йствительно это ужасно! Как жалко, что ничего
не  придумано  в  этом  смысле.  Что  смотрят  инженеры?  Да,  да... Бедные
женщины...
   Папа глубоко вздохнул и уселся на диван.
   Мама увидела, как он удобно устроился, и сказала:
   - Нечего  тут  сидеть  и  притворно  вздыхать!  Нечего  все  валить  на
инженеров! Я даю вам обоим срок. До обеда вы должны что-нибудь придумать и
облегчить мне эту проклятую мойку!  Кто не придумает,  того я  отказываюсь
кормить.  Пусть сидит голодный. Дениска! Это и тебя касается. Намотай себе
на ус!
   Я  сразу  сел на подоконник и начал придумывать, как быть с этим делом.
Во-первых,  я  испугался, что мама в самом деле не будет меня кормить и я,
чего  доброго, помру от голода, а во-вторых, мне интересно было что-нибудь
придумать,  раз  инженеры не сумели. И я сидел и думал и искоса поглядывал
на  папу,  как  у  него идут дела. Но папа и не думал думать. Он побрился,
потом  надел  чистую  рубашку,  потом  прочитал штук десять газет, а затем
спокойненько  включил  радио  и  стал слушать какие-то новости за истекшую
неделю.
   Тогда я стал думать еще быстрее. Я сначала хотел выдумать электрическую
машину,  чтобы сама мыла посуду и  сама вытирала,  и  для этого я немножко
развинтил наш электрополотер и  папину электробритву "Харьков".  Но у меня
не получалось, куда прицепить полотенце.
   Выходило,  что  при запуске машины бритва разрежет полотенце на  тысячу
кусочков.  Тогда я  все свинтил обратно и стал придумывать другое.  И часа
через два я вспомнил,  что читал в газете про конвейер, и от этого я сразу
придумал довольно интересную штуку.  И  когда наступило время обеда и мама
накрыла на стол и мы все расселись, я сказал:
   - Ну что, папа? Ты придумал?
   - Насчет чего? - сказал папа.
   - Насчет мойки посуды,  -  сказал я. - А то мама перестанет нас с тобой
кормить.
   -  Это  она  пошутила,  -  сказал  папа. - Как это она не будет кормить
родного сына и горячо любимого мужа?
   И он весело засмеялся.
   Но мама сказала:
   -  Ничего  я не пошутила, вы у меня узнаете! Как не стыдно! Я уже сотый
раз  говорю  -  я задыхаюсь от посуды! Это просто не по-товарищески: самим
сидеть  на  подоконнике,  и  бриться,  и  слушать  радио, в то время как я
укорачиваю свой век, без конца мою ваши чашки и тарелки.
   - Ладно,  -  сказал папа,  -  что-нибудь придумаем!  А  пока давайте же
обедать! О, эти драмы из-за пустяков!
   -  Ах,  из-за  пустяков? - сказала мама и прямо вся вспыхнула. - Нечего
сказать, красиво! А я вот возьму и в самом деле не дам вам обеда, тогда вы
у меня не так запоете!
   И  она сжала пальцами виски и  встала из-за  стола.  И  стояла у  стола
долго-долго  и  все  смотрела на  папу.  А  папа  сложил руки  на  груди и
раскачивался на стуле и  тоже смотрел на маму.  И  они молчали.  И не было
никакого обеда. И я ужасно хотел есть. Я сказал:
   - Мама!  Это только один папа ничего не придумал.  А я придумал!  Все в
порядке, ты не беспокойся. Давайте обедать.
   Мама сказала:
   - Что же ты придумал?
   Я сказал:
   - Я придумал, мама, один хитрый способ!
   Она сказала:
   - Ну-ка, ну-ка...
   Я спросил:
   - А ты сколько моешь приборов после каждого обеда? А, мама?
   Она ответила:
   - Три.
   - Тогда кричи "ура", - сказал я, - теперь ты будешь мыть только один! Я
придумал хитрый способ!
   - Выкладывай, - сказал папа.
   - Давайте сначала обедать,  -  сказал я. - Я во время обеда расскажу, а
то ужасно есть хочется.
   - Ну что ж, - вздохнула мама, - давайте обедать.
   И мы стали есть.
   - Ну? - сказал папа.
   - Это очень просто,  -  сказал я.  -  Ты только послушай, мама, как все
складно получается!  Смотри: вот обед готов. Ты сразу ставишь один прибор.
Ставишь  ты,  значит,  единственный  прибор,  наливаешь  в  тарелку  супу,
садишься за стол, начинаешь есть и говоришь папе: "Обед готов!"
   Папа,  конечно,  идет мыть руки,  и,  пока он их моет,  ты,  мама,  уже
съедаешь суп и наливаешь ему нового, в свою же тарелку.
   Вот папа возвращается в комнату и тотчас говорит мне:
   "Дениска, обедать! Ступай руки мыть!"
   Я иду. Ты же в это время ешь из мелкой тарелки котлеты. А папа ест суп.
А я мою руки. И когда я их вымою, я иду к вам, а у вас папа уже поел супу,
а ты съела котлеты.  И когда я вошел,  папа наливает супу в свою свободную
глубокую тарелку,  а  ты кладешь папе котлеты в  свою пустую мелкую.  Я ем
суп, папа - котлеты, а ты спокойно пьешь компот из стакана.
   Когда папа съел второе,  я как раз покончил с супом. Тогда он наполняет
свою  мелкую тарелку котлетами,  а  ты  в  это  время уже  выпила компот и
наливаешь папе в  этот же стакан.  Я отодвигаю пустую тарелку из-под супа,
принимаюсь за второе,  папа пьет компот, а ты, оказывается, уже пообедала,
поэтому ты берешь глубокую тарелку и идешь на кухню мыть!
   А  пока ты моешь,  я  уже проглотил котлеты,  а папа -  компот.  Тут он
живенько наливает в  стакан компоту для  меня  и  относит свободную мелкую
тарелку к тебе,  а я залпом выдуваю компот и сам несу на кухню стакан! Все
очень просто! И вместо трех приборов тебе придется мыть только один. Ура?
   - Ура, - сказала мама. - Ура-то ура, только негигиенично!
   - Ерунда,  -  сказал я,  -  ведь мы все свои. Я, например, нисколько не
брезгую есть после папы. Я его люблю. Чего там... И тебя тоже люблю.
   - Уж очень хитрый способ,  -  сказал папа.  - И потом, что ни говори, а
все-таки гораздо веселее есть всем вместе, а не трехступенчатым потоком.
   - Ну,  -  сказал я,  -  зато маме легче!  Посуды-то  в  три раза меньше
уходит.
   - Понимаешь,  -  задумчиво сказал папа,  - мне кажется, я тоже придумал
один способ. Правда, он не такой хитрый, но все-таки...
   - Выкладывай, - сказал я.
   - Ну-ка, ну-ка... - сказала мама.
   Папа поднялся, засучил рукава и собрал со стола всю посуду.
   -  Иди  за  мной,  -  сказал  он,  - я сейчас покажу тебе свой нехитрый
способ.  Он  состоит  в  том,  что  теперь  мы с тобой будем сами мыть всю
посуду!
   И он пошел.
   А я побежал за ним. И мы вымыли всю посуду. Правда, только два прибора.
Потому что третий я  разбил.  Это получилось у меня случайно,  я все время
думал, какой простой способ придумал папа.
   И как это я сам не догадался?..



КАК Я ГОСТИЛ У ДЯДИ МИШИ

   Так  получилось,  что  у  меня  было  несколько выходных дней в  неделю
подряд,  и  я  мог целую неделю ничего не делать.  Учителя в  нашем классе
заболели как  один.  У  кого  аппендицит,  у  кого ангина,  у  кого грипп.
Совершенно некому заниматься.
   И тут подвернулся дядя Миша. Он, когда услышал, что я могу целую неделю
отдыхать,  сразу подскочил до потолка,  а  потом подсел к маме и сказал ей
таинственным голосом:
   - У меня идея!
   Мама сразу притянула меня к себе.
   - Давай выкладывай, - сказала она недовольным голосом.
   Вот -  человек не успел слова вымолвить,  а маме уже не нравится. Беда!
Всегда так! Просто наказание! Но я промолчал, а дядя Миша сказал:
   -  Сегодня  я  уезжаю  к себе. Давай-ка я возьму Дениску с собой? Пусть
съездит!   Все-таки   посмотрит   Ленинград,  прекрасный  город,  колыбель
революции,  на  Неве легендарная Аврора стоит, как живая, а это знаешь как
интересно!
   Мама нахмурила брови и сказала:
   - А как же обратно?
   -  Да  я  его  встречу,  -  отозвался пана. - Ну! Скажи "да", и мы тебя
расцелуем в награду.
   И они бросились маму целовать. Она отмахнулась от них и сказала:
   - Ну и подхалимы! - Потом добавила: - Что ж, поезжайте, - и вздохнула.
   И  мы поехали с  дядей Мишей.  Про дорогу в  Ленинград я ничего не могу
рассказать,  потому что поезд отходил без пяти двенадцать ночи,  и я сразу
заснул как убитый.  Посмотрел я  вагон только рано утром,  и мне все очень
понравилось.  И уборная, и коридор, и лесенка для второго этажа. Дядя Миша
сказал:
   - Ну  что?  Сейчас  встретишься  со  своим  двоюродным  братом  Димкой.
Познакомитесь, наконец!
   Мы вышли из вокзала и  сели в  троллейбус,  и  не успели отъехать,  как
оказалось -  нам уже нужно выходить.  Мы  бегом взбежали на  второй этаж и
отворили дверь,  а  там сидит какой-то парень и  ест горячие пельмени.  Он
подвинулся и сказал мне:
   - Давай помогай!
   Я к нему подсел, и мы сразу с ним подружились.
   - Ты почему не в школе? - спросил дядя Миша.
   - Сегодня отец  приезжает!  -  ответил Димка  и  улыбнулся и  стал  еще
симпатичней. - Да не один, а с братцем. Как можно? Надо встретить!
   Дядя  Миша  хмыкнул и  пошел к  себе на  завод.  Димка проводил его  до
дверей,  и мы,  еще подрубав пельменей, поскорей пошли смотреть Ленинград.
Димка знал его назубок, и мы прежде всего побежали глядеть на Неву - какая
она широкая.  Мы  бежали по  набережной,  никуда не  переходили,  и  вдруг
увидели - стоит корабль, а на нем идет настоящая служба. Все по-военному -
матросы, флаги, и написано на корабле: "АВРОРА". Димка сказал:
   - Смотри, какой корабль.
   Я сказал:
   - "Аврора".
   Димка сказал:
   - Какой корабль... Он участник Октябрьской революции!
   И  у меня захватило дух,  что я вижу "Аврору" своими глазами.  И я снял
шапку перед этим кораблем.
   А потом Димка побежал дальше,  а я за ним. Интересно ведь с Ленинградом
знакомиться.  И  мы  садились  в  автобусы,  и  выходили где-то,  и  опять
садились.  И  видели  памятник Пушкину  на  круглом скверике.  Пушкин  был
маленький, не то что у нас в Москве, на Пушкинской площади. Нет, куда там!
Тут он был помоложе,  чем наш,  вроде мальчишки из десятого класса. Он был
маленький, но очень красивый и симпатичный. Но тут Димка сказал:
   - Я проголодался, - и вошел в какую-то дверь.
   Я  - за ним. Вот, думаю, он уже проголодался! Только что съел целый пуд
пельменей и уже! Он проголодался! Ну и парень! С таким не пропадешь.
   И мы вошли в большой зал, уставленный столиками. Это оказалось кафе. Мы
там поели пирожков - такие трубочки с мясом, вроде блинчиков. Ох и вкусно!
Мы потом еще одну порцию взяли,  третью. А потом, когда поели, Димка важно
так сказал:
   - Сколько с нас?
   Он заплатил, а я глядел на него во все глаза. Он засмеялся:
   -  Ну,  чего  глядишь?  Это  мне  папа дал денег, специально чтобы тебя
кормить. Ведь ты же у нас гость, верно?
   И когда мы пошли домой, Димка сказал:
   - Сейчас поедим, а потом в Эрмитаж.
   Я сказал:
   - Опять поедим? Ты что, с двойным животом, что ли? И потом, я уже был в
Эрмитаже. В Москве. Я там зимой с горки катался. Еще во втором классе!
   Димка даже покраснел:
   - Да ты что, не знаешь, что в Москве ваш Эрмитаж - это просто садик для
детворы, а у нас в Ленинграде это картинная галерея! Музей, понял?
   А  когда мы подошли к  красивому дому на площади и я увидел,  что крышу
держат огромные великаны, я вдруг понял, что очень устал, и сказал Димке:
   - А давай в картинную галерею завтра? А? А то я устал очень. Долго идем.
   Димка взял меня под руку и спросил:
   - До трамвая-то дойдешь?
   Я кивнул, и мы скоро дошли до трамвая и поехали. Оказалось, далеко.
   Вечером у  меня  глаза просто сами  слипались.  Тетя Галя подсунула под
меня раскладушку, и я сразу уснул.
   А утром Димка схватил меня за ногу и стал тянуть с раскладушки:
   - Вставай, соня несчастная!
   Я сказал:
   - А разве уже утро?
   Димка сказал:
   - Утро, утро! Скорей вставай, побежим в Эрмитаж!
   Пока мы все завтракали, Димка все время повторял: "Давай скорей!"
   Тетя Галя сказала:
   - Дима,  не торопи Дениску,  у него кусок в горле застревает. И вообще,
нужно еще подождать.
   И она на него выразительно посмотрела. Димка сказал:
   - Чего ждать? Нужно бежать скорей!
   Дядя Миша и тетя Галя рассмеялись. В это время раздался звонок.
   Димка скривился, как будто у него вдруг заболели все зубы.
   Он сказал:
   - Ну вот. Не успели.
   Тетя  Галя пошла открывать,  и  мы  услышали девчоночьи голоса,  смех и
голос тети Гали:
   - Димочка! А вот и твои учителя пришли.
   Я спросил:
   - Ты что, Димка, отстающий?
   В это время вошли две девчонки.  Одна была рыжая,  с рыжими ресницами и
рыжими веснушками,  а  вторая была какая-то  странная.  У  нее  были глаза
длинные, прямо на висках оканчивались. Я сказал:
   - Димка, какие у этой черненькой глаза большущие!
   - А! - сказал Димка. - Это Ирка Родина. Знакомьтесь!
   Девочки быстро объяснили Димке урок, и мы все вместе пошли в Эрмитаж.
   Мне очень понравилось в  Эрмитаже.  Там такие красивые залы и лестницы!
Как  в  книжках про  королей и  принцесс.  И  всюду висят картины.  Я  уже
немножечко устал ходить по залам,  как вдруг увидел одну картину и подошел
поближе.  Там были нарисованы два человека, старые уже, один лысый, другой
с бородой.  У одного в руке книга, у другого ключ. У них были удивительные
лица,  грустные,  усталые и  в то же время какие-то сильные.  Картина была
какого-то необычного цвета, я такого никогда не видел.
   Я стоял и смотрел на эту картину,  и Димка, и девчонки. Мы все стояли и
смотрели. Потом я подошел поближе. На табличке было написано: "Эль Греко".
   Я прямо подпрыгнул! Эль Греко! Я про него читал, это был грек с острова
Крит.  По-настоящему его звали Доменико Теотокопули.  Вот это художник так
художник! Я сказал:
   - Какая хорошая картина!
   -  Теперь  понял,  -  сказал  Димка, - что такое Эрмитаж? Это тебе не с
горки кататься!
   А Ирка Родина сказала:
   - На этой картине краски как будто драгоценные камни...
   Я  даже  удивился.  Девчонка, а тоже понимает! А потом мы попали в зал,
где  стояли египетские вазы. На этих вазах все люди были нарисованы сбоку,
и у них были глаза длинные-длинные. До висков. Я сказал:
   - Смотри, Димка, у Ирки Родиной глаза, как на вазе.
   Димка засмеялся:
   - Наша Ирка - ваза с глазами!


   Мы  с  Димкой еще  много где  побывали.  Мы  были в  Русском музее и  в
квартире Пушкина,  забрались на купол Исаакиевского собора и даже съездили
в Царское Село. Нас туда повез дядя Миша.
   А когда я приехал в Москву, мама спросила:
   - Ну, путешественник, как тебе понравился Ленинград?
   Я сказал:
   - Мама!  Там  стоит "Аврора"!  Настоящая,  понимаешь,  та  самая!  И  в
Эрмитаже есть картина художника Эль Греко.  А ты еще спрашиваешь!  И еще я
познакомился там с одной девочкой.  Ее зовут Ира Родина.  У нее глаза, как
на египетской вазе, правда! Я ей напишу письмо.
   Папа сказал:
   - А ты что, взял адрес у этой Бекки Тэчер?
   Я сказал:
   - Ой, забыл...
   Папа щелкнул меня по носу:
   - Эх ты, тетеря!
   А я сказал:
   - Ничего,  папа!  Я  напишу Димке,  и  он  мне  даст  ее  адрес.  Я  ей
обязательно напишу письмо!



БЕЛЫЕ АМАДИНЫ

   Возле нашего дома появилась афиша, такая красивая и яркая, что мимо нее
невозможно было пройти равнодушно.  На  ней  были нарисованы разнообразные
птицы и написано:  "Показ певчих птиц".  И я сразу решил,  что обязательно
схожу посмотрю, что это за новости такие.
   И в воскресенье,  часика в два дня,  собрался, оделся и позвонил Мишке,
чтобы и  его захватить с собою.  Но Мишка проворчал,  что у него двойка по
арифметике - это раз и новая книжка про шпионов - это два.
   Тогда я решил отправиться сам. Мама меня отпустила охотно, потому что я
ей  мешал  убирать,  и  я  поехал.  Певчих  птиц  показывали  на  Выставке
достижений, и я туда легко добрался на метро. У касс почти никого не было,
и  я  протянул  в  окошко  двадцать  копеек,  но кассирша дала мне билет и
вернула  десять  копеек  обратно  за  то,  что  я школьник. Это мне ужасно
понравилось. Получилось, как будто мне платят за то, что я учусь в третьем
классе,  десять копеек с билета! Это здорово! Это просто прекрасно! У меня
десять копеек осталось! А я и не знал про такую скидку! Теперь, пожалуй, с
такими-то  законами,  мне  надо  будет  почаще ходить на разные выставки и
показы! Ведь так можно и на фотоаппарат накопить! Например, если аппаратик
стоит  сорок  рублей,  то  мне,  очень  просто,  надо сходить на четыреста
выставок,  и  дело  в шляпе! Полный порядок. У меня будет фотоаппарат! Это
меня очень развеселило, и я шел к птицам в самом лучшем настроении. Вокруг
стояли разные дома, то похожие на терема, то на дворцы, а то и вовсе ни на
что не похожие. Это все были павильоны выставки.
   Тут же некоторые папы и мамы катали своих ребят на тройках,  потому что
в  это  время здесь происходил Праздник зимы и  было катание на  лошадях и
оленях. Жалко только, очередь на катание была чересчур длинная, и я хотя и
постоял в  ней  немного,  но  быстро сообразил,  что  если дело так  будет
двигаться,  то я,  может быть,  прокачусь недельки только через полторы, а
мне  уж  очень  хотелось посмотреть певчих птиц.  Поэтому я  помахал рукой
оленям и  лошадям и  пошел  дальше.  А  около павильона,  на  котором было
написано "Электроника", я устал. Тогда я спросил у прохожей девушки:
   - Скажите, пожалуйста, далеко еще до певчих птиц?
   Она показала рукой:
   - А  вот рядом,  видишь павильон?  На нем написано "Свиноводство".  Там
твои птицы. Иди скорей.
   И  я  пошел  в  павильон  "Свиноводство".  Как только я открыл дверь, я
понял,  что  не  зря приехал сюда. Вокруг меня, по стенам, со всех четырех
сторон,  чуть  ли  не  до  потолка,  одна  за  другой,  как кубики, стояли
маленькие  клеточки.  И  в  каждой  клеточке жила птичка. И они все вместе
пели.  Хором.  Но  каждая свое. Кто "чирик-чирик", кто "фью-фить-фью", кто
"чеки-щелк",  а  кто  и  "пи-пи-пи". И все вместе было похоже на наш класс
утром,  до  прихода  Раисы  Ивановны, мы тогда тоже галдим, всякий на свой
лад.  И  потом, эти птицы были такие красивые, что я себе даже представить
такого  не  мог.  Я  близко  таких  еще  не  видел.  Близко я видел только
воробьев.  Воробьи,  конечно,  очень  красивые  и  симпатичные,  ничего не
скажешь, но тут собрались просто какие-то невиданные чудеса. Например, тут
был снегирь. Важный, сытый, круглый, ни дать ни взять мыльный пузырь, если
ты  его  выдуваешь  на  заходе  солнца,  когда  оно красное. Тут же были и
крючконосые  клесты, и щекастые синички, и славочки, такие свежие и пухлые
на  взгляд,  что,  кажется, прямо живую бы съел... шутя, конечно... Иволга
тоже  была  крупная и зеленая, как болото, и черные ученые дрозды. И целый
коридор  занимали голуби. И они хотя и не певчие, но их, видно, со всякими
диковинками  сюда  поместили уж заодно. Потому что если голубь якобин, так
это  не  хуже  любой  другой  птицы по красоте. Он похож на астру и бывает
разных  цветов:  белый,  и  лиловый,  и  коричневый. Удивление! А монахи с
черными  хвостами! А драконы с жуткими глазами! А почтовые, которые летают
со скоростью "Волги"! Восторг!
   И  еще  из  непевчих,  но  поразительных птиц здесь в большущих клетках
сидели  две  попки.  То есть два попки. Или нет! Двое попок! Вот. Один был
белый,   большой,   назывался  какаду.  У  него  нос  был  как  консервный
ножик-открывалка, а из темечка рос целый пучок зеленого лука. А второй был
кубинский  амазон.  Кубинский!  Зеленый! А на груди красный галстук, как у
пионера.  Он  все  время на меня смотрел, а я ему улыбался, чтобы он знал,
что  я ему друг. Но это все было еще не самое главное в этом замечательном
павильоне.  Дело в том, что там был небольшой угол, и, постепенно переходя
от  клетки к клетке, я добрался и туда, совершенно еще не зная, что тут-то
оно вот и есть, тут-то вот и хранится самое главное несметное сокровище.
   Здесь стояли целые толпы народа.  И люди отсюда никуда не отходили и не
шумели совсем,  а стояли плотными рядами.  И я,  конечно,  стал потихоньку
ввинчиваться в  эти  толпы  и  постепенно  провинтился  поближе  к  самому
главному.  Это  были птички амадины.  Маленькие-маленькие,  белые снежки с
блестящими клюквенными клювиками  и  величиной  с  полпальца.  Откуда  они
взялись?  Они,  наверное,  нападали с неба.  Они, наверное, были осадки, а
потом ожили,  вышли из  сугробов и  давай летать-гулять по  нашим дворам и
переулкам   перед   окнами,   и   наконец   впорхнули  в   этот   павильон
"Свиноводство"