лезненным вскриком.
   - О-о! - А дальше получилась уж вообще полнейшая дичь. Монахи куда-то
поплыли, стремительно раздуваясь вширь  и  покрываясь  радужной  пленкой
наподобие бензина на  воде,  аллея  заструилась  ввысь,  извиваясь,  как
американские горки, голос мой превратился в низкий протяжный бас...
   А потом все смешалось в разноцветную карусель,  образуя  передо  мной
какой-то трубчатый туннель с калейдоскопически оформленными  стенами,  в
который я радостно нырнул, забыв про Бо и вообще про все земные дела...
 
*** 
 
   ...Приподнявшись  на  локтях,  хан  всмотрелся  в  источавшие  печаль
понурые спины своих верных телохранителей.  За  спинами  расплывающимися
контурами маячили  высокие  шапки  знатных  родственников,  подвергшихся
унизительной процедуре отлучения от  Повелителя  в  последние  часы  его
пребывания в Нижнем Мире.
   Вспомнилась вдруг каменная спина Сульдэ, явившаяся во  сне  в  начале
прошлой луны...
   Вот так откровения духовного порядка, ниспосланные свыше,  неожиданно
находят свое воплощение в привычных нам земных явлениях. Самые сильные и
преданные воины отвернулись  от  него,  презрительно  демонстрируя  свою
спину. А самые близкие по крови люди не подойдут к  своему  царственному
родичу и не окажут ему помощи или простых знаков  внимания,  на  которые
может рассчитывать любой  больной  харачу,  умирающий  в  своем  забытом
богами кочевье. И пусть это происходит по его воле, но тем  не  менее...
Тем  не  менее,  если  посмотреть  на  все   это   взглядом   стороннего
наблюдателя, впечатление может сложиться самое удручающее...
   - Пусть все ваши бараны  превратятся  в  волков,  -  хриплым  шепотом
пожелал  хан,  с  трудом  поворачиваясь  и  отползая   в   глубь   юрты.
Привалившись  к  своему  боевому   седлу,   он   натужно   просморкался,
откашлялся,  превозмогая  тупую  ноющую  боль   в   груди,   и,   уловив
освободившимися ноздрями знакомый аромат, тихо скомандовал:
   - Заходи!
   Осторожно откинув полог, в юрту протиснулся  баурши  Долан.  В  руках
старого  царедворца  была  деревянная  чаша  с  перебродившим   кумысом,
настоянным на цветущей полыни прошлого лета.
   - Повелитель желает освежиться, -  ненавязчиво,  но  твердо  произнес
баурши, становясь на колени, и, согнувшись в  низком  поклоне,  протянул
чашу хану.
   - Кто готовил? - Хан взял  лекарство,  невольно  передернув  плечами,
поморщился, предвкушая во рту вяжущий, невыносимо терпкий привкус.
   - Манжик <Манжик - ученик священнослужителя либо врачевателя.> Го.  -
Баурши склонил голову еще ниже, вопреки законам природы кончики его ушей
начали бледнеть.
   - Манжик... -  пробурчал  хан,  задумчиво  глядя  на  бритый  затылок
баурши. Экое безобразие! Вчера китайский лекарь в очередной  раз  посмел
настаивать, чтобы Повелитель Степи принял с утра это невозможное  пойло,
от которого сводит скулы и просится наружу содержимое желудка.
   За дерзость лекарь поплатился головой, а его  татарские  собратья  по
цеху,  стоически  продолжавшие  утверждать,  что  хан  должен  принимать
лекарство и прекратить пить арзу, разделили участь несчастного эскулапа.
А сегодня с утра ученик китайца как ни в чем  не  бывало  снова  готовит
лекарство, намереваясь всучить его Повелителю. И ведь  прекрасно  знает,
гаденыш, что может повторить судьбу своего учителя!
   Какие странные, несгибаемые люди:  ради  соблюдения  своих  принципов
готовы жертвовать даже жизнью...
   - Повелитель желает... - осмелился напомнить баурши.
   - Знаю, знаю. -  Хан  закрыл  глаза,  поднатужился  и  тремя  долгими
глотками осушил  чашу.  Изможденное  чело  степного  царя  скорчилось  в
страшной гримасе, на несколько мгновений  перехватило  дыхание,  желудок
вспучило, перед глазами поплыли красные круги... - Ох-х-х!  -  осторожно
выдохнул хан, приходя в себя.  В  голове  заметно  посвежело,  вернулась
былая ясность взора, застывшие пальцы ног стали наливаться теплом. Боль,
рвущая грудь на части, на какое-то время притихла,  затаилась  где-то  в
глубине.
   -  Повелитель  желает  вернуться  в  шатер,  -  уловив   перемену   в
самочувствии хозяина, вкрадчиво произнес баурши. - Повелитель устал...
   -  Не  желает  твой  Повелитель  ничего,  -  процедил   хан,   злобно
прищурившись на видимые через входной проем высокие шапки, маячившие  за
цепью охраны.
   Повелитель желает! Родичи наверняка обещали баурши златые горы,  буде
вдруг ему удастся склонить хана вернуться. Ждут, волки алчные,  ждут  не
дождутся   последних   распоряжений.   Не   воли   его    по    передаче
престолонаследия - вовсе нет. Плевать им на его волю. В Степи давно  уже
повелось: кого захотят русские цари, тот и будет править...
   Родичи ждут, когда хан придет  в  себя  и  примется  за  дележ  своих
сокровищ,  добытых  в  военных  походах.  Как  водится,  каждый   харачу
доподлинно знает, что  приволок  Повелитель  из  тех  походов  сказочные
богатства, на которые купить можно весь Нижний Мир. Как  водится,  никто
не может даже с приблизительной точностью сказать, от кого  он  об  этих
сокровищах услышал. Ну и, разумеется, самих богатств никто  в  глаза  не
видел...
   Ждут родичи. Трясутся в неведении: как поступит хан? Поделит на всех,
как  принято  по  калмыцким  обычаям,  или  же  оставит  все  одному,  в
соответствии с русским порядком? Коли  на  всех  -  понятно,  никому  не
обидно. А ежели одному -  то  кому?  А  то  вообще  может  поделиться  с
русскими царями, во искупление своего перемета  <В  1732  Дондук-Омбо  в
сопровождении 11 000 кибиток перекочевал на  Кубань  и  дал  присягу  на
верность Турецкой Порте. У турок ему пришлось несладко - спустя три года
попросился обратно. Россия приняла блудного сына без  всяких  условий  и
даже способствовала его становлению  на  престол  -  нужен  был  сильный
союзник в Турецкой компании.>, что случился  перед  турецким  походом...
Вот ведь морока-то!
   - Цх-ххх! - глядя в проем, криво ухмыльнулся хан. Не  будет  никакого
дележа, равно как и сказочного подарка кому-то одному. И в императорском
дворе сейчас делиться не с кем. Нет царя. И будет ли - непонятно...  Так
что алчных родичей ожидает большущий сюрприз...
   Вспомнив про сюрприз, Повелитель Степи нахмурился и сник. Да, сюрприз
- последнее дело в этой жизни. Единственное, что его удерживает в Нижнем
Мире. Если бы не это, давно бы уже отправился Наверх, чтобы  не  терпеть
это ужасное состояние, выматывающее душу и иссушающее  тело.  Машинально
погладил  висящий  на  груди  медальон   европейской   работы:   искусно
выделанный золотой кречет, державший в когтях ворона, внутри был полым и
вмещал огромную дозу не ведомого никому в Степи яда.  Достаточно  нажать
пальцами с обеих сторон  птице  на  глаза,  чтобы  из  клюва  выкатилась
прозрачная горошинка без вкуса и запаха.
   Содержимого кречета хватило бы, чтобы убить целый  табун  лошадей.  В
свое время  Повелитель  Степи  опробовал  европейскую  диковинку  и  был
чрезвычайно доволен ее действием: раб,  выпивший  чашу,  в  которую  хан
вытряхнул одну горошинку, умер быстро  и  безболезненно.  Выражение  его
лица при этом было таким, словно человек только что скушал баранью ляжку
и прилег отдохнуть: ни капли тревоги и боли, а лишь полная безмятежность
и довольствие. Хороший яд, молодцы европейские лекари...
   - Что там? - негромко  поинтересовался  хан,  вяло  ткнув  перстом  в
сторону входного проема.
   - С утра был  свет  <Для  передачи  сообщений  и  команд  на  большие
расстояния в калмыцком войске использовали отполированные до зеркального
блеска медные щиты. Посредством специально оборудованных застав и постов
заранее  оговоренные  сигналы  в  степи   проходили   с   фантастической
быстротой: своеобразный средневековый телеграф.> от Кетченер, -  доложил
баурши. - Назар едет. Везет.
   - Плохо. - Лицо хана посетило слабое подобие  досадливой  гримасы.  -
Назар на подъезде, а Мамута  нет.  Опаздывает  дарга  <Дарга  -  ханский
управделами, он же судебный исполнитель  -  приближенное  к  хану  лицо,
наделенное самыми широкими полномочиями.>.
   - Здесь дарга. - Баурши торопливо коснулся лбом края драной шкуры.  -
Джура трижды повернул хитрую бутылку с тех пор, как он приехал.
   - Желтоухие собаки! Почему такой человек...  -  Хан  гневно  нахмурил
брови и, забывшись, вволю глотнул воздуха, дабы сурово выговорить своему
рабу за опоздание новостей на целых три часа... Грудь мгновенно ответила
резким  болезненным   толчком   изнутри,   что-то   там   встрепенулось,
заворочалось и мягкими щупальцами сдавило сердце. - Ох-х-хх... Почему...
так долго...
   - Повелитель был занят важными государственными делами, - не поднимая
лба от шкуры, вкрадчиво напомнил баурши. - Дарга  смиренно  ждал,  когда
Повелитель пожелает обратить к нему свой милостивый взор,
   - Занят... - осторожно прошептал хан, дождавшись,  когда  щупальца  в
груди слегка ослабят свою хватку.  -  Да,  был  занят...  Пьянствовал  и
дрых... Давай.
   Баурши резво отполз на коленях к выходу,  разогнулся  и,  высунувшись
наружу, выдул мелодичную трель свистком, болтавшимся у него  на  шее  на
золотой цепочке. Спустя несколько мгновений явился дарга Мамут: насквозь
пропыленный, серый от усталости, с запекшимся песком на  губах.  Видимо,
все это время торчал где-то рядом, ожидая волеизъявления хана, не посмел
отлучиться даже на несколько минут, чтобы  привести  себя  в  порядок  с
дороги.
   - Садись, говори. - Опустив обычное приветствие путнику,  хан  кивнул
на шкуру перед собой. - Как там?
   - Все исполнено, как приказал  Повелитель,  -  коснувшись  лбом  края
шкуры, доложил дарга.
   - Хорошо. - Хан перевел взгляд с затылка Мамута на его широкие  плечи
и сурово нахмурился. Дарга уезжал со собым поручением, имея под  началом
десяток надежных нукеров и малый караван. А вернулся один:  как  и  было
приказано... - Что случилось с твоими людьми?
   Мамут поднял голову, с недоумением уставившись на хозяина.  Хан  едва
заметно повел глазами: дарга покосился на смиренно потупившегося у входа
баурши, кивнул - понял.
   - Проклятые ногайские шакалы напали на нас, Повелитель. - Мамут опять
ткнулся лбом в шкуру. -  Их  было  около  сотни,  и  не  многие  из  них
вернулись к своим женщинам. Мои воины дрались как львы, они сражались до
тех пор, пока ногаи не показали спины. Но...  мои  воины  теперь  все  в
Верхнем Мире, Повелитель.
   - Жаль, - смежив веки, произнес хан,  наливая  в  свою  чашу  арзы  и
незаметно пуская  в  мутно-белую  кипень  горошинку  из  клюва  золотого
кречета. - Освежись с дороги, утоли горечь утраты.
   - Они были настоящими багатурами.  -  Голос  Мамута  дрогнул:  приняв
обкусанную по краям чашу, он несколько мгновений  благоговейно  подержал
ее перед собой и, осушив в один прием, как бы пожаловался хану:
   - Жены их будут безутешны.
   - Хоп, - равнодушно кивнул хан.
   В отличие от дарги  его  совершенно  не  волновала  судьба  какого-то
десятка нукеров - пусть это были даже самые верные и преданные ему люди.
И не близость Вечности  была  тому  причиной.  Просто  Повелитель  Степи
привык одним мановением перста посылать на смерть сотни и тысячи воинов,
не задумываясь об их судьбах.  Что  воины?  Расходный  материал  в  деле
великих завоеваний и Большой Политики, средство достижения цели. Степные
женщины любвеобильны и плодовиты, нарожают новых багатуров...  А  сейчас
хана занимал  сам  дарга:  мутный  взор  степного  владыки  не  отпускал
большие, сильные руки Мамута, бережно державшие чашу.
   - Никто не знает? - выждав небольшую паузу, уточнил хан.
   - Никто. Совсем-совсем никто! Только  Повелительи  -  я...  -  Мамут,
внезапно выпадая из протокола, вольготно швырнул аяк в угол,  беззаботно
рассмеялся и, уронив голову на грудь, мягко завалился на бок.
   - Вай-яй! - невольно воскликнул баурши, по-бабьи всплеснув руками.  -
Повелитель?!
   - Наш верный слуга не вынес тягот пути.  -  Хан,  кряхтя,  потянулся,
прикрыл пальцами безмятежные очи Мамута.  Отличная  смерть!  Хорошо  жил
человек - хорошо умер. Не в бою, конечно, но  тоже  неплохо  -  о  такой
смерти можно только мечтать... -  Думаю,  печаль  о  погибших  багатурах
съела его сердце.
   - Да, Повелитель! - Баурши повалился у входа, ткнулся лбом  в  драный
войлок. Кончики ушей его опять начали бледнеть.  Какой  опасный  момент!
Он, например, тоже знает много чего такого, что хозяин желал бы навсегда
унести с собой в могилу. И рад бы не знать, да  приходится  -  положение
обязывает. - Это была, тяжелая утрата, Повелитель. Лучшие воины...
   - Распорядись. - Хан, не  желая  выслушивать  славословия,  досадливо
поморщился. - Пусть похоронят по разряду военачальника. Он  был  славным
багатуром. И пусть  все  будет  тихо:  мне  отдохнуть  надо.  Боюсь,  не
дождусь...
 
Глава 4 
 
   ...Работая в  Администрации,  Тимофей  Христофорович  на  курорты  не
катался. Не то чтобы не мог себе позволить - напротив, положение  вполне
располагало. Просто в Администрации крепко и длительно отдыхать было  не
принято. Имелось негласное мнение, что здоровому, полному  сил  мужчине,
вкалывающему по двенадцать часов в сутки и страдающему  от  хронического
недосыпа, вполне достаточно одного дня в конце недели, чтобы  полноценно
восстановиться и  подготовиться  к  следующей  трудовой  вахте.  Имелось
негласное мнение, что каждый сотрудник Администрации  должен  непременно
быть конченым трудоголиком и хорошим  спортсменом.  Предполагалось,  что
свой    единственный    выходной    сотрудник    должен    начинать    с
шестикилометрового марш-броска по пересеченной местности (ежели зимой  -
то на лыжах и дистанция в два раза больше), затем  плавно  перескакивать
на татами, с татами -  в  какую-нибудь  полезную  коллективную  игру,  а
завершать всю эту благодать обязательно  полагалось  ударной  банькой  с
сопутствующим купанием в  ледяной  водице.  После  этого,  вечерком,  не
возбраняется часовое общение с чадами - в воспитательных целях,  и  -  в
завершение - здоровая любовь с супругой. В  традиционной  позе,  но  без
особого эротизма.  Эротизм  -  это,  товарищи,  уже  лишнее.  Организьма
слишком возбудится и спать не будет.
   Вот такая спартанская концепция. Болеть  считалось  дурным  тоном,  а
просить отпуск... Какой, в задницу, отпуск, товарищи дорогие?! В  стране
кризис, коррупция, бандитизм, разруха и бардак, доставшиеся в наследство
от прошлого режима. Люди воют от безысходности. Страна,  можно  сказать,
на военном положении, а вы - в отпуск?! Ну  уж  -  извините.  Как-нибудь
потом   отгуляем,   все    вместе.    Когда    обстановка    более-менее
стабилизируется. Нет, если  вы  настаиваете,  мы,  разумеется,  дадим  -
конституционное право никто нарушать не собирается. Да,  мы  дадим  и...
крепко подумаем - что это с  товарищем  такое  случилось?  Если  он  так
устает от работы, значит...
   Да, дорогие мои, - мысль о том, что сотрудник может не  быть  хорошим
спортсменом и трудоголиком и не обязан люто фанатеть от своей работы, не
допускалась. Если вы, товарищ, не такой, значит,  мы  с  вами  ошиблись.
Значит, нам не по пути -  поищите  себе  местечко  где-нибудь  в  другом
учреждении...
   Тимофей Христофорович спортсменом отъявленным сроду не  был  -  слава
богу, Природа-мать силушкой не обидела, не было  нужды  напрягаться.  На
прежней  работе  физкультурой  занимался  только  в  рамках  положенного
сотрудникам его квалификации курса -  не  более  того.  В  Администрации
вообще пренебрегал - некогда было.
   Отдыхал Шепелев дома. Точнее - не выходя  из  дома.  Новое  жилище  в
Серебряном Бору,  которым  Тимофей  Христофорович  обзавелся,  благодаря
своему теперешнему статусу, вполне к тому располагало.
   Свой единственный в неделю  выходной  Шепелев  начинал  с  подъема  в
половине десятого, долгого,  вдумчивого  потребления  кофе  и  прочтения
свежих газет в просторном зимнем саду с  великолепным  видом  на  речку.
Затем принимал душ и шел в бар на первом этаже своего дома, пить пиво  с
раками  в  компании  трех  пенсионеров  -  высокопоставленных  ветеранов
органов.
   Часиков в пять пополудни  возвращался  в  квартиру,  принимал  ванну,
обстоятельно и долго кушал вкусный обед -  он  же  ужин,  приготовленный
мастерицей-женой. За  обедом,  как  правило,  присутствовали  отделенные
молодые: несмотря на самостоятельность, по воскресеньям у них  почему-то
пробуждалась патологическая  тяга  к  родителям.  А  вернее,  к  маминой
искусной  стряпне  -  отъедались   за   неделю,   восстанавливались   от
одноразовых супов и разнообразных минутных вермишелей.
   После обеда Тимофей Христофорович, желая уединиться  от  всех,  опять
шел в зимний сад и до вечера валялся  там  на  широченной  тахте,  читая
книги, лениво просматривая свой персональный малогабаритный "Samsung"  и
попивая чаек с плюшками.
   Вот. этот, пожалуй,  самый  приятный  отрезок  выходного  дня  и  был
прерван неурочным звонком.  Звонком,  который  резко  изменил  спокойное
течение жизни нашего  положительного  во  всех  отношениях  председателя
комиссии...
   - Тебя. - Отделенный сын, дежурно гостивший насчет вкусного  обеда  и
плюшек  маменькиных,  притащил  в  зимний  сад  трубу  радиотелефона   и
легкомысленно сообщил:
   - Этот уже дня три названивает по старому адресу. Надоел - я ему твой
телефон дал. Ничего?
   - Чего? - Тимофей Христофорович, недовольно нахмурившись, взял трубку
и произвел несколько резковатую отмашку от ширинки в сторону двери:  сын
имел приказ никому не сообщать нового номера телефона родителей. Приказ,
увы, систематически не выполнялся - за полгода  все  старые  "связи",  с
которыми Шепелев  был  бы  рад  разбежаться  насовсем,  номер  узнали  и
регулярно  досаждали   напоминанием   о   былой   дружбе.   Человек   из
Администрации - это знакомство особого статуса, сами понимаете...
   На  канале  висел  однокашник   по   МГУ   -   заведующий   Калмыцким
краеведческим музеем Сергей Дорджиевич Сангаджиев.
   Сие чудесное явление отдыхающего Шепелева  изрядно  озадачило.  После
окончания  университета  однокашники  виделись  единожды:  было  это   в
девяносто третьем, когда майор Шепелев в составе группы  идеологического
обеспечения был в Калмыкии  на  мероприятиях  по  подготовке  к  выборам
нового хана.
   Сангаджиев принимал однокашника с душой, широко  и  радостно:  шашлык
трое суток напролет в загадочной апрельской  степи,  катание  на  конях,
много водки, стрельба из карабинов по  чему-то  движущемуся  и  какие-то
разбитные любвеобильные девицы.
   Шашлык был высший класс - впоследствии Тимофею Христофоровичу  такого
едать не доводилось. Водки оказалось слишком много, потом голова гудела,
костер  двоился  и  кони  вверх  ногами  ездили.   Карабины   вследствие
преступно-халатного обращения были утрачены.
   С девицами получилось как-то  невнятно.  И  получилось  ли  вообще  -
сейчас сказать трудно. Однако особых последствий не было -  по  прибытии
Тимофей  Христофорович  экстренно  проверился  на  концевую  сноску,   в
результате чего обнаружился лишь вульгарный хламидиоз. Ну и слава  богу.
И на том спасибо.
   - Здорово, пропащий! - жизнерадостно завопил  на  том  конце  провода
однокашник.  -  Звоню  целую  неделю  -  нету  тебя.  Ну,  думаю,   все.
Эмигрировал! А ты - вот. Ну как ты там?
   - Здорово.  Спасибо,  ничего,  -  вяло  сымитировал  радость  Тимофей
Христофорович.
   Чему  радоваться?  Человек  восемь   лет   не   вспоминал   о   твоем
существовании, а теперь вдруг срочно возжелал  пообщаться  -  неделю  на
телефоне висит. Только ли чтобы побеспокоиться о здоровье и делах? Держи
карман шире! Звонит - значит, экстренно понадобились какие-то услуги.
   - Тут  у  нас  проблема  небольшая  получилась,  -  после  положенных
приветствий сообщил Сангаджиев. - Культурно-религиозного плана проблема.
Я тут  вспомнил,  что  ты  у  нас  как  раз  по  этой  части  -  большой
специалист...Помогать будешь?
   -  Что  з