ла меня и заранее отравляла все утро. Мне
хотелось остановить солнце, погрузить его  в  воду,  откуда  оно  появлялось,
иначе я предчувствовал в себе внутреннюю борьбу.
   Какая борьба, зачем? Утро сияло легким  покоем,  что  обычно  предшествует
глобальным событиям. Дом жил обычной жизнью, приходила  прислуга  и  отпирала
кухню, ударяли по воде весла рыбака Энрике, под моими окнами шли  стада  коз,
ведомые козлом. А тем временем... Что должно случиться? Я не  мог  оставаться
перед своим мольбертом. Я примерил серьги сестры - ну уж нет,  это  украшение
мало подходит для купания. И все же мне хотелось пококетничать с Элюаром. По-
чему бы не появиться голым и растрепанным? Ведь накануне они видели  меня  со
слипшейся прической и таким же увидят вечером. Когда  они  придут,  думал  я,
спущусь с палитрой в руке, с колье на шее и растрепанным. В сочетании с  моей
загорелой, как у араба, кожей,  это  произведет  интересный  эффект.  Оставив
наконец мольберт, я стал криво обрезать свою самую  красивую  рубашку,  чтобы
она была не ниже пупа. Надев ее, я рванул ткань и проделал  большую  дыру  на
плече, другую на груди посредине, обнажив черные волосы,  третью  сбоку,  над
коричневым соском. А ворот? Оставить его открытым или застегнуть? Ни  то,  ни
другое. Вооружившись ножницами,  я  отрезал  его  совсем.  Оставалось  решить
последнюю  задачу:  плавки.  Они  казались  мне  слишком  спортивными  и   не
соответствовали  наряду  светского   экзотического   художника,   который   я
смастерил. Я вывернул их на левую сторону,  выставив  на  всеобщее  обозрение
грязную хлопковую изнанку в ржавых пятнах от  окислившегося  пояса.  Чем  еще
развить тему сильно ограниченного купального костюма? Это было только начало:
я выбрил подмышки,  но,  поскольку  не  добился  идеального  голубого  цвета,
который видел у элегантных мадридских  дам,  взял  немного  бельевой  синьки,
смешал ее с пудрой и покрасил подмышки. Получилось очень красиво, но лишь  до
тех пор, пока  от  пота  мой  макияж  не  потек  голубыми  ручьями.  Протерев
подмышки, чтобы смыть подтеки, я увидел, что кожа  покраснела.  Это  было  не
хуже голубизны, и я понял, что мне нужен красный цвет. Бреясь минуту назад, я
слегка порезался и справа  появилось  пятнышко  засохшей  крови.  Я  еще  раз
выбрился "Жиллетом" и вскоре мои подмышки были в  крови,  которую  я  не  без
кокетства размазал по телу. Теперь надо подождать, чтобы кровь  подсохла.  На
коленях получилось так красиво, что я не удержался и еще немного изрезал  там
кожу. Какая работа! Но и это еще не все: за ухо я сунул цветок герани. Теперь
нужны духи. Одеколон неприятен. Что же? Сидя  на  табуретке,  Сальвадор  Дали
глубоко задумался. Ах! Если бы он  смог  надушиться  запахом  козла,  который
каждое утро  проходит  под  его  окнами!  Внимание:  Дали  внезапно  вскочил,
осененный гениальной идеей...
   Я нашел духи! Я включил паяльник, которым пользовался для гравюр, и сварил
в воде рыбий клей. Сбегал на зады дома, где, я знал,  стоят  мешки  козлиного
помета, аромат которого до сих пор нравился мне лишь наполовину, взял  горсть
помета и бросил в  кипящую  воду.  Потом  размешал  пинцетом.  Теперь  сперва
шибануло рыбой,  затем  козой.  Но  немного  терпения  -  микстура  достигнет
совершенства, когда я добавлю несколько капель лавандового масла. О чудо! Вот
это точь-в-точь запах козла. Охладив его, я получил  массу,  которой  намазал
тело. Теперь я готов.
   Готов к чему? Я подошел к окну, которое выходило на  пляж.  Она  была  уже
там. Кто Она? Не перебивайте меня. Хватит с вас того, что я говорю: Она  была
уже там. Гала, жена Элюара. Это была она! Галючка Редивива! Я узнал ее по об-
наженной спине. Тело у нее было нежное, как у ребенка. Линия плеч - почти со-
вершенной  округлости,  а  мышцы  талии,  внешне  хрупкой,  были  атлетически
напряжены, как у подростка. Зато изгиб  поясницы  был  поистине  женственным.
Грациозное сочетание стройного, энергичного  торса,  осиной  талии  и  нежных
бедер делало ее еще более желанной.
   Как я мог провести с ней полдня и не узнать ее, ни о чем  не  заподозрить?
Это для нее я сфабриковал безумный утренний наряд, для нее измазался козлиным
дерьмом и выбрил подмышки! И вот,  увидев  ее  на  пляже,  я  не  осмеливаюсь
появиться в таком виде. Теперь, стоя перед зеркалом, я нашел его жалким.
   "Ты похож на настоящего  дикаря,  Сальвадор,  и  ненавидишь  все  это".  Я
разделся и стал изо всех сил отмываться, чтобы избавиться от удушающей  вони,
исходившей от меня. Осталось лишь  жемчужное  колье  и  наполовину  сломанный
цветок герани.
   На пляже я подошел к своим друзьям, но когда собирался поздороваться с Га-
ла, меня  сотряс  взрыв  хохота  и  я  не  мог  сказать  ни  слова.  Приступы
повторялись всякий раз, как  она  заговаривала  со  мной  и  я  собирался  ей
отвечать. Смирившись, друзья оценили это так:
   - Ну вот. Теперь этого хватит на целый день.
   И они сидели, гневно швыряя в воду камешки. Особенно разочарован был Буню-
эль, ведь он приехал в Кадакес поработать со мной. Но я только и пытался сов-
ладать со своим безумием, а все мои планы, мысли и внимание были заняты Гала.
Не в силах говорить с ней, я окружил  ее  тысячей  мелких  забот:  принес  ей
подушки, подавал стакан воды, поворачивал ее так, чтобы она лучше видела пей-
заж. Если бы я мог, я бы тысячу раз снимал и надевал ей туфли. Когда во время
прогулки мне удавалось хотя бы на секунду прикоснуться к  ее  руке,  все  мои
нервы трепетали и я слышал, как вокруг меня падают дождем зеленые плоды,  как
будто я не касался руки Гала, а до срока тряс неокрепшее пока  деревце  моего
желания. Гала, которая с уникальнейшем в мире интуицией видела  мою  малейшую
реакцию, не замечала, что я без памяти в нее влюблен. Но я хорошо чувствовал,
как растет ее любопытство. Она  распознала  во  мне  наполовину  сумасшедшего
гения, способного на большую отвагу. И поскольку она творила  свой  миф,  она
начала думать, что я единственный, кто способен ей помочь.
   Моих друзей занимала моя картина "Мрачная игра". Замаранные дерьмом  трусы
были изображены с такой милой естественностью, что они задавали себе  вопрос,
не являюсь ли я копрофагом (копрофаги -  животные,  питающиеся  экскрементами
(примеч. пер.). Они тревожились, не поразила ли меня эта неприятная  болезнь.
Гала решила покончить с их сомнениями. Она сообщила мне, что хочет поговорить
со мной на очень важную тему и попросила меня уделить ей время для беседы.  Я
успел ответить ей без смеха, что это не зависит от меня. Даже если я взорвусь
хохотом, это не помешает мне внимательно выслушать ее и серьезно ответить ей.
Я опасался, что внимание Гала спровоцирует у меня  новый  безумный  смех,  от
которого я удерживался лишь силой воли. Мы договорились на следующий вечер. Я
должен был встретить ее у отеля и повести на прогулку среди  скал.  Поцеловав
ей руку, я ушел.
   Едва она повернулась ко мне спиной, я так расхохотался, что  был  вынужден
присесть на чей-то порог, чтобы прошел приступ. По дороге я встретил  Камилла
Гойманса с женой - они заметили меня и остановились поговорить.
   - Будьте внимательны, -  сказал  он  мне.  -  Вы  с  некоторых  пор  очень
нервозны. Слишком много работаете.
   На другой день я встретился с Гала и мы отправились  гулять  в  планетарно
меланхоличные скалы Креус. Я ждал, когда Гала заговорит на важную тему, а она
не знала, с чего начать. Мне нужно было протянуть  ей  руку  помощи  хотя  бы
намеком. Она приняла это с признательностью, хотя и дала мне понять,  что  не
нуждается в помощи. Вот приблизительно какой была наша беседа.
   - Кстати, о вашей картине "Мрачная игра"...
   Она на миг умолкла, давая мне время догадаться о дальнейшем. Я не ответил,
ожидая, что последует за первыми словами.
   - Это очень значительное произведение, - продолжала она, - вот почему  все
ваши друзья, Поль и я хотели бы понять, чем вызвано, что некоторым  элементам
вы, похоже, уделяете особое внимание. Если у них есть  соответствие  в  вашей
жизни, то в таком случае я в большом разладе с вами, потому что  мне  -  моей
жизни - это  кажется  ужасным.  Но  это  ваша  личная  жизнь,  и  мне  нельзя
вмешиваться в нее.  Однако  дело  вот  в  чем:  если  вы  пользуйтесь  своими
картинами, чтобы доказать пользу  какого-либо  порока,  который  вы  считаете
гениальным, это, как нам кажется, значительно  ослабляет  ваши  произведения,
сужает их, низводит их до уровня психопатического документа.
   Меня так и подмывало солгать в ответ.  Признайся  я  в  том,  что  являюсь
копрофагом, как подозревали мои друзьясюрреалисты, я стал бы в их глазах  еще
интересней и феноменальней. И все же серьезность Гала, выражение ее лица,  ее
абсолютная честность заставили меня сказать правду:
   - Клянусь, я не копрофаг. И так же, как вы, боюсь этого рода  безумия.  Но
думаю, что подобные грубые элементы можно использовать  как  терроризирующие,
они так же имеют право на  существование,  как  кровь  или  моя  кузнечиковая
фобия.
   Я ожидал, что Гала с облегчением услышит мой ответ,  но  ее  нежно-бледное
лицо по-прежнему выражало озабоченность, будто  что-то  еще  мучило  ее.  Мне
хотелось сказать ей: "А вы? Что мучает вас? О чем вы молчите?" Но и я промол-
чал. Мне мешала говорить ее кожа, такая близкая ко мне,  такая  естественная.
Кроме болезненной красоты лица, в ней  таилось  еще  немало  элегантности.  Я
смотрел на ее стройную талию, на победительную походку и говорил себе с неко-
торой долей эстетического юмора: "У Победы тоже может быть омраченное  плохим
настроением  лицо.  Не  надо  прикасаться  к  этому".  И  все  же  я  захотел
прикоснуться к ней, обнять ее, когда Гала взяла меня за  руку.  Тут  подкатил
смех и я стал хохотать, и чем сильнее, тем это было обиднее для нее в  данный
момент.  Но   Гала   была   слишком   горда,   чтобы   обижаться   на   смех.
Сверхчеловеческим  усилием  она   сжала   мою   руку,   а   не   бросила   ее
пренебрежительно, как  сделал  бы  любая  другая  женщина.  Ее  медиумическая
интуиция объяснила ей значение моего смеха, такого необъяснимого для  других.
Мой  смех  не  был  "веселым",  как  у  всех.  Он  не  был  скептическим  или
легкомысленным, но он был фанатизмом, катаклизмом,  пропастью  и  страхом.  И
самым ужасающим, самым катастрофическим хохотом я дал ей понять,  что  бросаю
его к ее ногам.
   - Малыш, - сказала она, - мы больше не расстанемся.
   Она  будет  моей  Градивой  ("Градива"  ("Gradiva")  -  роман   В.Иенсена,
переложенный Зигмундом Фрейдом в работе "Бред и сны в  "Градиве"  В.Иенсена".
Героине  этого  романа,  Градиве,  удается  излечить  психику  героя.  Только
взявшись за роман во фрейдовской интерпретации, я сразу же сказал: "Гала, моя
жена, в сущности является Градивой".) ("ведущей вперед"), моей Победой,  моей
женой. Но для этого надо, чтобы  она  излечила  меня.  И  она  излечила  меня
благодаря своей беспримерной, бездонной любви, глубина которой проявилась  на
практике и превзошла самые  амбициозные  методы  психоанализа.  Вначале  наши
отношения были отмечены болезненной необычностью  и  явными  психопатическими
сиптомами. Мой смех из эйфорического стал мучительным и раздраженным и я  был
близок к истерическому состоянию, которое начинало  тревожить  меня,  хотя  я
снисходительно относился к своим взрывам смеха. Я совершенно впал в  детство,
и это подтверждалось тем, что Гала казалась мне той же маленькой девочкой  из
моих ложных воспоминаний, которую я назвал Галючкой -  уменьшительным  именем
Гала. С новой силой нахлынули головокружения  и  видения.  На  экскурсиях  по
скалам бухты Креус я безжалостно требовал, чтобы Гала карабкалась со мной  по
всем самым опасным и самым высоким уступам. Эти восхождения содержали с  моей
стороны явные  криминальные  намерения  -  особенно  в  тот  день,  когда  мы
взобрались на самую вершину огромной глыбы розового гранита, макушка  которой
напоминала развернутые крылья орла над пропастью. Спускаясь с орла, я вздумал
столкнуть в пропасть огромные куски гранита. Они с грохотом катились до моря.
Я никогда не устал бы от такой игры. Но почувствовал искушение толкнуть  Гала
вместо одного из гранитных обломков и испугался.  Этот  страх  заставил  меня
уйти от  этого  места,  где  я  ощущал  постоянную  опасность  и  был  ужасно
возбужден. В моем сердце начинала просыпаться та же досада, какую вызывала  у
меня Дуллита. Гала ворвалась ко мне и нарушила мое одиночество. И  я  изводил
ее несправедливыми упреками, твердя, что она  мешает  мне  работать,  что  ее
присутствие обезличивает меня. Больше того, я убеждал себя, что она  причинит
мне зло и говорил ей, как будто внезапно охваченный страхом:
   - Не причиняйте мне зла. Я тем более не причиню вам зла.  Надо,  чтобы  мы
никогда ни причиняли друг другу зла.
   Затем я  предложил  ей  прогулку  туда,  откуда  открывается  удивительная
панорама Кадакеса. Наконец мы нашли такую точку зрения. Хочу  воспользоваться
ею, читатели, чтобы сверить с вами часы. Созерцайте пейзаж вместе со  мной  в
этой кульминации нашей прогулки и всей моей жизни. Восхождение было  нелегким
и утомило нас. Эта глава переходит в свою вторую половину, и  нам  необходимо
передохнуть, прежде чем спускаться более элегически, отдохнувшим шагом людей,
уже имеющих опыт пройденного пути. Пока наши  тела  отдыхают,  позвольте  мне
взволновать вас, рассказав историю,  которую  я  слыхал  от  своей  кормилицы
Лусии. Здесь вы не только узнаете Гала в Девушке, но и меня самого в  Короле.
Вот эта сказка, которую я назвал для вас- ВОСКОВАЯ КУКЛА СО СЛАДКИМ НОСОМ.

   Жил однажды король не без любовных странностей. Каждый день он  звал  трех
самых красивых девушек королевства поливать гвоздики в своем саду. Целыми ча-
сами сидел он в высокой  башне,  наблюдая  за  ними  и  выбирая  ту,  которая
проведет  ночь  на  королевском  ложе,  вокруг  которого  курились  редчайшие
благовония.  Наряженная  в  самое  красивое  платье  и  украшенная   дорогими
самоцветами, избранница короля должна была всю ночь спать  рядом  с  ним  или
притворяться спящей. Король не прикасался к ней и  только  любовался  ею  всю
ночь. На рассвете он отрубал ей голову одним взмахом меча.
   Сделав свой выбор, король перегибался через крепостную стену башни и обра-
щался к одной из трех девушек с неизменным вопросом:
   - Сколько гвоздик в моем саду?
   Та, на которую падал выбор, узнавала таким образом свою судьбу и в  то  же
время свой смертный приговор и должна была неизменно отвечать:
   - Сколько звезд на небе!
   После этого король скрывался, а девушка бежала домой - сообщить  родителям
о свадьбе-похоронах и надеть свое самое красивое платье.  Шли  годы.  Однажды
король выбрал себе в ночные невесты самую прекрасную и самую  мудрую  девушку
королевства. Она была настолько умна, что когда  король  задал  ей  вопрос  и
получил ожидаемый ответ, успела вернуться к себе и смастерила по  собственной
затее восковую куклу, к которой приклеила сахарный нос. Очутившись в спальне,
озаренной тысячей свечей, и  ожидая  прихода  царственного  мужа,  она  ловко
уложила на роскошное ложе восковую куклу с сахарным носом, а сама  спряталась
под кровать. Вошел король, разделся, лег на ложе рядом с куклой  и  всю  ночь
провел, любуясь ею, как ему было привычно. На заре он обнажил меч  и  отрубил
голову своей восковой невесте. От сильного  удара  сладкий  нос  отклеился  и
попал прямехонько в рот королю, который распробовал  его  сладкий  вкус  и  с
сожалением изрек: Сладкая была жива, Сладкая теперь мертва,  Если  б  я  тебя
познал, То тебя б казнить не стал!
   Услышав  такие  слова,  хитроумная  красавица  выбралась  из   укрытия   и
повинилась перед королем в своей уловке. Излечившись  от  своего  преступного
пристрастия, он женился на ней.  Конец  сказки  уверяет  нас,  что  они  жили
счастливо. ТОЛКОВАНИЕ СКАЗКИ
   Попробуем растолковать сказку в свете  нашего  собственного  психоанализа.
Начнем с исходного элемента системы: восковая кукла. Воск с  его  характерным
мертвенно-бледным цветом  (говорят  ведь  "мертвенно-бледный"  или  "восковая
бледность")- материал,  который  позволяет  имитировать  живые  фигуры  самым
страшным и мрачным образом. Он не отталкивает, мы даже находим  его  приятным
(сладким) по разным причинам, а не  только  из-за  его  неразрывной  связи  с
медом. Его проводимость равна нулю. "В тепле воск плавится, тогда как  другие
пластичные вещества, например, гончарная глина,  имеют  свойство  высыхать  и
твердеть. Это таяние идентично гниению  трупов,  с  той  лишь  разницей,  что
умирание воска приятно, а не отталкивающе. На головокружительной вершине моей
гипотезы надо вообразить кладбище, обкуриваемое ароматом  зажженных  восковых
свечей, который сменяется запахом смерти. Восковая свеча, истаивающая без по-
та, без затхлой вони жизни, смешиваясь с естественным запахом смерти, придает
ей скоротечную иллюзию увлекательного представления.  Итак,  на  мой  взгляд,
воск .своим идеализированным представлением о смерти способен довести желания
и  некрофильские  порывы  до  копрофагических   миражей,   присущих   "низким
желаниям".
   Но вернемся к нашей сказке. И мы  заметим:  некрофильские  чувства  короля
заставляли его  скрывать  и  прятать  свою  "неутоленную  любовь"  до  самого
финального взмаха мечом. В самом деле, надо было, чтобы жертва оставалась не-
подвижной  всю  ночь:  она  спала  -   или   притворялась   спящей,   словом,
прикидывалась мертвой.  Фантазия  короля  требовала  также,  чтобы  она  была
наряжена в свое лучшее платье, как покойница. Вокруг горели свечи, как  около
покойницы. Эта нервическая преамбула имела  своей  целью  лишь  патологически
имитировать  серию  идеализированных   погребальных   представлений.   Король
воображал свою жертву мертвой намного раньше кульминации,  когда  он  наконец
воплощал свое желание и реально убивал мечом невесту одной ночи.  И  это  был
миг наслаждения,  которое,  по  его  заблуждению,  подменяло  миг  оргазма  и
семяизвержения.
   Поучительный момент сказки: хитроумная красавица ведет себя как самый тон-
кий  знаток  современных  психологических  методов.  Она  осуществляет  почти
магическую замену, которая должна излечить ее мужа. Восковая кукла  предстает
перед  королем  как  самая  прекрасная   и   подлинная   покойница.   Иллюзия
совершенная, и, если можно так выразиться,  метафизическая.  Просто  отвались
нос  -  король,  может  быть,  испытал   бы   в   душе   угрызения   совести.
Бессознательный каннибал-копро-некрофил в душе,  он  стремился  лишь  познать
истинный вкус смерти, но  его  зацикленность  мешала  ему  сделать  это  иным
образом и естественным путем, без псевдосна, воска и погребальных  декораций.
Вкусный сахарный нос смог лишь удивить и глубоко разочаровать  его,  а  также
показаться необычным. Король хотел поглотить труп и вместо  ожидаемого  вкуса
нашел сахар. Этого было достаточно, чтобы он излечился. Он  больше  не  желал
есть трупы. Между прочим, сахар играет еще более тонкую роль в  моей  сказке.
Если король разочарован, то только наполовину: во-первых, речь идет о сахаре,
во-вторых, в этот миг король насладился и вновь смог мгновенно приобщиться  к
реальности. Вкус сахара послужил "мостом" для желания, переходом от смерти  к
жизни. И  сладострастное  семяизвержение  фиксируется  в  ту  секунду  жизни,
которая так неожиданно заменяет секунду смерти. Сладкая  была  жива,  Сладкая
была мертва, Если б я тебя познал, То тебя б казнить не стал!
   Король сожалеет, что  убил,  и  это  подтверждает  предвидение  хитроумной
красавицы. Вот еще раз воплощенный миф, лейтмотив моей жизни и моей эстетики:
смерть и возрождение! Восковая кукла с сахарным носом тоже оттуда.  Это  одно
из  тех  "существ-предметов",  порожденных  бредом,   выдуманных   увлечением
женщины, как сказочная героиня, как Градива и  Гала,  с  помощью  которых  из
нравственного потемок прорастает поб