тины. Кровь стучала в висках, левую  руку
он прижимал к бурно стучавшему сердцу, а правой судорожно сжимал нож.
     - Отец, ведь Тунюш сам демон! - снова окликнул он Радована.
     - Послушайся меня, сынок, не трогай его!
     Исток дрожал от нетерпения.
     - А ты понял, сынок, что говорил пьяный Тунюш о купце?
     - Я не все понимаю по-гуннски.
     - А Радован понял. Гунны поджидают здесь богатого купца, чтоб  завтра
вечером напасть на него и ограбить. Я придумал, как нам спасти его.
     - Значит, я зарежу Тунюша!
     - Нет. Ты укради двух лучших коней. Мы сядем  на  них  и  предупредим
купца. Он будет нам благодарен, на славу угостит нас в Константинополе,  а
Тунюш останется с носом. Понял, сынок?
     - Все понял, отец. Но коней сторожит гунн.
     - Он заснет, а у тебя есть нож! Я подожду тебя на краю долины!
     Они расстались,  две  тени  беззвучно  исчезли  в  зарослях.  Радован
осторожно пробирался вниз по холму,  время  от  времени  останавливаясь  и
прислушиваясь. Все было спокойно. От костра  по-прежнему  доносился  храп.
Путь был не из приятных, и, когда  колючки  цеплялись  за  одежду,  старик
сердито бранил Истока:
     - И зачем я тащу с собой этого барана! Еще свою голову потеряешь!
     Но тут же он успокаивался, и сердце его радовалось при мысли о ярости
Тунюша и дорогих подарках, которыми одарит их Эпафродит. Правда, в  голову
ему приходила и мысль о  том,  что  будет,  если  он  снова  встретится  с
Тунюшем.
     "Как-нибудь обману его!" - утешал он себя, торопясь по опушке леса  к
выходу из долины.
     А Истока не беспокоила ни ярость вождя, ни  награда  торговца,  -  он
думал только о мести и досадовал,  что  не  сумел  вонзить  нож  в  сердце
Тунюша. Но так хочет отец. Надо пересилить себя.
     Ласка вряд ли пробралась бы беззвучнее Истока. Ни один лист на  ветке
не дрогнул и не зашевелился. Вскоре он услышал фырканье  коней.  Некоторые
паслись, другие лежали.
     Где гунн?
     Ночь стояла темная; это было и на руку Истоку, и нет - в темное  враг
был не заметен. Исток  выполз  из  леса  и  увидел  черные  тени  лошадей,
неторопливо передвигавшиеся по лугу. Юноша  вдруг  подумал,  как  было  бы
хорошо, если бы с ним  не  было  Радована.  Он  подобрался  бы  к  костру,
бесшумно убил Тунюша, вскочил на коня и умчался. Но Радован  стар,  он  не
может быстро ездить. Надо искать сторожа.
     Исток долго сидел в высокой траве, глядя во все глаза, но  никого  не
увидел.
     "Может, он заснул, и я могу просто угнать коней!"
     Он уже было совсем решился подползти к лошадям, как вдруг на одной из
них возникла длинная темная тень.
     "О вурдалак! Гунн сел на коня! Что делать?"
     На мгновение Истока оставил разум, и ему показалось, что все пропало.
Он тер лоб, придумывая, как заставить  гунна  сойти  на  землю.  Он  долго
раздумывал, но ничего путного не  приходило  в  голову.  "Разве  замяукать
рысью, - нет, он и близко не подойдет. Завыть волком, - может, и подойдет.
Да что толку - сгонит лошадей в кучу да еще кого-нибудь кликнет".
     Внезапно его осенило.  Он  забрался  в  кусты  и  заплакал  тоненьким
голоском, словно обиженная девочка. Тень на коне дрогнула.
     Исток заплакал громче.
     Тень  слезла  с  коня.  В  траве  зашелестели  шаги.  Исток  различил
очертания высокой сухощавой фигуры, замершей возле  куста.  Он  взялся  за
нож. Гунн не двигался с места, Исток еще раз заплакал, зашуршал в траве  и
встал на пень.
     Тень шевельнулась и быстрыми шагами пошла  к  нему.  Исток  увидел  в
руках  гунна  меч.  Ему  стало  жарко,  по  телу  побежали   мурашки.   Он
приготовился к прыжку.
     Гунн стоял уже возле самого куста.
     - Кто там? - спросил он негромко.
     Исток молчал. Сторож немного  постоял,  потом  нагнулся  и  раздвинул
кусты. Увидел белую рубаху Истока. Тот снова заплакал.
     Гунн спокойно  раздвигал  кусты.  И  когда  ветка  коснулась  Истока,
славин, как рысь, бросился на  гунна.  Кусты  помешали  гунну  замахнуться
мечом, он крикнул, но крик его тут же замер. Исток схватил его  за  горло,
сверкнул нож, и гунн рухнул на траву...
     Истока била дрожь. Он снова залез в кусты и прислушался. Тишина.
     В мгновение ока он оказался на  лугу,  быстро  взнуздал  двух  коней,
вскочил на одного из них и скрылся в долине.
     Из кустов показалась белая фигура Радована.  Он  взобрался  на  коня.
Копыта застучали по дороге, ведущей через Адрианополь в столицу.



                                    10

     Угрюмым проснулся Тунюш на следующее утро. Солнце  уже  сияло  вовсю.
Под глазами у гунна были багровые круги,  но  он  подпирал  рукой  тяжелую
голову и недовольно жевал пересохшими губами. Раб стоял  наготове,  чтобы,
как только вождь встанет ото  сна,  подать  ему  в  расписной  чашке  суп,
который он мастерски варил из горьких кореньев и  птичьей  печенки.  Тунюш
всегда опохмелялся этим супом. Но сегодня  он  взял  чашку,  глотнул  раз,
другой и выплеснул остальное на землю.
     - Вина! - заревел он.
     Тунюш опрокинулся назад  на  попону,  протирая  болевшие  глаза.  Раб
быстро налил вина из меха и, как изваяние, застыл перед Тунюшем. Тот долго
не принимал чаши у него из рук.
     Вдруг, незваный, перед ним склонился старейшина из сопровождавших его
гуннов.
     - Мой господин, сын величайшего короля Аттилы, твой раб  приветствует
тебя и...
     - Седлайте коней и двигайтесь к северу. Там, где Тонзус  поворачивает
на запад, - ждите. Остальным - немедленно в засаду на Эпафродита.
     - Твоя воля, господин. Но только позволь твоему рабу вымолвить слово!
     - Говори!
     - Беда случилась ночью! Сторож убит, двух добрых коней угнали.
     Яростью вспыхнули глаза Тунюша, казалось,  они  вот-вот  выскочат  из
орбит. Он скрипнул зубами и с такой злобой ударил стоявшего перед  ним  на
коленях раба, что тот застонал.
     - Псы! Зачем господину псы, когда он спит? Чтобы стеречь его. А вы не
стерегли меня! Вы не псы, вы гнилые грибы, падаль, которой гнушаются  даже
добрые орлы! Подайте мне бич!
     Тунюш вскочил на ноги, схватил бич  и,  словно  огнем  обжигая,  стал
хлестать всех, кто попадался ему под руку. Убитого гунна он велел хлестать
за то, что тот был  плохим  сторожем.  Труп  он  не  разрешил  закапывать,
повелев оставить его на растерзание волкам и лисицам.
     Немного охладив таким образом  свой  гнев,  он  вернулся  на  ложе  и
призвал к себе старейших.
     - Говорите, кто угнал коней? Кто убил сторожа?
     Слово взял Баламбак.
     - Господин, ты сам хорошо знаешь, кто то негодяй, что коснулся  твоих
коней! Но коли ты требуешь, твой смиренный слуга скажет. Баламбак пошел  и
измерил следы в болоте  и  следы  возле  огня.  И  смотри,  господин,  это
оказались следы того славина, которого ты вчера вечером дружески угощал.
     - Славина? Старого?
     - Молодого, господин!
     - В погоню! Баламбак, бери лучшего коня и лучшего воина - и за  ними!
К завтрашнему утру ты принесешь мне его голову. Исчезни! Лети, как  вихрь,
загони обоих коней, но чтоб голова этого пса была передо мной!
     Выбрав себе товарища и коня, Баламбак по следу выехал на  дорогу;  по
ней всадники пустились бешеным галопом; только  гуннским  коням  под  силу
была такая дикая скачка.
     Тунюш повторил свой приказ. Нагруженных коней он  отослал  вперед,  а
сам с воинами укрылся в засаде.
     Радован и Исток мчались  всю  ночь.  Дорога  была  ровная,  нигде  ни
холмика, справа шумела река Тонзус. Кони  насытились  и  отдохнули.  Исток
держался на спине коня так, словно сидел дома, в граде, на мягкой шкуре. У
Радована  же  капельки  пота  стекали  по  седым  волосам,  орошая  лоб  и
скатываясь по длинной бороде. Когда взошло солнце, он стал отставать.  Его
конь бежал не так резво, как конь Истока. Он не поднимал так высоко  ноги,
и шаг его был короче. Лишь изредка конь вскидывал голову, но  чаще  она  у
него сонно висела. Исток поджидал Радована, ласково уговаривал его  крепче
подобрать поводья. Конь Радована казался моложе и резвее, чем Истоков.  Но
животное не  чувствовало  твердой  руки,  не  чувствовало  тисков  молодых
сильных колен.
     Радован то и дело утирал пот со лба и что-то бормотал. Косматые брови
его хмурились, он угрюмо смотрел меж конскими ушами вдаль.
     - Отец, обменяем коней!
     - На твоем мне, конечно, будет лучше. О, я глупец!
     Он сердито толкнул локтем свою лютню,  сползавшую  со  спины.  Правой
рукой хлестнул коня так, что тот вскинул длинную жилистую шею  и  проворно
стал перебирать ногами.
     - Так, отец, так!
     Они поскакали рядом. Оба молчали, Исток радовался, что  лошади  пошли
резвее.
     Юноша часто украдкой оглядывался, не видно ли вдали на ровной  дороге
серого облачка пыли. Его охватывала тревога. Если гунны тут же  обнаружили
пропажу и кинулись за ними, - они погибли. Один он ушел бы от  них.  Но  с
Радованом? Старик не выдержит.
     Поэтому он то и дело незаметно  подхлестывал  коня  Радована.  Старик
вздрагивал и взмахивал руками, чтоб удержаться в седле.
     - Ты сбросишь меня с коня! Ты убьешь меня! Ох, песий сын!
     - Нет, отец! Нам надо торопиться! Если гунны пошлют погоню...
     Радована охватил страх. Но он не показал виду. Стиснув изо всей  силы
своего коня усталыми ногами,  он  подобрал  поводья,  и  они  снова  пошли
быстрым галопом. Пот все обильнее стекал по его лицу.
     Солнце близилось к зениту. Слева и справа потянулись  высокие  холмы,
долина сузилась, на склонах среди пожелтевших деревьев белели домики.
     Путники придержали  измыленных  и  усталых  коней.  Радован  осмотрел
склоны по обе стороны.
     - Неужто еще нет  Эпафродита?  Пьянствует  в  Андрианополе,  негодный
гуляка, а Радован мучайся из-за него. Пускай подстерег бы его! И  зачем  я
только послушался тебя, Исток?
     - Не сердись, отец! Ты же сам посоветовал!
     - Сам посоветовал! Разве певец скажет: "Бери нож и режь!"? О, Морана!
Как хорошо и спокойно было ходить одному. А с тобой мука мученическая!
     - Давай, Радован, если хочешь, пойдем пешком.  Приляжем  в  тени,  ты
отдохнешь. У меня есть фляга вина. Видишь, для тебя  берегу!  Может  быть,
гунны и не погонятся за нами.
     - Не погонятся? Что ты знаешь! Я знаю одно - надо бежать, хоть у меня
болят кости так, словно десять мор  ездило  на  мне  три  ночи  подряд.  О
Морана!
     Шагом двинулись они по пыльной дороге. Кони  хватали  зубами  высокую
траву на обочине.
     - Дай мне флягу!
     Исток полез за  пазуху  и,  вытащив  порядочную  тыкву,  протянул  ее
Радовану. Тот жадно припал к ней.
     Вдруг  далеко  впереди  Исток  увидел   вздымающееся   облако   пыли.
Послышался скрип колес.
     - Отец, смотри! Должен быть, купец!
     Радован  оторвался  от   наполовину   опустошенной   тыквы   и   стал
вглядываться в даль. Скрип колес теперь доносился  отчетливо,  можно  было
даже различить уже лошадей.
     - Клянусь Святовитом, Эпафродит! Кто же другой? Он с утра  выехал  из
Адрианополя и хорошо гнал лошадей. Путь-то впереди долгий.
     Он снова приложился к тыкве, зажмурился и опустошил ее  до  последней
капли.
     - Ну, теперь быстрей, сынок! Пусть Эпафродит увидит, как я намучился!
     Он  погнал  коня  с  юношеским  пылом,  пыль  взвихрилась  следом,  и
расстояние между ними и купцом стало быстро уменьшаться.
     - Pax, eirene,  pax,  eirene!  [Мир  вам!  (лат.,  греч.)]  -  громко
закричал Радован, поднимая  высоко  над  головой  свою  лютню,  когда  они
приблизились  к  каравану,  потому  что  впереди   ехало   восемь   хорошо
вооруженных всадников. Заметив Радована и Истока,  те  дали  коням  шпоры,
выставили копья и окружили кольцом незнакомых путников.
     - Pax, eirene!  -  повторял  Радован  и  кланялся.  Увидев,  что  они
безоружны, всадники опустили копья и  с  любопытством  стали  разглядывать
пришельцев, однако из круга их не выпустили. Повернув коней, они вместе  с
ними подъехали к остановившейся повозке.
     Радован утирал пот и беспрестанно повторял: "Pax, pax, pax".
     Едва переведя дух, он на ломаном латинском языке пополам с  греческим
осведомился, здесь ли купец Эпафродит.
     Всадники удивились, и кольцо вокруг Истока и Радована сузилось.
     - Зачем тебе наш господин Эпафродит?
     - Чтоб спасти его от смерти! - Радован гордо взглянул  на  всадников.
Страх его прошел, возвратилась храбрость продувного музыканта.
     - Чтоб спасти его от смерти? - переспросили всадники и переглянувшись
между собой, расхохотались.
     - Клянусь Христом, которого почитает ваш  господин,  что  вы  глупцы,
если смеется над моими словами!
     - Сбрось с коня этого придурковатого варвара!  -  буркнул  коренастый
всадник, пробиваясь к Радовану.
     Радован услышал и злобно повернулся.
     - Сбрось варвара, сбрось, пожалуйста! Варвар пойдет  своим  путем,  а
наши головы будут валяться в траве, как срезанные тыквы. Клянусь Христом!
     Радован неловко перекрестился.
     - Молчи! Ступайте себе дальше и не мешайте господину отдыхать в своей
повозке. От смерти его спасут наши копья и мечи.
     - Да, мы поехали б дальше, будь у нас такое же собачье сердце, как  у
тебя! Но мы должны спасти Эпафродита и никуда не пойдем отсюда.
     Квадрига  остановилась  возле  них.   Прекрасный   дамасский   ковер,
защищавший колесницу от солнца, раздвинулся, и за ним блеснули серые глаза
грека Эпафродита.
     - Эпафродит, Эпафродит! - кричал Радован.
     Купец кивнул всаднику. Тот склонился к повозке.
     - Чего хочет этот варвар?
     - Говорит, будто хочет спасти тебя от смерти, господин! Он вроде не в
своем уме.
     Грек раздвинул рукой ковер и встал в повозке.  Гладко  выбритое  лицо
его украшал острый, с горбинкой нос. В  маленьких  глазках  словно  горели
потаенные огоньки. Прозорливость и мудрая расчетливость светились  в  этих
глазах.
     - Пуст варвар приблизится.
     Радовану велели спешиться. Со стоном, страшно  уставший,  он  слез  с
высокого коня, непрерывно утирая пот и тяжко вздыхая.
     - Быстрей говори, чего ты хочешь! Мы спешим. Если голоден, тебе дадут
хлеба, если тебя мучит жажда, ложись на брюхо и пей. Вот вода!
     Величественным жестом Эпафродит указал на реку.
     - Я не нищий, господин. Музыканты никогда не попрошайничают. Если  не
дают люди, то им дают земля и небо!
     Эпафродит опустил ковер, кони тронулись, квадрига заскрипела.
     - Стой, Эпафродит! Ты идешь на верную смерть! Тунюш тебя поджидает  в
засаде! - кричал Радован, держась за повозку.
     Имя вождя гуннов произвело впечатление, кони  остановились,  всадники
подскочили к славину.
     -  Ты  лжешь,  варвар!  Несколько  дней  тому  назад  Тунюш   был   в
Адрианополе, он вез с собой императорскую грамоту!
     - Христос, твой бог, пусть вернет тебе зрение! Взгляни на этих коней!
Чьи они? Гуннов, Тунюша. Мой сын их выкрал. Вчера вечером мы пели и играли
гуннам. Тунюш был совсем пьян, язык у  него  развязался,  он  назвал  твое
благородное имя и сказал, что сегодня ночью тебя ограбит. Я пожалел  тебя,
и мой сын, рискуя головой, угнал этих коней, хотя  он  тебя  не  знает.  А
теперь посмотри на меня! Видишь кровь на ногах? Это потому, что я гнал изо
всей силы, чтобы спасти тебя, а у этой клячи спина словно грабовая ветка!
     Эпафродит высунулся из повозки;  в  глазах  его  мелькнуло  выражение
доверия; он осмотрел коней, всадники закивали  головами,  потому  что  все
видели гуннов в Адрианополе.
     И тут Исток, ни слова не понимавший в их разговоре, вдруг закричал:
     - Гунны! Гунны!
     - Унни, унни! - шло из уст в уста.
     Все повернулись. Навстречу им мчались два всадника. В одно  мгновенье
копья устремились на них. Эпафродит  выбрался  из  повозки  и  вскочил  на
резвого арабского скакуна, привязанного сзади квадриги.
     Даже Радован в мгновение ока взгромоздился на коня, позабыв  о  своих
недугах.
     - Двое! Они скакали за нами! Ловите их! - кричал он.
     - Подождите! - приказал Эпафродит.
     Он уже  хорошо  различал  гуннскую  сбрую  -  так  близко  подскакали
всадники. Вдруг гунны замерли на месте. Они узнали  повозку  Эпафродита  и
среди прочих коней разглядели двух своих, а на них  Истока  и  Радована  в
белых рубахах. Прокричав славинам  гуннское  проклятье,  они  повернули  и
молниеносно скрылись из виду.
     - Ну, как, Эпафродит, ты по-прежнему считаешь, что я лгу?
     - Ты прав! Назад! Тунюш - опасный разбойник.
     Тяжелая  повозка  повернула.  Охрана  теперь  скакала  позади,   чтоб
оберегать господина со спины.
     - Чем мне наградить вас? - спросил купец Радована.
     - Позволь нам сопровождать тебя в  Константинополь.  Мы  туда  держим
путь.
     - Хорошо, вы поедете со мной и остановитесь в  моем  доме.  Предстоят
великие празднества, с ночлегом придется трудно, поэтому вы  будете  моими
гостями.
     Радован  подмигнул  Истоку,  который  ничего   не   понимал,   однако
сообразил, что все в порядке.
     - Еще одна просьба, господин. Можно мне пересесть к вознице? Я  очень
устал!
     Эпафродит позволил.
     Кони помчались по дороге, колеса  застучали,  облако  пыли  поднялось
следом.


     Той же ночью Баламбак вернулся к Тунюшу.
     - Голову! - заревел вождь.
     -   Бери   мою!   Славины   нас   предали.   Эпафродит   вернулся   в
Константинополь.
     Тунюш заскрипел зубами.
     - Кто рассказал о нашем умысле этим псам? Смерть ему!
     - Баламбак, твой раб, говорит тебе: вино открывает тайны!
     - Так пусть оно погибнет, как я уже сказал!
     Баламбак вспорол меха: вино потекло на землю.
     И пока рдел на земле  благородный  напиток,  Тунюш  поклялся  золотым
саркофагом Атиллы и его жены,  прекраснейшей  Керки,  что  кровь  славинов
потечет рекою.



                                    11

     Недаром еще Светоний упоминает о  том,  что  великий  воин  и  мудрый
правитель Юлий Цезарь решил перенести столицу громадной Римской империи на
Восток. Однако кинжалы пронзили его сердце; тяга к Востоку уменьшилась, но
не умерла. То, что замышлял Цезарь, то, что скрывалось под тогой,  которую
оросили кровью  кинжалы  заговорщиков,  -  совершил  Константин.  Железный
властелин стремился уйти подальше от Рима,  где  каждый  камень  вопиял  о
свободе, где колонны  Капитолия  издевались  над  ним  и  обвиняли  его  в
тирании. На Восток! Там царят Ксерксы, неограниченные владыки имущества  и
жизни своих подданных.
     И вырос город в ослепительном сиянии, со сказочной быстротой,  словно
фата моргана среди песчаного моря. Престол, диадема и  порфира  засверкали
над краем - истинным сердцем трех континентов. Поднялся Константинополь  -
новый Рим - возле синей Пропонтиды, на семи холмах, подобно древнему Риму.
Дворцы разместились у моря, по склонам, единым величественным амфитеатром,
на котором словно разыгрывалась трагедия истории города. Оживились  водные
дороги, выросли на них леса мачт, крылья парусов накрыли их,  словно  стаи
птиц. И потекло зерно с севера и юга, по Боспорту и Пропонтиде,  богатства
Архипелага и Египта собирались здесь, африканское и европейское  искусство
состязалось,  кому  из  них  царить  на  площадях  Нового  Рима.  Караваны
проложили новый путь через Малую Азию, из Фракии повалили толпы торговцев.
Весь мир пришел в  движение,  качаясь  на  могучих  волнах,  и  все  волны
стремились  к  сердцу,  к  Константинополю,  лежавшему   словно   огромный
драгоценный  камень  на  сказочном  берегу,  окаймленном  с  двух   сторон
диамантами сверкающих вод,  а  с  третьей  выложенном  смарагдами  зеленых
холмов.
     С тех пор как Радован и Исток присоединились к Эпафродиту, в море уже
погружался четвертый день. Исток издавал восторженные  возгласы  при  виде
обширной равнины, залитой червонным золотом солнца. Ему казалось,  что  он
видел иногда эту землю во сне, певцы пели о ней, старухи  рассказывали  об
обители богов. Именно так и должна выглядеть эта обитель. Это была сказка,
волше