Я. Действительно, человек может еще думать о существовании Эона и указывать на
него -- но стерильным образом, не постигая и не реализуя его... Следовательно, Я
буду заменяется на Я не буду тем, что будет. Положительным выражением этой формы
является совершенное будущее: Я стану [в определенный момент]". ("Pathologie de
ta liberte, essai sur la non-identification", Recherches philosophiques, 4,
1936-1937.)
212
ФАРФОР И ВУЛКАН
это процесс саморазрушения, доходящий до того, что вызывает эффект отлета
прошлого: не только трезвого прошлого, от которого алкоголик навсегда отрезан
("Боже мой, я пил десять лет"), но и ближайшего прошлого, в котором он только
что выпивал и напился, а также и фантастического прошлого, когда впервые был
достигнут этот эффект. Все стало одинаково далеким и одинаково располагает к
новой выпивке или, вернее, к новому опьянению, -- лишь бы отпраздновать триумф
над этим застывшим и неприглядным настоящим, в котором затаилась означаемая им
смерть. Именно в этом отношении алкоголизм может служить примером. Ибо
алкоголь-эффект может быть вызван и другими событиями, но совсем по-иному,
например: потерей денег, любви, родины или успеха. Их действие не зависит от
алкоголя, но напоминает способ его воздействия. Фицджеральд, например,
воспринимал деньги как "бывал и я богат", отделявшее его от того момента, когда
он еще не был богат, от момента, когда он стал богатеть, и от самоотождествления
с "подлинным богатством", которому он отдался в ту пору. Возьмем, к примеру,
великую любовную сцену с Гетсби: в тот момент, когда он любит и любим, Гетсби в
своей "одуряющей сентиментальности" ведет себя будто отравленный. Он изо всех
сил пытается остановить настоящее, жаждет перенести в него самое нежное из своих
самоотожцествлений -- а именно, отождествление с совершенным прошлым, в котором
его любили абсолютно, исключительно и без
213
ЛОГИКА СМЫСЛА
малейшего шанса для соперников -- любила вот эта самая женщина (пять лет разлуки
как десять лет пьянства). Как раз на таком пике отождествления -- Фицджеральд
говорит, что оно равнозначно "смерти всех реализации" -- Гетсби лопается как
стакан, он теряет все: свою недавнюю любовь, свою старую любовь и свою
фантастическую любовь. Что позволяет алкоголизму быть решающим примером среди
подобного рода событий -- так это то, что алкоголь суть сразу и любовь и утрата
любви, и деньги и безденежье, и родина и ее потеря. Это сразу объект, потеря
объекта и закон, управляющий этой потерей, в налаженном процессе разрушения
("бесспорно").
На вопрос о том, можно ли помешать трещине проникнуть и так или иначе
осуществиться в теле, явно нельзя ответить, опираясь на какие-то общие правила.
"Трещина" остается всего лишь словом, пока она не угрожает телу, пока печень,
мозг и прочие органы не рассматриваются на предмет линий, по которым можно
предсказывать будущее и которые сами говорят о будущем. Когда спрашивают, почему
мало быть здоровым, зачем нужна еще и трещина, то уже сам этот вопрос, наверное,
возможен лишь благодаря трещине, на границах которой только и может состояться
мысль; и все, что есть хорошего и великого в человеке, в людях, готовых к
самоуничтожению, приходит и уходит через трещину -- лучше смерть, чем здоровье,
которым нас наделили. Разве бывает еще какое-нибудь здоровье, кроме здоровья
тела, живущего, пока на нем возможны шрамы; или здоровья Лоури, мечтавшего
переписать "Крушение", но только со счастливым концом, и никогда не оставлявшего
надежцы на прорыв в новую жизнь? Действительно, трещина -- ничто, если она не
несет опасности для тела; но все же она не теряет значимости и тогда, когда
переплетается с другой линией внутри тела. Нам не дано предвидеть, мы должны
рисковать и быть предельно терпеливыми; нам никогда не следует терять
цветуще-здорового вида. Вечная истина события схватывается, только если событие
вписано также и в плоть. Но всякий раз мы должны дублировать это его мучительное
осуществление контр-осуществлением, которое
214
ФАРФОР И ВУЛКАН
ограничивает, разыгрывает и видоизменяет осуществление самого события. Нужно
аккомпанировать самим себе -- сначала при жизни, а после и в смертный час.
Контр-осуществление -- ничто, буффонада, когда оно претендует быть тем, что
могло бы случиться. Но подражать тому, что действительно происходит, дублировать
осуществление контр-осуществлением, идентификацию -- дистанцией, -- как это
делают настоящие актер и танцор, -- значит дать истине события единственный шанс
не слиться с его, события, неизбежным осуществлением. Это также значит позволить
трещине парить над ее собственной бестелесной поверхностью, не попадая в тупик
лопающихся внутри себя тел; наконец, это дает шанс продвинуться дальше, чем мы
считали возможным. В той мере, в какой чистое событие всякий раз навсегда
сковывается собственным осуществлением, контр-осуществление освобождает его --
до следующего раза. Мы не должны терять надежду, что наркотические и алкогольные
эффекты (их "откровения") можно будет пережить и открыть для себя на поверхности
мира без использования этих веществ, -- надо только, чтобы механизмы социального
отчуждения, приводящие к их употреблению, превратились в революционное средство
исследования. Берроуз посвятил несколько удивительных страниц вопросу о "великом
Здоровье", -- то есть, образе нашего собственного благочестия: "Представьте
себе: все, что достигается при помощи химических средств, можно испытать и
иначе..." Калечить поверхность, лишь бы не поранить тело. О, психоделия!



Двадцать третья серия: Эон
С самого начала мы видели, насколько противоположны два прочтения времени --
время Хроноса и время Зона. 1) Согласно Хроносу, только настоящее существует во
времени. Прошлое, настоящее и будущее -- не три измерения одного времени. Только
настоящее наполняет время, тогда как прошлое и будущее -- два измерения,
относительные к настоящему. Другими словами, всякое будущее и прошлое таковы
лишь в отношении к определенному настоящему (определенному протяжению и
длительности), но при этом сами принадлежат более обширному настоящему, с
большей протяженностью и длительностью. Всегда есть более обширное настоящее,
вбирающее в себя прошлое и будущее. Значит, относительность прошлого и будущего
к настоящему влечет относительность самих настоящих по отношению друг к другу.
Бог переживает как настоящее то, что для меня -- или прошлое, или будущее, ибо я
живу в более ограниченном настоящем. Хронос -- это вместилище, моток
относительных настоящих, предельным циклом или внешней оболочкой которого
является Бог. Вдохновляемый стоиками Боэций говорил, что божественное настоящее
сплетает и охватывает прошлое и будущее'.
2) В Хроносе настоящее некоторым образом телесно. Настоящее -- это время смесей
и сочетаний, это сами процессы смешивания. Размерять, наделять темпоральностью
-- значит смешивать. Настоящее выступает мерой действий или причин, тогда как
будущее и прошлое приходятся на долю страдания тела. Но ведь страдание тел
указывает на действие более могущественного тела.
_____________
1 Боэций, Утешение философией, книга 4 (см. Боэций, Утешение философией и другие
трактаты, -- М., Наука, 1990).
216 Эон
Величайшее настоящее, божественное настоящее -- это великая смесь, всеединство
телесных причин. Оно размеряет течение космического периода, где все
одновременно: Зевс -- это также и Дий: Проницающий, тот, который смешивает;
Сочетатель2. Следовательно, величайшее настоящее не безгранично. Оно
присутствует в настоящем, полагая границы, ставя пределы бытия и размеряя
действия тел, даже если перед нами величайшее из тел и единство всех причин
(Космос). Однако величайшее настоящее может быть бесконечным и не будучи
безграничным. Например, оно может быть цикличным -- в том смысле, что, включая в
себя все настоящее, возобновляется и отмеряет новый космический период,
пришедший на смену предыдущему и тождественный ему. К этому относительному
движению, посредством которого каждое настоящее отсылает к относительно более
обширному настоящему, нужно добавить абсолютное движение, свойственное самому
обширному настоящему. Такое движение сжимается и расширяется в глубине, поглощая
и возвращая в игру космических периодов охватываемые им моменты относительного
настоящего (охватить -- воспламенить [embrasser-embraser]).
3) Хронос -- регулируемое движение обширных и глубинных настоящих. Но откуда
именно он черпает свою меру? Обладают ли заполняющие Хронос тела достаточным
единством, и вполне ли справедливы и совершенны их смеси, чтобы настоящее обрело
принцип внутренней меры? Может, для космического Зевса это и так, а вот как
насчет случайных тел и частичных смесей? Не происходит ли фундаментального
потрясения настоящего, нет ли основы, опрокидывающей и сметающей всякую меру, --
умопомешательства глубины, ускользающего от настоящего? Является ли такое
без-мерное только чем-то локальным и частичным, и не расплывается ли оно мало
помалу по всему универсуму, разнося повсюду свои отравленные, монструозные смеси
ниспровергая Зевса и самого Хроноса? И нет ли уже у сто-
_____________
2 См. Диоген Лаэртский, Цит. соч., 7:147. ("Он (Бог) зовется Дием, потому что
через него (dia) совершается все, и Зевсом, поскольку он -- причина жизни (Zen)
и проницает всю жизнь".)
217
ЛОГИКА СМЫСЛА
иков этой двойственности доверия и недоверия к миру, соответствующей двум типам
смесей: белой смеси, которая остается самой собой при распространении, и
меняющейся черной и беспорядочной смеси? В Размышлениях Марка Аврелия часто
повторяется дилемма: это хорошая или плохая смесь? На этот вопрос можно ответить
только в случае, если оба термина дилеммы воспринимаются безразлично, а
добродетель (и здоровье) связывают с какой-то другой стихией -- Эон против
Хроноса3.
Итак, умопомешательство глубины -- это плохой Хронос, противоположный живому
настоящему хорошего Хроноса. Вопли Сатурна доносятся из глубины Зевса. Чистое и
безмерное становление качеств изнутри угрожает порядку качественно-определенных
тел. Тела, утратившие меру, становясь ничем иным, как симулякрами. Прошлое и
будущее, вырвавшись из оков, берут реванш в той самой бездне, которая угрожает
настоящему и всему сущему. Мы уже видели, как определяет такое становление
Платон в конце второго тезиса Парменида: это способность уклоняться от
настоящего (ибо быть настоящим значило бы уже быть и больше не становиться).
Платон, однако, добавляет: "уклониться от настоящего" становлению как раз и не
удается (ибо становление происходит "теперь" и не может, следовательно,
перескочить через это "теперь"). Оба положения справедливы: время обладает
настоящим лишь для того, чтобы показать внутреннее низложение настоящего во
времени -- именно потому, что низложение происходит внутри и в глубине. Реванш
будущего и прошлого над настоящим Хронос должен еще выразить в терминах
настоящего -- единственно для него понятных и доступных. Так Хронос проявляет
свою волю к смерти. Итак, именно ужасное, безмерное настоящее отклоняет и
низвергает иное, хорошее, настоящее. Будучи телесной смесью, Хронос становится
глубинным разломом. В этом смысле приклю-
__________
3 "Вверх, вниз, по кругу несутся первостихии, но не в этом движение добродетели;
оно нечто более божественное и блаженно шествует своим непостижным путем" (Марк
Аврелий Антонин, Размышления, -- Л., Наука, 1985 -- С.31. См. также книгу 12,
раздел 14). Мы находим здесь двойное отрицание -- и цикла, и высшего знания.
218 Эон
чения настоящего в Хроносе происходят согласно двум аспектам хронического
настоящего -- абсолютного и относительного движения, глобального и частного
настоящего: и по отношению к самому себе в глубине, -- поскольку хроническое
настоящее распадается на части и сжимается (движение шизофрении); и по отношению
к более или менее обширному протяжению, -- под влиянием обезумевших будущего и
прошлого (движение маниакальной депрессии). Хронос хочет смерти, но не дан ли
тут уже способ иного прочтения времени?
1) Согласно Эону только прошлое и будущее присущи или содержатся во времени.
Вместо настоящего, вбирающего в себя прошлое и будущее, здесь прошлое и будущее
делят между собой каждый момент настоящего, дробя его до бесконечности на
прошлое и будущее -- в обоих смыслах-направлениях сразу. Именно этот момент без
"толщины" и протяжения разделяет каждое настоящее на прошлое и будущее, а не
обширные и "толстые" настоящие охватывают собой будущее и прошлое в их взаимном
соотношении. В чем же разница между Эоном и умопомешательством глубины, уже
сокрушившим Хронос в его собственных владениях? Начиная свой анализ, мы
рассуждали так, как если бы оба эти времени внутренне продолжались друг в друге:
они оба противопоставлялись телесному и измеримому настоящему, оба могли
уклоняться от настоящего, оба порождали одни и те же противоречия (противоречия
качества, количества, отношения и модальности). Самое большее, что разделяло их,
-- это сдвиг ориентации: в случае Эона глубинное умопомешательство выбиралось на
поверхность; симулякры, в свою очередь, становились фантазмами; глубинный разлом
проявлялся как трещина на поверхности. Но мы выяснили, что изменение ориентации
и захват поверхности влекут за собой их радикальные расхождения во всех
отношениях. Разница здесь почти такая же, как между вторым и третьим тезисами
Парменида -- тезисами о "теперь" и "вдруг"*. Не прошлое и будущее
____________
* "Ибо это "вдруг", видимо, означает нечто такое, начиная с чего происходит
изменение в ту или другую сторону. В самом деле, изменение не начинается с
покоя, пока это -- покой, ни с движения, пока продолжается движение; однако это
странное по своей природе "вдруг" лежит между движением и покоем, находясь
совершенно вне времени; но в направлении к нему и исходя от него изменяется
движущееся, переходя к покою, и покоящееся, переходя к движению". (Платон,
Сочинения, т. 2-- М., Мысль, 1970 г.- С.458). -- Примечание переводчика.
219 ЛОГИКА СМЫСЛА
отменяют здесь существующее настоящее, а момент "вдруг" низводит настоящее до
прошлого и будущего. Существенное различие проходит теперь не просто между
Хроносом и Эоном, а между Эоном поверхностей и совокупностью Хроноса и
умопомешательства глубины. По поводу этих двух становлении -- становления
поверхности и становления глубины -- больше нельзя сказать, что их объединяет
способность уклоняться от настоящего. Ибо если от настоящего уклоняется глубина,
то это происходит со всей силой "теперь", которое противопоставляет своему
паническому настоящему мудрое настоящее меры; если же от настоящего уклоняется
поверхность, -- то со всей силой "вдруг", отличающего свой момент от всякого
настоящего, подлежащего разделу и переделу. Нельзя подняться к поверхности, не
изменив своей природы. Эон -- это уже не время Зевса или Сатурна, это -- время
Геркулеса. Если Хронос выражал действие тел и созидание телесных качеств, то Эон
-- это место бестелесных событий и атрибутов, отличающихся от качеств. Если
Хронос неотделим от тел, которые полностью заполняют его в качестве причин, и
материи, то Эон населен эффектами, которые мелькают. по нему, никогда не
заполняя. Если Хронос ограничен и бесконечен, то Эон безграничен как будущее и
прошлое, но конечен как мгновение. Если Хронос неизменно цикличен и неотделим от
происшествий, типа ускорений и стопорений, взрывов и застывании, -- то Эон
простирается по прямой линии -- простирается в обоих смыслах-направлениях.
Всегда уже прошедший или вечно вот-вот наступающий, Эон -- это вечная истина
времени: чистая пустая форма времени, освободившаяся от телесного содержания
настоящего, развернувшая свой цикл в прямую линию и простершаяся вдоль нее.
Поэтому, возможно, Эон еще более опасен, более запутан и более мучителен -- это
то самое "другое" движение, о котором

220 Эон
говорил Марк Аврелий; оно совершается ни наверху, ни внизу, ни циклически, а
только на поверхности -- это движение "добродетели"... Если здесь и есть
влечение к смерти, то совершенно иного рода.
2) Именно этот новый мир бестелесных эффектов, или эффектов поверхности, делает
возможным язык. Ибо, как мы позже увидим, именно этот мир освобождает звуки от
того, чтобы они выступали лишь как простое сочетание телесных действий и
страданий. Именно в этом мире язык различим и не смешивается с шумом, который
исходит от тел; именно здесь он абстрагируется от орально-анальных измерений
последних. Чистые события становятся основанием языка, ибо они ожидают его так
же, как ждут нас, и обладают чистым сингулярным, безличным и до-индивидуальным
существованием только внутри выражающего их языка. Именно выражаемое -- в своей
независимости -- дает основание языку и выражению, другими словами, благодаря
ему звуки обретают метафизическое свойство: во-первых, чтобы обладать смыслом,
и, во-вторых, чтобы служить сигнификацией, манифестацией и денотацией, и не
принадлежать при этом телам в виде их физических качеств. В самом общем виде
действие смысла таково: именно смысл дает существование тому, что его выражает и
при этом -- как чистая присущность -- сам обретает существование в своем
выражении. Значит, он принадлежит Эону как тысяча поверхностных эффектов или
событий, прочерчивая границу между вещами и предложениями: он прочерчивает ее по
всей своей прямой линии. Не будь этой границы, звуки угасали бы в телах, а
предложения не были бы "возможны". И сам язык возможен лишь благодаря этой
границе, отделяющей его от вещей и тел (в том числе и тел, которые говорят).
Теперь мы снова обратимся к поверхностной организации -- в том виде, как она
задается Эоном.
Во-первых, вся линия Эона пробегается вышеуказанным "Вдруг", непрестанно
скользящим вдоль этой линии и всегда проскакивающим мимо своего места. Платон
верно заметил, что "Вдруг" -- это atopon, то есть то, что лишено места. Это --
парадоксальная инстанция или случайная точка, нонсенс поверхности и
квази-причина;
221
ЛОГИКА СМЫСЛА
чистая абстракция, чья роль прежде всего в том, чтобы делить каждое настоящее
сразу в обоих смыслах-направлениях -- на прошлое-будущее линии Эона. Во-вторых,
таким "Вдруг" из занимающих настоящее индивидуальностей и личностей выделяются
сингулярные точки, спроецированные двояко: с одной стороны -- в будущее, с
другой -- в прошлое. Благодаря этому двойному уравнению формируются
основополагающие элементы чистого события подобно тому, как семенная коробочка
выпускает свои споры. В-третьих, прямая линия, простирающаяся одновременно в
двух направлениях, прочерчивает границу между телами и языком, положениями вещей
и предложениями. Без этой границы существование языка как системы предложений
было бы невозможно. Таким образом, язык непрестанно рождается в том направлении
Эона, которое устремлено в будущее, и где он закладывается и как бы
предвосхищается. Кроме того, язык должен высказывать и прошлое, -- и он
высказывает его как прошлое положений вещей, которые постоянно то появляются, то
исчезают в другом направлении. Короче, прямая линия связана теперь своими двумя
окрестностями, разделяя которые, она, в то же время, формирует из них две
взаимосвязанные и способные к развитию серии. Она связывает их и со случайной
мгновенной точкой, пробегающей линию, и с сингулярными точками,
перераспределяющимися на линии. Итак, имеются две всегда неравные и
неравновесные стороны: одна повернута к положению вещей, другая -- к
предложениям. Но их нельзя свести ни к положению вещей, ни к предложениям.
Событие накладывается на положение вещей, но только как логический атрибут,
полностью отличный от их физических качеств, -- несмотря на тот факт, что оно
может случаться, воплощаться и осуществляться в последних. Смысл -- то же самое,
что и событие, но только теперь смысл связан с предложениями -- как выразимое
или выраженное в них и полностью отличное от того, что предложения
сигнифицируют, манифестируют или денотируют. Смысл всецело отличен от звуковых
качеств предложений, причем независимость зву