тем  -  зачем
понадобилось столь пышное  представление,  венцом  которого  было  поставить
подпись в строке со своей фамилией - думать нас уже отучили. Только потом  я
узнал, что с того момента, как  я  присягнул  на  верность  коммунистической
партии  и  родному  правительству,  за  провинности  меня  будет  судить  не
гражданский суд, а военный трибунал.
   Вся эта красочная бутафория тянулась  несколько  часов.  От  перегрева  в
полуденный зной двое курсантов упали в обморок. Но  это  не  нарушило  общий
праздник. Когда все приняли  присягу,  нас  строем  повели  в  кинозал.  Там
показали патриотический фильм тридцатых годов  "Партийный  билет":  фильм  о
настоящих коммунистах, об их бдительности и высокой сознательности.
   Курсанты любили смотреть кино. Нас сюда регулярно водили раза  два-три  в
неделю  -  обязательно  по  воскресеньям  и  по  праздникам.   Фильмы   были
исключительно  боевые:  о  Гражданской  и  Великой  Отечественной  войне,  о
революционерах. Лишний раз напомнить курсантам о  преемственности  поколений
было делом нужным, и всегда  шло  на  пользу.  Все  эти  черно-белые,  давно
отснятые ленты вызывали у меня самый живой  интерес,  хотя  до  армии  я  их
обычно не смотрел.
   Никогда, чтобы  не  ворошить  в  памяти  нежелательные  воспоминания,  не
показывали   фильмы   об   обычной   гражданской   жизни   людей:   ни    на
производственную, ни на бытовую тему,  не  говоря  уже  о  приключениях  или
романтической любви. И тем не менее, чем были  хороши  эти  фильмы,  что  во
время их просмотра можно было полтора  часика  сидя  поспать.  Добрая  часть
зала, свесив головы на бок, "мочила фазу". Но вот что мы не  могли  смотреть
без отвращения, так это современные цветные  фильмы  про  воздушный  десант,
особенно - "В  зоне  особого  внимания",  хотя  и  снимался  этот  фильм  на
близлежащих территориях, и мы легко узнавали знакомые места, всегда когда он
заканчивался, можно было услышать самую отборную брань:
   - Ну и херня! Все навыдумывали! Сразу  видно  -  эти  пид..сы  службы  не
нюхали!
   - Этих козлов - да в нашу роту, хотя бы на недельку! А потом бы и снимали
фильмы!
 
   ТЯЖЕЛО В УЧЕНИИ
 
   Десантник должен стрелять метко,как ковбой,
   и бегать быстро, как его лошадь.
   (Из альбома солдата)
 
   В учебке мы трижды прыгали с парашютом. Ранним свежим утром привезут  нас
на аэродром близ поселка Кедайняй, и ждем  самолеты  часа  два.  А  холодно!
Место открытое, спрятаться от пронизывающего ветра негде. Чтобы хоть  как-то
согреться, приходилось сбиваться в плотные кучи, а когда подъезжали машины с
парашютами, часть продрогших курсантов просто облепляла их  горячие  капоты,
пока те не остынут. Но в целом день прыжков - сплошной отдых:  загрузимся  в
самолет, полетаем около часа, прыгнем и снова ждем, когда все соберутся.
   Прыгать мне нравилось. Я  даже,  чтобы  подольше  пролететь  в  свободном
падении, специально не выдергивал кольцо и ждал, пока не сработает  механизм
принудительного раскрытия парашюта.
   Обучали нас и искусству рукопашного боя. Отрабатывали приемы с оружием  и
без  него.  Построят  нас  пошире,  и  по  разделениям  выполняем  несколько
комплексов упражнений: то, издавая устрашающее обезьянье уханье,  выделываем
замысловатые движения телом и руками,  то  с  диким  воплем  имитируем  удар
кулаком или ногой. Пользы от такого обучения немного, скорее это была просто
дрессировка для показух.
   - На черта это каратэ, если есть автомат?  -  рассуждал  я  логически.  -