оянной
натуры, сложность введения ее в определенные рамки. Они скорее извинят явный
проступок, чем неясность поведения. Человек вообще тяготеет к установлению
законченной картины мира. Все, что вносит в нее разлад, всякая вещь, вдруг
поменявшая заданное ей место, вызывают его глухое негодование. Однако
представим, что люди стали подчинять свою жизнь всецело тому, чтобы
соответствовать представлению других о себе. Получилось бы из этого лишь
всеобщее уныние и упадок сил.
   Непостоянный собственной натурой избавлен от таких бессмысленных и
тщетных попыток. Легко и непринужденно сменяет он предметы своей страсти, в
чем проявляется чрезвычайная живость его характера. Веселье царит вокруг
непостоянного человека, ибо даже в самом ответственном предприятии он не
принимает угрюмого, сосредоточенного вида и не вздыхает от нелегкого
бремени. Он вообще никогда не чувствует бремени и самое серьезное дело
исполняет, словно играючи.
   Страсть ничем не обременяться -- главный нерв непостоянной натуры --
развивает в таком человеке умение мгновенно сосредоточиваться, быстро
вникать в дела и ситуации, без промедления находить решение и спор его
осуществлять. Во всякой задаче непостоянный ищет кратчайший путь, ибо хорошо
знает, что на длинный его терпения и пыла не хватит.
   Непостоянный либо никогда не достигает цели, либо добивается ее очень
быстро. Зная свойства своего интереса, который подвижен, как лесной огонь,
мгновенно перебрасывающийся с дерева на дерево, непостоянная личность
вырабатывает способность действовать быстро и точно, соображать мгновенно и
разом схватывать суть в ее полноте. Непостоянство формирует замечательное
умение высвобождать себя, отвоевывать жизненное пространство для спонтанных
проявлений своей личности. Кто не позавидует этому умению? Только обладающий
им готов к творчеству, к открытию нового, достижению неожиданного и вообще
только такого рода человек умеет радовать других и не быть им в тягость.
   ***
   Состояние души, противоположное непостоянству, отрицающее даже намек на
него -- носит имя одержимости. Одержимость! Когда произносится это слово,
будто удар молнии разрывает мрак. Вся обыденность жизни отступает перед
истовостью одержимого. Страстность его напоминает извержение солнечного
протуберанца, а несокрушимостью действия он схож с буром, проникающим недра
земли. Одержимость подобна беспощадному солнцу, превращающему землю в
пустыню. Она пуста и немилосердна, вызывая лишь одно стремление -- вырваться
из ее пут.
   Согласимся, что человек одержимый, обуянный одной конкретной страстью,
может произвести сильное  впечатление. Однако мне  гораздо интереснее
непостоянные натуры, которые обаятельнее и глубже, в содержании которых
можно  привольно  двигаться  и при этом  испытывать  все впечатления
увлекательного путешествия.
   Только непостоянный умеет по-настоящему отдыхать. Сменяя труд досугом,
он отдается последнему с той же полнотой, что и самому значительному делу.
Вообще непостоянный человек с редкой живостью отдается своему стремлению.
Зная, что его собственная природа отмерила краткое время любому его
увлечению, он концентрирует на избранном все силы души, дабы за немногие
мгновения, пока живет овладевшее им побуждение, исчерпать весь заключенный в
нем смысл и не оставить вне себя ничего не испробованного.
   Непостоянный человек -- личность поистине универсальная. Он переходит
от одного занятия к другому, не успокаиваясь на достигнутом, он весь --
символ вечного, неостановимого движения, которое да будет благословенно!...
даже если оно не знает своей цели... Ведь так?

   Неверность в действиях, или...
   Деятельный человек -- истинный герой современной цивилизации, ее
надежда и предмет поклонения. Ничто не прельщает наше сознание больше, чем
уверенные, выверенные,  неколебимые действия  личности, последовательно
приближающие ее к цели. Никого, пожалуй, не уважают больше, чем того, кто
умеет действовать решительно, находя при этом именно такой способ действий,
который кратчайшим путем приведет к успеху.
   Поэтому, оправдывая неверность в действиях, мы покушаемся на основы
современной цивилизации. При этой мысли меня пробирает дрожь, холодный страх
проползает по спине и я готов отказаться от начинания... Однако ведь тогда я
сам окажусь непоследовательным, а для меня, человека этого мира, не может
быть огорчительней приговора. Да, лучше перенести внешнее осуждение, чем
ощущать  внутренний изъян.  Будем  же  последовательными в оправдании
непоследовательности!
   

   Непоследовательному человеку не хватает истовости. Ведь достижение
любой, даже скромной цели, предполагает долгую цепь опосредующих действий.
Цель редко дается в руки, а то, что само в них идет, никогда не становится
целью. Поэтому всякий деятельный, целеустремленный человек ведет себя "во
имя чего-то". Если Вы попытаетесь в каждом его действии обнаружить смысл, то
скоро почувствуете абсурдность его действий. Так бывает потому, что ни одно
действие не имеет самостоятельного значения. Все они -- подчиненные, не
значащие  элементы  достижения  того,  что  действительно  полагается
значительным.
   Однако задайте вопрос: что за великое, значительное, сокровенное
содержание скрыто за мощью человеческой деятельности? Боюсь, что Вы не
получите вразумительного ответа, ибо ответить здесь нечего. Парадокс в том,
что смыслом для деятельного человека является сама деятельность, а не цель;
непрестанная  смена действий, упоенное  владение  средствами, гордость
собственным умением -- и ничего больше. За покровами самой интенсивной
деятельности сокрыт не высший смысл, а абсурд.
   Непоследовательный не способен принять аскетический идеал деятельного
человека. Он настоящий сибарит, и потому делает лишь то, в чем находит
непосредственный смысл и удовольствие.  Ему  претит  самоотверженность
деятельного человека. "Ради чего стоит пренебрегать самим собою?" -- ставит
он резонный вопрос, на который еще никем не найден неопровержимый ответ.
   Для успеха деятельности важнее всего последовательность действий. Когда
одно деяние словно ступает в след предыдущему, когда складывается цепочка
их, взаимно усиливающих друг друга, тогда деятельность достигает своей
наивысшей  мощи и эффективности. Благодаря последовательности слабость
превращается в силу, а цель из далекого миража становится присвоенным
достоянием.
   Непостоянная натура как будто скрывается от этого закона. Как только
дело близится к завершению, как только наступает время последних решающих
усилий, как только предчувствуется конец, тотчас непоследовательный человек
стремится убежать от него. И для этого бегства всегда находятся весомые
поводы.
   Начав делать одно, непоследовательный переходит к другому, едва оно
покажется более привлекательным. За счет этого он охватывает гораздо более
обширную сферу жизненных проявлений, нежели деятельный субъект. Ведь тот
стремится к одному, а непоследовательный разменивается на многое. Он
расточает себя со щедростью транжиры, чем вызывает законное негодование
деятельного, а значит рачительного, человека. В глазах последнего он
выглядит безумцем, поскольку способен вдруг отказаться от почти достигнутого
результата и заняться другим.
   Однако при этой очевидной безалаберности, непоследовательная личность
иногда становится обладателем выигрыша, который никогда не попадает в руки
людей  более  целеустремленных. Что,  впрочем,  не  удивительно,  ибо
целеустремленная личность приобретает лишь  то, к чему направлены ее
действия, тогда как непоследовательный ищет неизвестно что. Закономерно, что
именно он скорее всего находит неизвестное, необычное, чудесное.

   ***
   Непоследовательной натурой руководит неодолимый инстинкт не доводить
дело до завершения. Мне кажется, что в каждой непоследовательной личности
живет крохотный гомункулюс, который то и дело твердит: "Брось начатое... Не
доводи до конца..." Я не отважусь решить: злой или добрый этот голос.
Очевидно лишь, что в указанном инстинкте проявляется упорное избегание
однозначности, то есть тупости. Под влиянием этого инстинкта развивается
чуткость к своему и чужому душевному складу, к обстоятельствам места и
времени.
   В склонности к перемене образа действий проявляется отнюдь не одна
хаотичность и слабость непоследовательной натуры. Не меньшее значение в этом
характере имеет интуиция и постепенно вырабатывающееся редкой остроты чутье.
Во всяком действии непоследовательный человек быстро разгадывает, что оно
сулит. Когда он, с внешней точки зрения беспричинно и неоправданно оставляет
избранный способ действий, то часто в этом проявляется угаданная им раньше
других бесплодность попытки.
   И еще одно важное достоинство есть в непоследовательной натуре. Мне
кажется, что поступающий непоследовательно разгадал и крепко усвоил одну из
величайших тайн человеческого бытия. Суть этой тайны в том, что цель
норовиста и редко дается в руки тому, кто прямо к ней стремится. Мир
своенравен, он не любит зависеть от человека и, напротив, предпочитает себя
дарить. Оттого все наиболее значительные достижения людей получены как бы
"косвенным  образом", словно  бы  ненарочно.  И  я  подозреваю,  что
непоследовательный разгадал  этот характер  мира;  похоже, что  своей
безалаберностью он просто усыпляет его бдительность и напрашивается на его
дары. Ведь, кажется, давно сошел непоследовательный с верного пути, потратил
время и силы, далеко отстал от целеустремленного, упорно бьющего в одну
точку человека, и вдруг... Нежданно-негаданно блеснет среди пустой руды
алмаз,  и  вот  уже  непоследовательный стал  счастливым  обладателем
драгоценности. "Удача слепа и редко избирает достойного!" --говорит тогда в
досаде истовый деятель. Но, пожалуй, теперь мы увидели, что счастливый
каприз судьбы подготовлен всем характером непоследовательного человека. И
кто не позавидует его свойствам в момент счастливой удачи, которую приносит
непоследовательность?

   Неверность в повседневности, или...
   Неверность широко распространена в повседневной жизни и давно стала
явлением обыденным. О том, какой вид она приобретает в быту, мне и хочется
сейчас посудачить.
   Собственная неверность внушает нам недоверие к другим, а развивающаяся
из этого подозрительность, то есть стремление уличить другого в коварстве,
делает догадливыми. Поэтому неверный по натуре человек обычно отличается
тонким чутьем и весьма сообразителен. Если свойственная ему ловкость
становится преобладающей чертой характера, тогда он превращается в плута.
   

   Плутовство -- старинный вид игры человека с себе подобными. Внушить
другому иллюзию, хитростью вынудить его к выгодному для себя поведению, к
вящей своей пользе разыграть маскарад -- так действует плут. Он никогда в
своей недобросовестности не преступает  известной границы, за которой
последствия поступков могут стать для него губительны. Люди, одержимые иными
порочными наклонностями, нередко становятся преступниками и сознательно
принимают сторону зла. Плутующий же всегда готов сказаться если и не
добродетельным, то вполне безобидным.
   Плут чрезвычайно заботится о том, чтобы даже в случае обнаружения его
прегрешений они не выглядели преступными и непростительными. Поэтому во
всяком действии плута есть известная неокончательность, недоведенность
поступка до решительного -- только злого или только доброго, только
благородного или только подлого -- выражения. В плутовском деянии рядом с
коварством, изменой, корыстью и жестокостью вдруг да и проглянет учтивость,
нежность, доброжелательность и даже, подчас, жертвенность. Своего возможного
судью плут всегда оставляет в сомнении и колебаниях, даже если проступок
установлен совершенно точно. Ведь в осуждении всегда кроется тщеславная
надежда на исправление провинившегося, и продуманными, добропорядочными
черточками своих неблаговидных деяний плут внушает свою неокончательную
порочность. "Я не погиб для дела добра",-- словно говорит он. "Еще слышен
мне голос совести, и готов я следовать ему".
   Подобная манера поведения приводит к тому, что плут редко попадает под
суровое наказание. Он заранее готовит себе возможность отступить, умело
используя ее в момент опасности или настигшего его осуждения. Почуяв
проигрышность своего дела, плут не упорствует в неблаговидной затее и не
стремится осуществить ее во что бы то ни стало. Вследствие органической
неверности своей натуры плут не способен стать человеком зла и держаться
злого умысла до любого  исхода.  Девиз: "победа или  смерть!"--самое
отвратительное сочетание слов для плута. Жизнь, только жизнь предпочитает
он, сколь бы скудными ни были ее проявления. Он редкостный жизнелюб.
   Поэтому как только опасность становится грозной и плутовская затея
обнаруживает свою бесперспективность, так сразу плут меняется и спешит
отречься от того, что делал. До окружающих еще только начинает доходить
неблаговидный смысл его поступков, а плут уже кается. И, предупреждая
обвинения, сам указывает на свои грехи, тут же отыскивая, на кого свалить
бремя вины. Так покаянием, ужимками, искренними слезами и ловкой подтасовкой
фактов плут ускользает от ответственности. Как-то уж странно оказывается при
разборе плутовского дела, что в нем причудливо замешаны почтенные и,
несомненно, достойные люди. Одной ли, другой стороной они, выясняется,
причастны К плутовскому замыслу и невольно способствовали осуществлению его.
От этого пренеприятного открытия гаснет их обвинительный пыл и смущается
общественное мнение, неспособное  судить неоднозначно.  И  редко  кто
догадывается, что все это плут заранее имел в виду и предусмотрительно
позаботился сделать своими невольными пособниками честных людей.
   Так, вспыхивая, угасая и кружась, проходит жизнь плута и никогда нельзя
вынести о ней определенного суждения, и сам плут, я полагаю, его не имеет,
ибо неистребима в нем лукавая переменчивость.
   Неверность слову, или...
   Проблема несоответствия слова и дела стала проблемой так давно, что уже
не различишь ее истока. Можно предположить, что не держащий слова просто...
занят делом. Однако, предвидя ироническое и недоверчивое отношение читателя
к  этому предположению, я спешу подыскать более серьезные объяснения
названному недостатку.
   

   Держать слово в наш разговорчивый век чрезвычайно трудно. Трудно хотя
бы по причине небеспредельности человеческой памяти. Ведь, право же,
невозможно удержать в голове все то, что произнесет собственный язык в
течение хотя бы одного беспокойного дня. А если такие дни нескончаемой
чередой тянутся из месяца в месяц? И даже из года в год? Эх, суета
суесловия...
   Так уж странно устроена наша цивилизация, что все только говорят. Никто
не хочет слушать, и потому быть услышанным -- редкая удача. Не приученный
слушать, человек сам не слышит, что он болтает. А если он не слышит
собственных слов, то было бы странно, если бы он их держал. Как держать,
если толком не знаешь что?
   Или еще одна особенность нашей жизни: никто не ищет в словах то
содержание, которое вложил в них говорящий. Все готовы откликаться лишь на
расхожие, общеупотребительные значения слов, а значит, понимают их в самом
плоском, истершемся, пошлом смысле. Оттого и получается, что даже сам
перестаешь принимать собственную речь за свою. Никто уже не вкладывает в нее
содержание собственной жизни; не стремится, напрягаясь и мучаясь, выразить в
ней свои, только ему принадлежащие мысли, чувства, желания. Приученный
всеобщим невниманием к небрежности, человек все чаще употребляет слова не в
их собственном -- своем личном, выношенном -- смысле, а в обыденном,
расхожем, общепринятом. Тогда ему сразу становится легко, слова сыпятся с
его языка словно горох, он воспаряет на крыльях бойкой речи. Однако если
слова существуют как бы между людьми, если их значения выражают не твой
опыт, а нечто публичное, в реальности чего убедиться весьма трудно, то нужно
быть величайшим глупцом, чтобы за этакие слова отвечать. С какой стати!
Пусть отвечает тот, кто их выдумал! Из этого справедливого негодования и
рождается неверность слову.
   К  слову  сказать,  и  некоторые  ученые-языковеды  способствуют
распространению в обществе суесловия. Ведь они полагают, будто есть между
людьми одного народа некий единый, однозначный язык. Будто слова этого языка
обладают некими самостоятельными значениями, никак не зависящими ни от воли
и сознания, ни от жизни каждого. Какой бы жизнью ты ни жил, язык остается
для всех единым и хранит свои строгие значения в словарях. Право слово,
большей бессмыслицы я не слыхивал! Виданное ли дело, чтобы человек знал то,
что в руках не держал и в себе не пережил? Все, что мы не знаем и не
испытали, то определяем через хорошо известное. Когда первые каравеллы
португальцев прибыли в Индию, местный очевидец так их описал: "Приплыли
драконы, из чрева которых вышли невиданные люди, евшие белые камни и пившие
кровь". Так преобразились в его сознании корабли, караваи хлеба и вино. Но
то же самое происходит со всем, что для нас только слово. Пока мы не
испытали того, что оно значит, до тех пор понимаем его по аналогии, от
известного, приблизительно и неточно. Мало услышать название заморского
плода, если ты ничего, кроме яблок да груш не отведывал. Никакими эпитетами,
вроде "сладкое", "кислое", "терпкое", "горькое" тут не обойдешься. Надо
увидеть, потрогать, надкусить, и только этим -- чуть-чуть знать. Так это
всего лишь фрукт! А если коснуться более высоких материй? Ведь какие
тонкости слово выражает -- как подумаешь, дух захватывает! Неужели можно
всерьез полагать, что достаточно слово услышать или в словаре прочесть,
через "кислое" да "терпкое" его определить и вот оно уже твое, слово-то? Фиг
вам, извините за выражение.
   Только если слово проступило через твою собственную жизнь, если
напиталось твоими жизненными соками, если собственная твоя судьба (tutti!)
-- тем, что ты претерпел, что испытал, чему радовался -- его вымолвила,
тогда оно действительно твое -- слово. Без жизни человека слово смысла не
имеет. Пустой звук оно тогда -- да и только. Поэтому слова произносятся не
движением языка, а проживанием жизни. Как жизнь идет, такие и слова в каждом
складываются. Произнести слово легко -- достаточно дикции; а вот вымолвить
-- ох как трудно: требуется усилие души. Легко стать перед зеркалом и
кричать "люблю, люблю!", а попробуй это слово впервые любимой вымолвить...
Эх!
   Ну, хватит, заболтался я с вами. Кто пережил, тот понял, а кто не
понял, может быть потом сообразит. Впрочем, и не всем сказанное понимать
надо.
   И еще одно в завершение. Понятно должно быть из сказанного, что
обманывает человек словами своими большей частью ненамеренно. Он просто не
знает подлинного  нрава слов. И думает, наивный, что любыми словами
пользоваться можно, если научился их произносить и с другими сочетать.
Честно, искренне, в радости начинает слова выговаривать, а на поверку, если
вдуматься, сплошной обман получается. Что ж удивляться: не прожитое -- не
нажитое.
   

   В честолюбии содержится юношески пылкое приятие красоты и многообразия
мира. Никто не относится к действительности с таким воодушевлением, как
честолюбец. Он -- самый великий миро-устроитель, он полон неугасимого
энтузиазма, он верит истово в будущее мира, и эту огненную веру обнаруживает
неистовством своего самоутверждения. Честолюбец дерзок, пылок, чувствителен,
даже если он подчеркнуто сдержан, сосредоточен, немногословен, даже если
печален, робок или угрюм.
   Вообще внешность и поведение его могут быть самыми различными, и мы
скоро зашли бы в тупик, пытаясь выявить честолюбца по особым приметам и
манерам поведения. Все его действия направлены к избранной цели, и потому
сколь многообразны пути к ней, столь же различается его поведение. Поэтому
сказанные в начале слова следует считать душевной особенностью натуры
честолюбца, характеристикой его внутренней жизни. Поведение же его, и даже
мысли о себе самом, могут остав