овием нормального функционирования сообществ. Исторический прогресс, однако, заключается в том, что непосредственный страх перед физическим насилием уступает место другим видам страха.
       Подобное смещение происходит с глубокой древности. В древних сообществах безотказно действовал страх-отлучения-от сообщества. Единство личности и сообщества было тогда настолько неразрывным, что подобное отлучение-изгнание было почти равносильно смерти.
       Столь же древен по своему происхождению страх-стыд. Согласно Библии, Адам и Ева узнали его немедленно после вкушения плода с древа познания. Иными словами, с того момента, как стали мыслящими людьми. Этот страх является одной из основ культуры до сих пор. Страх-стыд был прочной уздой, направлявшей человека по пути самообуздывания его стихийных стремлений, несоциализированного поведения, в традиционном обществе. Как хорошо известно, моральное давление на индивида в семье, локальных сообществах оказывается именно с помощью стыда. Страх перед подобным чувством, его невыносимость для человека, действенность подобного типа морального принуждения чрезвычайно велики в деревенских сообществах. Страх перед утратой чести был действенным регулятором человеческого поведения в высших сословиях традиционных обществ. Этот страх, согласно героической воинской этике, был сильнее страха смерти. Добровольная смерть предпочиталась утрате чести. Человек, утративший свою честь, мог быть подвергнут остракизму. К бесчестным девушкам и женщинам, как известно, применялись еще более строгие меры наказания. Не случайно, существовал обычай водить по деревне раздетую догола женщину, обвиненную в утрате чести. Здесь прямая апелляция к страху-стыду, который должен был удержать женское население деревень от соблазнов нарушить принятые нормы поведения. В французских деревнях эта традиция была жива еще в конце прошлого века. В России подобный обычай сохранялся и в начале нынешнего века. Причем женщину били (см. рассказ М.Горького "Вывод"), т.е. поскольку она не устрашилась нарушения моральных норм, ее наказывали, прибегая не только к публичному осмеянию, но к прямому физическому воздействию (9).
       Традиционные виды моральной регуляции, как известно, во многом утрачивались в условиях переселения крестьян в города. События в России не являются здесь исключением. Как и везде, анонимность, безличность городских связей, резко контрастировававшие с привычной адресностью, персонализмом деревенских отношений, привели в массовых масштабах горожан-новичков к освобождению от моральных пут, в том числе прежде всего от страха как регулятора поведения. Учитывая, что за годы советской власти горожанами стало более 165 миллионов человек, подобное освобождение от страха как регулятора поведения означало реальное ослабление выработанных традиционной культурой моральных принудителей к социально одобряемому поведению.
       В этом, кстати, одна из причин возвращения к более простым и непосредственным формам физического принуждения. Страх перед утратой жизни в результате насилия пришел на смену страху-стыду.
       В годы советской власти население состояло в основном из горожан в первом поколении. Их культура была столь сильно маргинализирована, что маргинальность может считаться общей характеристикой общества. Особенностью этого общества была сильная разрушенность традиционных форм регуляции, в частности, были повреждены социальные чувства, в том числе некоторые формы страха-стыда. Можно сказать, что в эти годы произошла десоциализация страха-стыда. Не стыдно стало лгать, не держать слово, не хранить верность в семейных отношениях и т.д. (10).
       Все разрушения культурных форм стыда вели к реанимации не так давно ушедших или уходящих форм моральной регуляции. Не в последнюю очередь восстанавливался страх перед прямым физическим насилием. Это состояние общественного сознания сыграло свою роль в установлении тоталитарных видов страха (см. главу 7).
Глава 3. Страх и стратегии поведения
       Страх оказывает влияние, а иногда и определяет ту или иную стратегию поведения. Уровень катастрофизма в обществе существенно влияет на жизнь нации, подсказывая людям, копить ли им деньги, или тратить, опасаясь их тотального обесценивания; делать ли запасы продовольствия из страха перед его возможным дефицитом и так далее. В отдаленном прошлом многие люди принимали очень важные решения в страхе перед близящимся концом света. Хороший пример может быть заимствован из истории Средних веков. Миллениаристские верования (ужас перед "магическим числом") заставляли людей в Западной Европе ожидать в 1000-м году светопреставления. В Средневековой России делали то же самое, но ожидали этого события в 1492 году, согласно Юлианскому календарю. Многие богатые люди вручали тогда свою землю и другое богатство церкви в надежде на получение спасения в ином мире (1).

Значение страха в процессе социальной мобилизации
       Страх, оправданный или нет, может вызывать активную реакцию, побуждая людей действовать в направлении, которое кажется им необходимым для предупреждения грозящих бедствий. Во многих случаях страх играл мобилизующую роль, стимулируя людей совершать поступки, которые позволили избежать негативного развития событий.
       
Страх как стимул для действия
       Решительные реформы и революции достаточно часто могут быть истолкованы, как способ действия, направленный на то, чтобы справиться с опасным развитием ситуации. Авторы реформы здравоохранения, предложенной в Соединенных Штатах в 90-е годы, постоянно ссылались на катастрофическое повышение медицинских расходов и необходимость предотвращения краха системы здравоохранения. Страх утратить независимость и быть покоренным жестоким врагом, несомненно, явился мощным фактором, сыгравшим свою роль в победе союзников над противником во второй мировой войне. И Черчилль, и Сталин обращались к населению своих стран, предупреждая людей о возможной катастрофе в случае победы Гитлера.
       Возьмем другой пример. Страх перед массовым голодом в России в 1992 испытывался половиной населения. Он вынудил россиян сильно расширить частные огороды и обеспечивать себя сельскохозяйственными продуктами, в результате чего материализации катастрофического страха удалось избежать. Страх перед новым Чернобылем стимулировал мировое сообщество на значительное число действий, направленных на уменьшение вероятности подобных катастроф в будущем.
       Другое "материальное" действие, которое осуществимо лишь на индивидуальном или групповом, но не социетальном уровне, - бегство из зоны потенциального бедствия. В целом проблема беженцев представляет собой не что иное, как попытки людей спастись бегством под влиянием страха перед грядущим несчастьем. Так, бегство американцев в пригороды - реакция на страх перед городской преступностью. Страх - одно из побуждений для эмиграции во многих странах, включая США. Страх перед преступниками - один из наиболее мощных факторов, заставляющих людей останавливать свой выбор на определенном городе, соседской комьюнити и школе для своих детей. Эмиграция из бывшего СССР не является исключением - ее порождают разнообразные страхи, начиная от боязни восстановления политической диктатуры, гражданской войны вплоть до такого особого страха, как боязнь матерей за жизнь их сыновей, которым предстоит служба в российской армии. Страх за собственную жизнь и жизнь своих близких изгоняет людей из их домов в местах межнациональных конфликтов.
       
Конструктивное и разрушительное поведение
       Активная реакция на страх может проявиться в конструктивном или разрушительном поведении. Конструктивное действие возможно в том случае, когда мобилизовавший все свои способности противостоять страху человек сохраняет контроль над своими чувствами. Страх, обузданный разумом, обостряет восприятие и усиливает рациональные способности человека. В этом случае человек способен выйти за рамки своих обычных возможностей. Здесь мы попадаем в область социальной психологии стресса. Социологический смысл изучения подобного типа реагирования на реальную или мнимую опасность в изучении возможностей конструктивного массового поведения в условиях стресса. Иными словами, в поиске и изучении противоположности паники и панического поведения. Усиление конструктивного поведения в условиях массового страха, бедствия и т.д. практически чрезвычайно важно, ибо научение людей этому типу реагирования на страхи повышает их выживаемость в ситуации бедствий. Фактически учения гражданской обороны, индвидуальная подготовка людей к действиям в чрезвычайных ситуациях, обучения спасательских служб, действия полицейских подразделений, например, типа знаменитой спасательной службы 911 в США - все это примеры попыток научения людей конструктивному реагированию в ситуации страха и стресса.
       Разрушительное поведение в ситуации страха связано с паническими типами реагирования на ситуацию. Панические реакции достаточно хорошо изучены (2). В ситуации паники люди могут совершать различные иррациональные действия, хаотичные и импульсивные. Подобные действия не контролируются разумом и могут иметь катастрофические последствия как для личности, находящейся в состоянии паники, так и для окружающих.
       
Агрессия как следствие страха
       Частным случаем разрушительного поведения может быть признана агрессия, когда действующие под влиянием страха человек или группа (толпа) нападают на источник страха, или на то, что ей представляется таковым.
       
Страх в процессах социальной демобилизации
       Страх может разоружить людей перед лицом опасности. В этих случаях люди остаются безучастными, игнорируют и даже отрицают наличие угрозы. Массовые настроения, проникнутые чувством апатии, безнадежности, важный элемент процессов социальной демобилизации.
       
Пассивность прежде, чем страхи
       Страх подталкивает людей к действию во многих случаях, особенно если это касается индивидуальных интересов. Однако если угроза касается общества, но не лично данного конкретного человека или его семьи, люди часто остаются пассивными. Наш опрос показал, что около двух третей респондентов, испытывавших различные страхи в 1994-1996 годах, не видели никакой причины или возможности делать что-нибудь, чтобы предотвратить опасности для общества. В то время как около трех четвертей опрошенных объявили о своей готовности делать что-нибудь, чтобы защитить свою семью от угрозы загрязнения окружающей среды, только одна треть, даже только на словах, обещала делать что-нибудь, чтобы отвести опасность от страны в целом.
       
Апатия и эскапизм
       Два других типа пассивного реагирования на страхи - апатия и эскапизм. Апатия наступает в периоды социальной мобилизации, когда люди считают, что от них ничего не зависит и они ничего не могут сделать, даже если и убеждены в негативном ходе событий. Эскапизм - крайняя форма такой реакции, при которой люди игнорируют угрозы и считают, что их не существует, несмотря на поступающую информацию.
       Несмотря на всю свою обеспокоенность, европейские евреи игнорировали прямые сигналы опасности их уничтожения нацистами. Многие тысячи евреев решили остаться в Германии даже после Хрустальной ночи 1938 года; это хорошо подтверждено документами (3). Большое число советских евреев во многих украинских и белорусских городах и деревнях не оставило своих домов в 1941 году, когда немецкие войска вторглись на советскую территорию, несмотря на широкое распространение слухов о нацистских злодеяниях. В то же самое время многие немцы не верили в конец гитлеровской империи. Всего за несколько месяцев перед крахом нацистской Германии они все еще были непоколебимо убеждены в существовании некоторого "секретного оружия", которое принесет им окончательную победу.
       Многие украинские и белорусские крестьяне не оставляли территорию, загрязненную радиоактивностью, после Чернобыльской катастрофы, и игнорировали информацию относительно последствий их решений. Они не уникальны в своем выборе: большое число людей принимают решения остаться в опасных местах. Например, люди остаются жить в районах, окруженных пробуждающимися вулканами, в сильно загрязненных местностях, там, где сильна угроза землетрясения.
Глава 4. Социальное значение страхов
       Страхи амбивалентны. Они приносят пользу индивидуумам и обществу, но одновременно чреваты существенными издержками. Иначе говоря, мы можем смотреть на страх как на очень мощное лекарство, которое имеет весьма опасные "побочные эффекты".

Непосредственные издержки страхов для его носителей
       Прежде всего страх может вести не только к предупреждению бедствий и катастроф, но также и к их воплощению в реальность. Другими словами, страх может продуцировать точно те события, которых люди боялись, так называемые самореализующиеся пророчества. Страх перед преступниками часто провоцирует людей на преступные действия, в то время как страх войны может вызвать "горячую войну". Это обстоятельство было очень важным во времена холодной войны 1948-1989 годов.
       Во-вторых, страх может крайне ложно стимулировать людей, группы и общество, заставляя их предпринимать ненужные и часто вредные действия, приводящие к растрате человеческих и материальных ресурсов (1). По этой причине алармисты и провозвестники Страшного Суда считаются опасными людьми во многих обществах, и почти всегда трудно отличить правильные сигналы, касающиеся бедствий, которые могут произойти в недалеком будущем, от неправильных.
       Современные споры о расходах на холодную войну хорошо иллюстрируют подобные трудности. Страх перед ядерной аннигиляцией и советской агрессией оставался весьма сильным в западных странах даже после смерти Сталина. Чтобы компенсировать советскую угрозу, они вырастили огромную военную машину. Это отняло колоссальные ресурсы у гражданской экономики. В 1991 году внезапное разрушение Советского Союза привело к окончательному концу холодной войны и существенной демилитаризации западной экономики.
       После прекращения холодной войны многие западные авторы стали критиковать внешнюю политику своих правительств. Они предположили, что военные расходы рассчитывались на основе ложных страхов, а советская угроза в реальности никогда не существовала. Даже те эксперты, которые перед этим описывали Советский Союз как "империю зла", в 1989 году и особенно после 1991 года, стали изображать Советский Союз как "карточный домик", крайне слабое государство (2). Другие же авторы резко выступили против подобной переоценки, продолжая доказывать, что угроза для Запада со стороны догорбачевского СССР была очень серьезной. Они напомнили, например, о росте напряженности в 1981-1984 годах вокруг советских и американских ядерных ракет средней дальности в Европе.
       Вопрос о рациональности страхов в годы холодной войны далек от ясности, и это только подчеркивает сложность проблемы определения роли катастрофического мышления в истории.
       Страх, правильный или ложный, снижает качество жизни - и индивидуальной, и общества. Перефразируя Генриха Гейне, можно сказать: "даже мнимые страхи есть страхи". Своим присутствием страх ухудшает качество человеческой жизни. Качество жизни в Израиле даже в мирное время ниже, чем в других странах с теми же самыми показателями материального благосостояния, просто из-за страха возможных войн с арабскими соседями. Степени страха оказаться безработным, стать жертвой преступников или бюрократического произвола - факторы, которые чрезвычайно влияют на качество жизни каждой нации.
       
Косвенные издержки страха
       Страх не только достаточно дорого стоит его носителям, он негативно воздействует на других социальных акторов и общество в целом.
       Рост страхов и катастрофизм способствует увеличению политического экстремизма и насилия в обществе и также побуждает людей к совершению безответственных действий на всех уровнях общества. Высокая степень катастрофизма сопровождается ростом этнического негативизма и ксенофобии, общей деморализацией, распространением дикого, асоциального индивидуализма и мистицизма, увеличением числа апокалипсических сект в обществе.
       Установлению диктатуры почти всегда предшествует распространение катастрофизма, который в это время частично оправдывается и преувеличивается общественным сознанием. Победа Гитлера в 1933 году оказалась возможной не только из-за плохого экономического положения Германии, но также потому, что нацисты сумели разжечь чувства катастрофизма в стране. То же самое можно сказать и относительно большевиков в 1917 году, использовавших массовый страх перед катастрофой в качестве главного элемента своей идеологии. Одной из наиболее известных работ Ленина накануне Октябрьского переворота была "Грозящая катастрофа и как с ней бороться".
       В экономической жизни страх перед различными негативными процессами, типа высокой инфляции и экономической депрессии, даже не сопровождающимися такими деструктивными политическими событиями, как международные конфликты и политические беспорядки, чрезвычайно влияет на потребительское и инвестиционное поведение.
       
Психологические пути избавления от страха
       Ввиду высокой стоимости страхов, индивидуумы и общества вырабатывают механизмы, снимающие или облегчающие индивидуальные страхи и страхи в общественном сознании. Люди стараются психологически приспособиться к обстоятельствам, которые чреваты бедствием, "нормализуя" их в сознании личности и общества. В 1995-1996 годах мы наблюдали этот процесс в России. В то время как российская экономика продолжала ухудшаться и жизненные стандарты большинства населения снижались, только двадцать три процента опрошенных полагали, что к концу 1995 года экономика находилась "в кризисе - существенно ниже по сравнению с предыдущими годами" (4).
       Психологическая адаптация на микро- и макроуровнях. Удивительно, что в некоторых случаях люди "нормализуют" свою собственную жизнь и собственное будущее еще более легко, чем общество в целом.
       Каждая личность делает различие между будущим для себя и будущим своей группы и общества. Так, в сталинское время людям удавалось соединять высокий оптимизм относительно будущего нации с пессимистическими чувствами по поводу своего собственного будущего.
       Для посткоммунистической России типична другая комбинация: умеренный оптимизм относительно своей личной судьбы с весьма пессимистической оценкой будущего нации. Такая комбинация установок по отношению к "моей нынешней жизни и моего будущего" и "нынешней жизни и будущего других" есть прямой результат механизма адаптации, действующего прежде всего на индивидуальном уровне, но до некоторой степени и на социальном тоже (5). Это объясняет, почему люди смогли адаптироваться к их новой жизни после 1991 не только в материальной, но также в психологической сфере.
       По данным ВЦИОМ, в то время как 46 процентов россиян оценили свою нынешнюю жизнь как "среднюю" или лучше, только 29 процентов дали ту же самую оценку жизни в их городе или деревне. Более того, только 12 процентов думали примерно то же самое о жизни в стране (6).
       
Динамика в оценках страхов
       Поскольку страх, как говорилось выше, является постоянным компонентом социальной жизни общества и личности, он получал и продолжает получать ту или иную оценку в общественном сознании. Это происходит не только в масштабах того или иного сообщества, но и в масштабах истории.
       На более ранних этапах развития человеческих обществ страх в общем оценивался скорее положительно. Это относится к индивидуальным страхам, но и к массовым страхам также.
       Во-первых, позитивная оценка страха базировалась на его способности выполнять сигнальную функцию. Как и физическая боль, которую мог испытывать человек, страхи предупреждали об опасности, помогая человеку ориентироваться в окружающей среде. Страх хорошо помогал избегать некоторых опасностей, доступных чувствам. Различение зрительных образов, звуков, сигнализирующих об опасностях, тревожащих запахов - необходимость для выживания любых существ, не только человека. Биологический смысл страха - способ