были Мигелю Сервету и
Джордано Бруно,  чтобы  пламя  и  дым  костра не  могли  вырвать из  их  уст
отречения, которого так упорно добивались от них палачи.
     В  тюрьме, на костре и  на плахе их поддерживали непоколебимая  вера  в
свою  правоту и гневное презрение к судьям в сутанах, которым Джордано Бруно
бросил на суде такие слова:
     --  Вы  произносите  свой  приговор  с  большим   страхом,  чем  я  его
выслушиваю!
     Ильину  и его соавтору не удалось  написать третью -- заключительную --
книгу  о  Человеке,  книгу, которая должна была "довести этот труд до нашего
времени -- до первой в мире страны социализма".
     Рано оборвавшаяся жизнь Ильина не дала осуществиться этим замыслам.
     Он мечтал не только о том, чтобы довести эту книгу  до нашего  времени,
но еще о большем -- о том, чтобы "заглянуть и в будущее -- в то время, когда
человечество станет властелином природы, разумным хозяином планеты, когда на
всей земле исчезнут эксплуатация и порабощение".
     И  все же на своем веку Ильин успел  сделать немало. По крупице собирал
он материал, чтобы  показать в своих  книгах-поэмах  силу  творческой мысли,
возможности которой безграничны.
     Таков был Ильин -- поэт, публицист, ученый.
     Человек слабого  здоровья,  он  отличался  сильной волей,  мужеством  и
горячей любовью к жизни, ко всему живому.
     Недаром  он  писал  мне накануне  операции, всего  за несколько дней до
своей кончины:
     "Если  бы даже сегодняшний день был моим последним днем, я сказал бы: я
благодарен жизни за то, что она мне дала".
     С. Маршак