Силезии. Точного адреса я не знаю, хотя раз была там.
   Яжембский глотнул еще коньяку, и это положительно  сказалось  на  его
способностях соображать. Кажется, он наконец усек, с какой из двух Иоанн
Хмелевских имеет честь общаться, хотя сомнения еще остались. Ведь вот  и
подпоручик Вербель сомневался, что их две  штуки.  Правда,  улетевшая  в
Данию Хмелевская предъявила в  аэропорту  паспорт  под  другим  номером.
Отпечатки пальцев в квартире покойника оставлены только одной из них, но
вот вопрос - которой?
   Подпоручик хищно  уставился  на  пальцы  присутствующей,  да  вовремя
вспомнил, что у него нет при себе материала для сравнения.  Нет,  что-то
тут не то...
   - Вы должны мне помочь, - твердо обратился он к  той  из  Хмелевских,
что находилась в его распоряжении. -  Ведь  сами  обещали.  Подумайте  и
скажите,  где,  по  вашему  мнению,  может  находиться   вторая   Иоанна
Хмелевская? Я должен знать, что именно собирался  мне  сообщить  Миколай
Торовский. Вы просто обязаны мне помочь! Подумайте  о  нашей  несчастной
родине!
   - Был в свое время некий Доминик, - вдруг ни с того ни с сего заявила
Алиция Хансен. - Фамилии  не  помню,  только  имя.  Совсем  сопляк.  Лет
тридцать назад это было, сейчас  ему  около  пятидесяти.  И  тогда  этот
сопляк Доминик уговаривал меня нарисовать ему банкнот...
   Все присутствующие с интересом повернулись к хозяйке дома.
   - Какой банкнот? - спросил Кайтусь.
   - И что? - спросила Хмелевская. Один поручик Яжембский ни  о  чем  не
спросил, но лишь потому,  что  от  волнения  опять  лишился  способности
говорить. Дело в том, что имя Доминик не было для него незнакомым.
   - Банкноту в сто долларов, - ответила  Кайтусю  Алиция  Хансен.  -  В
увеличенном  виде.  Я  тогда  занималась  графикой,   у   меня   неплохо
получалось. И ничего, - ответила она на вопрос  Хмелевской.  -  Взяла  и
нарисовала, просто из любопытства. Хотелось знать, получится или нет. Но
ему я не сказала, что нарисовала, потом  рисунок  где-то  затерялся.  Не
скажу, что вышло прекрасно, под лупой можно было заметить расхождения  с
оригиналом, да и докончить не хватило терпения, четвертая  часть  купюры
так и осталась недописанной. Просто я подумала - чем сейчас этот Доминик
занимается? Очень он, по-моему, подходит к вашему делу.
   - А чем он занимался тогда?
   - Ничем не занимался, учился. Где? Точно не помню, вроде бы экономику
изучал. Если не ошибаюсь, его партийный папочка занимал  тогда  какую-то
важную должность.
   - Интересно, - сдавленным голосом произнес подпоручик. - И больше  вы
ничего не можете о нем припомнить?
   - Блондин, теперь, наверное, лысый. Метр семьдесят. Тогда был  тощий.
Ага, вспомнила! У них был дом в Виланове. И он  говорил,  что  этот  дом
достанется ему, дед  и  бабушка  ему  отписали.  Он  еще  собирался  его
перестроить.  Как-то  раз  затащил  меня  туда,  он  многих   с   нашего
архитектурного затаскивал к себе, все надеялся, может,  задарма  сделают
ему проект переделанного дома. Он  еще  важно  так  называл-"генеральный
ремонт". Скупердяй был страшный, это я запомнила. А  дом  его  отличался
одной такой характерной деталью, да вот я вам сейчас изображу...
   И Алиция Хансен опытной рукой архитектора набросала на бумаге рисунок
одноэтажного  домика,  на  крыше  которого  возвышалась  очень  странная
архитектурная деталь - не то голубятня, не то башенка.
   - Сделано это было из кирпича, - рассказывала Алиция, в то время  как
ее карандаш бодро летал по рисунку.  -  Такое  впечатление,  что  кто-то
построил  себе  башенку,  а  потом  прицепил  к  ней  халупу.   Кажется,
прадедушка Доминика выкинул такую штуку, хотя Доминик и отрицал,  что  у
него вообще мог быть прадедушка, тогда к предкам относились негативно...
   - Так ведь это  был  предок  из  крестьян,  раз  халупу  соорудил,  -
заметила Хмелевская.
   - Поэтому он и позволял себе иногда ссылаться на этого  предка.  Ведь
башня с крестьянским происхождением не очень-то состыковывалась, вот  он
то признавался в наличии прадедушки, то  горячо  отрицал  сам  факт  его
существования. А  сам  Доминик,  похоже,  очень  к  башенке  привязался,
просил,  чтобы  в  проекте  "генерального   ремонта"   она   обязательно
фигурировала. Смешная такая, всего одна комнатка  в  ней  помещалась,  а
обогревалась она трубой от печки  с  первого  этажа.  Башенку  я  хорошо
запомнила, а вот Доминика не опознаю. А зачем я вам это рисую?
   - Тебе лучше знать. Наверно, в качестве комментария к Доминику.
   - Очень  ценный  комментарий,  -  похвалил  хозяйку  дома  подпоручик
Яжембский, обретя наконец голос. - А фамилии не помните?
   - Нет, только имя. А что?
   - Вот вы вспомнили о высокопоставленном папочке, не исключено, что  в
аферу замешано какое-то важное лицо, шишка из бывших или настоящих.  Для
нас также очень  важно  знать,  с  чего  все  начиналось,  поэтому  ваша
информация о Доминике чрезвычайно, чрезвычайно интересна.
   Окрыленная похвалой Алиция вспомнила еще кое-что.
   - А дом находился вот тут, как подъезжаешь к Виланову...
   И она набросала карандашом общий план Виланова, обозначив, как пройти
к дому. Подпоручик подумал, что за тридцать лет там  многое  изменилось,
Виланов давно стал районом Варшавы, но не захотел разочаровывать хозяйку
дома, которая осталась патриоткой Польши, несмотря на  свое  многолетнее
проживание в Дании. Взяв оба карандашных наброска, он тщательное  сложил
их в блокнот и спрятал  во  внутренний  карман  пиджака,  предварительно
поинтересовавшись у Алиции, не возражает ли она, если он приобщит  их  к
делу о фальшивомонетчиках.
   - Не возражаю,  -  ответила  Алиция  Хансен.  -  Не  любила  я  этого
Доминика.
   Похлопав  себя  по  карману  и  уверившись,  что  ценные  наброски  в
безопасности,  подпоручик  Яжембский   встал,   намереваясь   немедленно
возвращаться в Варшаву и действовать,  пользуясь  новыми  данными.  Нет,
никто не скажет, что его служебная командировка оказалась бесполезной!
   - А что касается помощи для нашей несчастной родины, - произнес вдруг
Кайтек, - то, может быть, стоит сказать...  Скажу,  вы  как  думаете?  -
спросил он женщин.
   Те лишь молча посмотрели на  него.  Подпоручик  почувствовал,  как  в
воздухе повисло  напряжение.  Боясь  неловким  словом  нарушить  хлипкое
равновесие, подпоручик молчал. Не  получив  разрешения,  Кайтек  решился
говорить на свой страх и риск.
   - Поскольку вы ведете расследование, стоит, наверное, сказать вам  об
одной странной вещи, которая тут произошла, - вдруг это для вас окажется
важным. Видите ли, я сюда привез свои картины  на  выставку  живописи  и
графики. По окончании выставкк  ее  экспонаты  распродавались  желающим.
Устроили аукцион и стали продавать. И представляете,  все  мои  вещи  до
одной были раскуплены! Никто такого не ожидал, а уж я меньше всех.  Нет,
не хочу  сказать,  что  мои  произведения  -  совершенная  дрянь,  но  и
шедеврами их не назовешь,  а  тут  вдруг  участники  торгов  как  с  ума
посходили, Скупил, кажется, их все один, но торговались  трое,  отчаянно
торговались, с пеной у рта! Вы бы видели, как старались переплюнуть один
другого! Я, честно признаюсь, просто обалдел. Мы  как  раз  перед  вашим
приходом обмывали эту неожиданную удачу.
   От такой информации подпоручик тоже малость обалдел, не зная,  что  о
ней и подумать. И какая связь с его делом? Напряжение в комнате вроде бы
слегка понизилось, но подпоручик чувствовал, что  ему  сказали  не  все,
явно скрывая от него еще какую-то существенную деталь,  иначе  никак  не
связать сюрпризы датского аукциона с польским делом о фальшивомонетчиках
и второй Хмелевской...
   - Может, просто ваши картины оказались хорошими сами по себе и ничего
странного  в  этом  нет?  -  неуверенно  предположил  подпоручик  и   по
сгустившемуся напряжению понял - промазал. Не надо было, дураку этакому,
вообще выскакивать со  своими  предположениями.  Сидел  бы,  помалкивал,
авось хозяева сами бы и проговорились.
   - Возможно, вы и правы, - светским тоном сухо ответила хозяйка  дома.
- Их отличала выразительная цветовая гамма. А  ты,  Кайтусь,  не  морочь
пану  полицейскому  голову  ненужными  глупостями,  не  напрашивайся  на
комплименты.
   - Да нет, я ведь и сам удивляюсь, - упорствовал Кайтусь.
   - Да ладно уж, расскажем, - решилась Иоанна Хмелевская. - Видите  ли,
пан поручик, чемоданы с картинами у  Кайтуся  пытались  похитить  еще  в
аэропорту, когда Иоанна сошла с ними по трапу с самолета. Чуть из рук  у
Кайтуся  не  вырвали.  Представляете?  А  потом  на   торгах   буквально
расхватали  его  гравюры.  Ну,   допустим,   они   действительно   могли
понравиться, хотя у нас в Польше никогда не пользовались успехом,  между
нами говоря. Могли  понравиться,  но  чтобы  их  из  рук  друг  у  друга
вырывать... Ну что скажете как специалист?
   Специалист почувствовал себя неуютно под взглядами трех пар  глаз,  в
ожидании устремленных на  него,  мысли  же  хотелось  выразить  словами,
которые  не  полагалось  произносить  в  присутствии   дам.   Специалист
попытался использовать весь свой небольшой опыт работы  в  экономическом
отделе Варшавской полиции.
   - А что было в чемоданах? Только картинки, то есть гравюры?
   - Была еще моя ночная рубашка и бигуди, - ответила пани Хмелевская, -
Я лично их уложила вместе с гравюрами Кайтека. Поскольку же впоследствии
никто   не   пытался   похитить   вышеупомянутые   предметы,    остается
предположить, что гравюры  Кайтека  уже  в  аэропорту  представляли  для
какого-то  лакомый  кусочек.  А  в   Польше   никто   никогда   ими   не
интересовался, даже таможенники  в  аэропорту.  Допустим,  тут  какая-то
ошибка, но тогда какая?
   Подпоручик Яжембский опять глотнул коньяку, запил  кофе  и  попытался
мыслить логично. В конце концов, эти люди рассказали ему  все  и  вправе
теперь ожидать разъяснений от специалиста.
   - Не знаю, - твердым голосом сказал он. - Могла произойти  и  ошибка.
Если, например,  они  были  уверены,  что  на  обратной  стороне  гравюр
налепили, допустим, фальшивые банкноты по пять тысяч  долларов  штука...
Нет. такие купюры не стоит подделывать, трудно сбыть, каждую из них чуть
ли не под микроскопом рассматривают... Ну, допустим, сотни, сколько  там
этих сотен могло поместиться...
   - Ой, много! - вырвалось у Кайтека.
   - Допустим, и много, но ведь их там не было?
   - Не было.
   - Выходит, ошибка. Разрешите еще раз обратить ваше внимание на  факт,
что я занимаюсь одним конкретным делом, я обязан распутать  его,  а  для
этого мне просто необходима та, вторая Хмелевская. Сами видите, без  нее
не разобраться. Вы и в самом деле не знаете, где ее можно разыскать?
   Хозяйка дома с грустью призналась:
   - Если честно, то мы третий день ломаем над  этим  головы.  Обзвонили
всех знакомых, нигде ее нет. Проверили, может, она вернулась в Польшу на
пароме, нет, не вернулась.
   - А гостиницы?
   - Надо совсем спятить, чтобы останавливаться в гостинице,  если  есть
возможность у меня...
   Поручик такими умоляющими глазами посмотрел на хозяйку дома, что она,
пожав плечами, села у телефона и принялась обзванивать гостиницы.
   Была уже глубокая ночь, когда дежурный гостиницы САСа сообщил  -  да,
такая проживала у них двое суток. Сегодня утром выписалась.
   Алиция Хансен и Иоанна Хмелевская были буквально  ошарашены.  Правда,
гостиница САСа не из самых дорогих, но все равно цены способны отпугнуть
любого, прибывшего из Польши. Понятно, что Иоанна выписалась,  деньги  у
нее кончились, но зачем она вообще сунулась в гостиницу и где  находится
в настоящее время?
   - Может, отправилась на поезде,  -  не  очень  уверенно  предположила
Иоанна Хмелевская. - Тогда я,  пожалуй,  тоже  вернусь.  И  если  смогу,
постараюсь помочь ей спрятаться  от  вас.  Но  предварительно  обо  всем
расспрошу. Не верю я, что это  она  прикончила  Миколая!  Это  уже  ваша
задача - найти настоящего убийцу. Нет, сначала я сама должна разобраться
во всем этом, непонятное что-то происходит.
   Поручик Яжембский был всецело с  этим  согласен.  Глядя  в  окно,  он
соображал, что же теперь ему делать.
   Алиция Хансен поднялась с дивана.
   - Ну, ладно, - сказала она со вздохом. - Кайтусь,  помоги  мне.  Надо
достать и разложить последнее свободное спальное место...
   - А ну-ка взгляни, - сказал  капитану  Фрельковичу  его  приятель  из
Дорожной  Службы,  бросив  на  стол  капитану  три  фотографии.  -   Как
по-твоему, что сталось с пассажирами этой коробки?
   Хотя  капитан  Фрелькович  был  занят  собственными  делами,  но   на
фотографии коллеги взглянул. На  них  были  запечатлены  жалкие  останки
того, что некогда звалось автомашиной.  По  всей  видимости,  фотографии
были сделаны непосредственно после автопроисшествия, ибо на них виднелся
кусок шоссе с другими машинами, в том числе и машиной "скорой помощи".
   - Ну? - нетерпеливо спросил приятель. - Отвечай быстрее, я тороплюсь.
   - А что, разве они живы? - спросил капитан.
   - Живы! Не поверишь, всего-то делов -  сломанный  мизинец  и  резаная
рана головы длиной в три  сэмэ.  Это  у  водителя,  пассажир  же  вообще
отделался легким испугом - всего два синяка да локоть ушиблен.  Можно  в
такое поверить?
   Действительно,  такая  информация  в  свете  фотографии   производила
впечатление,  и  капитан   Фрелькович   с   невольным   уважением   стал
разглядывать снимок.
   - Мне хотелось спросить - когда похороны? - признался он  коллеге.  -
Каким же чудом они уцелели?
   - Потому что правила нарушили. Не пристегнулись  ремнями,  -  пояснил
гаишник. - Лоб в  лоб  столкнулись  с  грузовиком,  вот  здесь,  видишь,
кусочек грузовика? И от  удара  сразу  вылетели  из  машины  по  обе  ее
стороны. По шоссе шли машины, действительно чудом  ни  одна  на  них  не
наехала. Я, можно сказать,  сам  присутствовал  при  столкновении,  наша
машина шла за грузовиком, а навстречу от  Константина  ехал  Новак,  они
ездили брать бандита, вот и занялись пострадавшими.
   - А бандит сбежал тем временем?
   - Нет, они его так и не взяли. Вон те две успели  притормозить,  вот,
видишь...
   Капитан  Фрелькович  вдруг  нагнулся  над  фотографиями  и   принялся
рассматривать их с  удвоенным  вниманием.  Рядом  с  разбитой  вдребезги
машиной на обочине шоссе застыл "фиат  126",  наверняка  его  занесло  в
сторону при резком торможении. За рулем "фиата" сидел водитель.  Заметив
интерес капитана к "фиату", приятель пояснил:
   - Вот этого он хотел обойти, кретин, на двойной обгон  пошел,  "фиат"
как раз брал двух велосипедистов. На фото их нет, они сзади остались. Ну
и врезался. Между нами, грузовик тоже шел на превышенной  скорости,  все
там понарушали, один "фиат" в порядке, не  больше  семидесяти,  так  что
смог притормозить и не раздавил кретина, когда тот вылетел из машины.
   Слушая вполуха объяснения приятеля, капитан Фрелькович достал лупу  и
рассмотрел номер "фиата 126". Не зря он ему показался  подозрительным  с
его водителем!
   -  Что,  понравилось?  -  не  так  понял  капитана  приятель.  -  Ну,
насмотрелся? Давай фото, мне бежать надо.
   - Не дам! - крикнул неожиданно капитан и вырвал обратно фотографию из
рук приятеля. - Я разыскиваю вот этот "фиат"! Когда это все случилось?
   - Вчера, около полудня.
   - Какие у тебя есть  данные  о  "фиате"?  Фамилия  водителя?  Слушай,
фотографию можешь взять, дай мне лучше пленку, пусть увеличат, А он ехал
один?
   - Кто?
   - Ну этот бородатый в "фиате".
   - Нет, с пассажиром. Оба у нас записаны, ведь свидетели.
   - Мне нужны немедленно все данные! Вы что, вообще ничего не  читаете?
Я еще вчера разослал объяснения о розыске. Надо же, такая случайность.
   -  Чего  раскричался?  -  огрызнулся  обиженный  приятель.  -   Можно
подумать, со вчерашнего дня год прошел! Ладно, сейчас я тебе пришлю  все
данные.
   В протоколе автопроисшествия  фигурировал  полный  номер  "фиата"  со
вмятиной на крыле и бородатым водителем. Правда, номер оказался не  тот,
который запомнил вождь индейцев, в нем не было  ни  одной  тройки,  зато
целых две восьмерки. Ну и черная борода водителя...  Капитан  немедленно
распорядился установить негласное наблюдение за  бородатым.  Хорошо  бы,
если оказался свободным сержант Сдунчик...
   Не прошло и десяти минут, как явился подпоручик Вербель с отпечатками
автомобильных покрышек с улицы Рацлавицкой напротив садовых  участков  и
пылью, старательно собранной с двери соседки Миколая Торовского. На  нее
могли облокотиться, до нее могли дотронуться,  а  микроследы  -  великая
вещь. Окрыленный надеждой, капитан вручил подчиненному  и  фотографии  с
места происшествия.
   - Яжембского вернем, нечего  ему  сидеть  в  Дании,  тут  открываются
большие возможности! Вот если бы Сдунчик взялся... За этими парнями надо
немного понаблюдать, до этого я их не  буду  трогать.  А  фотографии  их
потребуются, надо будет незаметно щелкнуть.
   - Но ведь восьмерки вместо троек... - начал было подпоручик.
   - Бери фотографии и покажи их детям, пусть опознают вмятину. В архиве
раздобудь еще парочку битых  автомашин.  Восьмерки,  подумаешь,  большое
дело! Трудно из тройки сделать восьмерку или наоборот, немного  заклеить
восьмерки  пластырем,  вот  тебе  и  тройки!  Восьмерки  настоящие,  уже
проверяли. Отнеси в лабораторию свой мусор и бегом в школу!
   Подпоручику Вербелю не требовалось разжевывать приказов, свое дело он
знал хорошо. Раздобыв в архиве  несколько  снимков  разбитых  машин,  он
помчался  в  школу,  и  на  большой  перемене  трое  детей,   каждый   в
отдельности, без колебания указали на "фиат" со  вмятиной.  Два  молодых
человека и одна молодая дама с презрением отодвинули в сторону  архивные
снимки и ткнули пальцами в свежий. Ну, бледнолиция жертва и снимающий  с
нее скальп вождь индейцев - еще понятно.  Но  каким  образом  сидящий  в
густой малине индейский воин, не шелохнувшись, сумел разглядеть стоявшую
по другую сторону улицы машину? Если учесть,  что  к  улице  воин  сидел
спиной... И тем не менее машину  на  предъявленных  снимках  он  опознал
безошибочно, а воина подпоручик специально, на  всякий  случай,  спросил
первым. Вспомнив свои молодые годы, подпоручик пресек зародившиеся  было
в глубине души сомнения...
   На работу подпоручик Яжембский заявился прямо из  аэропорта,  поздним
вечером.
   - Одна из Хмелевских точно замешана в  чем-то,  -  заявил  он.  -  Не
уверен, что в моей афере с фальшивомонетчиками или в вашей, с убийством,
но в чем-то замешана. Если не ошибаюсь, я имел возможность пообщаться со
свекровью.
   - Да ведь ты собирался пообщаться с невесткой! - удивился  подпоручик
Вербель.
   - Собирался, а попал на свекровь. Хотя не очень  в  этом  уверен,  на
Библии не поклянусь. Паспорт ее я, правда, видел, но обе  Хмелевские  уж
очень похожи друг на друга с лица. Там у  них  в  Копенгагене  случилась
очень странная вещь  на  аукционе,  где  распродавались  после  выставки
картины и гравюры, я так и не понял, имеет ли это к  нам  отношение.  Но
вот Доминик точно имеет ко мне отношение...
   Капитан  фрелькович  и  подпоручик  Вербель,  слушавшие  с  интересом
сияющего от удачно выполненной миссии  посланца,  теперь  с  подозрением
взглянули на коллегу. Нет,  вроде  не  пьян.  Яжембский  не  обиделся  и
постарался по возможности понятнее  рассказать  о  воспоминаниях  Алиции
Хансен.
   - Я не очень внимательно ознакомился с  материалами  твоего  дела,  -
сказал капитан, - но Доминика запомнил. Редкое имя. Неужели тот?
   - Тот! - радостно подтвердил Яжембский. - И это не имя, а фамилия.  С
самого начала я его подозревал, а теперь конец сомнениям! И  все  равно,
моей  уверенности  мало,  к  такой   священной   корове   без   железных
доказательств не подберешься.
   - Но вот ни о каком доме с башенкой у тебя вроде ничего не было...
   - Вот именно! Появилось первый раз! Я  немедленно  отправляюсь  туда,
может, и удастся кое-что раскопать.