ик, он тоже личность  неординарная:  прекрасный  аналитик,  отменный
стрелок, как рыба в воде чувствует себя в неординарной ситуации, работал
в ГБ. Не пашет ли он на них, случаем? Где они взяли подробную информацию
обо мне? И вообще, КГБ в прошлом - страшная  машина.  Может,  отголосок?
Черт его знает! Чего только от недосыпа в голову не лезет...
   После обеда Славик куда-то исчез и через час с небольшим  заявился  в
мой кабинет.
   - Держи, мой френд. - Он протянул мне мой пистолет, который достал из
небольшого кейса.
   Я растерянно взглянул на Славика:
   - А ты его не...
   - ты посмотри внимательно. - Славик был невозмутим.
   Я пожал плечами и покрутил в руках пистолет. Да, это была все  та  же
"беретта" - номер,  который  значится  в  моем  удостоверении  на  право
ношения оружия. Это был мой ствол.
   Но он был совершенно новый! Даю голову на отсечение - это был не  мой
пистолет! Он еще  хранил  запах  смазки.  Любой  военный  сразу  отличит
оружие, уже побывавшее в руках и послужившее -  пусть  непродолжительное
время, - от  того,  которое  только  что  извлекли  из  ящика,  где  оно
хранилось, завернутое в промасленную бумагу.
   Я выщелкнул магазин с патронами,  отвел  затвор,  осмотрел  ствол  на
просвет, даже понюхал его. Из этого оружия никогда не стреляли - даже на
испытательном стенде, как мне думается.
   - Не понял, - помотал я головой. - Это... Это как, а?
   - Не бери  в  голову,  -  посоветовал  Славик,  усаживаясь  в  кресло
напротив моего стола и доставая сигареты. - будешь?
   - Давай! - разрешил я себе соблазниться и с  удовольствием  затянулся
"кэмелиной". - А мой?
   - забудь о нем. Его уже нет в природе. - Славик  сделал  указательным
пальцем левой руки вниз. - Вот он, твой.
   - А стволы этих... ну, гостей-то?
   - Их тоже нет. Тоже забудь. - жест повторился.
   - А как  же  номер?  -  даже  если  вглядываться  очень  внимательно,
признаков того, что номер перебивали, не было. Я повидал  такое  оружие,
отнятое у боевиков, -  с  выдолбленными  на  затертом  старом  номере  и
перебитыми цифрами.
   - Ну, это дело техники. - Славик развел руками. - Я же сказал, это не
твои трудности. Забудь.
   - Ага, - с легкостью согласился я и положил пистолет  в  сейф,  решив
больше Дону его не отдавать: время суровое.
   - Да, кстати, -  Славик,  очевидно,  не  желал  ограничиваться  одним
сюрпризом и достал из кармана  рубашки  вчетверо  сложенный  стандартный
лист. - это по поводу того вахлака, из-за которого вся каша  заварилась.
Если только тебя это интересует. - И протянул лист мне.
   Я глянул на начальника охраны. Лицо спокойное, глаза лениво  смотрят,
не  искрятся...  Развернув  бумажку,  я   прочитал:   "Постановление   о
прекращении  уголовного  дела".  Далее   сообщалось,   что   следователь
такой-то, рассмотрев обстоятельства гибели М. И.  Берковича,  установил,
что причиной гибели... тэ-тэ-тэ... тэ-тэ-тэ... Ну, что товарищ в темноте
не разглядел, упал и смертельно ушибся. В общем, за отсутствием  состава
преступления...
   Пару раз глотнув, я урегулировал химические реакции,  внезапно  вдруг
ускорившиеся, и спросил, лениво так, не спеша:
   - Сам, что ли, помер?
   - Ага, сам, - подтвердил Славик и потер ладони, как это делал Дон.  -
А сколько было кипежа! Да еще неизвестно, сколько будем раз...бываться с
грековским хозяйством...
   - Слава... А ты случаем  НЕ  РАБОТАЕШЬ  НА  ОРГАНИЗАЦИЮ?  -  я  давно
готовил этот вопрос и, задавая его, очень внимательно  следил  за  лицом
шефа  охраны...  Вазомоторы,  к  сожалению,  ничего  не  дали:   то   ли
профессиональная выучка, то ли я действительно напрасно опасался...
   - ты имеешь в виду ФСК?  -  Славик  приподнял  правую  бровь  -  этак
недовольно, будто его обвинили в том, что он в столовой спер у соседа из
тарелки сосиску, а в действительности он не пер.
   - Не, я имею в виду Организацию.
   - А какую организацию ты имеешь в виду?
   И мы оба ухмыльнулись. Получилось почти как у одесситов.
   - Объединенных Наций,  -  добавил  я,  стараясь  загладить  возможные
впечатления от странного вопроса.
   Да, хитрый лис этот Славик. Вон как  все  ловко  провернул.  И  ствол
пристроил, и бумажку нужную достал...
   - Ну, Бак, не дуркуй. - Славик мудро закатил глаза. - Если у тебя  за
плечами многолетний опыт работы в органах, значит, сохранились кое-какие
связи. а если в кармане шуршит, можно достать любую  бумажку.  Любую.  А
это просто копия. Вот так.
   Славик отобрал у меня листок, чиркнул зажигалкой, и  через  несколько
секунд от постановления остался лишь черный  пепел,  который  рассыпался
среди других скомканных бумаг, накопившихся в мусорнице.
   Никто из соседних боевиков "бригаду" Грека под  крыло  не  взял.  Они
сами неплохо разбирались внутри  и,  по  оперативным  данным,  особо  не
скорбели по "безвременно ушедшему".
   Правда, чего-то там у них пошло  наперекосяк,  поскольку  через  двое
суток после той сумасшедшей ночи, богатой трупами, мы имели  возможность
из  уст  симпатичной  дамы,  читавшей  криминальную  хронику,   услышать
сообщение о маленькой скромной "разборке в одном  из  цехов  стекольного
завода на территории Вознесеновки, произошедшей сегодня утром",  в  ходе
которой возникло всего-навсего восемь трупов...
   - Ну вот, и добили  Грековых  адептов,  -  театрально  закатил  глаза
Славик. - Царствие небесное...
   Мы как раз в это время обедали в подвале и между делом  таращились  в
ящик. Я сообщение воспринял совершенно равнодушно, поскольку не знал,  в
чью пользу решилась ситуация, и, как мне казалось, еще рано было  делать
выводы.
   Дон перестал жевать, уставился куда-то в угол и забарабанил  пальцами
по столу, отбивая три четверти. Чуть позже шеф стал  мурлыкать  под  нос
"Вальс-фантазию", и  мы  со  Славиком  переглянулись:  что-то  замышляет
старик.
   Через минуту Дон откашлялся и объявил:
   - Вот что, орлята... Если только я не ошибаюсь, очень  возможно,  что
сегодня вы будете ночевать у себя дома... Мммм, да...  Может  быть.  Или
все мы поимеем  большущие  неприятности.  -  И,  пожелав  нам  приятного
аппетита, отправился к себе, сославшись на занятость.
   Мы  со  Славиком  коротко   обсудили   это   высказывание.   Обещание
неприятностей проигнорировали - и так было уже неприятностей выше крыши.
А вот насчет перспективы оказаться наконец дома искренне порадовались.
   Славик хотел вернуться в лоно семьи - это приятно,  у  него  довольно
молодая и пригожая жена и двое пацанов-погодков - то ли в  пятом-шестом,
то ли в шестом-седьмом классе.
   А я уже больше недели не виделся с Милкой и ужасно соскучился.  Кроме
того, перед разборкой (точнее, перед осадой) я потратил  две  недели  на
разработку Берковича и в течение этих двух недель встречался с ней всего
три  раза.  Она  стала  нервничать,  подозревала,  что  я   завел   себе
левостороннюю.  И  хотя  я  ежедневно  звонил  ей  из  офиса,  но,  сами
понимаете: одно дело - звонки, совсем другое - живой  человек,  упругий,
нежный и любимый...
   И как только я хорошенько представил себе  этого  любимого  человека,
мне стало невмоготу. В пору все бросить к чертям собачьим, ловить  мотор
и стремглав лететь...
   Ах ты,  черт  побери!  Покорно  прошу  меня  извинить.  Совсем  забыл
рассказать о  важнейшей  стороне  своего  существования.  Хотя  какая  в
принципе разница, в какой главе об этом вам  поведать?  Ну  да,  у  меня
роман с Милкой, экс-секретаршей шефа...
   Как я уже говорил, буквально через два  дня  после  бурной  сцены  на
ковре  приемной  Дон  перевел  Милку  работать  бухгалтером  в  одно  из
отделений  фирмы  на  периферии,  назвав  это   перемещение   временным,
необходимым по ряду причин. Но время шло, новая секретарша, по-видимому,
Дона вполне устраивала, и все оставалось на своих местах.
   До апреля события текли своим чередом,  я  часто  вспоминал  про  наш
спонтанный коитус в не совсем соответствующих условиях, но  без  особого
порыва. Знаете же, как бывает. С глаз долой - из сердца вон. Нет объекта
вожделения, и вожделение постепенно сходит на нет.
   В первую субботу апреля я гулял с баксами в кармане  по  Центральному
рынку - искал многоступенчатый фильтр для очистки воды.
   И увидел ее.
   Она  купила  какую-то  мелочь  и  пошла  к   выходу.   Многочисленные
торгаши-кавказцы провожали ее восхищенными взглядами,  цокали  и  качали
головами.  Знаете,  наверное,  как  реагируют  эти  пришельцы  на  наших
девушек.
   Я на некоторое время застрял в проходе - впал в ступор, затем получил
пару увесистых тычков от бабки с авоськами, которой перекрыл трассу,  и,
как зомби с  введенной  программой,  увязался  за  Милкой,  стараясь  не
сокращать дистанцию, пока она не  села  в  троллейбус,  который  тут  же
задраил двери и поехал по маршруту.
   Лихорадочно метнувшись туда-сюда, я заарканил частника и три квартала
следовал за троллейбусом, пока она  не  сошла.  Затем  сунул  опешившему
водиле десять баксов и опять пошлепал за объектом наблюдения, держась на
почтительном удалении.
   Когда она вошла в подъезд кирпичной  пятиэтажки,  я  некоторое  время
стоял за  углом,  пребывая  в  нерешительности  относительно  дальнейших
действий, затем озарился и пошел  к  ребятишкам,  игравшим  во  дворе  в
"налет милиции на притон".
   После непродолжительных дебатов юные менты  сообщили  мне,  что  Мила
Васильева живет в двенадцатой квартире в первом блоке на третьем  этаже.
"Во-о-он видишь балкон?" - "Вижу, спасибо". - "А тебе это зачем надо?" -
"Да так, я это... ну из жэка я, а она,  ну  это...  в  общем,  долго  за
квартиру не платит". - "А если из жэка ты, то почему сам не знаешь,  где
живет Мила?" - "Ну как вам объяснить... Ну и зануды вы, дети! Все, пока,
некогда мне тут с вами лясы точить..."
   Я зашел в соседний двор, потоптался  немного  и  присел  на  лавку  у
первого же подъезда.
   Сердце  от   чего-то   защемило,   захотелось   курить...   Попытался
разобраться в чувствах. Черт подери! Ведь давно уже  было  это.  И  было
всего с минуту - не более...
   Вызвал в памяти эпизод двухмесячной давности - с кидалами.  Там  ведь
было практически то же самое: раз - на тахту, минута интенсивных фрикций
- готово... И тоже девчонка была ничего себе - а как иначе? На  дурнушку
приличный клиент не клюнет. Попытался вспомнить  лицо  "приманки"  -  не
получилось. Я ее совсем забыл. И воспоминание об  этом  эпизоде  в  душе
ничего не вызвало - разве что слабенькое удовлетворение от  того  факта,
что качественно слепил тех двух амбалов. Не более...
   Милка... Почти четыре месяца прошло. Мы были знакомы всего пять дней,
и то: здрасьте - здрасьте, как поживаете.  А  потом  -  трах  и  привет,
пишите письма. И всего-то... Но почему так мучительно ноет в груди?
   Забыв о многоступенчатом фильтре, я выбрался из дворов, поймал  такси
и отправился домой, где  до  наступления  темноты  бездумно  шатался  из
комнаты в комнату, принимаясь за какое-нибудь дело и тут же бросая его.
   А когда стемнело, я привел себя в порядок,  оделся  поприличнее...  и
поехал.
   Было уже 20.00, когда я наконец обнаружил открытый  цветочный  киоск,
где в вазонах торчали одни розы, которых  купил  целую  охапку  по  цене
пятнадцать штук за штуку, совершенно не торгуясь, чем привел  продавщицу
в полное замешательство.
   Затем я добрался до желанного дома и, затаившись  на  противоположной
стороне двора, с полчаса наблюдал за  окнами,  а  которые  указали  днем
дотошные ребятишки.
   Никакого  движения  не   наблюдалось.   Не   мелькали   тени,   звуки
подозрительные не доносились. Похоже, что Милка одна.
   Спустя пять минут я переминался с ноги на ногу на  площадке  третьего
этажа,  напротив  обитой  коричневым  дерматином  двери  квартиры  номер
двенадцать, на которой не было глазка. Я не  решался  нажать  на  кнопку
звонка.
   Потоптавшись минуты три, сообразил, что  рискую  попасть  в  дурацкое
положение: на остальных трех дверях глазки имелись.  Кинув  в  последний
раз нерешительный взгляд на заветную дверь, я бросил цветы на лестницу и
спустился вниз.
   Выкурил у подъезда две  сигареты.  Постоял  еще  минут  пятнадцать  и
убрался восвояси.  Когда  почти  покинул  территорию  двора,  угораздило
сцепиться с двумя подростками (взрослого роста), которые грубо попросили
закурить и тут же получили в репу без всяких предисловий. Они,  конечно,
ни при чем - я потом об этом жалел.
   Поймав такси, я благополучно добрался до дома, где  немедля  ужрался,
как   последняя   свинья,   выдув   семьсотпятидесятиграммовую   бутылку
"Распутина", который подмигивает. А потом валялся в  зале  на  диване  и
плакал навзрыд пьяными слезами, бранился вслух и  громко  кричал  что-то
непотребное про женщин - благо у меня отдельный дом.
   Да, вот так.  У  Милкиной  двери  я  вдруг  вспомнил,  что  она  была
проституткой. И не где-нибудь, а в Баку. Это  значит,  что  ее  во  всех
ракурсах жарили черные - наглые, потные,  с  бабками  в  заднем  кармане
штанов, не до конца застегнутых из-за больших  животов.  Десятки,  может
быть, сотни пузатых...
   Еще возле ее подъезда я вспомнил свою жену и армянина-хахаля. У  меня
опять заболело все  внутри,  захотелось  отловить  кого-нибудь  из  этой
публики и собственноручно удавить...
   Вот почему я нажрался как свинья и  жаловался  сам  себе  на  судьбу,
которая не щадит меня. Ну почему такая несправедливость? Почему женщина,
о которой только и хочется  думать,  только  о  ней  одной,  в  прошлом,
оказывается, была проституткой?
   А  еще  я,  будучи  уже  наполовину  пьяным,  вспомнил   холодный   и
презрительный взгляд Дона, когда он сообщил мне о том, откуда  он  Милку
взял в фирму, и его безжалостные слова: "...Сможешь  ли  ты  забыть  тех
мужиков, которые ее того, а?!" - и это меня совсем добило...
   Мучения мои продолжались почти месяц. Я предпринял некоторые  шаги  в
преодолении своего комплекса: купил  все  книги  про  Анжелику  и  "Яму"
Куприна,  читал  их  вечерами  и  старался  пробудить  в  себе   чувство
всепрощения, сострадания и так далее.
   Несколько раз бывало, что я соберусь с духом и  опять  отправляюсь  к
заветному дому, купив по дороге  цветы.  Но  топчусь  у  подъезда  -  на
площадку подняться уже смелости не хватает, швырну цветы на  лестницу  и
отправляюсь восвояси.
   Правда, больше я не надирался, как первый раз, а  сидел  истуканом  в
кабинете отца и тупо смотрел  в  стену.  Если  бы  существовала  энергия
отчаяния и обиды, мне кажется, стена бы разрушилась на мелкие камушки.
   Я потерял интерес ко всему, сделался мрачен и раздражителен, перестал
заниматься физкультурой и обзавелся бессонницей.
   Мой наблюдательный шеф, посмотрев на  меня  в  течение  определенного
периода,  всерьез  озаботился  возникшим  состоянием.  И  кончилась  эта
озабоченность  тем,  что  он  познакомил  меня  в  кабаке   с   довольно
симпатичной дамой лет тридцати, которая ближе к вечеру взялась проводить
пребывающего в мрачном настроении молодого человека на хауз.
   По прибытии на хауз, я быстро трахнул эту даму и немедля выгнал вон -
буквально через пять минут  после  завершения  коитуса.  Потому  что  мы
взялись пить шампанское в полумраке спальни, а это, по  всей  видимости,
вызвало у нее какие-то ассоциации, и она начала распространяться о  том,
что как-то была с мужем в Баку, по  делам,  там  они  останавливались  в
"Интуристе", где, представь себе, все шалавы - русские, и мамеды их  там
всяко-разно...
   И  вот  наступила  первая  суббота  мая,  и  я  опять  отправился  на
Центральный рынок - немного очухался и решил вновь  разыскать  назойливо
рекламируемый "Альтернативой" фильтр. Почему-то мне  показалось,  что  у
меня камни в почках, после того как ознакомился с механизмом образования
этих самых камней, прочитав "Целительные сны" Малахова.
   Не знаю, может быть, имеет место какой-то закон цикличности. Я  опять
увидел ее. И застыл столбом - подобно тому, как в тот раз, в апреле.
   Она  купила  картошку,  целое  ведро,  и  теперь  тащила  здоровенную
авоську, в которой, кроме того, была еще куча моркови и лук.
   Так вот, она тащила эту авоську к выходу, изогнув хрупкую  фигурку  и
сдувая непослушную челку,  падавшую  на  глаза,  и  ни  одна  черножопая
скотина не додумалась ей помочь.
   Только смотрели вслед и улыбались, переглядываясь,  цокали  и  качали
головами. Знаете, как особый сорт скотины, у которой  в  новых  условиях
развился условный рефлекс на какой-то раздражитель. Так и эти.
   Я работал в Баку, Ереване, Тбилиси и других городах Кавказа. Там  они
не цокают, когда мимо проходит женщина их национальности, и  не  смотрят
вслед. Это так они делают  только  у  нас,  проявляя  этот  выработанный
рефлекс при появлении раздражителя - наших женщин.
   У меня будто красная пелена на глазах оказалась. Я бросился за ней по
проходу  и  по  пути  столкнулся  с  одним  из  торгашей,  который  имел
неосторожность именно в этот момент выйти из-за  прилавка,  чтобы  лучше
видеть удаляющуюся Милу, и что-то  оживленно  говорил  своему  товарищу,
стоящему напротив, махая и тряся руками, как обычно они это делают.
   Налетев на него, я развернул этого господина фронтом  к  себе,  ткнул
коленом в промежность и крепко треснул в табло, не очень громко  добавив
при этом:
   - Ну чо ты смотришь, ублюдок черножопый, а?!
   Затем бросил его обмякшее тело и заспешил далее.
   Полгода назад меня тут же на месте пошинковали бы, как  морковку  для
заправки. Но уже шла война в  Чечне,  и  все  наши  черноволосые-носатые
ходили поджав хвост.  Потому  что  с  войны  возвращались  злые  пацаны,
которые  там  кого-то  потеряли,  и   устраивали   иногда   на   базарах
незапланированные  показательные   выступления   с   привлечением   всех
попавшихся под руку торгашей-кавказцев отнюдь не в качестве публики.
   Соплеменники  обиженного   повели   себя   очень   дисциплинированно:
перестали глазеть, улыбаться и тут же сделали вид, что чем-то заняты.
   Я догнал Милку уже за воротами рынка и вырвал у нее авоську  из  рук.
Она даже вскрикнула от неожиданности. А потом увидела  меня  и  внезапно
покраснела, как пожарный щит.
   Затем мы шли и разговаривали черт знает о чем, плохо помню.  Примерно
так:
   - Ты что, с ума сошла - такие тяжести таскать?!
   - Картошка кончилась...
   - Помогу.
   - Спасибо.
   - Ну что, работаешь?
   - Да, работаю.
   - А где?
   - В Семиковке, бухгалтером.
   - Да я знаю, что бухгалтером.
   - Откуда?
   - Шеф сказал. А далеко ведь?
   - Да, далеко. На электричке езжу.
   - Обратно не хочешь?
   - ...
   И так далее.
   Я был здорово  взволнован  и  не  заметил,  что  Милка  тоже  здорово
растерялась, мы не обратили внимания на  остановку  и  прошлепали  мимо,
хотя идти было довольно далеко и  только  полный  идиот  или  безнадежно
влюбленный мог тащить тяжелую авоську несколько кварталов,  когда  можно
было спокойно доехать на троллейбусе за пять минут.
   Стоял очень теплый майский денек, я пер авоську, периодически  стирая
пот со лба, и мне было на все на свете наплевать.
   В голове  порхали  обрывки  когда-то  читанных  статей:  генетическая
предрасположенность, мгновенное обострение чувства полной совместимости,
личностная зависимость и так далее...
   Она шла рядом, иногда касалась меня своим плечом, и я чувствовал, что
она - моя  женщина,  единственная  в  мире,  моя  половинка,  которую  я
наконец-то нашел. Абсолютно вылетели из головы мысли о ее  прошлом  и  о
проблемах, которые могут в последующем из-за него  возникнуть.  Хотелось
заслонить ее от всех, закрыть своим телом. Только одно осталось  -  моя,
моя женщина.
   Меня почему-то совсем не интересовало, как она относится ко мне,  что
чувствует, ответит ли взаимностью.
   Мы добрели наконец  до  ее  квартиры.  Я  бросил  авоську  на  пол  в
прихожей. Затем, помнится, разделся до пояса, и она поливала мне спину в
ванной, сетуя на то, что кран протекает...
   А потом