замка! - отозвалась леди
Уиндермир.
   - Видишь ли, милая, я люблю...
   - Комфорт, - произнес мистер Поджерс,  -  удобства  и  горячую  воду  в
каждой спальне.  Вы  совершенно  правы,  ваша  светлость.  Комфорт  -  это
единственное, что может нам дать цивилизация.
   - Вы  чудесно  отгадали  характер  герцогини,  мистер  Поджерс.  Теперь
погадайте леди Флоре. - Повинуясь знаку улыбающейся хозяйки, из-за  дивана
неловко  выступила  высокая  девушка  с  острыми  лопатками  и  рыжеватыми
волосами,  выдающими  шотландское  происхождение;  она  протянула   худую,
длинную руку с крупными и как бы приплюснутыми пальцами.
   - А, пианистка! Вижу, вижу, - сказал  мистер  Поджерс.  -  Превосходная
пианистка, хотя, пожалуй, и не из тех, что зовутся  музыкантами.  Скромна,
честна, очень любит животных.
   - Сущая правда! - воскликнула герцогиня, обращаясь к леди Уиндермир.  -
Флора держит в Макклоски две дюжины овчарок. Она бы и  наш  городской  дом
превратила в зверинец, если б только отец позволил.
   - Со своим домом я это проделываю каждый четверг,  -  рассмеялась  леди
Уиндермир, - вот только овчаркам предпочитаю львов.
   - Тут вы ошибаетесь, леди Уиндермир, - сказал мистер  Поджерс  и  чинно
поклонился.
   - Женщина без милых ошибок - это не женщина, а особа женского пола.  Но
погадайте нам еще. Сэр Томас, покажите вашу руку.
   Приятного  вида  пожилой  господин  в  белом  жилете  протянул  большую
шершавую руку с весьма длинным средним пальцем.
   - Непоседливый нрав; четыре дальних путешествия  в  прошлом,  одно  еще
предстоит. Трижды попадал в кораблекрушение. Нет-нет, дважды,  но  рискует
разбиться вновь.  Убежденный  консерватор,  весьма  пунктуален,  страстный
коллекционер. Тяжело болел в возрасте от шестнадцати до восемнадцати  лет.
В тридцать унаследовал крупное состояние. Питает  отвращение  к  кошкам  и
радикалам.
   - Поразительно! - вскричал сэр Томас. - Вы непременно  должны  погадать
моей жене.
   - Вашей второй жене, - уточнил мистер Поджерс, все еще не  выпуская  из
рук пальцы сэра Томаса. - С превеликим удовольствием.
   Но  леди  Марвел  -  меланхоличная  дама  с  каштановыми   волосами   и
сентиментальными ресницами - наотрез  отказалась  предать  гласности  свое
прошлое и будущее, а русский посол мосье де Колов не  пожелал  даже  снять
перчатки, несмотря на все увещевания леди Уиндермир. Да  и  многие  другие
побоялись предстать перед забавным человечком с шаблонной улыбкой,  очками
в золотой оправе и проницательными глазами-бусинками; а уж когда он сказал
бедной леди Фермер - прямо здесь, в  обществе,  -  что  она  равнодушна  к
музыке,  но  очень  любит  музыкантов,  никто  более  не  сомневался,  что
хиромантия - крайне опасная наука и поощрять  ее  не  следует,  кроме  как
tete-a-tete [с глазу на глаз (фр.)] Однако лорду  Артуру  Сэвилу,  который
ничего не знал о печальной истории  леди  Фермер  и  с  немалым  интересом
наблюдал за мистером Поджерсом, чрезвычайно  захотелось,  чтобы  ему  тоже
погадали, но, не решаясь громко заявить о своем желании, он подошел к леди
Уиндермир и, очаровательно покраснев, спросил, удобно ли,  по  ее  мнению,
побеспокоить мистера Поджерса.
   - Ну разумеется! - сказала леди Уиндермир. - Он здесь для  того,  чтобы
его беспокоили. Все мои львы, лорд Артур,  это  львы-артисты;  по  первому
моему слову они прыгают через обруч. Но я вас предупреждаю, что ничего  не
утаю от Сибил. Я жду ее завтра к обеду - нам надо поболтать о шляпках,  и,
если мистер Поджерс выяснит, что у  вас  дурной  нрав,  или  склонность  к
подагре, или жена в Бейсуотере, я все ей непременно передам.
   Лорд Артур улыбнулся и покачал головой.
   - Я не боюсь. Она обо мне все знает, как и я о ней.
   - В самом деле? Вы меня, право, немного огорчили.  Взаимные  иллюзии  -
вот лучшая основа для брака. Нет-нет, я не цинична,  просто  у  меня  есть
опыт - впрочем, это одно  и  то  же.  Мистер  Поджерс,  лорд  Артур  Сэвил
мечтает, чтоб вы ему погадали. Только не говорите, что он обручен с  одной
из милейших девушек в Лондоне: об этом "Морнинг пост" сообщила месяц  тому
назад.
   - Леди Уиндермир, душечка, - вскричала маркиза Джедберг, - оставьте мне
мистера Поджерса. Он только что сказал, что  меня  ждут  подмостки  -  как
интересно!
   - Если он вам такое сказал, леди Джедберг, я заберу его от вас  сию  же
секунду. Сюда, мистер Поджерс. Погадайте лорду Артуру.
   - Что ж, - леди Джедберг  состроила  обиженное  личико  и  поднялась  с
дивана, - если мне нельзя на сцену, разрешите хотя бы быть зрителем.
   - Разумеется. Мы все будем зрителями,  -  объявила  леди  Уиндермир.  -
Итак, мистер Поджерс, сообщите нам что-нибудь приятное. Лорд Артур  -  мой
любимец.
   Но, взглянув на руку лорда Артура, мистер Поджерс странно  побледнел  и
не произнес ни слова. Он зябко поежился, и его  кустистые  брови  уродливо
задергались,  как  это  случалось,  когда  он  был  в  растерянности.   На
желтоватом лбу мистера Поджерса появились  крупные  бусинки  пота,  словно
капли ядовитой росы, а его толстые пальцы сделались влажными и холодными.
   Лорд Артур заметил эти признаки смятения и сам  -  впервые  в  жизни  -
почувствовал страх. Ему захотелось повернуться и  бежать,  но  он  сдержал
себя. Лучше  знать  все,  даже  самое  ужасное.  Невыносимо  оставаться  в
неведении.
   - Я жду, мистер Поджерс, - сказал он.
   - Мы все ждем! -  нетерпеливо  заметила  леди  Уиндермир,  но  хиромант
по-прежнему молчал.
   - Артуру, наверное, суждено  играть  на  театре,  -  предположила  леди
Джедберг, - но вы были так строги с мистером Поджерсом, что он вас  теперь
боится.
   Внезапно мистер Поджерс отпустил правую руку  лорда  Артура  и  схватил
левую, склонившись над ней так низко, что золотая оправа его  очков  почти
коснулась ладони. Мгновение  его  побелевшее  лицо  выражало  неподдельный
ужас, но он быстро совладал с собой  и,  повернувшись  к  леди  Уиндермир,
произнес с деланной улыбкой:
   - Передо мной рука очаровательного молодого человека.
   - Это ясно, - ответила леди Уиндермир. - Но будет ли он  очаровательным
мужем? Вот что я хочу знать.
   - Как все очаровательные молодые люди, - сказал мистер Поджерс.
   -  По-моему,  муж  не  должен  быть  слишком   обворожительным,   -   в
задумчивости проговорила леди Джедберг. - Это опасно.
   - Дитя мое, - воскликнула леди  Уиндермир,  -  муж  никогда  не  бывает
слишком  обворожителен!  Но  я  требую  подробностей.  Только  подробности
интересны. Что ждет лорда Артура?
   -  Гм,  в  течение  ближайших   месяцев   лорд   Артур   отправится   в
путешествие...
   - Ну разумеется, в свадебное!
   - И потеряет одного из родственников.
   - Надеюсь, не сестру? - жалобно спросила леди Джедберг.
   - Нет, безусловно не сестру, - мистер Поджерс  жестом  успокоил  ее.  -
Кого-то из дальней родни.
   - Что ж, я безумно  разочарована,  -  заявила  леди  Уиндермир.  -  Мне
абсолютно нечего рассказать Сибил. Дальняя родня теперь никого не  волнует
- она давно уже вышла из моды. Впрочем, пусть Сибил купит черного шелку  -
он хорошо смотрится в церкви. А теперь ужинать. Там,  конечно,  давно  все
съели, но нам, быть может, подадут горячий суп. Когда-то  Франсуа  готовил
отменный суп, но теперь он так увлекся политикой, что я не  знаю,  чего  и
ждать. Скорее бы угомонился этот генерал Буланже. Герцогиня, вы не устали?
   - Вовсе нет, Глэдис, свет мой, - отозвалась герцогиня, ковыляя к двери.
- Я  получила  огромное  удовольствие,  и  этот  твой  ортодонт,  то  бишь
хиромант, весьма интересен. Флора, где мой черепаховый веер? Ах,  спасибо,
сэр Томас. А моя кружевная накидка. Флора? Благодарю вас,  сэр  Томас,  вы
очень любезны. - И сия достойная дама спустилась,  наконец,  по  лестнице,
уронив свой флакон с духами не более двух раз.
   В продолжение всего этого времени лорд  Артур  Сэвил  стоял  у  камина,
объятый нестерпимым страхом,  язвящей  душу  тревогой  перед  безжалостным
роком. Он грустно улыбнулся сестре, когда та пропорхнула мимо в прелестной
розовой парче и жемчугах, легко опершись на руку лорда Плимдейла, и словно
во сне слышал, как леди Уиндермир пригласила его следовать  за  собой.  Он
думал о Сибил Мертон - и при мысли, что  их  могут  разлучить,  его  глаза
затуманились от слез. Глядя на него, можно было  подумать,  что  Немезида,
похитив щит Афины, показала ему голову Медузы Горгоны. Он словно окаменел,
а меланхолическая бледность  сделала  его  лицо  похожим  на  мрамор.  Сын
знатных и богатых родителей,  до  сих  пор  он  знал  лишь  жизнь,  полную
чудесной роскоши и  тонкого  изящества,  жизнь  по-мальчишески  беспечную,
начисто лишенную презренных забот; теперь - впервые  -  он  прикоснулся  к
ужасной тайне бытия, ощутил трагическую неотвратимость судьбы.
   Чудовищно, невероятно! Неужели на его руке начертано  тайное  послание,
которое расшифровал этот человек, - предвестие злодейского греха, кровавый
знак преступления? Неужели нет спасения? Или мы в самом  деле  всего  лишь
шахматные фигуры, которые незримая  сила  передвигает  по  своей  воле,  -
пустые сосуды, подвластные рукам гончара, готовые для славы и для  позора.
Разум восставал против этой  мысли,  но  лорд  Артур  чувствовал  близость
ужасной трагедии, словно вдруг на него взвалили непосильную  ношу.  Хорошо
актерам! Они выбирают, что играть, - трагедию или  комедию,  сами  решают,
страдать им или веселиться, лить слезы или хохотать. Но  в  жизни  все  не
так. В большинстве своем мужчины и  женщины  вынуждены  играть  роли,  для
которых они совсем не подходят. Наши Гильденстерны играют Гамлета, а  наши
Гамлеты паясничают, как принц Хэл. Весь мир - сцена, но спектакль  выходит
скверный, ибо роли распределены из рук вон плохо.
   Внезапно в гостиную вошел  мистер  Поджерс.  Увидев  лорда  Артура,  он
вздрогнул, и его крупное, одутловатое  лицо  стало  зеленовато-желтым.  Их
глаза встретились, и с минуту оба молчали.
   - Герцогиня забыла здесь перчатку, лорд Артур, и меня за ней послали, -
проговорил наконец мистер Поджерс. - Вот она, на диване. Честь имею.
   - Мистер Поджерс, я настаиваю, чтобы вы  мне  прямо  ответили  на  один
вопрос.
   - В другой раз, лорд Артур. Герцогиня очень волнуется. Ну, я пойду.
   - Нет, не пойдете. Герцогиня подождет.
   - Нехорошо заставлять даму  ждать,  лорд  Артур,  -  пролепетал  мистер
Поджерс со своей тошнотворной улыбочкой. -  Прекрасному  полу  свойственно
нетерпение.
   Красивые губы лорда Артура  слегка  изогнулись,  придав  лицу  дерзкое,
презрительное выражение. Какое ему  было  дело  в  эту  минуту  до  бедной
герцогини! Он пересек гостиную и, остановившись перед мистером  Поджерсом,
протянул руку.
   - Скажите, что вы там прочли. Скажите правду.  Я  должен  знать.  Я  не
ребенок.
   Глазки  мистера  Поджерса  заморгали  за  стеклами  очков;  он  неловко
переминался с ноги на ногу, теребя блестящую цепочку от часов.
   - А почему вы, собственно, решили, лорд Артур, что я  прочел  по  вашей
руке больше, чем сказал?
   - Я в этом уверен и желаю все знать. Я заплачу. Я дам вам  чек  на  сто
фунтов.
   Зеленые глазки сверкнули и вновь погасли.
   - Сто гиней?  -  еле  слышно  произнес  мистер  Поджерс  после  долгого
молчания.
   - Да, разумеется. Я пришлю вам чек завтра. Какой у вас клуб?
   - Я не состою в клубе. Временно не состою. Мой адрес... но позвольте, я
дам вам свою карточку. - С этими словами мистер Поджерс извлек из  кармана
карточку с золотым  обрезом  и,  низко  поклонившись,  протянул  ее  лорду
Артуру:

   М-Р СЕПТИМУС Р.ПОДЖЕРС
   профессиональный хиромант
   Уэст-Мун-стрит, 103а

   - Я принимаю с десяти до четырех, - машинально добавил мистер  Поджерс.
- Семьям предоставляю скидку.
   - Быстрее! - вскричал лорд Артур. Он  по-прежнему  стоял  с  протянутой
рукой и был чрезвычайно бледен.
   Мистер Поджерс опасливо оглянулся и задернул тяжелую портьеру.
   - Мне нужно время, лорд Артур. Присядьте.
   - Быстрее, сэр! - снова вскричал лорд Артур и рассерженно топнул  ногой
по полированному паркету.
   Мистер Поджерс улыбнулся, извлек из нагрудного  кармана  увеличительное
стекло и тщательно протер его носовым платком.
   - Я готов, - сказал он.



2

   Десять минут спустя лорд Артур Сэвил выбежал из дома с выражением ужаса
на бледном лице и молчаливой мукой в глазах, протиснулся сквозь  укутанных
в шубы лакеев, столпившихся под полосатым навесом, и ринулся прочь, ничего
не видя и не слыша. Ночь была холодная,  и  дул  пронизывающий  ветер,  от
которого газовые фонари на площади попеременно вспыхивали и тускнели, но у
лорда Артура горели руки и  лоб  его  пылал.  Он  шел  не  останавливаясь,
нетвердой поступью пьяного, и полицейский на углу с любопытством  проводил
его взглядом. Нищий, сунувшийся было за подаянием,  перепугался  при  виде
такого  отчаяния,  какое  даже  ему  не  снилось.  Один  раз  лорд   Артур
остановился под фонарем и посмотрел на свои руки. Ему показалось, что  уже
сейчас на них  расплываются  кровавые  пятна,  и  с  дрожащих  губ  слетел
негромкий стон.
   Убийство! Вот что увидел хиромант. Убийство! Ужасное слово  звенело  во
мраке, и безутешный ветер шептал его на ухо. Это слово кралось  по  ночным
улицам и скалило зубы с крыш.
   Он вышел к Гайд-парку: его безотчетно влекло к этим темным деревьям. Он
устало прислонился к ограде  и  прижал  лоб  к  влажному  металлу,  вбирая
тревожную тишину  парка.  "Убийство!  Убийство!"  -  повторял  он,  словно
надеясь притупить чудовищный  смысл  пророчества.  От  звука  собственного
голоса он содрогался, но в то же время ему  хотелось,  чтобы  громогласное
эхо, услышав его, пробудило  весь  огромный  спящий  город.  Его  охватило
безумное желание остановить первого же прохожего и все ему рассказать.
   Он двинулся прочь, пересек Оксфорд-стрит и углубился в узкие  улочки  -
прибежище низменных страстей. Две  женщины  с  ярко  раскрашенными  лицами
осыпали его насмешками. Из темного двора послышалась ругань и звук ударов,
а затем пронзительный вопль; сгорбленные фигуры, припавшие к сырой  стене,
явили ему безобразный облик старости и нищеты.  Он  почувствовал  странную
жалость. Возможно ли, чтоб эти дети бедности и греха так же, как и он сам,
только следовали предначертанию? Неужто они, как и он, лишь  марионетки  в
дьявольском спектакле?
   Нет, не тайна, а ирония  людских  страданий  поразила  его,  их  полная
бессмысленность, бесполезность. Как все нелепо, несообразно!  Как  начисто
лишено гармонии!  Его  потрясло  несоответствие  между  бойким  оптимизмом
повседневности и подлинной картиной жизни. Он был еще очень молод.
   Спустя некоторое время  он  вышел  к  Марилебонской  церкви.  Пустынная
мостовая была похожа на ленту отполированного серебра с темными арабесками
колышущихся теней. Ряд мерцающих газовых фонарей убегал, извиваясь, вдаль;
перед домом, обнесенным невысокой каменной оградой, стоял одинокий  экипаж
со  спящим  кучером.  Лорд  Артур  поспешно  зашагал  по   направлению   к
Портланд-Плейс, то и дело оглядываясь, словно  опасаясь  погони.  На  углу
Рич-стрит стояли двое: они  внимательно  читали  небольшой  плакат.  Лорда
Артура охватило болезненное любопытство, и он перешел через  дорогу.  Едва
он приблизился, как в глаза ему бросилось слово  "УБИЙСТВО",  напечатанное
черными буквами. Он вздрогнул,  и  щеки  его  залились  румянцем.  Полиция
предлагала вознаграждение за любые  сведения,  которые  помогут  задержать
мужчину среднего роста, в возрасте от тридцати до сорока лет,  в  котелке,
черном сюртуке и  клетчатых  брюках,  со  шрамом  на  правой  щеке.  Читая
объявление снова и снова, лорд Артур мысленно спрашивал себя,  поймают  ли
этого несчастного и откуда у него шрам. Когда-нибудь, возможно, и его  имя
расклеят по всему Лондону. Возможно, и за его голову назначат цену.
   От этой мысли он похолодел. Резко повернувшись, он кинулся во мрак.
   Он шел, не разбирая дороги. Лишь смутно вспоминал он потом, как  бродил
в лабиринте грязных улиц, как заблудился в  бесконечном  сплетенье  темных
тупиков и переулков, и, когда уже небо озарилось рассветным сиянием, вышел
наконец на площадь Пикадилли.
   Устало повернув к  дому  в  сторону  Белгрейв-сквер,  он  столкнулся  с
тяжелыми фермерскими повозками,  катящимися  к  Ковент-Гарден.  Возчики  в
белых  фартуках,  с  открытыми  загорелыми  лицами  и  жесткими   кудрями,
неторопливо шагали, щелкая кнутами и перебрасываясь  отрывистыми  фразами.
Верхом  на  огромной  серой  лошади  во  главе  шумной   процессии   сидел
круглолицый мальчишка в старой шляпе, украшенной свежими цветами  примулы;
он крепко вцепился  ручонками  в  гриву  и  громко  смеялся.  Горы  овощей
сверкали, как россыпи нефрита на фоне утренней зари, как зеленый нефрит на
фоне нежных лепестков роскошной розы. Лорд Артур был  взволнован,  сам  не
зная почему. Что-то в хрупкой прелести рассвета показалось ему  невыразимо
трогательным, и он подумал о бесчисленных днях, что  занимаются  в  мирной
красоте,  а  угасают  в  буре.  И  эти   люди,   что   перекликаются   так
непринужденно, грубовато и благодушно, - какую странную картину являет  им
Лондон в столь ранний час! Лондон без ночных страстей и  дневного  чада  -
бледный, призрачный город, скопище безжизненных склепов. Что они думают об
этом городе, известно ли им о его великолепии  и  позоре,  о  безудержном,
феерическом веселье и отвратительном голоде, о бесконечной  смене  боли  и
наслаждений? Возможно, для них это только рынок,  куда  они  свозят  плоды
своего труда, где проводят не более  двух-трех  часов  и  уезжают  по  еще
пустынным улицам, мимо спящих домов. Ему приятно  было  смотреть  на  них.
Грубые и неловкие, в тяжелых башмаках,  они  все  же  казались  посланцами
Аркадии. Он знал, что они слились с природой и природа  дала  им  душевный
покой. Как не завидовать их невежеству!
   Когда он добрел до Белгрейв-сквер, небо слегка  поголубело  и  в  садах
зазвучали птичьи голоса.



3

   Когда лорд Артур проснулся, был  полдень,  и  солнечные  лучи  заливали
спальню, струясь сквозь кремовый шелк занавесок. Он  встал  и  выглянул  в
окно. Лондон был погружен в легкую дымку  жары,  и  крыши  домов  отливали
темным серебром. Внизу, на ослепительно зеленом газоне, порхали дети,  как
белые бабочки, а на тротуаре теснились прохожие, идущие  в  парк.  Никогда
еще жизнь не казалась такой  чудесной,  а  все  страшное  и  дурное  таким
далеким.
   Слуга принес на подносе чашку  горячего  шоколаду.  Выпив  шоколад,  он
отодвинул бархатную портьеру персикового цвета и вошел в  ванную.  Сверху,
через тонкие пластины прозрачного оникса  падал  мягкий  свет,  и  вода  в
мраморной ванне искрилась, как лунный камень. Он поспешно лег в  ванну,  и
прохладная вода коснулась его шеи и волос, а потом окунул и голову, словно
желая смыть какое-то постыдное воспоминание. Вылезая, он почувствовал, что
почти обрел  обычное  свое  душевное  равновесие.  Сиюминутное  физическое
наслаждение поглотило его, как это часто бывает у тонко чувствующих натур,
ибо наши ощущения, как огонь, способны не только истреблять, но и очищать.
   После завтрака он прилег на диван и закурил папиросу. На каминной доске
стояла большая фотография в изящной  рамке  из  старинной  парчи  -  Сибил
Мертон, какой он впервые  увидел  ее  на  балу  у  леди  Ноэл.  Маленькая,
изысканная головка чуть наклонена, словно грациозной шее-стебельку  трудно
удержать бремя ослепительной красоты, губы  слегка  приоткрыты  и  кажутся
созданными для нежной музыки, и все очарование чистой девичьей души глядит
на мир из мечтательных, удивленных глаз.  В  мягко  облегающем  платье  из
крепдешина, с большим веером в форме листа платана, она похожа на одну  из
тех прелестных статуэток, что находят в оливковых рощах возле Танагры, - в
ее позе, в повороте головы есть истинно греческая грация. И в то же  время
ее нельзя  назвать  миниатюрной.  Ее  отличает  совершенство