аглавием Les Lois de
I'hospitalite (Paris: Gallimard, 1965).
369
ЛОГИКА СМЫСЛА
(ибо другой здесь -- лишь посредник и, в конечном сч¤те, не существует), а
обладаемо мертвым другим, или призраком-духом. Мы вполне обладаем лишь тем, что
экспроприируется, полагается вне самого себя, раскалывается надвое, отражается в
пристальном взгляде, размножается разумом собственника. Вот почему Роберта в
Суфл¤ре выступает как объект важной проблемы: может ли быть "один и тот же
покойник у двух вдов?" Значит, обладать -- это отдаваться тому, чем обладаешь, и
видеть отданное умноженным в даре. "Такое обычное использование дорогого, но
живого существа не лишено аналогии с преданным взглядом художника"4 (эта
странная тема кражи и дара -- мы к ней еще вернемся -- появляется и в Эмигрантах
Джойса).
Функция взгляда -- в удвоении, разделении и умножении, тогда как функция слуха
-- в резонировании, в приведении к резонансу. Все творчество Клоссовски
устремлено к одной цели: удостоверить утрату личной идентичности и растворить
эго. Именно такой сияющий трофей выносят персонажи Клоссовски из путешествия по
кромке безумия. Но как только это происходит, растворение эго переста¤т быть
патологическим определением и становится величайшей силой, обильной позитивными
и благотворными обещаниями. Эго "портится" лишь потому, прежде всего, что оно
рассеивается. Это происходит не только с эго, которое наблюдаемо и которое
утрачивает самотождественность под взглядом, но также и с наблюдателем, который
вынесен во-вне самого себя и множится в собственном взгляде. Октав объявляет о
своем извращ¤нном проекте в отношении Роберты: "Вызвать в ней предчувствие, что
на нее смотрят, побуждать ее освободить жесты от чувства самости, не утрачивая
видения себя.., соотнести жесты с е¤ рефлексией, с точкой е¤ подражания себе
самой каким-то образом".5 Но он также хорошо знает, что в результате своего
наблюдения, он утрачивает собственную идентичность, помещает себя вовне самого
себя и множится во взгляде так же, как другие множатся под взглядом, и что в
_________
4 La Revocation, p.48.
5 La Revocation, p.58.
370
ПРИЛОЖЕНИЯ
этом -- самое глубокое содержание идеи Зла. То есть возникает сущностное
отношение -- соучастие зрения и речи. Ибо, что остается делать -- когда с глазу
на глаз остаешься с двойниками, симулякрами и отражениями -- кроме как говорить?
Относительно того, что может быть только увиденным или услышанным, что никогда
не подтверждается другим органом и является объектом Забытого в памяти,
Невообразимого в воображении и Немыслимого в мысли -- что ещ¤ можно делать,
кроме как говорить об этом? Язык сам по себе -- предельный двойник, выражающий
всех двойников, высочайший из симулякров.
Фрейд разработал несколько активно-пассивных пар, касающихся модусов вуйеризма и
эксгибиционизма. Однако эта схема не удовлетворяет Клоссовски, полагающего, что
речь -- это единственная активность, соответствующая пассивности зрения, и
единственное действие, соответствующее страстности зрения. Речь -- это наше
активное поведение по отношению к отражениям, отголоскам и двойникам -- ради их
объединения, а также их извлечения. Если уж зрение перверсивно, то речь тем
более. Ибо ясно, что дело не в том -- как в случае с реб¤нком -- чтобы
разговаривать с двойниками или с симулякрами. Дело в разговоре о них. Но с кем?
Опять хе, с призраками-духами. Постольку, поскольку мы "именуем" или
"обозначаем" что-то или кого-то -- при условии, что это делается с необходимой
точностью и, прежде всего, в нужном стиле, -- мы также и "денонсируем": мы
смещаем имя или, скорее, вынуждаем многообразие именованного воспарить над
именем; мы разделяем, отражаем вещь, мы позволяем -- под одним и тем же именем
-- многим объектам быть видимыми, равно как смотрение позволяет -- во взгляде --
говорить о столь многом. Мы никогда не говорим кому-то, но о ком-то, обращаясь к
некой силе, способной отражать и разделять его. Вот почему, именуя нечто, мы тем
самым денонсируем его перед неким призраком-духом, служащим каким-то странным
зеркалом. Октав -- в своей восхитительной самонадеянности -- говорит: я не
разговаривал с Робертой, не назначал для нее призрака. Наоборот, я назвал
Робертой этот призрак и таким образом
371
ЛОГИКА СМЫСЛА

"денонсировал" е¤, чтобы призрак мог обнаружить то, что она скрывала, и чтобы
она, наконец, освободила то, что было собрано под е¤ именем6. Иногда зрение
стимулирует речь, иногда речь ведет за собой зрение. Но всегда есть умножение и
отражение того, что увидено и проговорено, -- так же, как и того лица, которое
видит и говорит: говорящий участвует в великом растворении эго и даже управляет
им и провоцирует его. Мишель Фуко написал прекрасную статью о Клоссовски, в
которой проанализировал игру двойников и симулякров, зрения и языка. Он
прилагает к ним клоссовские категории зрения: симулякр, подобие и притворство.7
Последним соответствуют категории языка: эвокация [воплощение], провокация и
ревокация [отмена]. Зрение раскалывает то, что оно видит, надвое и умножает
соглядатаев; подобным же образом язык денонсирует то, что он говорит, и умножает
говорящих (такова множественность наложенных друг на друга голосов в Суфл¤ре).
То, что тела говорят, было известно давно. Клоссовски, однако, указывает на
точку, выступающую едва ли не центром, в котором формируется язык. Будучи
латинистом, он обращается к Квинтиллиану: тело способно к жестам, которые
вызывают понимание, противоположное тому, на что они указывают. В языке
эквиваленты таких жестов называются "солицизмами"8. Например, одна рука может
сдерживать нападающего, другая же быть открытой для него в мнимом приветствии.
Или та же самая рука может сдерживать, но лишь так, .что при этом подает
открытую ладонь. А есть еще такая игра пальцами -- одни остаются открытыми,
другие же сжать!. Так, Октав обладает коллекцией потайных картин вымышленного
художника Тоннера, близкого к Энгру, Чес-саро и Курбе, и знает, что суть
изображения заключается в солицизме тел -- например, в двусмысленном жесте
Лукреции. Его воображаемые описания подобны сияющим стереотипам, очерчивающим
Отмену. А в своих собственных рисунках -- изображающих великолепную красоту --
__________
6 Roberte, p. 31 (эта глава озаглавлена "Донос").
7 Michel Foucault, "La Prose d'Acteon", Nouvelle Revue Francaise, March 1964.
8 La Revocation, pp.11 -- 12.
372
ПРИЛОЖЕНИЯ
Клоссовски намеренно оставляет неопредел¤нными половые органы, при том, что он
сверхчетко задает руку как орган солицизмов. Но чем именно является эта
позитивность руки, е¤ двусмысленный или "подвешенный жест"? Такой жест -- это
олицетворение силы, внутренне присущей также языку: дилемма, дизъюнкция и
дизъюнктивный силлогизм. О полотнах, изображающих Лукрецию, Октав пишет: "Если
она уступает, она изменяет явно; если она не уступает, ее все равно будут
рассматривать как изменившую, поскольку -- убитая своим насильником -- она будет
окончательно опорочена. Видна ли нам е¤ уступка оттого, что ее решено устранить,
как только она обнаружила сво¤ падение? Или же она сперва решилась на уступку,
готовая исчезнуть после того, как расскажет [об этом]? Несомненно, она уступает
потому, что рефлексирует; если бы она не рефлексировала, она убила бы себя или
была бы немедленно убита. Итак, рефлексируя над собой в своем проекте смерти,
она бросается в объятия Тарквиниана и -- как намекает Святой Августин --
увлекаемая собственной алчностью, наказывает себя за эту путаницу и солицизм.
Как говорил Овидий, приходит время поддаться ужасу бесчестья. Я бы сказал, что
она поддалась собственной алчности, которая раздваивается: алчность е¤
скромности отказывается от скромности ради того, чтобы заново открыть для себя
плотскую чувственность"9. Здесь разрастающаяся дилемма и подвешенный жест
представляют -- в своей идентичности -- и детерминацию тела, и движение языка.
Но тот факт, что общим элементом является рефлексия, указывает на что-то ещ¤
помимо этого.
Тело -- это язык, поскольку оно, по своей сути, есть "складка-флексия". В
рефлексии телесная складка-флексия, по-видимому, разделяется, раскалывается
надвое, противостоя себе и отражаясь в себе; в конце концов, она является себе
освобожденной от всего, что обычно скрывает ее. В замечательной сцене Отмены
Роберта, просовывая свои руки в дарохранительницу, чувствует, что их хватают
какие-то длинные руки, похожие на е¤ собственные... В Суфл¤ре две Роберты
борются, обвива-__________
9 La Revocation, pp.28 -- 29.
373
ЛОГИКА СМЫСЛА
ются руками, сжимают пальцы, тогда как приглашенный гость "суфлирует": раздели
ее\ И Роберта вечером заканчивается жестом Роберты -- она показывает "пару
ключей Виктору, которых он касается, хотя так и не возьмет". Это -- подвешенная
сцена, поистине застывший водопад, отражающий все дилеммы и силлогизмы, с
которыми "призраки-духи" нападают на Роберту во время е¤ изнасилования. Но если
тело -- это складка-флексия, то оно же и язык. Полное отражение слов, или
отражение в словах, необходимо для того, чтобы проявился складчатый [флексивный]
характер языка, освобожд¤нный наконец от всего, что скрывает и утаивает его. В
своем превосходном переводе Энеиды Клоссовски это ясно показывает:
стилистические изыскания должны породить образ из флексии, отраж¤нной в двух
словах -- из складки-флексии, которая противостояла бы самой себе и отражалась
бы на себя в словах. В этом состоит позитивная сила высшего "солицизма", или
сила поэзии, заложенная в столкновении и совокуплении слов. Если язык имитирует
тела, то не благодаря звукоподражанию, а благодаря складке-флексии. Если тела
имитируют язык, то не благодаря органам, а благодаря складке-флексии. Существует
целая пантомима, внутренняя для языка как некоторого дискурса или истории внутри
тела. Если жесты говорят, то прежде всего потому, что слова имитируют жесты:
"Фактически, эпическая поэма Вергилия -- это некий театр, где слова имитируют
жесты и ментальные состояния персонажей.... Слова -- не тела -- принимают позу;
слова -- не одеяния -- сплетаются; слова -- не доспехи -- сверкают..."10
Совершенно необходимо сказать несколько слов о синтаксисе Клоссовски, который
сам составлен из каскадов, подвешиваний и отраж¤нных складок-флексий. В
складке-флексии, согласно Клоссовски, присутствует двойная трансгрессия --
трансгрессия языка плотью и плоти языком". Он смог извлечь из этого некий стиль
и мимикрию -- одновременно и особый язык, и особое тело.
___________
10 Введение к (французскому) переводу Энеиды.
11 Un si funeste desir, p. 126.
374
ПРИЛОЖЕНИЯ
* * *
Какова же роль этих подвешенных сцен? Речь тут ид¤т не столько об усмотрении в
них какой-то устойчивости или непрерывности, сколько об осознании в них объекта
фундаментального повторения: "Жизнь, повторяющаяся снова и снова для того, чтобы
удержать себя -в падении -- словно задерживающая дыхание в неком мгновенном
осознании своего начала; но повторение жизнью самой себя было бы безнад¤жным
делом без симулякра актера, которому, воспроизводя этот спектакль, удается тем
самым избавить себя от повторения"12. Это странная тема спасительного
повторения, которое спасает нас прежде всего и главным образом от повторения.
Действительно, психоанализ учит нас, что мы заболеваем от повторения, но он учит
также и тому, что мы исцеляемся благодаря повторению. Как раз Суфл¤р и есть
такой отч¤т о спасении, или "исцелении". Это исцеление, однако, в меньшей
степени обязано вниманию встревоженного доктора џгдрэзила, чем театральной
репетиции и театрализованному повторению. Но чем должна быть театральная
репетиция, чтобы она могла обеспечить спасение? Роберта из Суфл¤ра играет
Роберту вечером, и она разделяется на двух Роберт. Если она повторяет слишком
точно, если она играет роль слишком натурально, репетиция утрачивает свой
признак -- в неменьшей степени, чем если бы она играла эту роль плохо и
изображала е¤ неуклюже. Не в этом ли заключается новая неразрешимая дилемма? Или
же мы, скорее, должны вообразить два типа повторения -- одно ложное, а другое
истинное, одно безнад¤жное, а другое благотворное, одно сковывающее, а другое
освобождающее; то, которое обладало бы точностью в качестве своего
противоречивого критерия, и другое, которое отвечало бы иным критериям?
Одна тема проходит сквозь все творчество Клоссовски: оппозиция между обменом и
подлинным повторением. Ибо обмен включает в себя только сходство, даже если это
сходство крайне значительно. Его критерием служит точность, вместе с равенством
обмениваемых продуктов. Это ложное повторение, вызывающее в нас
___________
12 La Revocation, p. 15.
375
ЛОГИКА СМЫСЛА
болезнь. С другой стороны, подлинное повторение появляется как единичный
поступок, который мы совершаем в отношении того, что не может быть обменено,
смещено или замещено -- подобно стиху, который повторяется при условии, что ни
одно слово не может быть изменено. Речь уже не идет о равенстве между похожими
вещами, нет даже речи о тождестве Того же Самого. Подлинное повторение
обращается к чему-то единичному, неизменному и различному, без "тождества".
Вместо обмена похожим и отождествления Того же Самого, оно удостоверяет
подлинность различного. Эта оппозиция развивается Клоссовски следующим образом:
Теодор в Суфл¤ре вновь принимает "законы гостеприимства" Октава, состоящие в
размножении Роберты пут¤м предоставления е¤ гостям. Теперь, при таком
возобновлении, Теодор сталкивается со страннным обстоятельством:
гостиница Лонгшамп -- это государственный институт, где каждый из супругов
должен быть "декларирован" согласно финансовым правилам и нормам
эквивалентности, чтобы служить в качестве объекта обмена и соучаствовать в
дележе мужчин и женщин13. Однако Теодор начинает видеть в институте Лонгшампа
карикатуру на законы гостеприимства, нечто противоположное им. Доктор џгдрэзил
говорит ему: "Вы категорически настаиваете на том, чтобы отдавать без возврата и
никогда не получать обратно! Вы не можете жить, не подчиняясь всеобщему закону
обмена.... Практика гостеприимства -- как вы е¤ понимаете -- не может быть
односторонней. Как и всякое гостеприимство, оно (и особенно оно) требует
абсолютной взаимности, чтобы быть жизнеспособным; это тот барьер, который вы не
хотите преодолеть -- распределение женщин между мужчинами и мужчин между
женщинами. Вы должны довести это дело до конца, согласиться изменить Роберте с
другой женщиной, допустить неверность Роберте -- раз уж вы упорно хотите, чтобы
она была неверна вам"14. Теодор не внемлет. Он знает, что истинное повторение
заключается в таком даре, в экономии этого дара, которая противоположна
меркантильной экономии обмена (... отдавая должное
________________
13 Le Souffleur, pp.51ff,71ff.
14 Le Souffleur, pp.211, 212, 218.
376
ПРИЛОЖЕНИЯ
Жоржу Батаю). Он знает, что хозяин и его отражение -- в обоих смыслах этого
слова -- противоположны гостинице; и что в хозяине и в даре повторение рв¤тся
далее, впер¤д -- как высшая сила неразменного: "жена, прости-туируемая
собственным мужем, тем не менее оста¤тся его супругой и неразменной
собственностью мужа."15
Как же получается, что Теодор предпочитает довести сво¤ путешествие до грани
безумия? Он был болен, и теперь нас интересует его выздоровление. Говоря точнее,
он был болен до тех пор, пока риск обмена не приш¤л к компромиссу и не стал
угрожать его попыткам к чистому повторению. Разве Роберта и жена К не менялись
друг с другом до такой степени, что их уже нельзя было отличить одну от другой
даже в той схватке, в которой они переплелись руками? И разве сам К не поменялся
с Теодором ради того, чтобы отобрать у него вс¤ и отвергнуть законы
гостеприимства? Теодор (или К?) прав, когда понимает, что повторения нет ни в
наивысшем сходстве, ни в точности обмена, ни, даже, в воспроизводстве
идентичного. Повторение -- это ни тождество Того же самого, ни равенство
подобного; оно обнаруживается в интенсивности Различного. Не существует двух
женщин, которые походили бы друг на друга и которых можно было бы принять за
Роберту; нет двух людей внутри Роберты -- внутри одной и той же женщины. Но
Роберта обозначает "интенсивность" в самой себе; она заключает в себе различие
как таковое, неравенство, характеристика которого должна возвращаться или
повторяться. Короче, двойник, отражение, или симулякр, открывают наконец свою
тайну: повторение не предполагает Того же Самого, или Подобного -- таковые не
являются его предпосылками. Напротив, именно повторение производит единственное
"то же самое" того, что различается, и единственное сходство различного.
Выздоравливающий К (или Теодор?) перекликается с выздоравливающим Заратустрой
Ницше. Все "обозначения" повержены и "денонсированы" с тем, чтобы создать
пространство для богатой системы ин-тенсивностей. Пара Октав-Роберта отсылает к
чистому _______ 15 Le Souffleur, p. 214.
377
ЛОГИКА СМЫСЛА
различению интенсивности в мысли; имена "Октав" и "Роберта" уже не обозначают
чего-то [предметного]; теперь они выражают чистые интенсивности -- взлеты и
падения16.
Таково отношение между застывшими сценами и повторением. "Падение", "различие",
"подвешенность" отражаются в возобновлении, или в повторении. В этом смысле тело
отражается в языке: характерное свойство языка состоит в том, что он вбирает в
себя застывшую сцену, составляет из не¤ "призрачное" событие, или, скорее,
приводит "призраков-духов". В языке -- в сердцевине языка -- разум схватывает
тело, его жесты в качестве объекта фундаментального повторения. Различие делает
вещи видимыми и умножает тела; но именно повторение да¤т вещам возможность быть
высказанными, удостоверяет подлинность множественного и делает из него
спиритуальное событие. Клоссовски говорит: "У Сада язык -- нетерпимый к самому
себе -- не знает истощения, спущенный с цепи на одну и ту же жертву до конца ее,
дней.... В телесном акте не может быть трансгрессии, если он не оживает как
спиритуальное событие; но для того, чтобы приостановить объект, необходимо найти
и воспроизвести событие в повторяемом описании телесного действия"17. В конце
концов, что такое Порнограф? Порнограф -- это тот, кто повторяет и возобновляет.
То, что автор -- это, по своей сути, некий повторитель, должно сообщать нам
нечто о связи между языком и телом, о взаимном пределе и трансгрессии, которые
каждый из них находит в другом. В романе Гомбро-вича Порнография центральными
являются застывшие сцены: сцены, которые герой (или герои?) --
соглядатай-рассказчик-литератор, человек театра -- налагает (налагают) на двух
молодых людей; сцены, извращ¤нность которых проистекает из взаимного безразличия
одних лишь молодых людей; но это также и сцены, -которые
____________
16 См. послесловие к Lois de I'hospitalite: "Имя Роберта является достаточно
специфичным обозначением первичной интенсивности"; точно так же такая пара, как
кожа и перчатка, не обозначает какой-либо вещи -- скорее, она выражают
интенсивности (pp.334 -- 336).
17 Un si funeste desir, pp.126 -- 127.
378
ПРИЛОЖЕНИЯ
достигают своей кульминации с низвержением и различением уровня, резюмируемых в
повторении языка и зрения; собственно говоря, сцены обладания -- поскольку
молодые люди захвачены собственными мыслями -- предопределены и денонсированы
соглядатаем-рассказчиком. "Нет, нет, все это может и не было бы скандальным,
если бы так сильно не расходилось с их естественным ритмом -- застывшие, странно
неподвижные, как будто и не они это... Их ладони, высоко поднятые над головами,
"непроизвольно" сплетаются. А сплетясь, неожиданно резко и быстро идут вниз. Оба
склоняют головы и смотрят на руки. И тогда они внезапно падают, собственно
говоря, непонятно было, кто кого повалил, но выглядело так, будто это руки их
повалили"18. Хорошо, что эти два автора -- столь новые, столь значимые и вместе
с тем столь разные -- встречаются друг с другом на теме тела-языка,
порнографии-повторения, пор-нографа-повторяющего и писателя-воспроизводителя.
* * *
Так в ч¤м же дилемма? Каким же обр