ями в скромности.
   Город бурлил,  взбудораженный  предстоящим  соревнованием  по  пятиборью.
Толпа, текущая  по  улице  к  стадиону,  становилась  все  гуще  и  гуще.  Я
чувствовал это по постепенно уплотняющемуся воздуху вокруг себя.
   Войдя на праздничный стадион, я  увидел,  что  здесь  уже  все  готово  к
открытию турнира.  Непосвященному  человеку  он  мог  показаться  совершенно
пустым, но я-то знал, что на самом деле его скамьи заполнены  до  отказа,  и
наиболее скромные из зрителей, не сумевшие обзавестись билетом, тесно  стоят
в проходах. Между  рядами.  И  подтверждением  этому  был  нетерпеливый  гул
стадиона, ждущего начала соревнований.
   Бодро выбежав на середину поля, я  окинул  оценивающим  взглядом  сборную
планеты, которая уже поджидала меня, горя желанием посрамить  самозванца.  И
хотя моих соперников тоже не  было  видно,  я  был  уверен,  что  их  десять
человек, что это, несомненно, рослые, как на подбор, брюнеты и блондины.
   Я поставил котелок с водой на газон и сказал, что  готов  начать  борьбу.
Президент, сидевший в  директорской  ложе  вместе  с  жюри,  взмахнул  белым
манжетом, и по радио объявили:
   - Его превосходительство считает турнир открытым! Первый вид пятиборья  -
простота! В этот конкурс входит одежда соперников. Сейчас мы посмотрим,  кто
из них скромнее одет.
   Я посмотрел на себя, на команду хозяев и понял, что попал  в  проигрышное
положение, хотя, как всегда,  был  в  своей  неизменной  просоленной  морями
тельняшке и потертых, обносившихся штанах. Одежда, что и говорить,  обычная,
простая - словом, рабочая матросская форма. Но как  ее  сравнить  с  одеждой
скромняг, если той и вовсе не видно? Может, она еще проще моей?
   И тут меня вдруг  озарило:  "Почему  жители  этой  страны  так  тщательно
скрывают свою внешность, хотя она и без того скромна? - спросил  я  себя.  -
Человек может прятать только то, что ему неудобно показать  другим.  Но  как
сделать видимым невидимое?"
   Я понял, что это невозможно, и понурил голову.  И  увидел,  что  на  поле
легла косматая тень. Она медленно ползла по  траве  и  вскоре  накрыла  весь
стадион.
   Это была большая темная дождевая туча. В той стороне, откуда она  пришла,
сверкнула молния и прогремел гром. Я подумал, что дождь обязательно промочит
мою тельняшку, быстро снял ее, аккуратно свернул и сел на  тельняшку,  укрыв
таким образом собой.
   Потом говорили, что это был очень ловкий маневр. Так оно и было на  самом
деле. Только в ту минуту я еще сам об этом не знал.
   - Иван Иванович, зачем вы спрятали свою тельняшку? -  удивился  судья.  -
Ведь мы все равно уже видели, что она была на вас.
   - Дело вовсе не в этом, - возразил я, - а в  том,  что  тельняшка  -  мой
верный спутник, и потому  мне  очень  дорога.  А  кто  знает,  какой  сверху
польется дождик? Ни кто!  Может,  это  будет  подсолнечное  масло,  как  уже
случалось со мной в Маниле. Или в Кувейте: на нас  посыпались  куриные  яйца
размером с крупный град. Моя тельняшка - неслыханная роскошь по сравнению  с
вашими лохмотьями, и мне, конечно, хочется ее сберечь.
   Мой ответ почему-то вызвал в команде  скромнейших  невообразимую  панику.
Они забегали по газону. Я услышал их топот, шум от столкновения  тел,  треск
рвущихся тесемок и пуговиц.
   И вдруг хлынул ливень. Как я и предполагал, это был необычайный дождь.
   С неба полил проявитель. Видимо, развеянный мною порошок занесло в тучу и
там, словно в кюветке с водой, он превратился в крепкий раствор.
   Едва потоки дождя обрушились на наши головы,  как  со  скромнягами  и  на
поле, и на трибунах стало происходить нечто невероятное. В воздухе, точно на
фотобумаге, начали постепенно проступать их очертания.  И  вскоре  я  увидел
людей в роскошных костюмах. Вначале мне почудилось, будто  меня  занесло  на
пышный маскарад. В моих глазах зарябило от позументов,  кружев  и  кримплена
самых ярких цветов.
   Туча медленно проплыла над стадионом, но не успел ее  хвост  скрыться  за
верхней трибуной, как на смену ей прилетела вторая туча, и  на  перепуганных
скромняг обрушился дождь закрепителя.
   Первое время разоблаченные туземцы метались,  никого  не  замечая,  думая
только о собственной  репутации,  но  потом  стадион  обескураженно  притих,
скромняги стеснялись смотреть друг другу в глаза.
   А я как ни в чем не бывало развел на травке уютный  костер,  поставил  на
огонь котелок и начал варить бульон из  воды.  Пусть,  думаю,  пока  бедняги
придут в себя.
   В радиодинамиках послышался тяжелый вздох, и представитель жюри сказал:
   - Первый вид  пятиборья  выиграл  землянин  Иван  Иванович.  Переходим  к
следующему виду...
   Объявляющий  умолк,  из  динамика  донеслись  приглушенные  голоса.   Это
перешептывались члены  жюри.  А  затем  объявляющий  смущенно  откашлялся  и
произнес:
   - Ввиду непредвиденных обстоятельств, вызванных  техническими  причинами,
соревнования по застенчивости, терпению и непритязательности  не  проводить,
отдав первое место, - объявляющий снова вздохнул, - землянину, и  перейти  к
основному, последнему виду пятиборья. Сейчас мы узнаем, кто меньше  всех  не
придает значения славе.
   Ну, в этом-то виде скромности мне вообще не было  равных.  Победа,  можно
считать, уже была за мной. И если бы сейчас Появилась возможность  незаметно
ускользнуть со стадиона, я бы тотчас этим воспользовался, потому что  где-то
в лесу находились пленные Толик и Маша.
   Я подумал, как бы это сделать, и увидел Пыпина. Он сидел в  верхнем  ряду
и, свистя в два пальца, кричал:
   - Юн-гу с по-ля! Юн-гу с по-ля!
   - Пыпин, будьте любезны. Пожалуйста, подойдите ко мне, - позвал я его как
можно повежливей.
   Но Пыпин даже не пошевелился, еще не было случая, чтобы он расщедрился  и
выполнил чью-нибудь просьбу.
   Тогда я крикнул:
   - Пыпин, идите есть бульон, - и указал ему на вкусно дымящийся котелок.
   В таких случаях его не приходилось долго уговаривать, через мгновение  он
был возле моего костерка. Я сейчас же с ним перемешался и, так как внешне мы
были похожи, как две капли воды,  незаметно  покинул  поле,  оставив  Пыпина
вместо себя.
   Когда я добрался до выхода, над стадионом грянул  торжественный  марш.  Я
обернулся и увидел, что  упирающегося  Пыпина  и  моих  соперников  ведут  к
пьедесталам почета, возле которых ждали красивые девушки с большими  венками
из лавра.
   - Я - хвастун! Я - себялюбец и этим горжусь! Отпустите меня к бульону!  -
кричал Пыпин, но его втолкнули на пьедестал.
   - Какая скромность! Какое критическое  отношение  к  себе!  -  заговорили
скромняги, стоявшие рядом со мной.
   И весь стадион невольно отозвался одобрительным шумом.
   Но вот подошла решающая минута. Трибуны замолкли,  и  в  гробовой  тишине
девушки надели на шеи спортсменов лавровые  венки.  И  тогда  мои  соперники
предприняли отчаянную попытку отыграться. Они притворно закричали:
   - Не подвергайте нас такому позору! Пожалейте!  Освободите  нас  от  этой
мерзости! Иначе мы этого не переживем!
   Они рыдали и делали вид, будто стараются сорвать с себя венки.
   В противоположность им Пыпин затих, заинтересовался венком,  ощупал  его,
попробовал на зуб лавровые  листья  и,  оставшись  довольным,  потребовал  у
скромняг:
   - Эй вы, если вам венки не нужны, отдайте их мне. Я  такую  славу  люблю.
Особенно в супе!
   - Он ловкий притворщик! - закричали разочарованные скромняги. -  И  вовсе
он не Самый Совершенный, этот хитрый землянин. Он обманул  наши  надежды!  А
мыто уже стали болеть за него. До полного совершенства ему  так  же  далеко,
как от нас до его родной планеты!
   Пыпин, не обращая внимания на шум, подобрал все венки  и,  волоча  их  за
собой, побежал к котелку, в котором все еще варился бульон из воды. Подбежав
к костру, он торопливо оторвал от венка горсть лаврового листа, бросил его в
кипящий бульон и аппетитно потер руки.
   И стадион сразу притих. Скромняги убедились в том, что я достиг  пределов
скромности. А Пыпин, сам не подозревая того, совершил первое доброе дело.

   ГЛАВА ХI, в которой юнга старается  доказать,  что  он  самый  тщеславный
человек во Вселенной
   Убедившись в том, что в стране скромняг началась новая эра, я  отправился
на поиски леса. Как мне подсказывал опыт, лес надо было искать там, где было
больше деревьев. Поэтому, выйдя из города, я начал считать встречающиеся  по
дороге стволы и, когда их набралось до тысячи, очутился в дремучем лесу.
   А вскоре я вышел  на  небольшую  поляну  и  увидел  небритого  мужчину  в
звериной шкуре. Этот странный человек рыхлил землю древней мотыгой и  бросал
в нее зерна. Он трудился с откровенной  любовью  к  своему  занятию.  С  его
обнаженных  мускулистых  плеч  стекал  ручьями  пот,  но   усталость   будто
доставляла ему удовольствие.
   - Вы не будете столь любезны и не скажете мне: как увидеть тщеславцев?  -
спросил я, подходя к необычному землепашцу.
   - Отчего ж не быть любезным? Скажу: я и есть тщеславец, - угрюмо  ответил
мужчина  и,  горько  усмехнувшись,  добавил:  -  Да  только  не  характерный
тщеславец. Досадное исключение, в общем.
   - Зря вы наговариваете на себя, -  сказал  я  с  упреком.  -  У  вас  вид
честного трудолюбивого человека.
   - Вот в том-то и дело, - буркнул землепашец. - Все  порядочные  тщеславцы
по деревьям да пещерам сидят  и  добродетелями  своими  похваляются.  А  мне
неймется все. Сегодня земледелием занялся.  А  вчера  добыл  огонь  способом
трения.
   И он с грустью поведал мне историю  своего  племени,  которая,  как  и  у
других народов, началась с того, что тщеславцы научились общаться с  помощью
голоса  и  ходить  на  ногах,  освободив  руки  для  полезных  занятий.  Но,
додумавшись до того, что валявшиеся на земле камни  можно  использовать  как
орудия труда, тщеславцы решили, что достигли вершин цивилизации. После этого
люди племени очень возгордились собой, и с тех пор  они  ничего  не  делали,
только и занимались тем, что, стуча зубами от холода в пещерах, рассказывали
друг другу о своих высоких достоинствах  и  личном  вкладе  в  прогресс,  и,
конечно, давно бы вымерли от голода, если бы не этот  землепашец.  Пока  все
тщеславцы упивались своими россказнями, мой собеседник  занимался  охотой  и
бортничеством и кормил соплеменников. "А  недавно,  как  видите,  перешел  к
земледелию и приучил дикое животное", - и он скромно указал на  пасущуюся  в
кустах корову.
   - А что же было дальше? - спросил я с неослабевающим интересом.
   Но вскоре тщеславцам стало неинтересно хвастать друг перед другом, потому
что  они  теперь  знали  наизусть  все  о   великих   достоинствах   каждого
соплеменника, и они принялись  добывать  слушателей  на  стороне.  Тщеславцы
похищали необразцовых скромняг, находя их по видимым  предметам  туалета,  и
залетевших на планету космических  путешественников  и  морочили  им  головы
своим  хвастовством  до  такой  степени,  что  постепенно  эти   люди   тоже
становились тщеславцами.
   - Скажите, добрейший человек: вы не видели среди них  не  совсем  обычных
детей? Девочку и мальчика? - воскликнул я, очень волнуясь.
   - Скажу, видел, - ответил  мой  собеседник.  -  Девочку  зовут  Машей,  а
мальчика Толиком Слоновым. И вы  абсолютно  правы:  они  не  совсем  обычные
ребята.
   - И еще скажите: что с ними? Сделайте милость.
   - Сделаю. Скажу. А вернее, ничего не скажу, потому что  сам  не  знаю.  В
последний раз я их видел в кругу моих соплеменников. Те без конца  потчевали
ребят своими рассказами. И что сегодня стало с детьми, это мне неизвестно.
   За Машу я не боялся. Девочка была несгибаемой отличницей  и  активисткой.
Ей не вскружили голову даже десятки почетных грамот, и этим все  сказано.  А
Толик Слонов такой впечатлительный, такой самолюбивый мальчик!
   - Я по глазам вашим  вижу,  что,  в  конечном  счете,  вы  спасете  своих
маленьких друзей, - одобрительно заметил землепашец.
   - Не будем загадывать, - скромно предложил я.
   - Не спорьте со мной, - слегка рассердился землепашец.  -  Ну,  с  богом,
пройдете еще немного, и там будет наша стоянка.
   Но едва я скрылся из его вида, как на меня набросились незнакомые люди  в
набедренных повязках. Они выскочили из зарослей орешника с криками:
   - Ага, слушатель, попался! Братцы, покрепче держите его!
   Но я и не думал сопротивляться. Так было  даже  удобней,  не  нужно  было
тратить время на поиски стоянки тщеславцев.  И  хотя  я  не  шевельнул  даже
мизинцем, чтобы защитить себя, один из тщеславцев  обеспокоенно  предупредил
своих товарищей:
   - Поаккуратней, ребята, как бы не повредить ему уши.
   Тщеславцы бережно связали меня по  рукам  и  ногам  и  понесли  на  своих
плечах.
   - Это же надо! Чтобы обзавестись всего лишь  одним  слушателем,  пришлось
целый день в засаде сидеть, - пожаловался кто-то из моих носильщиков.
   - Мы хоть в своем лесу  сидели.  А  другим  в  город  пришлось  пойти,  -
возразил ему другой тщеславец.
   - Да если бы эта несносная девчонка поверила хотя бы разок,  не  пришлось
бы тратить столько сил и времени. А то: "Не может быть, не может  быть.  Это
антинаучно", - передразнил Машу третий тщеславец.  -  И  слово-то  придумала
какое: "ам... ан... антинаучно".
   - Братцы, а может, ему прямо сейчас рассказать, пока  несем?  -  попросил
самый молодой тщеславец. - А то в глотке ужас как пересохло.
   - Нельзя думать только о себе. В пещерах  нас  ждут  товарищи,  и  каждый
имеет равное право на нашу добычу, - сурово одернул его старший брат.
   - А как же еще один слушатель? Толик? - спросил я, не удержавшись.
   - Ну, этого теперь самого не  остановишь.  Так  и  лезет  все  время  без
очереди, - неодобрительно ответил старший.
   Вскоре мы вышли к поросшей  лесом  горе,  у  подножия  которой  виднелось
несколько пещер. Это и была стоянка тщеславцев.  Все  племя  сидело  кружком
посреди поляны и,  истосковавшись  по  слушателям,  жадно  смотрело  в  лес.
Наконец самый зоркий из них заметил нашу процессию и закричал:
   - Друзья, слушателя несут! Сегодня, кажется, будет кому нас послушать!
   Тщеславцы бросились ко мне со всех ног, окружили меня. И тут, как это уже
бывало со многими, их явно обманул мой возраст.
   - Батюшки, да,  может,  он  совсем  глухой?  -  испугалась  одна  пожилая
тщеславка.
   Я хотел было обидеться, но, увидев расстроенные лица людей, сжалился  над
ними и сказал:
   - Ладно, уже не один человек попадался на эту удочку. Вот, например,  кто
слышал из вас, как шуршит об облако солнечный луч?
   - Никто не слышал, - честно признались тщеславцы.
   - А я вот прекрасно слышу, - скромно сказал я. - Он шуршит  так:  "шширш,
шширш..."
   Убедившись, что я говорю правду,  тщеславцы  очень  обрадовались.  Кто-то
предложил посадить меня в центре круга и немедля начать рассказ. Но тут всех
растолкал рыжий мальчишка в звериной шкуре и неистово закричал:
   - Я буду первый! Чур, я первый ему расскажу!
   - Какой невоспитанный ребенок! Ну и поколение растет. Разве мы в  детстве
были такие? - осуждающе заговорили взрослые тщеславцы.
   - Дяденька! - продолжал мальчик, пренебрегая мнением старших. - Сейчас вы
услышите потрясающую историю о том, как я чуть не  устроил  самое  настоящее
кораблекрушение и...
   Разглядев меня, мальчик осекся. И я тоже узнал его. Это был Толик Слонов.
   При моем появлении справедливый мальчик сразу сравнил свои истории с теми
действительно необычными и благородными приключениями, которые приписывались
мне, и стал снова здоров.
   - Как видите, не удержался от соблазна, проявил слабость, -  пояснил  он,
виновато опустив голову.
   - Но ты понял, и это хорошо, - шепнул я и незаметно пожал ему руку.  -  А
где Маша Фырова?
   - Она в пещере. Они поставили Машу в угол, - так же незаметно шепнул  мне
Толик.
   А тщеславцы продолжали сетовать на детей.
   - Один так и норовит опередить старших, - жаловались они мне. - А  другая
упрямо не верит нашим  рассказам.  Утверждает,  что  мы  не  правы,  что  мы
ошибаемся. Вежливая, а ишь? Это мы-то ошибаемся, великие тщеславцы?!
   - Друзья! - обратился я к ужасно расстроившемуся племени. - Теперь у  вас
будет слушатель, который выслушает всех вас! И будет слушать  без  конца.  И
потом, если пожелаете, слово в слово повторит все то, что вы рассказали.
   - Иван Иванович, что же  вы  делаете?  Ведь  вы  еще  никогда  никого  не
обманывали! - не удержался и с горечью воскликнул Толик.
   - А я и сейчас говорю чистую правду, - успокоил  я  мальчика.  -  У  этих
несчастных людей отныне будет такой, ну, может быть, не  совсем  вечный,  но
достаточно долговременный и добросовестный слушатель.
   - Неужели вы останетесь здесь навсегда? - не поверил Толик.
   - Ну, разумеется, кет. В общем, пока это тайна. Друзья! - вновь обратился
я к тщеславцам. - Но, прежде чем выполнить свое обещание,  мне  хотелось  бы
посмотреть на упрямую, как вы говорите, девочку Машу.
   Обрадованные тщеславцы были готовы оказать мне любую услугу.
   - Она в той пещере! Стоит там, в углу! - наперебой закричали тщеславцы  и
охотно указали на вход в самую дальнюю пещеру.
   Бедняжка Маша стояла в самом темном углу пещеры. Конечно, девочке  ничего
не стоило убежать из плена. Для этого  ей  достаточно  было  проснуться,  и,
проснувшись, она бы увидела, что сидит как ни  в  чем  не  бывало  в  салоне
летящего вертолета рядом с отцом. Но  такая  девочка,  как  Маша,  не  могла
оставить Толика в беде.
   Маша  стойко  переносила  свое  наказание,  черпая  моральные   силы   из
жизнеутверждающей  детской  песни,  которая  доносилась  из   ее   походного
магнитофона. Академический хор детей сурово и мужественно пел:
   Если ошиблись дяди,
   Перебори свой каприз.
   И правды ради,
   Истины ради,
   Ни на кого не сердись.
   Ты ведь такая хорошенькая!
   Стой же, на стену глядя,
   Сердце свое скрепя,
   И правды ради,
   Истины ради
   Будут еще у тебя
   Целых сто порций мороженого!
   - Маша, я уже исправился, окончательно, честное слово! - сказал ей Толик.
- Я больше не хвастаю своими придуманными победами.
   - Правда? - обрадовалась  девочка  и,  спохватившись,  добавила  с  очень
серьезным видом; - А я все равно верила в тебя.  Даже  в  самые  критические
минуты, когда ты сочинял про себя  совершенно  немыслимые  истории.  И,  как
видишь, не ошиблась! Я знала, что в тебе заложена здоровая основа.  И  ты  в
самом деле нашел в  себе  силы  и  поборол  свое  тщеславие.  Словом,  ты  -
настоящий ребенок, Толя! - закончила она звонким от волнения голосом.
   - Если уж быть честным до конца... то справедливости ради  надо  сказать,
что мне помогло появление Ивана Ивановича, -  мужественно  признался  Толик,
хотя ему очень хотелось выглядеть перед  Машей  мальчиком  с  большой  силой
воли.
   Признаться, мне было приятно узнать что  я  помог  формированию  личности
Толика Слонова. Да еще это  было  сказано  в  присутствии  такой  выдающейся
воспитательницы, как Маша.
   - Неужели юнга так быстро пришел к нам на помощь? - удивилась  между  тем
девочка.
   - Да, я уже здесь, - подтвердил я.
   Когда в полумраке раздался мой голос, Маша от радости забыла про то,  что
является сдержанной девочкой, и захлопала в ладоши.
   - Теперь мы можем бежать? - азартно спросила она. - Хотя я и  отправилась
в сон с познавательной целью, но, наверное, могу  позволить  себе  небольшое
приключение.
   - Ну конечно. Но перед этим я должен сдержать свое слово. - И я рассказал
Маше о необычайном слушателе, обещанном тщеславцам.
   Отличница поняла меня с полуслова и, сняв с  плеча  походный  магнитофон,
протянула мне, говоря:
   - В чем же дело? Отдайте его тщеславцам. А реальный магнитофон все  равно
остается у меня. Он и сейчас там, в самолете, где я сплю. Лежит на коленях у
папы.
   - Вот и я так подумал, - признался я, забирая магнитофон.
   Мы принесли магнитофон сгоравшим от нетерпения тщеславцам. Увидев  вместо
обещанного живого слушателя  маленький  я