вестное к этому времени 
многообразие эффектов притяжения и отталкивания, некоторые из них выдвигали идею 
заключения "электрической жидкости" в сосуд. Непосредственным результатом их 
усилий стало создание лейденской банки, прибора, которого никогда не сделал бы 
человек, исследующий природу вслепую или наугад, и который был создан по крайней 
мере двумя исследователями в начале 40-х годов XVIII века фактически независимо 
друг от друга7. Почти с самого начала исследований в области электричества 
Франклин особенно заинтересовался объяснением этого странного и многообещающего 
вида специальной аппаратуры. Его успех в этом объяснении дал ему самые 
эффективные аргументы, которые сделали его теорию парадигмой, хотя и такой, 
которая все еще была неспособна полностью охватить все известные случаи 
электрического отталкивания8. Принимаемая в качестве парадигмы теория должна 
казаться лучшей, чем конкурирующие с ней другие теории, но она вовсе не обязана 
(и фактически этого никогда не бывает) объяснять все факты, которые могут 
встретиться па ее пути.
Ту же роль, которую сыграла флюидная теория электричества в судьбе подгруппы 
ученых, придерживающихся этой теории, сыграла позднее и парадигма Франклина в 
судьбе всей группы ученых, исследовавших электрические явления. Благодаря этой 
теории можно было заранее предположить, какие эксперименты стоит проводить и 
какие эксперименты не могли иметь существенного значения, поскольку были 
направлены на вторичные или слишком сложные проявления электричества. Только 
парадигма могла сделать такую работу по отбору экспериментов более эффективной. 
Частично это объясняется тем, что прекращение бесплодных споров между различными 
школами пресекало и бесконечные дискуссии по поводу основных принципов. Кроме 
того, уверенность в том, что они на правильном пути, побуждала ученых к более 
тонкой, эзотерической работе, к исследованию, которое требовало много сил и 
времени9. Не отвлекаясь на изучение каждого электрического явления, сплотившаяся 
группа исследователей смогла затем сосредоточить внимание на более детальном 
изучении избранных явлений. Кроме того, она получила возможность для создания 
многих специальных приборов и более систематического, целенаправленного их 
использования, чем кто-либо из ученых, делавших это ранее. Соответственно 
возрастала эффективность и продуктивность исследований по электричеству, 
подтверждая тем самым возможность распространить на общество проницательное 
методологическое изречение Фрэнсиса Бэкона: "Истина все же скорее возникает из 
заблуждения, чем из неясности..."10.
Природу этих в высшей степени направленных, основанных на парадигме исследований 
мы рассмотрим в следующем разделе. Однако, забегая вперед, необходимо хотя бы 
кратко отметить, каким образом возникновение парадигмы воздействует на структуру 
группы, разрабатывающей ту или иную область науки. Когда в развитии естественной 
науки отдельный ученый или группа исследователей впервые создают синтетическую 
теорию, способную привлечь большинство представителей следующего поколения 
исследователей, прежние школы постепенно исчезают. Исчезновение этих школ 
частично обусловлено обращением их членов к новой парадигме. Но всегда остаются 
ученые, верные той или иной устаревшей точке зрения. Они просто выпадают из 
дальнейших совокупных действий представителей их профессии, которые с этого 
времени игнорируют все их усилия. Новая парадигма предполагает и новое, более 
четкое определение области исследования. И те, кто не расположен или не может 
приспособить свою работу к новой парадигме, должны перейти в другую группу, в 
противном случае они обречены на изоляцию11. Исторически они так и оставались 
зачастую в лабиринтах философии, которая в свое время дала жизнь стольким 
специальным наукам. Эти соображения наводят на мысль, что именно благодаря 
принятию парадигмы группа, интересовавшаяся ранее изучением природы из простого 
любопытства, становится профессиональной, а предмет ее интереса превращается в 
научную дисциплину. В науке (правда, не в таких областях, как медицина, 
технические науки, юриспруденция, принципиальное raison d'être* которых 
обеспечено социальной необходимостью) с первым принятием парадигмы связаны 
создание специальных журналов, организация научных обществ, требования о 
выделении специального курса в академическом образовании. По крайней мере так 
обстоит дело в течение последних полутора веков, с тех пор, как научная 
специализация впервые начала приобретать институциональную форму, и до 
настоящего времени, когда степень специализации стала вопросом престижа ученых.
Более четкое определение научной группы имеет и другие последствия. Когда 
отдельный ученый может принять парадигму без доказательства, ему не приходится в 
своей работе перестраивать всю область заново, начиная с исходных принципов, и 
оправдывать введение каждого нового понятия. Это можно предоставить авторам 
учебников. Однако при наличии учебника творчески мыслящий ученый может начать 
свое исследование там, где оно остановилось, и, таким образом, сосредоточиться 
исключительно на самых тонких и эзотерических явлениях природы, которые 
интересуют его группу. Поступая так, ученый участвует прежде всего в изменении 
методов, эволюция которых слишком мало изучена, но современные результаты их 
использования очевидны для всех и сковывают инициативу многих. Результаты его 
исследования не будут больше излагаться в книгах, адресованных, подобно 
"Экспериментам... по электричеству" Франклина или "Происхождению видов" Дарвина, 
всякому, кто заинтересуется предметом их исследования. Вместо этого они, как 
правило, выходят в свет в виде коротких статей, предназначенных только для 
коллег-профессионалов, только для тех, кто предположительно знает парадигму и 
оказывается в состоянии читать адресованные ему статьи.
В современных естественных науках книги представляют собой либо учебники, либо 
ретроспективные размышления о том или ином аспекте научной жизни. 
Профессиональная репутация ученого, который пишет книгу, может не повыситься, а 
упасть вопреки его ожиданиям. Лишь на ранних, допарадигмальных стадиях развития 
наук книга обычно выражала то же самое отношение к профессиональным достижениям, 
которое она все еще сохраняет в некоторых областях творчества. И только в тех 
областях, где книга наряду со статьями или без них остается по-прежнему 
средством коммуникации между исследователями, пути профессионализации 
обрисовываются столь расплывчато, что любитель может льстить себя надеждой, 
будто он следит за прогрессом, читая подлинные сообщения ученых-исследователей. 
В математике и астрономии исследовательские сообщения перестали быть понятными 
для широкой аудитории уже в античности. В динамике исследование приблизилось к 
эзотерическому типу в конце средних веков и вновь обрело более или менее 
понятную для всех форму, правда на короткий период, в начале XVII века, когда 
новая парадигма заменила ту парадигму, которой динамика руководствовалась в 
эпоху средневековья. Исследования электрических явлений потребовали их 
истолкования для непрофессионалов к концу XVIII века, а большинство других 
областей физической науки перестали быть понятными для широкого читателя в XIX 
веке. В течение тех же двух столетий подобные преобразования можно было 
наблюдать и в различных разделах биологических наук. В социальных науках с ними 
можно встретиться и сегодня. Хотя становятся привычными и вполне уместными 
сожаления по поводу углубления пропасти, все больше разделяющей 
профессионального ученого и его коллег в других областях, слишком мало внимания 
уделяется взаимосвязи между этим процессом углубления пропасти и внутренними 
механизмами развития науки.
С доисторических времен одна наука вслед за другой переходили границу между тем, 
что историк может назвать предысторией данной науки как науки, и собственно ее 
историей. Эти переходы в стадии зрелости редко бывают такими внезапными и такими 
явными, как я представил их в своем вынужденно схематическом изложении. Но с 
исторической точки зрения они не были и постепенными и не могут рассматриваться 
как соизмеримые по длительности с общим развитием тех областей науки, в пределах 
которых они совершаются. Те ученые, которые писали об электричестве в течение 
первых четырех десятилетий XVIII века, располагали значительно большей 
информацией об электрических явлениях, чем их предшественники в XVI-XVII веках. 
В течение полувека после 1740 года к спискам этих явлений было добавлено лишь 
немного данных. Тем не менее в ряде важных моментов работы Кавендиша, Кулона, 
Вольты по электричеству в последней трети XVIII века выглядят более ушедшими 
вперед по сравнению с работами Грея, Дюфе и даже Франклина, чем работы этих 
первооткрывателей в области электричества начала XVIII века по сравнению с 
подобными исследованиями в XVI веке12. Где-то между 1740 и 1780 годами 
исследователи электрических явлений впервые оказались в состоянии принять 
основания своей области без доказательств. С этого момента они охотнее 
обращались к более конкретным и специальным проблемам и все чаще стали 
публиковать результаты своих исследований в статьях, предназначенных для других 
исследователей в области электричества, предпочитая такой способ коммуникации 
книгам, адресованным широкому кругу читателей. Образовав особую научную группу, 
они достигли того, чего добились астрономы античного мира, специалисты в области 
кинематики в средние века, физической оптики в конце XVII века и исторической 
геологии в начале XIX столетия. Иными словами, они пришли к парадигме, которая 
оказалась способной направлять исследование всей группы в целом. Трудно найти 
другой критерий (если не считать преимуществ ретроспективного взгляда), который 
бы так ясно и непосредственно подтверждал, что данная отрасль знаний стала 
наукой.




1 J. Priestley. The History and Present State of Discoveries Relating to Vision, 
Light and Colours. London, 1772, p. 385-390.
* Гипотетические построения, специально создаваемые для данного конкретного 
случая. - Прим. перев.
2 V. Rоnсhi. Histoire de la lumière. Paris, 1956, chaps. I-IV.
3 D. Roller and D. H. D. Roller. The Development of the Concept of Electric 
Charge: Electricity from the Greeks to Coulomb ("Harvard Case Histories in 
Experimental Science", Case 8, Cambridge, Mass., 1954); I. В. Соhen. Franklin 
and Newton: An Inquiry into Speculative Newtonian Experimental Science and 
Franklin's Work in Electricity as an Example Thereof. Philadelphia, 1956, chaps 
VII-XII. Некоторыми деталями анализа в данном разделе я обязан еще не 
опубликованной статье моего студента Джона Л. Хейлброна. Пока эта работа не 
напечатана, более подробное и строгое, чем здесь, изложение того, как возникла 
парадигма Франклина, можно найти в: Т. S. Kuhn. The Function of Dogma in 
Scientific Research, in: A. C. Crombie (ed.). "Symposium on the History of 
Science". University of Oxford, July 9-15, 1961. Heinemann Educational Books, 
Ltd.
4 Ср. набросок естественной истории теплоты в "Новом Органоне" Бэкона: Ф. Бэкон. 
Соч. в 2-х томах. "Мысль", М., 1972, т. 2.
5 D. Roller and D. H. Roller. Op. cit., p. 14, 22, 28, 43. Только после работы, 
указанной у Роллеров на стр. 43, стал общепризнанным тот факт, что эффекты 
отталкивания имеют, без сомнения, электрическую природу.
6 Ф. Бэкон говорит: "Так, слегка теплая вода легче замерзнет, чем совершенно 
холодная..." (Ф. Бэкон. Соч., т. 2, стр. 212.) Частичное рассмотрение ранней 
истории этого странного наблюдения см. в: М. Clagett. Giovanni Marliani and Late 
Medieval Physics. N. Y., 1941, chap. IV.
7 D. Rоller and D. H. Roller. Op. cit., p. 51-54.
8 О трудных случаях взаимного отталкивания отрицательно за­ряженных тел см.: 
Cohen. Op. cit., p. 491-494, 531-543.
9 Следует отметить, что принятие теории Франклина не положило конец дискуссиям. 
В 1759 году Роберт Саймер предложил двуфлюидный вариант этой теории, и много лет 
спустя исследователи электрических явлений расходились во взглядах по вопросу, 
является ли электричество одно- или двуфлюидным. Но обсуждение этого вопроса 
лишь подтверждает, что говорилось выше относительно того, каким образом 
универсально признанные достижения науки приводят к объединению ученых. 
Исследователи электричества, расходясь по-прежнему во мнениях по данному 
вопросу, быстро пришли к выводу, что не может быть такого эксперимента, который 
мог бы различить два варианта теории, и следовательно, они эквивалентны. После 
этого обе школы получили и реализовали возможность пользоваться всеми 
преимуществами теории Франклина (Ibid., р. 543-546, 548-554).
10 Ф. Бэкон. Соч., т. 2, стр. 117.
11 История электричества дает превосходные примеры, которых можно привести и в 
два раза больше, если исследовать деятельность Пристли, Кельвина и др. Франклин 
сообщает, что Ноллет, наиболее влиятельный из континентальных исследователей 
электричества середины века, "жил, считая себя последним в своей "секте", за 
исключением мистера Б., его лучшего и ближайшего ученика" (М. Farrand (ed.). 
Benjamin Franklin's Memoirs. Berkeley, Calif., 1949, p. 384-386). Еще интереснее 
наблюдать стойкость целых школ, все более и более изолирующихся от 
профессиональной науки. Примером тому служит астрология, бывшая в свое время 
частью астрономии. Можно обратить внимание также на продолжение в конце XVIII - 
начале XIX веков бывшей прежде респектабельной традиции "романтической химии". 
Эта традиция рассматривается в: Ch. С. Gillispie. The Encyclopédie and the 
Jacobin Philosophy of Science: A Study in Ideas and Consequences. - "Critical 
Problems in the History of Science", ed. М. Clagett. Madison, Wis., 1959, p. 
255-289; The Formation of Lamarck's Evolutionary Theory. - "Archives 
internationales d'histoire des sciences", XXXVII, 1956, p. 323-338.
* Основание для существования (франц). - Прим. перев.
12 Разработка проблем электричества после Франклина отмечена значительным 
возрастанием чувствительности приборов для измерения величины электрических 
зарядов, появлением и повсеместным распространением надежных методов измерения 
зарядов, развитием понятия емкости и его соотношением с заново уточненным 
понятием электрического напряжения, а также количественным выражением 
электрической силы. Обо всем этом см.: D. Roller and D. H. D. Roller. Op. cit., 
p 66-81; W. C. Walker. The Detection and Estimation of Electric Charges in the 
Eighteenth Century. - "Annals of Science", I, 1936, p. 66-100; E. Hoppe. 
Geschichte der Elektrizität. Leipzig, 1884, Part. I, chaps. III-IV.


III
ПРИРОДА НОРМАЛЬНОЙ НАУКИ
Какова же тогда природа более профессионального и эзотерического исследования, 
которое становится возможным после принятия группой ученых единой парадигмы? 
Если парадигма представляет собой работу, которая сделана однажды и для всех, то 
спрашивается, какие проблемы она оставляет для последующего решения данной 
группе? Эти вопросы будут представляться тем более безотлагательными, если мы 
укажем, в каком отношении использованные нами до сих пор термины могут привести 
к недоразумению. В своем установившемся употреблении понятие парадигмы означает 
принятую модель или образец; именно этот аспект значения слова "парадигма" за 
неимением лучшего позволяет мне использовать его здесь. Но, как вскоре будет 
выяснено, смысл слов "модель" и "образец", подразумевающих соответствие объекту, 
не полностью покрывает определение парадигмы. В грамматике, например, "amo, 
amas, amat"* есть парадигма, поскольку эту модель можно использовать как 
образец, по которому спрягается большое число латинских глаголов: например, 
таким же образом можно образовать формы "laudo, laudas, laudat"** и т. д. В этом 
стандартном применении парадигма функционирует в качестве разрешения на 
копирование примеров, каждый из которых может в принципе ее заменить. В науке, с 
другой стороны, парадигма редко является объектом копирования. Вместо этого, 
подобно принятому судом решению в рамках общего закона, она представляет собой 
объект для дальнейшей разработки и конкретизации в новых или более трудных 
условиях.
Чтобы увидеть, как это оказывается возможным, нам следует представить, насколько 
ограниченной и по охвату и по точности может быть иногда парадигма в момент 
своего появления. Парадигмы приобретают свой статус потому, что их использование 
приводит к успеху скорее, чем применение конкурирующих с ними способов решения 
некоторых проблем, которые исследовательская группа признает в качестве наиболее 
остро стоящих. Однако успех измеряется не полной удачей в решении одной проблемы 
и не значительной продуктивностью в решении большого числа проблем. Успех 
парадигмы, будь то аристотелевский анализ движения, расчеты положения планет у 
Птолемея, применение весов Лавуазье или математическое описание 
электромагнитного поля Максвеллом, вначале представляет собой в основном 
открывающуюся перспективу успеха в решении ряда проблем особого рода. Заранее 
неизвестно исчерпывающе, каковы будут эти проблемы. Нормальная наука состоит в 
реализации этой перспективы по мере расширения частично намеченного в рамках 
парадигмы знания о фактах. Реализация указанной перспективы достигается также 
благодаря все более широкому сопоставлению этих фактов с предсказаниями на 
основе парадигмы и благодаря дальнейшей разработке самой парадигмы.
Немногие из тех, кто фактически не принадлежит к числу исследователей в русле 
зрелой науки, осознают, как много будничной работы такого рода осуществляется в 
рамках парадигмы или какой привлекательной может оказаться такая работа. А это 
следовало бы понимать. Именно наведением порядка занято большинство ученых в 
ходе их научной деятельности. Вот это и составляет то, что я называю здесь 
нормальной наукой. При ближайшем рассмотрении этой деятельности (в историческом 
контексте или в современной лаборатории) создается впечатление, будто бы природу 
пытаются "втиснуть" в парадигму, как в заранее сколоченную и довольно тесную 
коробку. Цель нормальной науки ни в коей мере не требует предсказания новых 
видов явлений: явления, которые не вмещаются в эту коробку, часто, в сущности, 
вообще упускаются из виду. Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели 
создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий 
другими1. Напротив, исследование в нормальной науке направлено на разработку тех 
явлений и теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает.
Возможно, что это следует отнести к числу недостатков. Конечно, области, 
исследуемые нормальной наукой, невелики, и все предприятие нормального 
исследования, которое мы сейчас обсуждаем, весьма ограниченно. Но эти 
ограничения, рождающиеся из уверенности в парадигме, оказываются существенными 
для развития науки. Концентрируя внимание на небольшой области относительно 
эзотерических проблем, парадигма заставляет ученых исследовать некоторый 
фрагмент природы так детально и глубоко, как это было бы немыслимо при других 
обстоятельствах. И нормальная наука располагает собственным механизмом, 
позволяющим ослабить эти ограничения, которые дают о себе знать в процессе 
исследования всякий раз, когда парадигма, из которой они вытекают, перестает 
служить эффективно. С этого момента ученые начинают менять свою тактику. 
Изменяется и природа исследуемых ими проблем. Однако до этого момента, пока 
парадигма успешно функционирует, профессиональное сообщество будет решать 
проблемы, которые его члены едва ли могли вообразить и, во всяком случае, 
никогда не могли бы решить, если бы не имели парадигмы. И по крайней мере часть 
этих достижений всегда остается в силе.
Чтобы показать более ясно, чтó представляет собой нормальное, или основанное на 
парадигме, исследование, я попытаюсь кл