ь они ненастоящие!
   - Просто непонятно, - сказал я.
 Тогда Аленка сказала:
   - А я знаю. Это не они кричат! Это у них в середине живые артисты сидят
и кричат себе целый день.  А сами за веревочку дергают, и у кукол от этого
шевелятся губы.
   Я прямо расхохотался:
   - Вот и  видно,  что ты еще маленькая.  Станут тебе артисты в  животе у
кукол сидеть целый день.  Представляешь? Целый день скрючившись - устанешь
небось!  А есть,  пить надо?  И еще разное, мало ли что... Эх ты, темнота!
Это радио в них кричит.
   Аленка сказала:
   - Ну и не задавайся!
   И  мы  пошли дальше.  Всюду было  очень много народу,  все  разодетые и
веселые, и музыка играла, и один дядька крутил лотерею и кричал:

                      Подходите сюда поскорее,
                      Здесь билеты вещевой лотереи!
                      Каждому выиграть недолго
                      Легковую автомашину "Волга"!
                      А некоторые сгоряча
                      Выигрывают "Москвича"!

   И  мы возле него тоже посмеялись,  как он бойко выкрикивает,  и  Аленка
сказала:
   - Все-таки когда живое кричит, то интересней, чем радио.
   И мы долго бегали в толпе между взрослых и очень веселились, и какой-то
военный дядька подхватил Аленку под мышки,  а его товарищ нажал кнопочку в
стене, и оттуда вдруг забрызгал одеколон, и когда Аленку поставили на пол,
она вся пахла леденцами, а дядька сказал:
   - Ну что за красотулечка, сил моих нет!
   Но  Аленка  от  них убежала, а я - за ней, и мы наконец очутились возле
кваса. У меня были деньги на завтрак, и мы поэтому с Аленкой выпили по две
большие  кружки,  и у Аленки живот сразу стал как футбольный мяч, а у меня
все  время  шибало в нос и кололо в носу иголочками. Здорово, прямо первый
сорт, и когда мы снова побежали, то я услышал, как квас во мне булькает. И
мы  захотели  домой  и выбежали на улицу. Там было еще веселей, и у самого
входа стояла женщина и продавала воздушные шарики.
   Аленка, как только увидела эту женщину, остановилась как вкопанная. Она
сказала:
   - Ой! Я хочу шарик!
   А я сказал:
   - Хорошо бы, да денег нету.
   А Аленка:
   - У меня есть одна денежка.
   - Покажи.
   Она достала из кармана.
   Я сказал:
   - Ого! Десять копеек. Тетенька, дайте ей шарик!
   Продавщица улыбнулась:
   - Вам какой? Красный, синий, голубой?
   Аленка взяла красный. И мы пошли. И вдруг Аленка говорит:
   - Хочешь поносить?
   И протянула мне ниточку.  Я взял.  И сразу как взял,  так услышал,  что
шарик  тоненько-тоненько  потянул  за  ниточку!   Ему,  наверно,  хотелось
улететь.  Тогда  я  немножко отпустил ниточку  и  опять  услышал,  как  он
настойчиво так потягивается из  рук,  как будто очень просится улететь.  И
мне вдруг стало его как-то жалко,  что вот он может летать,  а я его держу
на привязи,  и  я взял и выпустил его.  И шарик сначала даже не отлетел от
меня, как будто не поверил, а потом почувствовал, что это вправду, и сразу
рванулся и взлетел выше фонаря.
   Аленка за голову схватилась:
   - Ой, зачем, держи!..
   И стала подпрыгивать, как будто могла допрыгнуть до шарика, но увидела,
что не может, и заплакала:
   - Зачем ты его упустил?..
   Но я  ей ничего не ответил.  Я смотрел вверх на шарик.  Он летел кверху
плавно и спокойно, как будто этого и хотел всю жизнь.
   И я стоял,  задрав голову,  и смотрел, и Аленка тоже, и многие взрослые
остановились и тоже позадирали головы -  посмотреть, как летит шарик, а он
все летел и уменьшался.
   Вот он пролетел последний этаж большущего дома,  и  кто-то высунулся из
окна и  махал ему вслед,  а  он  еще выше и  немножко вбок,  выше антенн и
голубей, и стал совсем маленький... У меня что-то в ушах звенело, когда он
летел,  а он уже почти исчез.  Он залетел за облачко,  оно было пушистое и
маленькое,  как крольчонок,  потом снова вынырнул, пропал и совсем скрылся
из виду и теперь уже,  наверно, был около Луны, а мы все смотрели вверх, и
в глазах у меня: замелькали какие-то хвостатые точки и узоры. И шарика уже
не было нигде.  И  тут Аленка вздохнула еле слышно,  и  все пошли по своим
делам.
   И  мы тоже пошли,  и  молчали,  и всю дорогу я думал,  как это красиво,
когда весна на дворе,  и  все нарядные и  веселые,  и машины туда-сюда,  и
милиционер в белых перчатках,  а в чистое, синее-синее небо улетает от нас
красный шарик.  И еще я думал, как жалко, что я не могу это все рассказать
Аленке.  Я не сумею словами, и если бы сумел, все равно Аленке бы это было
непонятно,  она ведь маленькая.  Вот она идет рядом со мной,  и  вся такая
притихшая,  и слезы еще не совсем просохли у нее на щеках.  Ей небось жаль
свой шарик.
   И  мы  шли так с Аленкой до самого дома и молчали, а возле наших ворот,
когда стали прощаться, Аленка сказала:
   -  Если  бы  у меня были деньги, я бы купила еще один шарик... чтобы ты
его выпустил.



КОТ В САПОГАХ

   - Мальчики и девочки!  -  сказала Раиса Ивановна. - Вы хорошо закончили
эту четверть.  Поздравляю вас.  Теперь можно и отдохнуть.  На каникулах мы
устроим утренник и карнавал. Каждый из вас может нарядиться в кого угодно,
а  за лучший костюм будет выдана премия,  так что готовьтесь.  -  И  Раиса
Ивановна собрала тетрадки, попрощалась с нами и ушла.
   И когда мы шли домой, Мишка сказал:
   - Я  на  карнавале буду  гномом.  Мне  вчера купили накидку от  дождя и
капюшон.  Я  только лицо  чем-нибудь занавешу,  и  гном готов.  А  ты  кем
нарядишься?
   - Там видно будет.
   И  я  забыл  про  это  дело.  Потому что дома мама мне сказала, что она
уезжает  в  санаторий на десять дней и чтоб я тут вел себя хорошо и следил
за  папой.  И  она на другой день уехала, а я с папой совсем замучился. То
одно,  то  другое, и на улице шел снег, и все время я думал, когда же мама
вернется. Я зачеркивал клеточки на своем календаре.
   И вдруг неожиданно прибегает Мишка и прямо с порога кричит:
   - Идешь ты или нет?
   Я спрашиваю:
   - Куда?
   Мишка кричит:
   -  Как - куда? В школу! Сегодня же утренник, и все будут в костюмах! Ты
что, не видишь, что я уже гномик?
   И правда, он был в накидке с капюшончиком.
   Я сказал:
   - У меня нет костюма! У нас мама уехала.
   А Мишка говорит:
   - Давай  сами  чего-нибудь  придумаем!  Ну-ка,  что  у  вас  дома  есть
почудней? Ты надень на себя, вот и будет костюм для карнавала.
   Я говорю:
   - Ничего у нас нет. Вот только папины бахилы для рыбалки.
   Бахилы -  это  такие высокие резиновые сапоги.  Если дождик или грязь -
первое дело бахилы. Нипочем ноги не промочишь.
   Мишка говорит:
   - А ну надевай, посмотрим, что получится!
   Я прямо с ботинками влез в папины сапоги. Оказалось, что бахилы доходят
мне  чуть  не  до  подмышек. Я попробовал в них походить. Ничего, довольно
неудобно. Зато здорово блестят. Мишке очень понравилось. Он говорит:
   - А шапку какую?
   Я говорю:
   - Может быть, мамину соломенную, что от солнца?
   - Давай ее скорей!
   Достал  я  шляпу,  надел.  Оказалось,  немножко великовата, съезжает до
носа, но все-таки на ней цветы.
   Мишка посмотрел и говорит:
   - Хороший костюм. Только я не понимаю, что он значит?
   Я говорю:
   - Может быть, он значит "мухомор"?
   Мишка засмеялся:
   -  Что  ты,  у  мухомора  шляпка вся красная! Скорей всего, твой костюм
обозначает "старый рыбак"!
   Я замахал на Мишку: - Сказал тоже! "Старый рыбак"!.. А борода где?
   Тут  Мишка  задумался,  а  я вышел в коридор, а там стояла наша соседка
Вера Сергеевна. Она, когда меня увидела, всплеснула руками и говорит:
   - Ох! Настоящий кот в сапогах!
   Я  сразу  догадался, что значит мой костюм! Я - "Кот в сапогах"! Только
жалко, хвоста нет! Я спрашиваю:
   - Вера Сергеевна, у вас есть хвост?
   А Вера Сергеевна говорит:
   - Разве я очень похожа на черта?
   - Нет,  не очень,  - говорю я. - Но не в этом дело. Вот вы сказали, что
этот костюм значит "Кот в сапогах",  а какой же кот может быть без хвоста?
Нужен какой-нибудь хвост! Вера Сергеевна, помогите, а?
   Тогда Вера Сергеевна сказала:
   - Одну минуточку...
   И вынесла мне довольно драненький рыжий хвостик с черными пятнами.
   - Вот,  -  говорит, - это хвост от старой горжетки. Я в последнее время
прочищаю им керогаз, но, думаю, тебе он вполне подойдет.
   Я сказал "большое спасибо" и понес хвост Мишке.
   Мишка, как увидел его, говорит:
   - Давай быстренько иголку с ниткой, я тебе пришью. Это чудный хвостик.
   И Мишка стал пришивать мне сзади хвост. Он шил довольно ловко, но потом
вдруг ка-ак уколет меня!
   Я закричал:
   - Потише ты,  храбрый портняжка! Ты что, не чувствуешь, что шьешь прямо
по живому? Ведь колешь же!
   - Это я немножко не рассчитал! - И опять как кольнет!
   - Мишка, рассчитывай получше, а то я тебя тресну!
   А он:
   - Я в первый раз в жизни шью!
   И опять - коль!..
   Я прямо заорал:
   - Ты что, не понимаешь, что я после тебя буду полный инвалид и не смогу
сидеть?
   Но тут Мишка сказал:
   - Ура! Готово! Ну и хвостик! Не у каждой кошки есть такой!
   Тогда я  взял тушь и кисточкой нарисовал себе усы,  по три уса с каждой
стороны - длинные-длинные, до ушей!
   И мы пошли в школу.
   Там народу было видимо-невидимо,  и  все в костюмах.  Одних гномов было
человек пятьдесят.  И  еще  было очень много белых "снежинок".  Это  такой
костюм,  когда вокруг много белой марли,  а в середине торчит какая-нибудь
девочка.
   И мы все очень веселились и танцевали.
   И  я  тоже танцевал,  но  все  время спотыкался и  чуть не  падал из-за
больших сапог,  и  шляпа  тоже,  как  назло,  постоянно съезжала почти  до
подбородка.
   А потом наша вожатая Люся вышла на сцену и сказала звонким голосом:
   - Просим "Кота  в  сапогах" выйти сюда  для  получения первой премии за
лучший костюм!
   И  я  пошел  на  сцену,  и  когда  входил  на  последнюю  ступеньку, то
споткнулся и чуть не упал. Все громко засмеялись, а Люся пожала мне руку и
дала  две  книжки:  "Дядю  Степу"  и "Сказки-загадки". Тут Борис Сергеевич
заиграл  туш,  а  я  пошел со сцены. И когда сходил, то опять споткнулся и
чуть не упал, и опять все засмеялись.
   А когда мы шли домой, Мишка сказал:
   - Конечно, гномов много, а ты один!
   - Да, - сказал я, - но все гномы были так себе, а ты был очень смешной,
и тебе тоже надо книжку. Возьми у меня одну.
   Мишка сказал:
   - Не надо, что ты!
   Я спросил:
   - Ты какую хочешь?
   - "Дядю Степу".
   И я дал ему "Дядю Степу".
   А  дома  я  скинул  свои  огромные бахилы,  и  побежал к  календарю,  и
зачеркнул сегодняшнюю клеточку. А потом зачеркнул уж и завтрашнюю.
   Посмотрел - а до маминого приезда осталось три дня!



СРАЖЕНИЕ У ЧИСТОЙ РЕЧКИ

   У всех мальчишек 1-го класса "В" были пистолеты.
   Мы так сговорились, чтобы всегда ходить с оружием. И у каждого из нас в
кармане всегда лежал хорошенький пистолетик и к нему запас пистонных лент.
И нам это очень нравилось, но так было недолго. А все из-за кино...
   Однажды Раиса Ивановна сказала:
   - Завтра,  ребята,  воскресенье.  И у нас с вами будет праздник. Завтра
наш класс,  и первый "А",  и первый "Б",  все три класса вместе,  пойдут в
кино  "Художественный"  смотреть  кинокартину  "Алые  звезды".  Это  очень
интересная картина о  борьбе  за  наше  правое дело...  Приносите завтра с
собой по десять копеек. Сбор возле школы в десять часов!
   Я  вечером  все  это рассказал маме, и мама положила мне в левый карман
десять  копеек  на билет и в правый несколько монеток на воду с сиропом. И
она  отгладила  мне  чистый  воротничок.  Я рано лег спать, чтобы поскорее
наступило  завтра,  а  когда  проснулся,  мама  еще  спала.  Тогда  я стал
одеваться. Мама открыла глаза и сказала:
   - Спи, еще ночь!
   А какая ночь - светло как днем!
   Я сказал:
   - Как бы не опоздать!
   Но мама прошептала:
   - Шесть часов. Не буди ты отца, спи, пожалуйста!
   Я  снова  лег  и лежал долго-долго, уже птички запели, и дворники стали
подметать,  и  за окном загудела машина. Уж теперь-то наверняка нужно было
вставать. И я снова стал одеваться. Мама зашевелилась и подняла голову:
   - Ну чего ты, беспокойная душа?
   Я сказал:
   - Опоздаем ведь! Который час?
   - Пять минут седьмого,  - сказала мама, - ты спи, не беспокойся, я тебя
разбужу, когда надо.
   И верно,  она потом меня разбудила,  и я оделся, умылся, поел и пошел к
школе. Мы с Мишей стали в пару, и скоро все с Раисой Ивановной впереди и с
Еленой Степановной позади пошли в кино.
   Там  наш  класс занял лучшие места в  первом ряду,  потом в  зале стало
темнеть и началась картина. И мы увидели, как в широкой степи, недалеко от
леса,  сидели красные солдаты, как они пели песни и танцевали под гармонь.
Один солдат спал на  солнышке,  и  недалеко от него паслись красивые кони,
они щипали своими мягкими губами траву,  ромашки и  колокольчики.  И  веял
легкий ветерок,  и  бежала чистая речка,  а  бородатый солдат у маленького
костерка рассказывал сказку про Жар-птицу.
   И  в это время,  откуда ни возьмись,  появились белые офицеры,  их было
очень много,  и они начали стрелять,  и красные стали падать и защищаться,
но тех было гораздо больше...
   И  красный пулеметчик стал отстреливаться,  но  он увидел,  что у  него
очень мало патронов, и заскрипел зубами, и заплакал.
   Тут все наши ребята страшно зашумели,  затопали и засвистели, кто в два
пальца,  а кто просто так.  А у меня прямо защемило сердце, я не выдержал,
выхватил свой пистолет и закричал что было сил:
   - Первый класс "В"! Огонь!!!
   И мы стали палить изо всех пистолетов сразу.  Мы хотели во что бы то ни
стало помочь красным.  Я все время палил в одного толстого фашиста, он все
бежал впереди,  весь в  черных крестах и  разных эполетах;  я  истратил на
него, наверно, сто патронов, но он даже не посмотрел в мою сторону.
   А  пальба  кругом  стояла невыносимая.  Валька бил  с  локтя,  Андрюшка
короткими очередями,  а Мишка,  наверное,  был снайпером, потому что после
каждого выстрела он кричал:
   - Готов!
   Но  белые все-таки не  обращали на  нас внимания,  а  все лезли вперед.
Тогда я оглянулся и крикнул:
   - На помощь! Выручайте же своих!
   И все ребята из "А" и "Б" достали пугачи с пробками и давай бахать так,
что потолки затряслись и запахло дымом, порохом и серой.
   А  в  зале творилась страшная суета.  Раиса Ивановна и Елена Степановна
бегали по рядам, кричали:
   - Перестаньте безобразничать! Прекратите!
   А за ними бежали седенькие контролерши и все время спотыкались... И тут
Елена  Степановна  случайно  взмахнула рукой и задела за локоть гражданку,
которая  сидела на приставном стуле. А у гражданки в руке было эскимо. Оно
взлетело,  как  пропеллер,  и  шлепнулось  на  лысину одного дяденьки. Тот
вскочил и закричал тонким голосом:
   - Успокойте ваш сумасшедший дом!!!
   Но мы продолжали палить вовсю,  потому что красный пулеметчик уже почти
замолчал,  он был ранен, и красная кровь текла по его бледному лицу... И у
нас тоже почти кончились пистоны,  и неизвестно,  что было бы дальше, но в
это  время из-за  леса выскочили красные кавалеристы,  и  у  них  в  руках
сверкали шашки, и они врезались в самую гущу врагов!
   И те побежали куда глаза глядят, за тридевять земель, а красные кричали
"Ура!". И мы тоже все, как один, кричали "Ура!".
   И когда белых не стало видно, я крикнул:
   - Прекратить огонь!
   И  все перестали стрелять,  и на экране заиграла музыка,  и один парень
уселся за стол и стал есть гречневую кашу.
   И тут я понял, что очень устал и тоже хочу есть.
   Потом картина кончилась очень хорошо, и мы разошлись по домам.
   А в понедельник,  когда мы пришли в школу, нас, всех мальчишек, кто был
в кино, собрали в большом зале.
   Там  стоял стол.  За  столом сидел Федор Николаевич,  наш директор.  Он
встал и сказал:
   - Сдавай оружие!
   И мы все по очереди подходили к столу и сдавали оружие. На столе, кроме
пистолетов, оказались две рогатки и трубка для стрельбы горохом.
   Федор Николаевич сказал:
   - Мы  сегодня утром  советовались,  что  с  вами  делать.  Были  разные
предложения...  Но я  объявляю вам всем устный выговор за нарушение правил
поведения в закрытых помещениях зрелищных предприятий!  Кроме того, у вас,
вероятно,  будут снижены отметки за поведение.  А  теперь идите -  учитесь
хорошо!
   И мы пошли учиться. Но я сидел и плохо учился. Я все думал, что выговор
- это очень скверно и что мама, наверно, будет сердиться...
   Но на переменке Мишка Слонов сказал:
   -  А  все-таки  хорошо,  что мы помогли красным продержаться до прихода
своих!
   И я сказал:
   - Конечно!!!  Хоть это  и  кино,  а,  может быть,  без  нас  они  и  не
продержались бы!
   - Кто знает...



ДРУГ ДЕТСТВА

   Когда мне было лет шесть или шесть с  половиной,  я совершенно не знал,
кем же  я  в  конце концов буду на  этом свете.  Мне все люди вокруг очень
нравились и все работы тоже.  У меня тогда в голове была ужасная путаница,
я  был какой-то  растерянный и  никак не мог толком решить,  за что же мне
приниматься.
   То  я  хотел быть  астрономом,  чтоб не  спать по  ночам и  наблюдать в
телескоп далекие звезды,  а то я мечтал стать капитаном дальнего плавания,
чтобы стоять,  расставив ноги,  на капитанском мостике, и посетить далекий
Сингапур,  и  купить там забавную обезьянку.  А  то мне до смерти хотелось
превратиться в  машиниста метро или начальника станции и  ходить в красной
фуражке и кричать толстым голосом:
   - Го-о-тов!
   Или  у  меня  разгорался аппетит выучиться на такого художника, который
рисует  на  уличном  асфальте  белые  полоски для мчащихся машин. А то мне
казалось,  что  неплохо  бы  стать  отважным  путешественником вроде Алена
Бомбара  и  переплыть  все  океаны  на утлом челноке, питаясь одной только
сырой  рыбой.  Правда,  этот  Бомбар  после  своего путешествия похудел на
двадцать  пять  килограммов,  а  я  всего-то весил двадцать шесть, так что
выходило,  что если я тоже поплыву, как он, то мне худеть будет совершенно
некуда,  я  буду  весить  в  конце путешествия только одно кило. А вдруг я
где-нибудь  не поймаю одну-другую рыбину и похудею чуть побольше? Тогда я,
наверно, просто растаю в воздухе как дым, вот и все дела.
   Когда я  все это подсчитал,  то  решил отказаться от этой затеи,  а  на
другой день  мне  уже  приспичило стать боксером,  потому что  я  увидел в
телевизоре розыгрыш первенства Европы  по  боксу.  Как  они  молотили друг
друга -  просто ужас какой-то!  А потом показали их тренировку,  и тут они
колотили уже тяжелую кожаную "грушу" - такой продолговатый тяжелый мяч, по
нему надо бить изо всех сил,  лупить что есть мочи, чтобы развивать в себе
силу удара.  И я так нагляделся на все на это,  что тоже решил стать самым
сильным человеком во дворе, чтобы всех побивать, в случае чего.
   Я сказал папе:
   - Папа, купи мне грушу!
   - Сейчас январь, груш нет. Съешь пока морковку.
   Я рассмеялся:
   - Нет,  папа,  не такую!  Не съедобную грушу!  Ты, пожалуйста, купи мне
обыкновенную кожаную боксерскую грушу!
   - А тебе зачем? - сказал папа.
   - Тренироваться,  -  сказал я. - Потому что я буду боксером и буду всех
побивать. Купи, а?
   - Сколько же стоит такая груша? - поинтересовался папа.
   - Пустяки какие-нибудь, - сказал я. - Рублей десять или пятьдесят.
   - Ты спятил,  братец,  - сказал папа. - Перебейся как-нибудь без груши.
Ничего с тобой не случится.
   И он оделся и пошел на работу.
   А  я на него обиделся за то,  что он мне так со смехом отказал.  И мама
сразу же заметила, что я обиделся, и тотчас сказала:
   - Стой-ка,  я,  кажется, что-то придумала. Ну-ка, ну-ка, погоди-ка одну
минуточку.
   И она наклонилась и вытащила из-под дивана большую плетеную корзинку; в
ней были сложены старые игрушки,  в  которые я уже не играл.  Потому что я
уже  вырос  и  осенью мне  должны были  купить школьную форму  и  картуз с
блестящим козырьком.
   Мама стала копаться в этой корзинке,  и, пока она копалась, я видел мой
с