кой вещи приходят
к совершенно иной организации, нежели та, какой они организованы в присутствии
другого. Они освобождают образ без подобия, или своего двойника, который
[прежде] обычно подавлялся. В свою очередь, этот двойник высвобождает чистые
стихии, которые обычно держались в заточении. Мир не ввергается в беспорядок
из-за отсутствия другого; наоборот, оказывается, что именно великолепный двойник
мира был скрыт за присутствием другого. В этом и состоит открытие Робинзона:
открытие поверхности, потустороннего стихий, Иного, чем Другой [L'Autre
qu'Autrui]. Почему же возникает впечатление, что это великое Здоровье
извращ¤нно, и что такое "очищение" мира и желания также является отклонением и
перверсией? Робинзон демонстрирует не извращ¤нное поведение. Но каждое
исследование, каждый роман, посвященные извра-
418
ПРИЛОЖЕНИЯ
щению, стараются выявить существование "перверсивной структуры" как принципа, из
которого в конечном сч¤те исходит извращ¤нное поведение. В этом смысле
первер-сивная структура может быть рассмотрена как то, что противоположно
структуре Другого и занимает е¤ место. И точно так же, как конкретные другие
суть актуальные вариабельные элементы, актуализирующие эту структуру-другого,
поведение извращенца, всегда предполагающее фундаментальное отсутствие другого,
есть не что иное, как вариабельный элемент, актуализирующий перверсивную
структуру.
Так откуда же у извращенца такое стремление вообразить себя сияющим ангелом --
ангелом гелия и огня? Откуда у него такая -- направленная против земли,
оплодотворения и объектов желания -- ненависть, систематическое описание которой
мы находим у Сада? Роман Турнье не нацелен на объяснение; он показывает. Тем
самым он примыкает -- самыми разными способами -- к современным
психоаналитическим исследованиям, которые могут обновить статус понятия
перверсии и освободить его от морализирующей неопредел¤нности, в которой оно
пребывало благодаря объедин¤нным усилиям психиатрии и права. Лакан и его школа
имеют все основания настаивать на необходимости понимания изращ¤н-ного поведения
на базе структуры, и на необходимости определения этой структуры, которая
обусловливает поведение. Они также настаивают на том способе, каким желание
подвергается замещению в этой структуре, и на способе, каким Причина желания при
этом отделяется от объекта; на способе, каким различие полов отрицается
извращением в пользу андрогинного мира двойников;
на аннулировании другого внутри извращения, на положении "по ту сторону Другого"
или на положении иного, чем Другой, как если бы другой освобождал в глазах
извращенца его собственную метафору; наконец они настаивают на перверсивной
"десубъективации" -- поскольку, конечно же, ни жертва, ни соучастник не
действуют как другое26. Например, вовсе не потому, что он испыты-
__________
26 Смотри сборник Le Desir et la perversion (Paris: Seuil, 1967). Статья Ги
Росолато "Etude des perversions sexuelles a partir du fetichisme" содержит
несколько крайне интересных, хотя и слишком коротких, замечаний по поводу
"полового различия" и "двойника" (pp. 25 -- 26). В статье Жана Клавре-ля "Le
Couple pervers" показано, что ни жертва, ни соучастник не занимают места
другого; (по поводу "десубъективации" смотри р. 110; а о различии между причиной
и объектом желания смотри статью того же автора "Remarques sur la question de la
realite dans les perversions", La Psychanalyse, no.8, pp. 290ff.). По-видимому,
эти исследования, основанные на структурализме Лакана и его анализе Verleugnung
[отрицание, отречение -- нем.], находятся сейчас в процессе развития.
419
ЛОГИКА СМЫСЛА
вает потребность или желание причинить другому страдание, садист лишает
последнего качества быть другим. Скорее, имеет место обратное: именно потому,
что он испытывает недостаток в структуре Другого и жив¤т в совершенно иной
структуре как неком условии своего жизненного мира, поэтому и воспринимает
других то как жертв, то как сообщников, но ни в коем случае -- как других.
Напротив, он всегда воспринимает их как иных, чем Другой. Поразительно, до какой
степени в работах Сада жертвы и сообщники -- с их необходимой обратимостью --
вообще не осознаются как другие. Скорее, они понимаются то как отвратительные
тела, то как двойники или же как родственные стихии (конечно, не как двойники
персонажа, а как их собственные двойники -- всегда вне их тел в погоне за
атомарными элементами)27.
Фундаментальная ошибка в интерпретации перверсии, обусловленная непродуманной
феноменологией извращ¤нного поведения и определ¤нными юридическими требованиями,
состоит в увязывании перверсии с преступлениями против другого. С точки зрения
поведения вс¤ убеждает нас в том, что перверсия -- ничто без присутствия
другого: вуйеризм, эгсгибиционизм и так далее. Но с точки зрения структуры мы
должны утверждать обратное: именно потому, что структура Другого исчезла и
замещена совершенно иной структурой, реальные "другие" более не способны играть
роль элементов, актуализирующих утраченную первичную структуру. Во второй
структуре реальные "другие" могут теперь играть только лишь роль тел-жертв (в
том крайне особом смыс-
______________
27 У Сада повсеместно присутствует тема молекулярных соединений.
420
ПРИЛОЖЕНИЯ
ле, который извращенец приписывает телам) или. же роль сообщников-двойников,
сообщников-стихий (опять же в весьма особом смысле извращенца). Мир извращенца
-- это мир без другого, а значит и мир без возможного. Другой -- это тот, кто
предоставляет возможное. Извращ¤нный мир -- это мир, в котором категория
необходимого полностью заместила категорию возможного. Это какой-то странный
спинозизм, из которого изымается "кислород" в пользу более элементарной энергии
и более разреженного воздуха (Небеса-Необходимость). Всякая перверсия -- это
"Друго-убийство" и "альтруи-цид", а значит -- убийство возможного. Но альтруицид
не совершается посредством перверсивного поведения, он предполагается в
перверсивной структуре. Но это не спасает извращенца от того, чтобы быть
извращением -- не конституционально, а в конце приключения, несомненно
прошедшего через невроз и прикоснувшегося к психозу. Вот то, что хотел сказать
Турнье сроим выдающимся романом: мы должны представлять себе Робинзона
извращенцом; единственно возможная робинзонада -- это само извращение.



V. -- Золя и трещина
В Человеке-звере мы находим замечательный текст:
"Надо сказать, в их семье никто не мог похвалиться уравновешенностью, а многие
попросту страдали психическим расстройством. Жак и сам порою чувствовал, что не
избавлен от наследственного недуга; не то чтобы здоровье у него было слабое, но
он испытывал такой страх перед приступами своей болезни и так стыдился е¤, что
одно время совсем изв¤лся; страшнее было другое: внезапная утрата душевного
равновесия, когда сознание его помрачал какой-то дурман, вс¤ принимало
искаж¤нные формы, мир привычных представлений рушился...". Здесь Золя вводит
важную тему, которая примет затем самые разнообразные формы и, опираясь на иные
средства, войд¤т в современную литературу. Эта тема всегда будет особым образом
связана с алкоголизмом: тема трещины (Фицджеральд, Малькольм Лоури).
Крайне важно, что Жак Лантье -- герой романа Человек-зверь -- весьма крепок,
энергичен и здоров. Ибо трещина не обозначает путь, по которому будут проходить
патологические наследственные элементы, маркируя тело. Фактически, сам Золя
выражается именно так, но лишь ради удобства. Возможно это даже правильно в
отношении некоторых персонажей -- слабых и нервных. Но если быть точным, то не
они несут в себе трещину -- или же не только лишь из-за этого они несут е¤.
Наследственность -- это не то, что проходит через трещину, она и есть сама
трещина -- невоспринимаемая прореха или дыра. В сво¤м подлинном смысле трещина
-- вовсе не препятствие для патологической наследственности; в своей полноте она
сама -- наследственность и патология. От одного здорового тела Ругон-Маккаров к
другому она не переда¤т ничего иного, кроме самой себя.
422
ПРИЛОЖЕНИЯ
Вс¤ держится на парадоксе, то есть, на смешении такой наследственности со
средствами ее переноса, или на смешении того, что переда¤тся, с самим процессом
передачи -- парадоксе этой передачи, которая не переда¤т ничего, кроме самой
себя: церебральная трещина в крепком теле или расщелина мысли. За исключением
несчастных случаев -- как мы увидим -- сома крепка и здорова. Но гермен* -- это
трещина, и только лишь трещина. В этих условиях трещина принимает вид эпической
судьбы, красной нитью проходящей от одной истории к другой, от тела к телу
Ругон-Маккаров.
Что же распределяется вокруг трещины? Что теснится на е¤ границах? Это -- то,
что Золя называет темпераментами, инстинктами, "большими аппетитами". Но
темперамент, или инстинкт, обозначает не психофизиологическую сущность. Это
понятие гораздо богаче и конкретней -- это "романное" понятие. Инстинкт
указывает на условия жизни и вообще выживания -- на условия сохранения некоего
образа жизни, заданного исторической и социальной обстановкой (в данном случае
это Вторая Империя). Вот почему буржуа у Золя легко могут называть свои пороки,
свой недостаток благородства и свои непристойности добродетелями; и наоборот,
вот почему бедняков часто низводят до "инстинктов" -- таких, как алкоголизм,
который выражает исторические условия их жизни и единственный для них способ
примирения с исторически заданной жизнью. "Натурализм" Золя всегда историчен и
социален. Таким образом, инстинкт, или аппетит, выступает в разных обличиях.
Иногда он выражает способ, каким тело сохраняет себя в данном благоприятном
окружении; в этом смысле инстинкт сам по себе крепок и здоров. Иногда он
выражает такой тип жизни, который тело изобретает, чтобы обратить в свою пользу
то, что его окружает, даже если при этом приходится уничтожать другие тела; в
этом случае инстинкт выступает как двусмысленная сила. Иногда он выражает такой
тип жизни, без которого тело не могло бы поддерживать своего исторически
заданного существования в неблагоприятной окружающей среде, даже ес-
_________
9 Гермен -- зачаток, зарождение, завязь, побег -- Прим. пер.
423
ЛОГИКА СМЫСЛА
ли это грозит ему разрушением; в этом смысле алкоголизм, извращение, болезнь и
даже слабоумие суть инстинкты. Инстинкты направлены на сохранение, поскольку
всегда выражают усилие увековечить тот или иной способ жизни. Но такой способ
жизни, да и сам инстинкт, может быть не менее деструктивным, чем консервативным
в строгом смысле слова. Инстинкты манифестируют дегенерацию, неожиданный приход
болезни, утрату здоровья в той же мере, как и само здоровье. Неважно, какую
форму принимает инстинкт, он никогда не смешивается с трещиной. Скорее, он
поддерживает четкие, хотя и изменчивые, отношения с трещиной: иногда --
благодаря здоровью тела -- он прикрывает трещину, латает е¤, как только может,
на более долгий или более короткий срок; иногда инстинкт расширяет трещину,
придавая ей иную ориентацию, которая вынуждает части расщепляться, провоцируя,
таким образом, несчастный случай при дряхлом состоянии тела. Например, в Западне
-- у Жервезы -- алкогольный инстинкт начинает раздваивать трещину как
изначальный порок. Оставим пока в стороне вопрос о том, существуют ли какие-либо
развивающиеся или идеальные инстинкты, способные в конце концов трансформировать
трещину.
Через трещину инстинкт ищет объект, который ему соответствует в исторических и
социальных обстоятельствах его образа жизни: вино, деньги, власть, женщины...
Один из женских типов, предпочитаемых Золя, -- нервозная женщина, с тяжелой
копной ч¤рных волос, пассивная, скрытная -- которая отдается при [первой]
встрече (такова Тереза в романе Тереза Ракен, написанном ещ¤ до цикла Ругонов, а
также Северина из Человека-зверя). Ужасная схватка нервов и крови, встреча
невроза и сангвинического темперамента воссоздают происхождение Ругонов.
Подобная встреча заставляет трещину резонировать. Персонажи, не входящие в семью
Ругонов (подобно Северине), могут вторгаться в качестве объектов, с которыми
связан инстинкт Ругонов, но также и как объекты, сами наделенные инстинктами и
темпераментами; наконец, как соучастники или враги, свидетельствующие о скрытой
трещине, которая соединяет их друг с другом. Паутиноподобная трещина: в
семействе Ругон-
424
ПРИЛОЖЕНИЯ
Маккаров вс¤ находит свою кульминацию в Нана -- от природы здоровой и красивой
девушке с крепким телом, превращающей себя в объект с тем, чтобы очаровывать
других и сообщать о своей трещине или обнаруживать трещину других -- этакий
гадкий гермен. Особая роль алкоголя здесь также присутствует: именно под
покровом этого "объекта" инстинкт осуществляет свою наиболее глубинную связь с
самой трещиной.
Встреча инстинкта и объекта формирует некую навязчивую идею, а не чувство. Если
Золя-романист как-то и обнаруживает себя в своих произведениях, то именно для
того, чтобы сказать своим читателям: осторожно, не думайте, что все дело здесь в
чувствах. Нам хорошо знакома та настойчивость, с которой Золя -- и в
Человеке-звере, и в Терезе Ракен -- разъясняет, что у преступников не бывает
угрызений совести. И нет любви для любящих -- разве что, когда инстинкты
действительно способны "залатывать" [трещину] и развиваться. Дело не в любви или
раскаянии, а в скручиваниях и поломках или, наоборот, во временных затишьях и
умиротворении в отношениях между темпераментами, которые всегда выстраиваются
вдоль трещины. Золя превосходно описывает короткие периоды спокойствия,
предшествующие грандиозному разрушению ("теперь вс¤ ясно; это было постепенное
расстройство, подобное преступному попустительству..."). В творчестве Золя
существует несколько явных причин для такого отказа от чувства в пользу
навязчивой идеи. Во-первых, следует вспомнить стиль того периода и значимость
физиологической схемы. "Физиология" со врем¤н Бальзака играла в литературе ту же
роль, которая сегодня по праву принадлежит психоанализу (физиология страны или
региона, физиология профессии и так далее). Более того, ведь уже начиная с
Флобера, чувство было неотделимо от неудачи, банкротства или мистификации; а то,
о чем говорит роман, -- это неспособность персонажа организовать внутреннюю
жизнь. В этом смысле натурализм вв¤л в роман три типа характеров: человек,
отмеченный внутренним банкротством, то есть неудачник; человек, ведущий
искусственный образ жизни, то есть извращенец; и человек, обладающий
рудиментарной чувственностью и навязчи-
425
ЛОГИКА СМЫСЛА
выми идеями, то есть зверь. Но если в произведениях Золя встреча инстинкта и его
объекта не приводит к формированию какого-то чувства, то лишь потому, что она
происходит в трещине -- от одной кромки до другой. Именно потому, что есть
трещина, есть и великая внутренняя Пустота. Так весь натурализм обретает новое
измерение.
* * *
Итак, у Золя мы находим два несовпадающих сосуществующих цикла, которые
пересекаются друг с другом:
малая и великая наследственности, малая историческая наследственность и великая
эпическая наследственность, соматическая наследственность и герменальная
наследственность, наследственность инстинктов и наследственность трещины. И как
бы ни было прочно и постоянно соединение этих двух наследственностей, они не
смешиваются. Малая наследственность -- это наследственность инстинктов в том
смысле, что условия и образы жизни, которую вели предки или родители, могут
пускать корни в потомстве -- иногда спустя несколько поколений -- и действовать
в н¤м как природа. Например, здоровая основа обнаруживается вновь; алкогольная
деградация переходит от одного тела к другому; или синтезы инстинкт-объект
передаются в то самое время, когда стиль жизни перестраивается. Какие бы резкие
изменения не предпринимались, эта наследственность инстинктов переда¤т что-то
прочно-определ¤нное. Она "воспроизводит" вс¤, что переда¤т; это --
наследственность Того же Самого. Но совершенно не такова другая наследственность
-- наследственность трещины -- ибо, как мы видели, трещина не переда¤т ничего,
кроме самой себя. Она не связана с определ¤нным инстинктом, с какой-то
внутренней, органической детерминантой или, более того, с каким-либо внешним
событием, способным зафиксировать объект. Она выходит за пределы стилей жизни и,
таким образом, прокладывает свой путь непрерывным, невоспринимаемым и безмолвным
способом, образуя законченное единство Ругон-Маккаров. Трещина переда¤т только
трещину. То, что она переда¤т, не по-
426
ПРИЛОЖЕНИЯ
зволяет себе определиться, оставаясь обязательно смутным и диффузным. Передавая
только себя, трещина не воспроизводит то, что переда¤т, не воспроизводит "то же
самое". Она ничего не воспроизводит, довольствуясь продвижением в безмолвии и
следуя линиям наименьшего сопротивления. В качестве вечной наследственности
Другого, она всегда следует окольным путем, готовая изменить направление и
поменять свою канву.
Часто отмечают, что Золя вдохновл¤н наукой. Но в ч¤м смысл такого вдохновения,
исходящего из медицинских исследований того времени? Оно относится именно к
различию между двумя указанными наследственностя-ми, разработанному современной
медицинской мыслью: гомологичная прочно-детерминированная наследственность и
"непохожая или трансформированная" наследственность с диффузным характером,
которая определяет "психопатологическую семью".1 Итак, данное различие интересно
тем, что оно легко замещает дуализм унаследованного и приобретенного, или даже
делает такой дуализм невозможным. Действительно, малая гомологичная
наследственность инстинктов вполне может передавать приобрет¤нные
характеристики. Это даже неизбежно--в той мере, в какой формирование инстинкта
неотделимо от исторических и социальных условий. Что касается великой, несхожей,
наследственности трещины, то у нее с приобрет¤нными характеристиками совершенно
иные, хотя и не менее существенные, отношения:
__________
1 В статье Фрейд и наука Жак Насиф кратко анализирует это понятие непохожей
наследственности, как мы находим его, например, у Шарко. Этим открывается путь к
познанию действия внешних событий. "Ясно, что термин семья бер¤тся здесь в обоих
аспектах: в аспекте классификационной модели и в аспекте родственных отношений.
С одной стороны, расстройства нервной системы создают единичную семью; с другой
стороны, такая семья нерасторжимо объединена законами наследственности. Эти
законы позволяют объяснить, что не бывает одного и того же расстройства, которое
избирательно переда¤тся, а существует только диффузная невропатологическая
предрасположенность, которая в силу ненаследственных факторов принимает
специфический вид в определ¤нном заболевании", Cahiers pour I"analyse (1968), nё
9. Ясно, что семья Ругон-Маккаров фигурирует в обоих этих смыслах.
427
ЛОГИКА СМЫСЛА
речь здесь идет о диффузной потенциальности, которая не актуализируется, пока
передаваемое приобрет¤нное свойство -- будь оно внутренним или внешним -- не
придаст ей некую конкретную определенность. Другими словами, если верно, что
инстинкты формируются и находят свои объекты только на кромке трещины, то
трещина, напротив, следует своим пут¤м, распространяет свою паутину, изменяет
направление и актуализируется в каждом теле по отношению к инстинктам, которые
открывают для не¤ путь, иногда чуть-чуть латая е¤, иногда расширяя вплоть до
окончательного разрушения -- которое всегда обеспечено работой этих инстинктов.
Значит, корреляция между этими двумя порядками постоянна и достигает своей
высшей точки, когда инстинкт становится алкогольным, а трещина -- явным
разломом. Эти два порядка тесно связаны друг с другом, как кольцо внутри
большего кольца, но они никогда не смешиваются.
Итак, если справедливо было отметить влияние научных и медицинских теорий на
Золя, то крайне несправедливо было бы не подчеркнуть и ту трансформацию, которой
он их подвергает; то как он пересматривает понятие о двух наследственностях; и
ту поэтическую силу, которую он прида¤т этому понятию, чтобы