авать ты не умеешь.
   - Ничего, дождусь ледового пути, - разозлилась я. - Ты  снова  против
меня!
   - А что прикажешь делать, когда ты ведешь себя так глупо,  что  впору
сквозь землю провалиться! Не восхищаться же! Хотя насчет шкафа  и  дерби
надо отдать тебе должное. Если бы не  Роберт,  даже  я  бы  поверил,  но
Роберт не врет, это ясно. Во всем, что касается  автомобилей,  память  у
него железная. Зато с эскизом ты оплошала, могла бы и побольше  смекалки
проявить.
   - Не понимаю. Что ты имеешь в виду?
   - Хотел бы я знать, кого ты  стараешься  выгородить.  До  сих  пор  я
надеялся, что тебе там в Дании  никто  голову  не  вскружил,  но  теперь
сомневаюсь.
   - Опомнись! При чем тут это?
   Дьявол смерил меня мрачным взглядом. Пришлось оторваться от посуды  и
ответить ему таким же.
   - Больно тебе  не  терпится  попасть  в  Копенгаген,  -  буркнул  он,
сдаваясь. - А как насчет надписи на стене? Что это за прачечная,  не  та
ли, что на площади Святой Анны?
   В такие моменты герои  довоенных  фильмов  роняли,  помнится,  всякую
бьющуюся посуду. Я ничего такого не уронила и не разбила, хотя имела  на
то полное право. Просто застыла как  вкопанная,  лихорадочно  соображая,
стоит  ли  что-нибудь  соврать,  и  если  да,  то  что,  или  лучше   не
напрягаться, все равно подловит. Нет, и пытаться нечего, напрасный труд.
   - А почему майор меня о ней не спрашивал?
   - Не догадывается, а я ему еще не говорил. Я снова взялась за посуду.
   - Помалкивай и дальше, мой милый, -  холодно  проворковала  я.  -  Не
знаю,  какими  бредовыми  догадками  забита  твоя  голова,  но  со  всей
ответственностью заявляю, что лучше тебе позабыть про них. Поверь мне на
слово.
   Дьявол потащился за мной на кухню.
   - Это почему же?
   - Потому что они беспочвенны, - совсем уж ледяным тоном отрезала я.
   - Тогда, значит, Збышек?..
   Потеряв всякое терпение, я набросилась на него:
   - Ну при чем тут Збышек, почему  Збышек?  Что  вы  пристали  к  этому
Збышеку? Помешались на нем? Свет клином на нем сошелся?!
   Дьявол снова вцепился в меня, как легавая в дичь:
   - А все потому, что ты  темнишь,  кого-то  стараешься  выгородить.  И
поскольку самой сомнительной фигурой оказался Збышек...
   - С чего это тебе втемяшилось, будто я кого-то выгораживаю?
   - Нам известно, что в тот вечер ты пробыла  у  Алиции  всего  ничего.
Этот дурацкий эскиз - только предлог. Просто к ней нагрянул гость и тебе
пришлось уйти. Гостем был Збышек, его-то ты и покрываешь.
   Я молчала, с тоской думая о том, что мое вранье плюс их ложные выводы
приведут к такой дикой путанице, в  которой  сам  черт  ногу  сломит.  С
другой стороны.., если  они  столь  недогадливы,  значит,  необязательно
микрофон этот... Или Дьявол потерял рассудок на почве ревности? Да  нет,
он-то не потеряет, кишка тонка. Плохо мое дело...
   - Интересно, что вы еще  насочиняли?  На  кой  шут  мне,  к  примеру,
маляр?
   - Вот именно, непонятно. Зачем тебе маляр? Зачем она звонила,  я  уже
знаю, - велела прийти и посмотреть надпись  на  стенке.  С  Копенгагеном
тоже ясно, а вот маляр... Иоанна, заклинаю, зачем тебе маляр?
   Я предоставила ему возможность самому разгадывать эту загадку. У меня
своих забот хватало, а тут еще одна свалилась на мою голову. Как  теперь
попасть в Копенгаген?
   В довершение всего поздним вечером позвонил Збышек, в состоянии почти
невменяемом.
   - Я чувствую себя  затравленным  зверем!  -  простонал  он  умирающим
голосом.
   Если уж говорить объективно, Збышек явно преувеличивал -  майор  пока
не сделал ему ничего плохого, зато субъективно он чувствовал себя именно
так. Но чем я могла помочь?
   Всю ночь я промаялась без сна, пытаясь  найти  выход.  Может,  кто-то
другой съездит? Нет, никто больше  не  справится,  да  и  не  доверяю  я
никому. Может, там сейчас кто-то  из  наших?  Михал!  Тот  самый  Михал,
который в некотором смысле доводится мне сообщником...  Он  бы  запросто
все обстряпал, но  как  его  поставить  в  известность?  В  письме?  Мою
переписку с Копенгагеном наверняка станут проверять. По телефону и  того
ненадежней! Шифром можно сообщить разве что о ставке на бегах, но  никак
не о конверте в кофре. Как быть?..
   Если долго думать, то  что-нибудь  и  надумаешь.  Правда,  гениальные
мысли в таком паническом, как у меня, состоянии  осенить  не  могут,  но
более-менее сносный выход сыскался.  Перебрав  в  уме  все  возможные  и
невозможные    способы    нелегального    перехода    через     границу,
удостоверившись, что среди  моих  знакомых  нет  ни  одного  кондуктора,
летчика или стюардессы, курсирующих между Варшавой и  Копенгагеном,  что
все мои знакомые надолго засели либо тут, либо там  и  путешествовать  в
ближайшее время не собираются, я  поняла:  остается  только  одно.  Надо
позаимствовать способ у контрабандистов. Послать Михалу письмо, в чем-то
его спрятав!
   К утру я уже знала, в чем. Ну  конечно  же,  в  колбасе.  Что-что,  а
колбасу Михал наверняка съест или хотя бы попытается съесть.  Выбор  мой
пал на вареную - в сухую вряд ли что-либо впихнешь.  К  счастью,  трезво
рассуждать я еще оказалась способна.
   Текст,  написанный  на  технической  кальке  несмываемой  тушью,  был
простым и ясным:
   "В  связи  с  убийством  Алиции   проберись   в   прачечную.   Открой
прадедовский кофр! Возьми оттуда конверт - как выглядит, не знаю. Во что
бы то ни стало перешли его мне, но так, чтобы в него  ни  одна  душа  не
заглянула! Не пиши на нем ни моей фамилии, ни  адреса!  Не  признавайся,
что знаешь меня!!! Возможно, это имеет  отношение  к  тому  воскресенью,
которое было Величайшим Днем в нашей жизни!"
   Подпись я не поставила. Догадается, да я ему вдобавок позвоню - сразу
же, как отправлю колбасу, - мало  ли  что,  вдруг  она  испортится,  еще
вздумает выбросить.
   Не откладывая в долгий ящик, я съездила в город  и  купила  три  кило
вареной колбасы. Никогда не думала, что фаршировать ее  корреспонденцией
окажется таким трудным делом. Сколько всего писалось о нашей колбасе - и
невесть из чего сделана, и водянистая, и рыхлая. Поклеп все это! Ядреная
как не знаю что, вдобавок еще и  с  тонкой  кожицей.  После  долгих,  но
бесплодных  усилий  пришлось  уменьшить  формат   письма   -   обернутое
полиэтиленом, оно было чуть ли не толще самой колбасы. Да еще  никак  не
удавалось скрыть следы манипуляций. Я попыталась развязать  один  конец,
запихнуть пакет, потом снова завязать, но он почему-то  никак  не  хотел
завязываться. Пришлось вернуться к идее поперечного  вскрытия,  операция
завершилась успешно, но для отправки остался кусок не больше килограмма,
хотя и вполне  приличного  вида.  Зато  уж  остатки  представляли  собой
душераздирающее зрелище.
   Как раз во время  моего  единоборства  с  колбасой  позвонила  сестра
Алиции, ужасно расстроенная, со странной просьбой.
   - Пани Иоанна, у вас  есть  кое-какие  знакомства.  Не  могли  бы  вы
разузнать, когда нам выдадут тело?
   - Какое тело? - машинально переспросила я, поглощенная нелегким своим
трудом.
   - Алиции! Надо ведь подготовиться к погребению. Они нам  не  говорят,
когда можно будет ее похоронить.
   Я  очень  удивилась,  обещала  разузнать  и  сразу  же  позабыла  про
обещание. До похорон ли, когда колбаса занимала все мои мысли.
   Справившись в поте лица с каторжным этим делом,  я  вдруг  вспомнила,
что каждый мой шаг под  зорким  присмотром.  Покупка  колбасы  наверняка
взята на заметку, тем более что я ради нее исколесила полгорода и  нашла
только в "Деликатесах" на Вильчей. Ни в коем  случае  нельзя  мне  самой
отправлять посылку, пусть это сделает кто-то  другой,  за  кем  вряд  ли
следят, человек сообразительный и  надежный.  Ближайшая  подруга  теперь
отпадает...
   Взяв  с  собой  оскверненную  колбасу,  я  направила  свои  стопы   в
присутствие,  где  раньше  работала.  У   меня   имелся   веский   повод
наведываться туда - я как раз вела переговоры  о  возвращении  в  родную
контору. Не вдаваясь в объяснения, я прямо из секретариата -  директора,
к счастью, на месте не было - позвонила  лучшему  своему  другу  Ежи,  с
которым редко встречалась, но которому полностью доверяла. Ежи,  тоже  к
счастью, на месте был. Не объясняя ничего и ему, я  договорилась  с  ним
срочно встретиться здесь же, в  помещении  профкома.  Профком  в  полном
составе отбыл в отпуск, а ключ я могла добыть без труда.
   Безотказный Ежи не заставил себя ждать. Я ему уже давно не  досаждала
просьбами, так что он  с  готовностью  настроился  на  какое-нибудь  мое
очередное милое чудачество.
   - Ежи, у меня есть трефная колбаса,  -  сообщила  я  ему  с  места  в
карьер.
   Ежи озадаченно наморщил лоб.
   - Трихинная?.. Может, тебе лучше не есть ее?
   - И не буду, я хочу отослать ее почтой. Сама не могу, о  причинах  не
спрашивай.  Тут  такое  творится!  Когда  закончится,  расскажу,   если,
конечно, останусь жива. А пока, прошу тебя, сходи на Центральную почту и
отошли ее по этому адресу. Отправителем впиши  кого  угодно,  только  не
себя. Лучше какого-нибудь своего врага. Может статься, спасешь мне  этим
жизнь.
   - Ради твоей жизни готов  на  все,  -  откликнулся  Ежи  с  умеренным
энтузиазмом и вдруг оживился:
   - Погоди, есть у меня один враг! А он точно влипнет?
   - Упаси Боже! Мне только надо, чтобы колбаса дошла по  адресу.  Скажу
тебе правду - она нафарширована письмом, но не  беспокойся,  вид  у  нее
вполне приличный.
   Ежи потребовал показать. Осмотрел со всех сторон, с сомнением покачал
головой и после непродолжительных  размышлений  согласился.  Мы  бережно
упаковали ее, и он тут же двинулся  на  почту,  напутствуемый  сердечным
моим благословением.
   Сбыв с рук колбасу и сделав таким образом все, что было в моих силах,
я слегка воспрянула духом. Если  майор  хочет  держать  меня  под  своим
недреманным оком, пожалуйста, я к его услугам. Ведь мне позарез нужна не
сама поездка, а  конверт  Алиции,  и  неважно,  как  я  его  заполучу  -
собственноручно или через Михала.
   Теперь   можно   позволить   себе   поразмыслить    над    кое-какими
обстоятельствами, непонятными и  не  дававшими  мне  покоя.  В  чем  тут
загвоздка?  Почему  длинный  язык  моего  ребенка  так   круто   изменил
ситуацию?
   Скорей всего, они решили, что за Алицией следил  какой-то  уголовник.
Это им дало пищу для размышлений над чем-то, в чем они  прежде  не  были
уверены.  Вдобавок  они  окончательно  заподозрили   меня   в   сокрытии
информации, и я им уже активно не понравилась.
   Ишь какие, они мне, может,  тоже  не  нравятся  -  либо  не  понимают
серьезности ситуации и подставляют меня по недомыслию, либо, что гораздо
хуже, понимают, но для пользы дела превратили меня в козла отпущения.  А
я не хочу быть козлом отпущения. Вот только почему майор уходил с  таким
довольным видом, ведь  мне  всегда  казалось,  что  он  неплохо  ко  мне
относится  и  мое  арестантское  будущее  не  должно  бы  его  радовать?
Арестантское - это еще мягко сказано... Дьявола я никогда не понимала  и
не понимаю, возможно,  этим  неординарным  способом  он  хочет  от  меня
избавиться. Чужая душа потемки...
   Как бы то ни было, а легко я не дамся,  хотя  и  на  рожон  лезть  не
стану. Про дела Алиции ничего не знала,  не  слышала.  Дьявол,  конечно,
прав: своим поведением я ставлю рекорд глупости. Ну что ж, зато с дурака
взятки гладки. Остается одно - продолжать в том же духе!
   Минуточку, но, если они знают или хотя бы догадываются,  в  чем  была
замешана Алиция, почему тогда взъелись на Збышека?
 
*** 
 
   Во время нашей поездки в город Дьявол  ни  словом  не  обмолвился  на
злобу дня, зато уж по возвращении домой вцепился в меня мертвой хваткой.
   - Куда ты подевала эту колбасу? - рубанул он сплеча.
   Я была, правда, готова ко всему, но чтобы пронюхать так сразу?.. Ведь
официально он это дело не ведет, в лучшем случае  его  просто  ставят  в
известность, учитывая наши с ним отношения. С  мрачным  злорадством,  не
тратя слов, я  продемонстрировала  ему  странное  нечто,  бывшее  совсем
недавно двумя кило вареной колбасы.
   Узрев это нечто. Дьявол переменился в лице.
   - Господи, что ты с ней сделала?! Жевала и выплевывала?
   - Ага. Угадал. Весь день так вот и жевала - на нервной  почве.  Учти,
если вы с майором не прекратите меня нервировать, все  продукты  в  доме
переведу.
   Дьявол еще  раз  с  живым  интересом  оглядел  растерзанную  колбасу,
вздохнул, вытащил из шкафчика  весы  и  взвесил.  Я  в  меру  своих  сил
сохраняла хладнокровие.
   - Где еще килограмм? - деловито осведомился он.
   - Какой килограмм?
   - Ты купила три кило. А тут еле на два тянет. Где остальное?
   - Да что ты говоришь? - вежливо удивилась я. - Неужто я  съела  целый
килограмм?
   - Я не говорю, что съела. Может, жевала и выплевывала сразу в  мусор.
Просто спрашиваю.
   - В мусоре нету, - невинно констатировала  я,  заглянув  в  ведро.  -
Значит, все-таки съела. Хотя шут его знает,  в  этом  доме  еще  и  дети
сшиваются.
   Немедленно вызванные на очную  ставку,  дети  категорически  отрицали
свою причастность к съедению колбасы.
   - Вообще-то у меня была такая  мысль,  -  раздумчиво  сказал  старший
ребенок. - Но больно уж у нее вид неказистый. Решил на всякий случай вас
подождать.
   - Тогда, получается, я сама  управилась.  Буду  стоять  на  своем  до
упора, зловредно решила я,  пусть  попробуют  меня  уличить.  Промывание
желудка мне не сделают, это уж дудки, не дамся.
   - Какое счастье, что не я  веду  это  дело,  -  от  души  порадовался
Дьявол. - С  тобой  ведь  запросто  попадешь  в  психушку.  Что  ты  еще
задумала? Мало тебе маляра? Майор вот-вот взбесится.
   - Не вижу никаких  симптомов  бешенства  ни  у  тебя,  ни  у  майора.
Напротив, вид у вас позавчера был  вполне  довольный.  Интересно  знать,
чему вы так радовались, или это тоже служебная тайна?
   - Радовались, потому что  все  проясняется,  -  невозмутимо  процедил
Дьявол. - Твой Збышек - убийца, сейчас уже известно наверняка. Ну, почти
что наверняка...
   Голову у меня вдруг как обручем сжало. Слава Богу,  подумала  я,  что
давление у меня пониженное, а то ведь так недолго и удар схлопотать.
   - Ты что, рехнулся? - каким-то не своим голосом просипела я.
   - Еще нет, хотя с тобой запросто рехнешься. Как бы ты ни  мудрила,  а
мозги майору не запудришь, он дело знает. Збышек  свое  намерение  давно
вынашивал, даже яд припас. В доме у него нашли кучу  всяких  снотворных.
Наверное, удастся это квалифицировать как навязчивую идею.
   Я хотела было что-то сказать, но не  смогла  -  ни  своим,  ни  чужим
голосом. Не то что слова - все мысли как ветром сдуло.  Пришла  в  себя,
лишь напившись холодной воды, после чего твердо заявила:
   - Ты врешь!
   - С чего бы мне врать?
   - Не знаю. Может, это у  тебя  врожденное.  Будь  вы  уверены  насчет
Збышека, ты бы сейчас к колбасе не цеплялся!
   Ох, зря сказала, могла бы свою догадку при себе  оставить.  Вырвалось
поневоле, в приступе отчаяния. И вот нате вам - стоило  мне  на  секунду
выйти из роли дурочки, как у Дьявола тотчас глаза загорелись.
   - Так что ты все-таки с нею сделала?
   -  Сожрала!  Выбросила  в  окно!  Потеряла  на   улице,   уронила   в
канализацию! Далась тебе эта колбаса!
   Дьявол молчал, с живым любопытством  наблюдая  за  мной.  В  каком-то
закутке  моего  мозга,  не  сокрушенном  диким  страхом  за   себя,   за
несчастного Збышека, вдруг слабо забрезжила мысль о  том,  что  я  ведь,
собственно, ничегошеньки  не  знаю.  Не  имею  ни  малейшего  понятия  о
результатах следствия. В голове  у  меня  один  Копенгаген  да  тамошний
конверт, а не  мешало  бы  разобраться,  что  происходит  под  носом,  в
Варшаве. Такое ощущение, что и в здешнем воздухе витает какая-то  тайна,
в которую оба они, в отличие от меня, посвящены. Надо  немедленно  взять
себя в руки, успокоиться и первым делом попытаться хоть что-нибудь у них
выудить.
   - Почему ты тогда сказал, что Роберт меня подставил?  -  вырвалось  у
меня.
   - Ничего такого... - он хотел, наверно, сказать: "я не  говорил",  но
вовремя засовестился и о чем-то задумался. - Ты была с Алицией, когда ее
кто-то выслеживал. И молчишь об этом... Кого ты можешь выгораживать, как
не Збышека? Допустим  даже,  что  дело  тут  не  в  его  личных  обидах,
допустим, Алиция влипла в какую-то сомнительную историю. Но с  таким  же
успехом в ней мог быть замешай и Збышек.
   - Почему из всего населения Варшавы вам  понадобилось  положить  глаз
именно на Збышека?
   -  Потому  что  он  один  у  нее  побывал.  Что  Алиция  оставила   в
Копенгагене? Доказательства его вины, которые ты хочешь уничтожить?  Или
наоборот - невиновности? Письма с угрозами ее  убить?  Или  с  описанием
аферы, в которую он впутался?
   - Какой аферы, опомнись! - пискнула я, чувствуя, как у меня волосы на
голове зашевелились. Надо же нести такую чушь, как у него только язык не
отсохнет!
   - Что там был за эскиз?
   - Не знаю!..
   - - Зато я знаю. Никакого эскиза в помине не было.  Ты  ушла,  потому
что заявился Збышек. Тебе известно, что это он ее убил, но Алиция всегда
чувствовала свою вину перед ним,  и  теперь  ты  исполняешь  ее  волю  и
покрываешь  его.  А  зря,  есть  отпечатки   пальцев,   есть   показания
привратника, этого вполне хватят, не говоря уж о запасах у него  в  доме
снотворного, достаточных, чтобы усыпить стадо слонов!
   - Чушь! - только и взвизгнула я в отчаянии. Я собиралась  разговорить
его, что-нибудь вытянуть, а в результате сама потеряла  дар  речи.  Нет,
чутье меня не обманывает, во всей этой  галиматье  концы  с  концами  не
сходятся, но он меня совсем задурил. Ясно одно: Збышек в опасности,  для
него это может плохо кончиться.
   Весь остаток вечера Збышек  и  маляр,  увешанный  колбасами,  незримо
витали в моем доме. На все  мои  протесты  и  расспросы  Дьявол  отвечал
контрвыпадами. В конце концов я вообще перестала  с  ним  разговаривать,
тогда он тоже умолк и задумался - на сей раз надолго.
   - Похоже, наломала ты дров, - подал он голос, когда я уже засыпала. -
Соучастие в укрывательстве преступника...
 
*** 
 
   Майор учинял мне допросы, после которых я начинала подумывать, уж  не
сама ли совершила убийство. Телефон у Збышека не отвечал, дома его  тоже
не удавалось застать, а тут еще опять позвонила сестра Алиции, домогаясь
известий о теле. У меня же никак до этого тела  руки  не  доходили  и  в
голове царил сплошной сумбур.
   Збышек испарился совсем не вовремя, я даже не могла ничего  узнать  о
маляре, который казался мне единственной уловимой в этом хаосе ниточкой.
Копенгаген отдалился на другой конец света. Как  личность  сверх  всякой
меры подозрительную, меня уже совсем не посвящали в  ход  следствия.  Ни
майор, ни Дьявол не удосуживались теперь отвечать на мои расспросы.
   Я набирала номер Збышека каждые полчаса, в любое время  дня  и  ночи.
Проверила в бюро ремонта - телефон в полном порядке.
   - Кому ты звонишь так поздно? -  поинтересовался  Дьявол,  выходя  из
ванной в полдвенадцатого ночи.
   - Збышеку, - буркнула я.
   - Бесполезно.
   - Это почему же?
   - Мы, конечно, строим все более комфортабельные  тюрьмы,  -  объяснил
он, с достойной удивления аккуратностью складывая брюки, -  однако  ж  в
камерах телефонов еще нет.
   У меня мороз подрал по коже, в желудке и то вдруг стало холодно.
   - Шутки шутишь?
   - На этот раз не угадала. Несмотря на поздний час, я кинулась звонить
майору. Не хватило самообладания даже извиниться за беспокойство.
   - Ну что ж, - как-то неопределенно протянул он в  ответ.  -  Понимаю,
вам это неприятно было услышать...
   От сочувствия майора мне  легче  не  стало  -  значит,  не  шутки.  Я
собственноручно подставила Збышека! Будь на его  месте  любой  другой  -
здоровый, довольный собой и жизнью, - не страшно, пусть  бы  посидел.  В
свое время я бы все объяснила, и отпустили бы человека с