й мяч или  просто  поболтать  с  ребятами.  Словом,  даже
ребенок из младшей группы детского  сада  и  тот  бы  сообразил,  что  лучше
сходить в магазин, чем изнывать над какой-нибудь книгой.
   - Впрочем, я все перепутал, это я завтра не читал, - сказал я,  будто  бы
спохватившись, и даже хлопнул себя по лбу - вот, мол,  какой  я  заучившийся
ребенок. - В общем, у меня  есть  свободное  время.  Распоряжайся  мной  как
хочешь, - сказал я самоотверженно.
   - Вот и хорошо! - обрадовалась мама. - Значит, купишь батон  и...  -  Тут
она тоже хлопнула себя по лбу: -  Ах,  я  тоже  забыла!  Соседи  ждут  очень
важного звонка из Антарктиды, просили, чтобы ты посидел у  них  дома,  всего
часок. А я уж сама за хлебом схожу. И знаешь, так даже будет надежней. Не то
ты опять вместо хлеба накупишь конфет.
   Я понял, что все-таки попался. Но делать было нечего. Я  стиснул  зубы  и
поплелся к соседям.
   А рядом с нами жил известный ученый, крупнейший специалист сразу по  всем
языкам. Только сейчас его не было дома, а дверь мне открыла его жена.
   - Вот тебе коробка конфет. Садись в гостиной возле телефона, ешь  конфеты
и жди звонка. А я вернусь через час, - сказал она и ушла.
   Я повалился в широкое старое кресло  и  начал  скучать,  поедая  конфеты.
Почему-то все взрослые и дети считают, будто  для  меня  нет  ничего  дороже
конфет. Какое заблуждение! На самом деле я ем их в большом  количестве  ради
того, чтобы хоть как-то разнообразить свою бесцветную жизнь.
   Я съел три конфеты, затем сразу две... И  вдруг  мое  левое  ухо  уловило
звук, странный для безлюдных комнат. Он донесся откуда-то из глубин обширной
профессорской квартиры. Кто-то  неумело,  делая  длинные  паузы,  стучал  по
клавишам пишущей машинки.
   "Привидение! - подумал я. - Наконец-то на склоне моих  двенадцати  лет  я
дождался настоящего приключения!"
   Я встал на цыпочки, вышел в коридор и осторожно заглянул в  профессорский
кабинет, где, как мне помнилось, стояла машинка. Заглянул и чуть не заплакал
от досады.
   В старинном  кожаном  кресле,  стоявшем  перед  профессорским  письменным
столом, сидел белый с шоколадным  оттенком  спаниель  Аркадий  и  осторожно,
точно пробуя, горячо или холодно, бил передней  лапой  по  клавишам  дорогой
заграничной машинки. Ударит по клавишам и тут же отдернет лапу.
   - Ты что делаешь? - крикнул я, негодуя.
   - Что ты сказал? - спросил пес нашим, человечьим голосом и,  чтобы  лучше
слышать, приподнял длинное шелковистое ухо.
   - Что ты делаешь, говорю? - повторил я еще грозней.
   - Диссертацию печатаю. Свою, естественно, - спокойно ответил спаниель, не
глядя на меня и  не  прекращая  своего  занятия.  -  Тема:  "Кот  в  мировой
литературе". Золотая жила для глубокого исследования. Удивляюсь, как  ученые
до сих пор не заметили? А ведь, кажется, на поверхности лежит, а? Вспомните:
Кот в сапогах, кот Чеширский, кот Бегемот, кот Котофей, Пуша  Шуткин.  Какое
созвездие имен! Я уж не называю кота Базилио. Да что там, разве  перечислишь
все блестящие клички? О собаках тоже пишут, не спорю. Но собаки все на  одно
лицо - друг человека, и только! А у  котов  такое  разнообразие  характеров,
лапки оближешь! Что ни кот, то характер: один - благороден. Другой -  хитер.
Третий - разбойник с большой дороги. Четвертый  -  гуманист...  Да  что  там
говорить! Вы согласны со мной?
   - Не согласен, - твердо ответил я, - хотя бы уж потому, что  животные  не
говорят на человечьем языке.
   - Ах, вот что? Но  вообще-то  вы  правы.  Я  понимаю  ваше  изумление,  -
задумчиво пробормотал  пес  и  даже  лапой  дотронулся  до  лба  в  глубоком
раздумье. - Но дело в том, что я редкое исключение. Знаете пословицу: "С кем
поведешься, от того и наберешься"? Ну, конечно, знаете. Так вот, я всю  свою
сознательную жизнь провел среди людей. Вокруг только люди! Одни только люди!
Признаться, я уже прожил на свете пятнадцать лет - целый кошачий век,  -  но
ни разу не видел другого живого  существа.  Кроме  человека,  разумеется.  Я
животных знаю только по Брему. Перед вами, мой юный  друг,  кабинетный  кот.
Так сказать, кот-теоретик. Всю жизнь среди фолиантов. -  Тут  он  забылся  и
рассеянно продекламировал: - "...и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи
кругом". Но это не обо мне, - вздохнул Аркадий, - к сожалению. Хотя могли бы
и обо мне написать.
   - Да какой же вы кот? - усмехнулся я. - Вы самая типичная собака.
   - Это я собака? - возмутился спаниель. - И это вы говорите мне,  чуть  не
прочитавшему все книги мира?
   Тут бы и первокласснику стало  ясно,  что  пес  до  того  зачитался,  что
перепутал все на свете. А я-то принял его за настоящее привидение!
   Я сел в другое кресло и снова заскучал.
   А пес провел лапой перед глазами и пояснил;
   - Это я снял воображаемые очки... Таким образом, вращаясь все время среди
людей,  я  волей-неволей  овладел  их  языком.  Правда,  пока   еще   не   в
совершенстве. Вы, наверное, обратили внимание на дефект моей речи. Да, да, я
картавлю. И с орфографией у меня не все  в  порядке.  Вчера  слово  "молоко"
написал через "а" - "малоко"! Может, потому, что его было мало - молока? Ну,
если я даже и не прав, ничего, наверстаю!
   Он и в самом деле картавил, плохо выговаривал букву "р". Но как бы то  ни
было, этот зазнайка-пес довольно сносно говорил на  человечьем  языке,  и  с
этим нельзя было ничего поделать.
   А я зевал и думал: "Вот где-то люди встречают  опасности  и  преодолевают
их, а я, смелый и сильный мальчик, сижу и слушаю собаку,  которая  возомнила
себя котом. И так проходят мои лучшие годы".
   Я даже был согласен на то, чтобы в нашем  доме  вдруг  появился  страшный
хулиган Пыпин. Так мне стало обидно. Ну, чуть не до слез.
   - Скучаете? - спросил участливо пес.
   - Еще как! - признался я и зевнул, не удержавшись.
   - А все потому, что вы пренебрегаете своим воображением. Не  воображаете,
а просто живете. Вот хозяйские гости говорят:  "Ваш  Аркадий  совершенно  не
знает жизни". Верно, не знаю и знать не хочу. Жизнь - не  интересная  штука.
Впрочем, это написано и на вашем лице. Сплошная скукота! Да, признаюсь, я не
видел живых мышей. Ну и что? Хозяева всегда накормят. А  вот  воображение  -
это да! Оно может перенести тебя куда угодно!
   - Как это? - не поверил я.
   - А очень  просто.  Для  этого  нужно  взять  и  перенестись.  С  помощью
воображения.
   - А что же ты сам никуда не перенесся? - спросил я ехидно.
   - Я-то? Я... уже перенесся, - сказал пес, почему-то замявшись.
   - Да ты же здесь был всегда!
   - Значит, перенесся отсюда сюда, - пробормотал он, совсем изолгавшись.
   Если бы собаки умели краснеть, он наверняка зажегся бы алым  пламенем.  Я
бы так ему и сказал, да тут затрезвонил телефон на всю квартиру.
   Я бросился в гостиную и снял трубку.
   - Квартира профессора? - спросил чей-то вкрадчивый голос. - Ну  так  вот,
буксир "Перепелкино", имея, как всегда,  на  борту  юнгу  Иван  Ивановича  и
ответственный груз, уже вышел в открытое море! С приветом, Пыпин!
   Я решил, что это шутка моих школьных друзей,  и  положил  трубку,  ехидно
сказав:
   - Спасибо за сообщение.
   В другое время я бы и сам разыграл кого угодно, но сейчас мне было не  до
веселья. Мимо меня,  можно  сказать,  бесцельно  проходила  моя  собственная
жизнь, и с этим ничего нельзя было поделать.
   Закончив разговор, я вернулся в кабинет и, бросившись  в  кресло,  сказал
мечтательно псу:
   - Вот бы и вправду попасть на буксир "Перепелкино"!
   - И чего ты на буксире не видел?
   - Мне крайне необходимо прославиться. Чтобы сам юнга Иван Иванович померк
рядом со мной. А ты все равно не поймешь! - сказал я, отмахнувшись.
   - Ну и за чем дело? Возьми и перенесись на этот буксир,  -  ответил  пес,
обижаясь.
   "А что, если попробовать? - подумал я. - Терять  мне  все  равно  нечего.
Даже если и не выйдет".
   Пес разгадал мое намерение и напрягся, весь от влажного носа  до  кончика
короткого хвоста.
   - Ну, ну, чего же ты медлишь? - зашептал он, дрожа. Я представил огромный
многопалубный буксир в открытом море и взял и перенесся!
   А вслед мне долетел ликующий голос пса;
   - Получилось! Вышло!

   ГЛАВА VI, вписывающая новую страницу в историю воздухоплавания
   Толик Слонов  закончил  свой  рассказ,  и  вокруг  установилась  глубокая
тишина. Все замерли; ждали, что скажет капитан. Ждали не только люди,  но  и
птицы, и рыбы, слетевшиеся и приплывшие чуть ли не со  всех  концов  океана,
чтобы послушать историю Толика Слонова. Рыбы высунулись  из  воды,  а  птицы
повисли над палубой, боясь пропустить хотя  бы  одно  слово.  Океан  застыл,
окаменел, пораженный необузданным тщеславием Толика Слонова. Кстати, я в это
время выронил за борт свой перочинный нож, и тот даже не ушел на дно, а  так
и остался лежать в ложбинке между неподвижной зыбью. И я  просто  перегнулся
через борт и поднял его, ничуть не отключившись от происходящего.
   Однако спешил я совершенно напрасно. Все живое  по-прежнему  пребывало  в
полном оцепенении, пораженное невероятным честолюбием  маленького,  но  явно
опасного авантюриста.
   Но вот наконец все пришло в движение. Птицы  и  рыбы,  бросив  на  Толика
негодующий взгляд, отправились по своим делам. Мои друзья-моряки  озабоченно
потерли свои виски и в один  голос  произнесли  глубокомысленное  "м-да".  А
Пыпин потер руки, выражая откровенную радость.
   Узнав слабое место в характере мальчика, хулиган уже заранее рассматривал
его как удобное орудие для своих интриг.
   - Да не бойтесь, - засмеялся Толик. -  Все  равно  бы  нас  выручал  Иван
Иванович.
   - Толик, я ничего не умею. Учти это в следующий раз, - сказал  я  ему  на
ухо умоляющим шепотом.
   - А сегодня сумели? - громко возразил Толик.
   - Мне просто удивительно повезло,  -  прошептал  я,  боясь,  что  услышат
остальные.
   - Ну, значит, и в другой раз повезет, - уверенно ответил мальчик.
   - Эх, Толик! И куда же смотрел твой класс? - спросил штурман Федя, первым
нарушив молчание экипажа.
   - А что класс? - загорячился мальчик. - Я им всем покажу, кто такой Толик
Слонов! И мальчишкам всем, и всем девчонкам! А то: "Ты портишь  нам  картину
успеваемости в целом", "Ты думаешь только о себе". А о ком еще думать?
   - Браво, Толик!  Брависсимо!  -  поддержал  его  Пыпин,  ставя,  конечно,
неправильное ударение в слове "брависсимо".
   А я подумал, что четвертый класс, в котором учился Толик, не нашел к нему
тонкого подхода. Видно,  среди  его  одноклассниц  не  оказалось  подходящей
отличницы, сумевшей бы взять над Толиком шефство.
   Тем временем молвил слово сам  капитан,  решивший  подвести  итоги  нашей
откровенной беседы.
   - Послушай, что я скажу, мальчик, от имени всего  экипажа,  -  озабоченно
произнес капитан. - Ты можешь ввергнуть и себя, и  нас,  и  других  людей  в
неисчислимые беды. Потому я, как главный на судне, запрещаю тебе, пока мы не
придем в ближайший порт, покидать борт нашего корабля.
   Пыпин удовлетворенно  хихикнул.  Он  понимал,  что  решение  капитана  не
понравится избалованному ребенку, и тогда Толика можно будет легко  привлечь
на свою сторону.
   И точно: на лице мальчика появилась кислая гримаса.
   - Дяденька капитан, за что? - захныкал Толик.
   - В самом деле, за что? - провокационно подхватил Пыпин. - Ребенку уже  и
поиграть нельзя?
   - Я моря не видел четыре года, - продолжал сетовать Толик.
   - Это у него присказка такая, - пояснил я всему экипажу.
   В душе капитана завязалась мучительная борьба. На одной стороне выступала
жалость к ребенку, и он стеснялся крутых принятых мер. Достойным противником
жалости был служебный долг. Он настойчиво напоминал капитану, что тот  несет
ответственность за судьбу мальчика и вообще за весь белый свет.
   - Так и быть.  Я  разрешаю  тебе  свободу  передвижения,  но  только  под
присмотром юнги, - сказал капитан, вытирая вспотевший лоб.
   Это было мудрое решение. Молодой капитан мужал прямо у нас на глазах.
   Но, к несчастью, в эти дни у меня выдалось  много  работы.  Мне  пришлось
трижды совершенно случайно падать за борт и спасаться от  морских  хищников,
которые уже давно, все эти пятьдесят лет, точили на меня  свои  зубы,  шипы,
пилы и молоты. Но  я  каждый  раз  проявлял  исключительную  находчивость  и
выручал себя еще задолго до подхода спасательной шлюпки. Темные  хищники  не
знали, что, когда я летел  за  борт,  в  воде  прежде  меня  появлялось  мое
отражение, которое казалось и моложе и упитаннее, чем сам оригинал.  И  пока
они гонялись за пустым местом, мне удавалось обезоружить их поодиночке.
   Лишенные средств нападения, хищники унылой оравой тащились за буксиром  и
умоляли меня на морском языке:
   "Ванька, отдай оружие! Верни, мы больше не будем, честное слово".
   В конце концов я вернул акулам зубы. Но не прежние смертоносные резцы,  а
безобидные вставные зубы из пластмассы. Чтобы  им  было  чем  жевать  манную
кашу. Потом я отдал остальным хищникам молоты и пилы, взяв у  них  обещание,
что они сейчас же отправятся на ближайшую судоверфь, где  строят  деревянные
баркасы, и наймутся пилить доски и забивать гвозди в обшивку рыбацких лодок.
   Кроме этого, мне пришлось выполнять и другие обязанности, отведенные юнге
на корабле еще со времен парусного флота. Я по неопытности выводил из  строя
навигационные приборы, продувал  по  просьбе  бывалых  матросов  на  камбузе
макароны и выполнял массу другой крайне нужной  корабельной  работы.  И  при
всем при том еще ухитрялся следить за Толиком и Пыпиным.
   А у них неуклонно зрел тайный сговор. Занимаясь своей важной  работой,  я
одним глазом наблюдал, как они в обнимку  гуляют  по  моему  родному  юту  и
хулиган шепчет на ухо мальчику обольстительные слова, указывая рукой куда-то
за горизонт.  Поначалу  Толик  покачивал  головой,  не  поддаваясь  уговорам
Пыпина. Но однажды я  увидел,  как  доверчивый  мальчик  сдался  и  согласно
кивнул.
   Тогда  я  немедля,  путем  остроумных  умозаключений   проник   в   план,
составленный Пыпиным. По коварному замыслу хулигана Толик должен был  бежать
с буксира, не дожидаясь, пока мы придем в ближайший порт.
   Разумеется, Толику ничего не стоило взять и просто  перенестись  в  любую
точку земного шара. Для этого нужно было только пренебречь запретом взрослых
людей. И Пыпин подбил его на этот некрасивый шаг. Но  хулиган  меньше  всего
заботился об интересах своего маленького союзника. Он хотел использовать его
побег в своих корыстных целях. И придумал для Толика свой способ бегства.
   - Твой способ, конечно, удобен, - нашептывал (как я догадываюсь) мальчику
Пыпин в безлюдном закоулке буксира. - Но какой интерес от такого побега?  Он
же, тьфу, оскорбительно прост! А ты любишь сложности. И я предлагаю тебе...
   Тут он зашептал Толику в ухо что-то такое, чего не смог бы услышать  даже
человек с безукоризненным воображением.
   И все же мне каким-то образом удалось  то,  что  непременно  бы  принесло
мировую славу любому сыщику или чтецу мыслей на расстоянии. Я открыл способ,
с  помощью  которого  Толик  собирался  тайно  покинуть  буксир.  По  плану,
намеченному Пыпиным, заговорщикам следовало сплести из тростника гондолу,  а
роль воздушного шара отводилась при этом нашему ничего не  подозревающему  и
мирно летящему за нами баллону.
   А вскоре у меня в руках оказался документ, подтверждающий мои  логические
выводы.  Подметая  палубу,  я  наткнулся  на  листок  бумаги,  подозрительно
сложенный вчетверо. Я развернул его, и тотчас мне в глаза бросился следующий
огромной важности текст:
   САВИРШЕНО СИКРЕТНА! ПЛАНТ
   1) как тайно бижать отседова
   2) надо бижать а то отправлют дамой
   3) бижать на воздушном шару как в адной книшке
   4) сплисти карзину
   5) чур будешь ты у меня рука болит
   6) и вообче я придумал с миня хватит
   начальник этого Пыпин.
   Лукаво  посмеиваясь,  я  надежно  спрятал  весь  тростник,  имеющийся  на
корабле. А вскоре ко мне подошел обеспокоенный Пыпин и спросил:
   - Ты, случайно, не нашел чего-нибудь подозрительного?
   - Вы имеете в виду вот это? Ваш план? - Я с  застенчивой  улыбкой  вернул
Пыпину листок бумаги.
   - Нас разоблачили! - воскликнул Пыпин, не скрывая досады. - А я-то думал,
куда исчез весь тростник. То было хоть завались, а теперь ни тростинки!
   Потерпев неудачу, заговорщики притихли. А вскоре и вовсе произошло  нечто
невероятное: Пыпин впервые в  жизни  занялся  общественно  полезным  трудом.
Забежав по делам на минутку на ют, я увидел объявление, написанное на корме:
"Паликмахерская". А ниже рукой Толика Слонова  было  приписано:  "Мужские  и
женские прически. Стрижка и бритье. Подправка усов".
   "Ну и ну", - подивился я и, еще не смея радоваться  своей  педагогической
победе, отправился на клотик, куда меня бывалые матросы послали за кипятком.
   Забравшись с чайником  на  клотик,  я  набрал  кипятку  и  собрался  было
спуститься вниз, да бросил сверху случайный взгляд на океан и увидел, что со
всех сторон к корме нашего буксира стекаются киты. И океан прямо-таки  кишел
ими. Уже казалось, я видел все на  свете,  но  еще  никогда  не  приходилось
наблюдать китов в таком неописуемом количестве.
   "Что бы это значило?" - удивился я, что-то начиная подозревать, но еще не
зная, что именно.
   Спустившись с мачты, я едва не столкнулся с  Толиком  Слоновым.  Мальчик,
как угорелый, носился  по  судну,  подавал  на  ют  горячую  воду  и  чистые
салфетки.
   - Заходите, Иван Иванович, мы вас тоже побреем! -  пригласил  мальчик  на
бегу.
   - Спасибо, я бы с удовольствием. Да только где  это  видано,  чтобы  юнга
брил бороду и усы? - ответил я тоже на бегу.
   Так мы с ним и бегали. Я по своим морским делам, а он с горячей водой  на
ют. "Молодцы ребята, нашли себе занятие, нужное людям", - одобрительно думал
я.
   Только вот невольно пришлось мне заметить одно  странное  обстоятельство.
Мальчик перетаскал на ют ведра горячей  воды  и  горы  чистых  салфеток,  но
почему-то, носясь по кораблю, я не встречал ни бритых, ни стриженых.
   Наконец у меня выдалась свободная секунда, я откатил на нос корабля целую
бочку дифферента6 и, переводя дух, бросил рассеянный взгляд в океан,  только
что сплошь покрытый спинами китов, и обнаружил, что его воды вдруг опустели,
словно по ним промчался кто-то ужасный и распугал все живое. Лишь  вдали,  у
самой черты горизонта, поспешно удирал последний замешкавшийся голубой кит.
   А через минуту дела привели меня на ют. Здесь уже все  стало  по-старому.
Вывеску кто-то стер, а Пыпин и Толик сидели, поджав по-турецки ноги,  и  так
двигали руками, будто плели корзину. Когда я вбежал  на  ют,  они  почему-то
испугались и убрали за спины руки, но я был так поглощен работой, что в моей
голове не нашлось ни  одной  свободной  мысли,  которая  могла  бы  заняться
странным поведением Пыпина и Кё.  Каждая  из  них  в  это  время  кропотливо
трудилась над полученным от меня заданием.
   Пока Пыпин и Толик занимались на юте  чем-то  похожим  на  плетение,  мы,
члены экипажа, уверенно вели  свой  славный  буксир  по  безбрежным,  таящим
опасности просторам океана, не подозревая, что в это время за нашими спинами
назревает новое приключение.
   Дело  в  том,  что  у  нас  подобрались  исключительно  отважные  моряки,
привыкшие смотреть только вперед. "Смотри только вперед! Живи без  оглядки!"
- таков был девиз нашей команды. Поэтому мы никогда не  интересовались  тем,
что происходило у нас за спиной. Разве что вдруг мне  удавалось  подсмотреть
случайно, мимоходом, на бегу и предотвратить неприятность.
   Но на этот раз и я, по причине уже известной занятости, тоже не знал, что
творится позади нас. Мы, как и всегда  в  тихую,  ясную  погоду,  занимались
авралом, потому что в любую минуту мог обрушиться ураган небывалой  силы.  И
он в самом деле уже собирался на горизонте, готовясь напасть на  беззащитный
буксир. И вот тут за секунду до первого порыва  ветра,  который  должен  был
извест