е
смерти хозяина.
   - А что происходит с этими гражданами после заключения договора?
   - С ними происходит то, что обычно случается со всеми людьми, Паша...
Они умирают.
   - Они умирают со страшной скоростью! Они умирают так быстро, будто их
кто-то очень торопит.
   - Пей пиво, Паша, пока пена стоит... Без пены пиво теряет свой  вкус,
запах и цвет. И пить его становится неприятно.  А  при  наличии  пены  в
организме происходят очень благотворные превращения.
   - Аркаша... Из  семерых  стариков  и  старух  пятеро  в  могиле.  Все
договоры с ними заключены в прошлом году.
   - Да? - удивился Халандовский и придвинул стакан к Пафнутьеву. - Надо
же...
   Я не думал, что все происходит так быстро... Жадничают  ребята.  Я  с
тобой согласен, Паша, это плохо. Жадность фраера погубит.
   Пафнутьев выпил залпом весь стакан,  и  Халандовский,  вскрыл  вторую
бутылку, тут же наполнил его снова. Пена, как и в первый  раз,  послушно
остановилась, едва приподнявшись над срезом.
   - По твоей квартире, Аркаша, бродят тени  мертвецов.  Ты  их  там  не
встречал?
   - Я там не живу, Паша, я  говорил  тебе  об  этом.  А  тени...  Пусть
бродят.
   Меня там не застанут. Они встретят там других людей.
   - В каком смысле?
   - Я купил у  "фокусников"  две  смежные  квартиры,  но,  когда  узнал
некоторые подробности, о которых ты мне  сегодня  говорил...  Решил  эти
квартиры продать.
   Уже дал объявления, - Халандовский тоже  залпом  выпил  свой  стакан,
оставив на дне тонкий слой пены. - Понимаешь, Паша... Боюсь мертвецов, -
Халандовский виновато поморгал глазами. - Это  только  с  виду  я  такой
большой да румяный... А на самом деле, внутри,  я  бледный  и  немощный,
вздрагиваю от резкого звука, от скрипа половицы, от тени,  от  колыхания
шторы... Однажды я  переночевал  в  той  квартире...  Там  действительно
что-то шевелилось, шелестели шторы, в шкафу что-то шуршало...  И  это...
Шум, понимаешь? Шум в ушах. А  в  туалете  кто-то  покряхтывал  и  шумно
спускал воду.
   - Прежний хозяин нужду справлял, - без  улыбки  сказал  Пафнутьев.  -
Будешь свидетелем?
   - Не буду, - твердо сказал Халандовский-Свидетели живут  еще  меньше,
чем твои старики и старухи.
   - С кем ты подписывал договор о покупке квартиры?
   - Его фамилия Шанцев. Он глава "Фокуса". Но Шанцев - это шестерка.
   Истинный главарь - Бев-злин. Я тебе это уже говорил.
   - Помню. А ты знаешь, что он младенцами торгует?
   - Знаю.
   - И молчишь?!
   - Я очень переживаю, Паша, по этому поводу,  -  Халандовский  прикрыл
глаза стаканом. - Все время думаю,  как  помочь  несчастным  малюткам...
Просто ума не приложу. И так товар выложу на прилавке, и эдак разложу...
Ничего не помогает, Паша. Даже кассиршу заменил в зале.
   - Понял, Аркаша, - кивнул Пафнутьев. - Виноват.  Прости  великодушно.
Конечно, каждый должен заниматься своим делом. Если я  доживу  до  конца
этой недели, то буду жить еще долго и счастливо. Если  доживу  до  конца
недели.
   - Обострение болезни? - участливо спросил Халандовский.
   - Приступ.
   - Может быть, тебе просто скрыться на это время? У меня есть  хорошее
местечко. А?
   - Квартира от "фокусников"? - усмехнулся Пафнутьев.
   - А ты не смейся... Это единственное место, где тебя не будут искать.
И это... Ты извини, Паша, что я с тобой так невежливо  поговорил,  но...
Бевзлин - не человек. Я не говорю, что он плохой, в носу ковыряется  при
людях, что у него хромает нравственность или еще что-то...  Я  произношу
нечто иное - он не человек. И люди, которые оказываются у него на  пути,
просто исчезают.
   - Я знаю одного, который оказался у него  на,  пути  и  не  исчез,  -
усмехнулся Пафнутьев. - Ты знаешь, где сегодня утром нашли его роскошный
"мерседес"?
   - Об этом уже весь город знает... Тысячи людей побывали  возле  этого
несчастного "мерседеса". Там, на  Луначарского,  запах  крутой,  но  это
никого не остановило, Паша.
   - Так уходят кумиры, диктаторы, властелины... Под смех толпы.
   - Да, - согласился Халандовский. - Но при этом  они  успевают  немало
людей прихватить с собой. Уходя. Исчезая. Это твой парнишка устроил?  Он
Бевзлину в штаны наделал?
   - Он ему туда бутылку соуса выдавил. Мексиканского, между прочим.
   - Мексиканского?! - ужаснулся Халандовский. -  У  Бевзлина  наверняка
сейчас сплошное воспаление яиц!
   - Умрет он от другого, - жестковато сказал Пафнутьев. Странные  слова
произнес, без угрозы, без желания взбодрить себя  или  придать  смелости
Халандовскому. Просто вдруг выскочили откуда-то эти жутковатые слова,  и
Халандовский понял, что за эти слова Пафнутьев отвечать  не  может,  они
принадлежат не ему. Скорее всего, высшие силы выбрали Пафнутьева,  чтобы
озвучить свое решение. А может быть, Пафнутьев сам  уловил  носящийся  в
воздухе приговор...
   Открыв маленький холодильник за спиной, Халандовский поставил на стол
еще одну бутылку пива. И она  сразу  же,  прямо  на  глазах,  помутнела,
окуталась туманом, который через несколько секунд превратился  в  мелкие
искрящиеся капельки. Оба приятеля зачарованно смотрели за  превращениями
бутылки и, наконец, одновременно взглянули друг другу  в  глаза.  В  них
было согласие и предвкушение блаженства.
   - А парнишку своего береги, - сказал Халан-довский, вскрывая бутылку.
   - Стараюсь, - ответил Пафнутьев.
   - Стараться мало, Паша.
   - Знаю.

***

   Наконец-то Пафнутьев добрался до своего стола и углубился в работу.
   Сначала  он  разложил  снимки,  сделанные  в   подвале,   где   нашли
несчастного Самохина, тут уж Худолей постарался - со всех сторон  заснял
он  раздавленный   череп,   устремленный   в   небеса   мертвый   взгляд
незадачливого торговца детьми, полки с запасными  гайками,  прокладками,
унитазами,  угол,  заваленный  пустыми  бутылками,  и  прочие   прелести
сантехнической мастерской. Были  и  отпечатки,  много  и  разных  -  они
остались на рукоятке тисков, на куске стекла, валявшегося на  столе,  на
никелированном патрубке, который использовали в качестве  подсвечника  -
видимо, в доме иногда выключали свет.
   Отдельной стопкой  лежали  копии  договоров,  которые  фирма  "Фокус"
заключала с престарелыми гражданами, позарившимися на ежедневную бутылку
кефира, булку хлеба и пачку пельменей - это был обычный  набор,  который
поставляли "фокусники" своим клиентам. Тут же лежали копии  свидетельств
о смерти. На отдельном листке Пафнутьев выписал даты  договоров  и  даты
смертей, они различались в полгода, иногда месяцев в  девять  -  клиенты
умирали, даже года не попользовавшись даровым кефиром.
   В дверь  раздался  негромкий  осторожный  стук,  и,  когда  она  чуть
приоткрылась, в щель протиснулась печальная мордочка эксперта Худолея.
   - Позвольте, Павел Николаевич?
   - Входи.
   - Спасибо, Павел Николаевич... Это очень любезно с вашей стороны.
   - Что любезно? - хмуро спросил Пафнутьев.
   - То, что вы позволили мне войти... Знаете, не в каждый кабинет можно
вот  так  запросто  зайти  и  встретить  самое  радушное,  самое  теплое
человеческое отношение. Помню, как-то оказался я в кабинете...
   - Заткнись.
   - Хорошо, - кивнул Худолей. - Знаете,  если  человек  без  церемоний,
глядя в глаза, говорит все, что  он  о  тебе  думает,  высказывает  свое
отношение... Это хороший, прекрасный, душевный человек. Вы знаете,  кого
я имею в виду, Павел Николаевич...
   - Себя?
   - Нет, я имею в виду вас, с вашего позволения,  -  Худолей  прижал  к
груди ладошки, розоватые, как мороженые тушки  морского  окуня,  склонил
головку  к  плечу  и  посмотрел  на   Пафнутьева   с   такой   трепетной
преданностью, что тот не  выдержал,  сжалился,  усмехнулся,  -  Как  вам
понравились снимки? -  спросил  Худолей,  увидев  на  столе  разложенные
фотографии. - Мне кажется, удались, а?
   - Очень красивые, - похвалил Пафнутьев. - Когда  закончится  дело,  я
возьму их себе и повешу над кроватью.
   - А что, - охотно согласился Худолей, - они украсят любую квартиру. А
что касается вашей, то каждый гость сразу догадается, к кому он попал.
   - О, Боже, - простонал Пафнутьев. - Остановись... Нет больше сил.
   - А я  могу  эти  самохинские  портреты  на  фоне  тисков  увеличить,
поместить в рамку, украсить собственным автографом... Хотите анекдот?  -
без всякого перехода спросил Худолей, - Хочу.
   - Похороны. Вырыта могила,  рыдают  родственники,  оркестр  стонет  и
плачет, покойник весь в черном лежит в гробу,  безутешная  вдова  бьется
лицом о землю...
   Гробовщики берут крышку,  молоток,  гвозди  и  собираются  заколотить
гроб. И тут один из них  замечает,  что  из  кармашка  покойника  торчит
купюра в сто тысяч рублей. Воспользовавшись тем, что все убиты  горем  и
на него никто не обращает внимания, гробовщик быстренько эту  купюру  из
кармашка и выхватил. И тут же - о ужас! - покойник цепко хватает его  за
руку. Представляете, какой кошмар? Так вот, хватает за  руку  и  говорит
человеческим голосом... Контрольное захоронение, говорит.
   - Действительно, - покачал головой Пафнутьев.
   - Я так смеялся, до слез, можете себе представить?
   - Могу. Что у тебя в конверте?
   - Снимки, - Худолей запустил в конверт розовую свою ладошку  и  вынул
несколько снимков. Прежде, чем отдать их Пафнутьеву, он сам  полюбовался
каждым, словно бы не в силах расстаться с ними.
   Пафнутьев взял снимки. На всех была изображена  девочка,  которую  он
всего несколько дней назад пытался купить возле универмага. Она  уже  не
спала - глаза ее были открыты,  причем,  как  ему  показалось,  радостно
блестели. На одном снимке крупно, очень крупно  Худолей  отпечатал  руку
девочки выше локтя - на ней можно было различить небольшую припухлость и
след укола.
   - Как она себя чувствует? - спросил Пафнутьев, всматриваясь в портрет
девочки. Он только сейчас увидел между бровей еле заметную родинку.
   - Прекрасный ребенок! Вы знаете, как только я ее увидел, в  сердце  у
меня будто отозвалось  что-то...  Представляете,  ведь  и  я  таким  был
когда-то. А?
   - Да? - удивился Пафнутьев. - Странно... Мне всегда казалось, что  ты
все-таки мужского рода. Долго же ты скрывался, долго таился.
   - Павел Николаевич! - в  ужасе  закричал  Худолей.  -  Как  вы  могли
подумать?!
   Неужели вы ничего не видите во мне мужского?
   - Вижу... А ты? Видишь иногда на себе что-нибудь мужское?
   - А штаны! - вскричал Худолей.
   - Ах, да... Действительно.  Виноват,  -  Пафнутьев  взял  конверт  со
снимками и бросил их на угол стола. В этот момент  раскрылась  дверь,  и
вошли трое довольно упитанных молодых людей.
   - Слушаю вас, ребята, - сказал Пафнутьев.
   Однако его слова не произвели на вошедших ни  малейшего  впечатления.
Закрыв за собой дверь, они  прошли  в  глубину  кабинета.  Один  из  них
занялся Худолеем - оттеснил его в угол и быстро  прошелся  по  карманам.
Его, видимо, интересовали не деньги,  не  документы,  он  искал  оружие.
Когда возмутившийся Худолей попытался было оттолкнуть  тяжелые  мясистые
руки парня, тот легонько тыльной стороной ладони ударил его в  солнечное
сплетение. Поперхнувшийся  Худолей  не  мог  продохнуть,  только  вращал
глазами не то гневно, не то жалобно, а парень той же рукой двинул его  в
подбородок. Худолею сделалось плохо, он побледнел и  медленно  опустился
на пол. Прижавшись спиной к батарее парового отопления, он почувствовал,
что только в таком положении и сможет выжить.
   Два других амбала подошли к Пафнутьеву с  двух  сторон  и,  когда  он
попытался было встать, снова усадили его в кресло. Пафнутьев смотрел  на
них с нескрываемым удивлением, возникающая время от  времени  улыбка  на
его лице тут же гасла. Он не мог понять, что  происходит  -  кто-то  его
разыгрывает, с кем-то спутали, или вообще  уже  началось  самое-самое...
Когда он попытался встать более решительно, его  усадили  на  место  еще
решительнее, и, чтобы  уже  не  было  никакого  недопонимания,  один  из
амбалов рявкнул мощно и глухо:
   - Сиди, начальник.
   Второй в  это  время  обшарил  Пафнутьева  и,  обнаружив  под  мышкой
пистолет, вынул его из кобуры и положил себе в карман.
   - Послушайте, ребята, что происходит? - спросил Пафнутьев, все еще не
зная, смеяться ему или возмущаться.
   - Молчи, начальник.
   Убедившись, что Пафнутьев уже никакой угрозы для них не представляет,
оба парня отошли от него, причем, один из них выглянул в дверь и  сделал
знак рукой, дескать, все в порядке, можно войти.  И  тут  же,  отойдя  в
сторону, амбал с мощным голосом пропустил в кабинет худощавого  человека
в светлом плаще, великоватых брюках, да и  пиджак  на  молодом  человеке
сидел свободно и легко. Едва взглянув на него, Пафнутьев понял, что этот
его гость находится в крайней степени  раздражения.  Он  быстро  пересек
кабинет, на секунду задержавшись у все еще сидевшего у батареи  Худолея,
отбросив полу широкого плаща, сел у приставного столика. Один из амбалов
подошел и положил перед ним пистолет Пафнутьева. Гость в  светлом  плаще
взял пистолет, повертел его, игриво посмотрел  на  Пафнутьева,  дескать,
знаю, чем вы тут балуетесь, и вернул пистолет амбалу.
   - Здравствуйте, Павел Николаевич, - сказал он, обернувшись,  наконец,
к Пафнутьеву.
   - Здравствуйте, - охотно ответил Пафнутьев. - Чем могу служить?
   - Служить? - удивился гость. - Вы готовы служить?
   - Только этим и занимаюсь.
   - Кому служите?
   - Правосудию, если позволите так выразиться.
   - Выражайтесь, Павел Николаевич, как вам будет угодно.  Даже  в  моем
присутствии.
   - А вы, простите, кто будете? - спросил Пафнутьев и, взглянув на себя
со стороны,  остался  доволен.  Несмотря  на  необычность  положения,  в
которое он  попал,  оказавшись  чуть  ли  не  заложником  в  собственном
кабинете, голос его не дрожал, руки спокойно лежали на  столе,  на  лице
ему удалось даже держать улыбку.
   И сонное выражение лица не покинуло его, и это ему удалось сохранить.
   - Моя фамилия Бевзлин, - ответил гость. - Слышали?
   - А, - протянул Пафнутьев. - Так это  вы  и  есть...  Очень  приятно.
Давно хотел с вами познакомиться. А тут вы сами, да еще и с друзьями,  -
он оглянулся на амбалов, замерших у двери.
   - Вы  хотели  со  мной  познакомиться?  Зачем?  -  по  лицу  Бевзлина
пробежала тень не то недоумения, не то легкого гнева.
   -  Я  следователь  и  по  долгу  службы  вынужден  знакомиться...   с
некоторыми гражданами... Хочу я того или  нет.  Но  в  данный  момент  я
чувствую  себя  пленником,  может   быть,   даже   заложником,   жертвой
неожиданного, но очень успешного налета на прокуратуру.
   - За прокуратуру не беспокойтесь, Павел Николаевич.  Пусть  она  себе
небо коптит. Мне она, во всяком случае, не мешает.
   - Чем же это я успел помешать вам,  господин  хороший?  -  только  по
последним двум словам знающие Пафнутьева  люди  сразу  бы  догадались  -
заводится Пафнутьев, заводится, и терпение его кончается. Он даже  глаза
опустил, не желая показывать гостю истинного своего состояния.
   -  Меня  зовут  Анатолий  Матвеевич,  -  холодно  сказал  Бевзлин,  и
остренькие его желваки нервно дернулись - он тоже мог  сорваться  каждую
секунду.
   - Ну и пусть зовут, - сказал Пафнутьев с  некоторой  небрежностью.  -
Зачем мне это знать? Как понадобитесь, я вас приглашу. Пока  не  вижу  в
этом надобности.
   - А если я не приду?
   - Доставим. С помощью наряда милиции.
   - А если...
   - Никаких если, - твердо произнес Пафнутьев.  -  Доставим.  Можете  в
этом не сомневаться.
   - Ладно, - проговорил Бевзлин, и уши его нервно  дернулись  назад.  -
Замнем.
   Не хотите с нами проехаться, Павел Николаевич? Здесь недалеко... А?
   - Нет. Не хочу.
   - А придется.
   - Не придется.
   -  Вы  уверены?  -  весело  спросил  Бевзлин  и  оглянулся  на  своих
телохранителей. И каждый из них сделал шаг к  столу.  Все  трое  как  бы
заключили Паф-нугьева в живое, враждебное кольцо.
   - Уверен, - сказал Пафнугьев. - И вообще этот треп  мне  надоел.  Или
выметайтесь отсюда ко всем  чертям  собачьим,  или  выкладывайте,  зачем
пожаловали, - поднималась в груди Пафнутьева темная неуправляемая волна,
он уже чувствовал легкое покалывание в губах, уже не  очень  хорошо  ими
управлял, губы задеревенели, как бывает после обезболивающего укола.
   Скосив  глаза  в  сторону,  Пафнутьев  поискал  какие-нибудь  тяжелые
предметы, но, кроме глиняных горшков с цветами на подоконнике, не увидел
ничего подходящего.  А  к  подоконнику  еще  пробиться  нужно.  Нет,  не
пробиться, с сожалением подумал он, подоконник  был  отгорожен  от  него
мощным центнером мяса одного из амбалов. И к двери не пробиться -  прямо
перед его столом стоял еще один детина с каменным выражением лица.
   - Вчера меня оскорбил  ваш  водитель,  -  вымученно  сказал  Бевзлин,
поскольку он вынужден был все-таки объяснить, зачем  пришел,  по  какому
поводу, а дальнейший разговор без этого объяснения вообще  терял  всякий
смысл.
   - Сильно оскорбил? - уважительно поинтересовался Пафнутьев.
   - Такое не прощается.
   - Я обязательно с ним поговорю. Скажу ему, чтобы  он  больше  вас  не
обижал.
   Сделаю ему очень строгое внушение,  -  добавил  Пафнутьев,  чтобы  уж
совсем успокоить Бевзлина. - Очень строгое.
   - Не надо со мной так разговаривать,  Павел  Николаевич,  -  произнес
Бевзлин с трудом.  Лицо  его  покрыла  неестественная  бледность,  глаза
остекленели,  рука,  уверенно  лежавшая  на  столе  Пафнутьева,   начала
вздрагивать от нервной дрожи.
   - Что же он такого  с  вами  сделал?  -  невинно  спросил  Пафнутьев,
понимая, что держится неплохо, что в этом разговоре он явно переигрывает
Бевзлина.
   - Он утопил в говне мою машину, - ответ был  глуповатым,  но  ведь  и
невозможно постоянно говорить умные  вещи  при  умственных  способностях
среднего уровня.
   - Хорошая машина? - сокрушенно произнес Пафнутьев.
   - Да.
   - Это сколько же говна нужно, чтобы утопить  в  нем  вашу  машину?  У
Андрея никогда не было столько говна,  -  Пафнутьев  принялся  осторожно
собирать бумаги и фотографии,  разложенные  на  столе,  надеясь,  что  в
бешенстве  Бевзлин  может  и  не  заметить  его  невинных  движений.  Но
Пафнутьев ошибся. Бевзлин мгновенно оценил положение и  сам  собрал  все
документы со стола в одну стопку. Быстро перебрал бумаги, всмотревшись в
каждую фотографию, в каждый договор о наследовании квартир,  остановился
взглядом на сморщенном личике проснувшейся, наконец,  девочки,  и  после
этого поднял на Пафнутьева глаза, в которых явно прочитывалась скорбь.
   Бевзлин принял решение.
   - Неплохо работаете, Павел Николаевич... Материал собрали  достаточно
полный и убедительный.
   - Спасибо на добром слове, но, должен  вам  сказать,  работа  еще  не
закончена. В уголовном  деле  еще  не  назван  главный  герой...  Это  я
собирался сделать сегодня.
   - Кто же он, Павел Николаевич? - посеревшие  губы  Бевзлина  все-таки
растянулись в улыбку, но  она  более  напоминала  оскал.  Пафнутьев  как
никогда раньше почувствовал, что опасность  совсем  рядом.  Но  ощущение
смертельного риска его лишь  подстегнуло.  Темная  волна  неуправляемого
гнева в его душе поднималась, вот-вот могла достигнуть глаз, и тогда уже
Пафнутьеву никак не удалось бы скрыть злость и ненависть. - Так  как  же
зовут главного героя вашего уголовного дела?
   - Его зовут Анатолий Матвеевич Бевзлин.
   - Ответ правильный. Честный. Мужественный. Одобряю. Приветствую.  Ваш
ответ нравится мне еще и тем, что он  подтверждает  правоту  моих  слов,
произнесенных несколько минут назад.
   - Что же за слова такие? Я  чегой-то  и  не  уловил  в  ваших  словах
какого-никакого смысла? - Пафнутьев растерянно моргал глазами.
   - Я сказал, что вам придется поехать с нами, - Бевзлин  оглянулся  на
телохранителей, и все они сделали еще по шагу к Пафнутьеву.
   И тот спохватился, понял, что надо  выигрывать  время,  только  время
сейчас может его спасти. В коридоре прокуратуры никто не остановит  этих
амбал