азваний я не успела заметить. В третий городок  мы  не  заезжали,  а
объехали его и помчались дальше. Как во всех  машинах  высокого  класса,
скорость не ощущалась. Судя  по  тону,  в  каком  темпе  пролетали  мимо
встречные предметы, мы мчались со скоростью  не  менее  ста  шестидесяти
километров в час.
   Спидометра я не видела, его заслоняла спина водителя. Я  настоятельно
потребовала накормить меня.
   -  Сейчас  нам  приходится  торопиться,  -  объяснял  полицейский.  -
Впрочем, сейчас узнаю...
   Он стукнул в спину второго полицейского и передал ему мою просьбу.
   Тот опять связался с  кем-то  по  радии.  Сначала  нес  свою  обычную
тарабарщину, потом вдруг перешел на немецкий:
   - Она хочет есть. Просит остановиться, чтобы поесть. Что делать?
   Выслушав ответ, он обернулся ко мне:
   - Мадам, дорога каждая минута. Вам придется потерпеть,  там  вас  уже
ждут. А сейчас я приготовлю для вас кофе.
   Я не возражала. Радужное настроение сменилось глухим беспокойством.
   Почему он заговорил по-немецки?
   Через минуту я получила кофе,  который  он  приготовил  в  экспрессе,
установленном  под  приборной  доской.  Нигде  не   останавливаясь,   мы
продолжали мчаться по прекрасному шоссе.  Глухое  беспокойство  побудило
меня более внимательно отнестись к тому, что меня окружает. На  дорожном
указателе я прочитала название городка, которое мне ничего не  говорило.
Потом мы проехали Анже. Я обратила внимание на то,  что  мы  едем  вдоль
реки, и даже разглядела контуры какого-то замка, потом второго, а  через
несколько минут и третьего. Все они были очень красивые, все  разные,  и
все показались мне какими-те  знакомыми.  Замки  над  рекой...  Но  ведь
это... Боже, это же замки на Луаре!
   Их было столько, и они были такие красивые, что я забыла о всех своих
страхах и целиком поддалась туристскому настроению.  В  городе  Туре  мы
переехали на другую сторону реки. Я вертела головой во  все  стороны,  и
слезы радостного волнения текли у меня до щекам.
   Кофе мне здорово помог, красоты ландшафта целиком поглощали внимание,
и три часа пролетели незаметно. Что такое три часа езды в автомашине?
   Сколько раз мне приходилось одним махом проходить  трассу  Варшава  -
Познань. И хотя моей машине было далеко до этой, у меня на дорогу  редко
когда уходило больше трех с половиной часов.
   Сразу за указателем "Шомон" мы свернули вправо. Перед нами  показался
замок. Он высился  на  пригорке,  окруженный  почти  целыми  крепостными
стенами. Весь холм зарос травой. Мы  въехали  через  ворота,  украшенные
круглыми башнями, я увидела газоны,  деревья,  цветы.  Налево  я  успела
заметить третью круглую башню. И вот мы оказались  во  внутреннем  дворе
замка.
   Я много слышала и читала  о  замках  на  Луаре,  но  мне  никогда  не
приходилось слышать о том, что они могут быть резиденцией полиции. Отдел
Интерпола, замаскированный под семейство американского миллионера?
   Впрочем, чего на свете не бывает.
   Я вышла из машины, с любопытством  оглядываясь  по  сторонам.  К  нам
подошел какой-то мужчина в штатском костюме и с беспокойством спросил  у
моих спутников по-немецки, стараясь говорить как можно тише:
   - Она ничего не говорила?
   - Мы не расспрашивали, - ответили ему. - Шеф это сделает лучше.
   - Очень хорошо. Ее никто не видал?
   - Никто.
   - Она сама ни о чем не подозревает? Не пыталась бежать?
   - Нет, все в порядке. Убеждена, что мы - полицейские.
   Я как уставилась на какие-то архитектурные красоты, так  и  окаменела
на месте. Что со мной было, трудно описать. Среди многочисленных чувств,
бушевавших во мне, на  первый  план  выдвинулось  непреодолимое  желание
надавать самой  себе  по  морде.  Боже  мой,  какая  же  я  безнадежная,
законченная идиотка! Как я могла так попасться? Ради  чего  перенесла  я
столько мук? Пересекла Атлантику, избежала многочисленных  опасностей  у
берегов Европы и вот теперь позволила себя обмануть и привезти  к  шефу,
как глупую корову на бойню! Правда, коров на  бойню  не  возят  в  белых
"мерседесах", но это было  слабое  утешение.  Как  я  могла?  Почему  не
настаивала, что мне  надо  выйти,  поесть,  попить,  позвонить,  послать
телеграмму?  Почему  я  не  просила  останавливать  машину   у   каждого
встречного полицейского, чтобы бросаться им на шею? Уж тогда бы они меня
запомнили, по крайней мере. О господи, что мне теперь делать?
   Этот вопрос решили за меня.
   - Мадам, будьте столь любезны... - галантно обратился ко мне  мужчина
в штатском.
   Он взял меня под руку, прихватил мои вещи и двинулся ко входу в одном
из крыльев замка. Отчаяние придало мне силы.
   - Минутку! - вскричала я и вырвала у него руку. - Какой чудесный вид!
   Я не была уверена, что  в  моем  голосе  прозвучал  лишь  беззаботный
восторг, но я очень старалась. А поскольку я поняла, что меня опять ждут
суровые испытания, надо было хотя бы осмотреться. Реку загораживал кусок
стены. Может, попытаться бежать через эту стену? Нет, неизвестно, что за
ней. К тому же меня успеют схватить, пока я буду через  нее  перелезать.
Уж лучше ночью...
   Потом я позволила отвести себя в здание. Внутреннее убранство было не
менее роскошным, чем в бразильской  резиденции.  Техника  тоже  была  на
высоте.  Громадный  шкаф  в  стиле  барокко  оказался  входом  в   лифт,
венецианские зеркала  раздвигались  сами  по  себе,  как  только  к  ним
приближались. В одной из комнат все стены от пола до потолка были заняты
книжными полками. Одна из них  сдвинулась  в  сторону  после  того,  как
нажали на медный шарик - деталь каминного  орнамента,  -  и  перед  нами
оказался кабинет шефа. Это было просторное помещение, интерьер  которого
приятно разнообразили архитектурные конструкции и  кактусы  в  мраморных
горшках.
   Посреди комнаты стоял шеф с приветливой улыбкой на лице.
   Случается так, что два человека, встретившись  первый  раз  в  жизни,
сразу  почувствуют  симпатию  друг  к  другу  или  такую  же  спонтанную
антипатию.
   Как-то я познакомилась у Аниты с одним человеком, поляком,  постоянно
проживавшим в Дании. Это был весьма интересный мужчина. Я тоже не  урод.
Не  скажу,  чтобы  нравилась  всем  без  исключения,  но  и   стихийного
отвращения как будто не вызываю. В конце концов, я не косая,  не  рябая,
не совсем уж лысая, из носу  у  меня  не  течет.  Короче  говоря,  новый
знакомый был интересным мужчиной, да и я женщина хоть куда. Тем не менее
не успели нас представить друг другу, как мы почувствовали такую сильную
взаимную неприязнь, которую никакое воспитание, никакие светские  навыки
не смогли скрыть. Агрессивная неприязнь излучалась всеми порами тела  и,
пропитав воздух, сделала просто  невозможным  наше  пребывание  в  одной
комнате.
   Нечто подобное  произошло  и  сейчас.  Посреди  комнаты  стоял  очень
интересный мужчина в самом подходящем возрасте, и представьте, блондин!
   Темно-русые волосы, карие блестящие глаза, брови немного темнее волос
и такие ресницы, что мне завидно стало. При этом стройный, высокий, но в
меру, прекрасно сложен и прекрасно одет. Можно сказать, идеал мужчины!
   С первой же  минуты  этот  идеал  вызвал  у  меня  такую  же  сильную
антипатию, как и тот земляк, у Аниты. И я готова  была  поклясться,  что
вызвала у него подобное же чувство. Эта взаимная неприязнь возникла сама
по себе, а не только потому, что он посягал на мою свободу и жизнь, а  я
держала в своих руках, вернее, в зубах, все его состояние.
   До этой встречи мы оба были полны решимости как можно  дольше  ломать
комедию друг  перед  другом.  Он  собирался  играть  роль  представителя
Интерпола, а я - делать вид, что верю ему. Но как только мы увидели друг
друга, сразу поняли, что не сможем притворяться, слишком сильна  была  в
нас ненависть.
   - Вон! - бросил он моим сопровождающим, и тех как  ветром  вымело  из
кабинета.
   С минуту мы молча рассматривали друг друга.
   Я первая нарушила молчание.
   - Надеюсь, я могу сесть, - ядовито  сказала  я.  -  И  надеюсь,  меня
наконец накормят. Или, может быть, вы  и  дальше  намерены  морить  меня
голодом?
   - Стоило бы, - не менее ядовито ответил он. - Ведь мягкого  обращения
ты не ценишь.
   Усевшись в удобном кресле, я налила себе содовой воды из стоявшего на
столе сифона и подняла стакан.
   - За твое здоровье! Люблю разговор начистоту. И могу  тебя  заверить,
что жестокое обращение приведет к еще худшему результату.
   Не знаю, почему мы  сразу  перешли  на  ты,  это  такая  редкость  во
французском языке. Может, нас сблизило единство взглядов на  создавшуюся
ситуацию, а может, мы  инстинктивно  избрали  такую  форму  разговора  в
предвидении  неизбежной  ссоры,  при  которой  трудно  будет   соблюдать
вежливость.  Очень  удобно  произнести  "ты,  свинья!"  во  втором  лице
единственного числа, и очень трудно сказать это же в любом  другом  лице
другого числа.
   Он очень неприятно рассмеялся, подошел к столику, налил себе виски  и
сел напротив меня.
   - Так, может быть, мы  остановимся  на  чем-нибудь  промежуточном?  -
предложил он. - Каждый из  нас  располагает  тем,  в  чем  заинтересован
другой.
   Ты держишь в руках мои деньги, я - твою жизнь. Ведь так?
   Я кивнула:
   - И что самое смешное, мы оба ничего не  выигрываем.  Убив  меня,  ты
потеряешь деньги. Я же, сидя на твоих деньгах, потеряю жизнь. Ты  видишь
какой-нибудь выход? Я лично нет.
   - А я вижу несколько.  Сначала  я  хотел  принять  тебя  в  долю,  но
раздумал. Не то у тебя окружение, да и тебе  доверять  нельзя.  Потом  я
собирался тебя обмануть, но не вышло. Когда ты поняла правду?
   - Еще когда мы ехали, но надеялась,  что  ошибаюсь.  Во  дворе  замка
убедилась окончательно.
   Он поморщился, в его глазах отражалось растущее отвращение.
   - Так я и думал, что ты морочишь нас с этим немецким. Какие  все-таки
идиоты мои подчиненные! А так, говоря по-честному,  какого  языка  ты  и
вправду не знаешь?
   - Датского, - с искренним удовлетворением сообщила я.  -  И  уверена,
что никогда в жизни мне его не выучить. А теперь, мой дорогой,  если  ты
немедленно не дашь  мне  есть,  я  отказываюсь  продолжать  разговор.  И
плевать мне на тебя, да и на себя тоже. Ничего ты из  меня  не  выжмешь,
потому что жизнью я не дорожу. Можешь убить меня хоть сию минуту,  и  не
морочь мне больше голову.
   Мое лицо, как видно, явственно отражало бушевавшие во  мне  злость  и
упрямство, потому что, взглянув на меня внимательно,  он  удовлетворенно
улыбнулся и нажал на какую-то кнопку. Раздался негромкий звонок.
   - Обед для дамы, - произнес он куда-то в пространство, и через минуту
из стены выехал накрытый стол.
   Голодная и злая, смотрела я на расставленные яства, а  он  с  иронией
наблюдал за мной. В  тот  момент,  когда  я  потянулась  к  тарелке,  он
отодвинул от меня стол.
   Застыв, я вопросительно взглянула на него.
   - О, пардон, - произнес он с издевкой.
   Я успокоилась, взяла в  руку  вилку,  и  в  этот  момент  стол  опять
отъехал.
   Отнимать кость у голодной собаки - что может быть  отвратительнее?  Я
перестала владеть собой. Хладнокровно, сознательно я дала  выход  слепой
ярости.
   Ему удалось уклониться от моей вилки, но больше он  ничего  не  успел
предпринять. К сожалению, он сидел слишком далеко от меня, поэтому я  не
могла разбить все  блюда  непосредственно  об  его  голову,  но  все  их
содержимое полетело прямо в него. Без единого звука крушила я  все,  что
было в пределах досягаемости, стараясь по возможности как  можно  больше
предметов бросить в противника. Он и не пытался остановить меня,  видимо
понимая, что  с  таким  же  успехом  можно  останавливать  разогнавшийся
паровоз.
   Он даже не встал с кресла и лишь пытался защитить себя подносом,  как
щитом. В заключение я налила себе в стакан воды из сифона, а  сифон  изо
всех сил грохнула о мраморный горшок  с  кактусом.  Этот  заключительный
аккорд вполне удовлетворил меня, я  отпила  немного  воды,  а  остальную
выплеснула в него, повторив "за твое здоровье".
   Всю эту бурю он выдержал как-то  удивительно  хладнокровно,  спокойно
вытащил из кармана платок, вытер лицо, стряхнул с костюма остатки пищи и
опять нажал на кнопку.
   - Второй обед для дамы, - произнес он в пространство. - И пусть здесь
уберут.
   Потом обратился ко мне:
   - Что-то в этом роде я как раз и ожидал от тебя. Очень мило  с  твоей
стороны, что ты не обманула моих надежд.
   - Взаимно, - холодно ответствовала я.
   Затем мы минут десять сидели, молча наблюдая за тем,  как  в  комнате
наводили порядок. Стол с обедом был подан второй раз, и я  принялась  за
еду, полная решимости убить его, если он опять начнет выкидывать фокусы.
   Он продолжал молчать, глядя мне в рот, что меня очень раздражало.
   Когда я уже кончала есть, он сказал:
   - Ешь вволю. Возможно, это последний обед в твоей  жизни,  во  всяком
случае такой обед...
   Я пожала плечами, не удостаивая его ответом и пытаясь  разгадать  его
планы. Слова этой скотины источали яд, и даже было странно, что  они  не
прожигали насквозь ковер на полу.
   Тем же самым безличным манером был подан кофе, и мы  продолжили  нашу
беседу. Настроение мое значительно улучшилось после того, как я поела. Я
даже потребовала, чтобы он объяснил, как им  удалось  меня  поймать.  Он
охотно удовлетворял мое любопытство. Видно, ему доставляла  удовольствие
сама мысль о том, что они меня все-таки нашли.
   - Даже я не предполагал, что тебя черти понесли в океан, - заявил он,
предварительно  описав  все,  что  делалось  в  резиденции  после  моего
исчезновения. - Я  догадывался,  конечно,  что  твоя  боязнь  воды  была
притворной, но чтоб ты решилась на это... И только тот корабль,  который
ты пыталась таранить...
   Я вспомнила ту мерзкую громадину, которая встала на моем  пути  через
океан. В числе пассажиров на том судне плыл какой-то кретин-журналист. В
восторге  от  сенсации,  он  продиктовал  в  редакцию  газеты  статью  о
нападении яхты "Морская звезда" на ни в  чем  не  повинный  пассажирский
теплоход. На следующий день в газетах  появились  снимки:  я  приветливо
махала рукой с кормы яхты.  Всеми  подчеркивалось  одно  обстоятельство:
отсутствие на яхте государственного  флага.  Через  два  дня  люди  шефа
добрались до парня, содравшего с меня  триста  долларов  за  бензин.  На
следующий день меня обнаружили уже за Канарскими островами.
   - Мы не рискнули напасть на тебя в море. Ты  могла  бы  утонуть,  что
было бы преждевременно, - продолжал шеф свой рассказ. - Впрочем, в  мире
не нашлось бы корабля, который смог бы догнать эту яхту. Мы стали  ждать
тебя на побережье, ведь  где-нибудь  тебе  пришлось  бы  пристать.  Наши
вертолеты держали под наблюдением и сушу, и море. Мы решили, что потопим
яхту лишь в том случае, если ты  поплывешь  в  Копенгаген,  а  это  было
маловероятно, так как ты, должно быть,  представляла,  как  трудно  тебе
будет пройти Ла-Манш.
   Конечно, ты могла бы исчезнуть  сразу  после  высадки,  и  это  очень
осложнило бы наши поиски, но ты была столь любезна, что дождалась  моего
человека.
   Очень мило с твоей стороны.
   - Чтоб вам лопнуть, - от  всего  сердца  пожелала  я  и  закурила.  -
Полиция меня не ищет?
   - Ищет, конечно, - равнодушно ответил он. -  Но  ты  сама  понимаешь,
насколько наше положение было выигрышнее. Мы  опередили  их  по  крайней
мере на неделю.
   - Ведь найдут же она меня когда-нибудь!
   - Будь спокойна, не найдут.
   - Ну, ладно, - помолчав, сказала я, - оставим это.  Но  объясни  мне,
пожалуйста, чем вызвано ваше упорное желание  лишить  меня  жизни?  Ведь
если бы не это, от скольких хлопот вы бы  себя  избавили!  Почему,  черт
возьми, вы с самого начала решили меня убить?
   - Не "мы", - со злостью поправил  он  меня.  -  Признаюсь,  мои  люди
немного растерялись. Меня там не было... Давай рассуждать логично.  Если
бы не облава в игорном доме... Если бы не полиция... Если бы у нас  было
хоть  немного  времени,  чтобы  поговорить  с  тобой  и,  не   возбуждая
подозрений, узнать от тебя, что сказал Бернард, тебя никто  не  стал  бы
убивать. Тебя подержали бы несколько дней где-нибудь в укромном месте  и
выпустили бы на свободу, а ты бы даже и не догадалась, кто это сделал  и
почему. Увы, выходы были блокированы полицией, и  тебя  пришлось  срочно
забирать оттуда.
   Ну а потом ты сразу стала слишком много знать.
   - Минуточку, - прервала я. - А зачем меня держать в укромном месте?
   Он с раздражением пожал плечами:
   - Ну как ты не понимаешь? Я не могу рисковать. Уже на следующий  день
полиция узнала бы от тебя, что сказал Бернард, и добралась бы  до  наших
сокровищ.  А  если  бы  нам  что-нибудь  помешало  их  вовремя  забрать?
Достаточно сущего пустяка.
   - Неужели ты и в самом деле думаешь, что я тебе все скажу, тем  самым
лишая себя последней надежды остаться в живых? - спросила я. - Вот уж не
знаю, кто из нас двоих глупее...
   - Мы еще поговорим на эту тему, - нетерпеливо перебил он. - А сейчас,
моя красавица, о самом главном. Ты помнишь, что сказал покойник?
   - Каждое слово, - ответила я, и теперь уже из моих слов сочился яд. -
До сих пор его слова звучат у меня в ушах. Страшно  хочется  знать,  где
находится это место. Может, даже больше, чем тебе.
   Я поудобнее уселась в кресло,  наблюдая  с  мстительной  радостью  за
действием своих  слов.  Между  нами  шла  открытая  война,  ни  о  каком
перемирии не могло быть и речи. Сдвинув брови, он с  ненавистью  смотрел
на меня, о чем-то размышляя, потом встал и подошел  к  стене.  На  стене
висела внушительных размеров картина - прекрасная  абстрактная  мазня  в
простой грубой раме. Взявшись рукой за раму, он повернулся ко мне:
   - Пожалуй, я удовлетворю твое любопытство. Ты уже столько знаешь, что
небольшое добавление не играет роли. Подойди-ка и найди это место  сама.
Я не знаю, где оно, но ты должна найти. И пусть теперь у тебя  тайна  не
только звучит в ушах, но и стоит перед  глазами.  Чувствуешь,  какой  ты
становишься важной персоной? Ну-ка взгляни.
   Верхняя горизонтальная часть рамы отделилась и исчезла,  что-то  тихо
щелкнуло, и на картину опустилась огромная карта мира. Всю ее  покрывала
мелкая сеть, в которой четко выделялись меридианы и параллели. Все линии
сетки,   не   исключая   меридианов   и   параллелей,   были   аккуратно
пронумерованы, прячем совершенно беспорядочно. Трудно  было  заметить  в
этом  обозначения  какую-то  систему,   за   исключением   одного:   все
вертикальные линии обозначались цифрами,  а  горизонтальные  -  буквами.
Цифры и буквы были то одиночные, то двойные, то маленькие,  то  большие,
то те и другие вместе.
   Мне  сразу  бросился  в  глаза  экватор,  обозначенный  ТР.   Нулевой
меридиан, тот, что проходит  через  Лондон,  значился  под  номером  72.
Меридианы рядом с ним обозначались цифрами 11, 7 и 24. Кроме обозначения
линий, на карте были нанесены также расстояния от пересечения линий сети
до различных заметных пунктов на местности.
   Увидев эту карту, я сразу же поняла, что  означают  цифры,  названные
умирающим, и  тут  же  решила  выяснить,  как  бы  я  зашифровала  очень
живописный грот в Малиновской скале, что высилась на берегу Вислы.  Ведь
дураку было понятно, что этот негодяй показал мне карту с явным расчетом
на то, что я тут же кинусь выяснять, где находятся его сокровища, а  ему
остается лишь проследить, куда я смотрю. Вот он и наблюдал, не спуская с
меня глаз, как и отыскивала Краков, потом Чешин, потом,  что-то  бормоча
себе под нос, выясняла, что мне пришлось бы  воспользоваться  меридианом
номер 132 и параллелью В. Труднее было выяснить расстояние в  метрах  от
меридиана до грота, так как я не очень  хорошо  помнила,  где  находится
этот грот.
   Покончив  с  гротом,  я  перенеслась  в  Родопы  -  по-моему,   очень
подходящее место для укрытия  всевозможных  вещай,  проехалась,  тыкаясь
носом, по всем греческим островам,  невнимательно  отнес