евьев.
Выползающий  из-за  них  голубоватый  предвестник  зари   разлился   вдоль
горизонта, гася лампадки звезд.  Стало  холодней.  Он  крепче  прижал  ее,
накрыл плащом.
     - Геральт?
     - У?
     - Сейчас рассветет.
     - Знаю.
     - Я тебя обидела?
     - Чуточку.
     - Все начнется сначала?
     - Это никогда не кончалось.
     - Пожалуйста... Я начинаю чувствовать себя...
     - Молчи. Все прекрасно.
     Запах дыма, плывущего по вереску. Запах сирени и крыжовника.
     - Геральт?
     - Да?
     -  Помнишь  нашу  встречу  в  Пустульских  Горах?  И  того   золотого
дракона... Как его звали?
     - Три Галки. Помню.
     - Он сказал нам...
     - Я помню. Йен.
     Она целовала его в то место,  где  шея  переходит  в  ключицу,  потом
положила туда голову, щекоча волосами.
     -  Мы  созданы  друг  для  друга,  -  шепнула  она.  -  Может   быть,
предназначены? Но ведь из  этого  ничего  не  получится.  Жаль,  но  когда
рассветет, мы расстанемся. Иначе быть  не  может.  Мы  должны  расстаться,
чтобы не обидеть друг друга. Мы,  предназначенные  друг  другу.  Созданные
друг  для  друга.  Жаль.  Тот  или  те,  кто  создавал  нас,  должны  были
позаботиться о чем-то большем.  Одного  Предназначения  недостаточно,  его
слишком мало. Необходимо нечто большее. Прости меня. Я  должна  была  тебе
это сказать.
     - Я знаю.
     - Я знала, что не было смысла любить друг друга.
     - Ошибаешься. Был. Несмотря ни на что.
     - Поезжай в Цинтру. Геральт.
     - Что?
     - Поезжай в Цинтру. Поезжай туда и на этот  раз  не  отказывайся.  Не
делай того, что сделал тогда... Когда ты там был...
     - Откуда ты знаешь?
     - Я знаю о тебе все. Запомнил? Поезжай в  Цинтру,  поезжай  туда  как
можно скорее. Грядут тяжелые времена, Геральт. Очень  тяжелые.  Ты  обязан
успеть...
     - Йен...
     - Молчи, прошу тебя.
     Холодает. Все холодней. И светлее.
     - Не уходи. Дождемся утра...
     - Дождемся.



        4


     - Не шевелитесь, господин. Надо  сменить  повязку,  потому  как  рана
кровоточит, а нога страшно опухла. О боги,  как  это  паршиво  выглядит...
Надо как можно скорее добыть лекаря...
     - Чихал я на лекаря, - простонал ведьмак. - Давай сюда мой  сундучок,
Йурга. Вон тот флакон. Лей прямо на рану. О дьявольщина!!! Ничего, ничего,
лей еще... О-о-ох! Лады. Заверни покрепче и накрой меня...
     - Распухло, господин, все бедро. И горячка бьет.
     - Чихал я на горячку. Йурга?
     - Да?
     - Я забыл тебя поблагодарить...
     - Не вы, господин, должны благодарить, а я. Это вы мне жизнь  спасли,
меня защищая, урон понесли. А я? Что я такого сделал?  Человека  раненого,
без чувств, перевязал, на воз положил, не  дал  помереть?  Обычная  штука,
господин ведьмак.
     - Не  такая  уж  обычная,  Йурга.  Меня  уже  бросали...  в  подобных
ситуациях... Как пса...
     Купец, опустив голову, помолчал.
     - Оно, конечно, так, отвратный нас свет окружает,  -  пробормотал  он
наконец. -  Токмо  это  не  повод,  чтобы  все  мы  паршивели.  Добро  нам
требуется. Этому меня учил мой отец, тому же я своих сынов учу.
     Ведьмак молчал, рассматривая ветви деревьев, висящие  над  дорогой  и
перемещающиеся по мере  движения  телеги.  Бедро  рвало,  но  боли  он  не
чувствовал.
     - Где мы?
     - Перешли вброд речку Траву, едем по  Мехунским  Лесам.  Это  уже  не
Темерия, а Содден. Вы проспали границу, когда таможники в телеге шуровали.
Ну, скажу вам, охали они, видя вас, сильно. Но старший над ними знал  вас,
без задержки велел пропустить.
     - Знал меня?
     - Ага. Геральтом величал. Сказал так: Геральт из Ривии. Это ваше имя?
     - Мое...
     - Этот таможник обещал послать  кого-нито  с  вестью,  что,  дескать,
лекарь надобен. Ну я еще сунул ему то-се в лапу, чтоб не запамятовал.
     - Благодарю, Йурга.
     - Нет, господин ведьмак. Я же сказал,  что  я  вас  благодарю.  И  не
только. Я вам еще кой-чего должен.  Мы  уговорились...  Что  с  вами?  Вам
скверно?
     - Йурга... Флакон с зеленой печаткой...
     - Господин... Вы же снова... Уж как вы тогда страшно  кричали  сквозь
сон...
     - Надо, Йурга.
     - Воля ваша. Погодите, щас в чарку вылью. Ну, боги,  лекарь  надобен,
как шибчей, не то...
     Ведьмак отвернул голову. Он слышал
                                        крики детей, играющих  в  высохшем
внутреннем рве, окружающем дворцовые стены. Ребят было  около  десятка,  и
шумели они жутко, перекрикивая друг друга тонкими, возбужденными, ломкими,
переходящими в фальцет голосами. Носились по рву туда и обратно, напоминая
косяк быстрых рыбок, молниеносно и  неожиданно  меняющих  направление,  но
всегда держащихся вместе. Как обычно,  вслед  за  шумливыми,  тощими,  как
пугала, старшими мальчиками бегал не  поспевающий  за  ними,  задыхающийся
малец.
     - Много их, - заметил ведьмак.
     Мышовур, теребя бороду, кисло ухмыльнулся, пожал плечами.
     - Верно. Много.
     -  А  который  из  них...   Который   из   пареньков   -   знаменитая
Неожиданность?
     Друид отвел глаза.
     - Я не имею права, Геральт...
     - Калантэ?
     - Конечно. Вряд ли ты думал, что она так просто отдаст ребенка. Ты же
ее знаешь. Железная женщина. Я скажу тебе нечто такое,  чего  говорить  не
должен, надеюсь, ты поймешь. Полагаю, ты меня не выдашь.
     - Говори.
     - Когда ребенок родился, это было шесть лет назад, она вызвала  меня,
приказала отыскать тебя и убить.
     - Ты отказался.
     - Калантэ не отказывают, -  серьезно  сказал  Мышовур,  глядя  ему  в
глаза. - Я был готов  отправиться,  но  тут  она  снова  вызвала  меня.  И
отменила приказ, не об®яснив почему. Будь осторожен, когда станешь  с  ней
разговаривать.
     - Буду. Скажи, Мышовур, что случилось с Дани и Паветтой?
     - Они плыли из Скеллиге в Цинтру.  Попали  в  шторм.  Не  нашли  даже
обломков корабля. Геральт...  То,  что  ребенка  не  было  тогда  с  ними,
чертовски странное дело. Необ®яснимое. Они хотели взять  его  с  собой  на
корабль, но в последний момент отказались. Никто не знает причины, Паветта
никогда не расставалась с...
     - Как это Калантэ перенесла?
     - А как ты думаешь?
     - Понимаю.
     Топоча,  словно  банда  гоблинов,  ребятишки   забрались   наверх   и
пронеслись мимо них. Геральт заметил, что  недалеко  от  головы  мчащегося
стадка бежит развевающая светлой косой девочка, такая же худая и  вопящая,
как мальчишки. С диким воем ватага снова ринулась вниз по  крутому  склону
рва, по  крайней  мере  половина  из  них,  включая  девочку,  с®ехали  на
ягодицах. Самый маленький, все еще не догнавший остальных, упал,  захныкал
и уже внизу громко расплакался, схватившись за  разбитую  коленку.  Другие
мальчишки окружили его, дразня  и  посмеиваясь,  потом  помчались  дальше.
Девочка опустилась перед мальчуганом, обняла, вытерла ему слезы,  размазав
по мордашке кровь и грязь.
     - Идем, Геральт, королева ждет.
     - Идем, Мышовур.
     Калантэ сидела на большой, подвешенной цепями к ветке  огромной  липы
скамье со спинкой. Казалось, она дремлет, но  этому  противоречило  слабое
движение ног, время от времени принуждающих качели двигаться. С  королевой
были три молодые женщины. Одна сидела  на  траве,  рядом  с  качелями,  ее
раскинутое  платье  белело  на  зелени,  как  пятно  снега.  Две   другие,
неподалеку, щебетали, осторожно раздвигая побеги малины.
     - Госпожа, - склонился Мышовур.
     Королева подняла голову. Геральт опустился на одно колено.
     - Ведьмак, - сухо проговорила она.
     Как  и  раньше,  ее  украшали  изумруды,  гармонировавшие  с  зеленым
платьем. И цветом глаз. Как и раньше, она носила узкий золотой  ободок  на
пепельно-серых волосах. Но руки, которые он помнил белыми и тонкими,  были
уже не так тонки. Королева пополнела.
     - Приветствую тебя, Калантэ из Цинтры.
     - Приветствую  тебя,  Геральт  из  Ривии.  Встань.  Я  ожидала  тебя.
Мышовур, друг, проводи девушек в замок.
     - Слушаюсь, королева.
     Они остались одни.
     - Шесть лет, - проговорила Калантэ, не улыбаясь.  -  Ты  поразительно
пунктуален, ведьмак.
     Он не ответил.
     - Бывали минуты, что я говорю,  бывали  годы,  когда  я  тешила  себя
надеждой, что ты забудешь. Или иные причины помешают тебе  приехать.  Нет,
несчастья в принципе я тебе не желала, во все же должна была учитывать  не
очень-то безопасный характер твоей  профессии.  Говорят,  смерть  идет  за
тобою следом, Геральт из Ривии, но ты никогда не оглядываешься. А потом...
Когда Паветта... Ты уже знаешь?
     - Знаю, - Геральт склонил голову, - и сочувствую от всей души.
     - Нет. - прервала она. - Это было давно. Я, как видишь, уже  не  ношу
траура. Носила достаточно долго. Паветта и  Дани...  Предназначенные  друг
другу... До конца. Ну и как тут не верить в силу Предназначения?
     Оба замолчали. Калантэ  пошевелила  ногой,  снова  заставив  скамейку
качаться.
     - И вот спустя шесть условленных лет  ведьмак  вернулся,  -  медленно
проговорила она, а на ее губах заиграла  странная  улыбка.  -  Вернулся  и
потребовал исполнения клятвы. Как думаешь, Геральт, вероятно, так о  нашей
встрече станут распевать сказители через сто лет. Я думаю, именно так. Да,
это они умеют. Могу себе представить. Послушай.  И  сказал  жестокосердный
ведьмак: "Исполни клятву, королева, либо падет на тебя мое  проклятие".  А
королева, заливаясь  слезами,  пала  пред  ведьмаком  на  колени,  умоляя:
"Смилуйся! Не забирай у меня мое дитя! У меня осталось только оно!"
     - Калантэ...
     - Не прерывай, - резко остановила она. - Я рассказываю сказку,  разве
не видишь? Слушай дальше. Злой,  жестокосердный  ведьмак  затопал  ногами,
замахал руками и крикнул: "Берегись, клятвопреступница, берегись возмездия
судьбы. Если  не  сдержишь  клятвы,  кара  не  минует  тебя".  И  ответила
королева: "Ну хорошо, ведьмак. Да будет так, как пожелает судьба. Вон там,
гляди, играют десять детишек. Если угадаешь,  который  предназначен  тебе,
заберешь его и оставишь меня с разбитым сердцем".
     Ведьмак молчал.
     - В сказке, -  улыбка  Калантэ  становилась  все  менее  приятной,  -
королева, как я себе представляю, позволила бы ведьмаку угадывать  трижды.
Но мы ж не в сказке,  Геральт.  Мы  здесь  в  реальности,  ты,  я  и  наша
проблема. И наше Предназначение.  Это  не  сказка,  это  жизнь.  Паршивая,
скверная,  тяжелая,  не  прощающая  ошибок,  обид,  не  знающая   жалости,
разочарований и несчастий, не щадящая никого, ни ведьмаков, ни королев.  И
потому, Геральт из Ривии, ты будешь отгадывать только один раз.
     Ведьмак продолжал молчать.
     - Только один-единственный раз, - повторила  Калантэ.  -  Но,  как  я
сказала, это  не  сказка,  а  жизнь,  которую  мы  сами  должны  заполнять
моментами счастья, ибо на улыбки судьбы рассчитывать, как  ты  знаешь,  не
приходится. Поэтому, чем бы ни кончилось угадывание, ты не уйдешь отсюда С
пустыми руками. Возьмешь одного ребенка.  Того,  на  которого  падет  твой
выбор. Ребенка, из которого ты сделаешь ведьмака. Если этот ребенок, ясное
дело, выдержит Испытание Травами.
     Геральт резко  поднял  голову.  Королева  усмехнулась.  Он  знал  эту
усмешку, противную, злую, презрительную.
     - Ты удивлен, - отметила она. -  Ну  что  ж,  я  немного  подучилась.
Поскольку у дитяти Паветты есть шансы стать ведьмаком,  я  взяла  на  себя
этот труд.  Однако  мои  источники,  Геральт,  молчат  относительно  того,
сколько детей из десятка выдерживают  Испытание  Травами.  Ты  не  мог  бы
удовлетворить мое любопытство?
     - Королева, - откашлялся Геральт, - вероятно, ты немало  потрудилась,
изучая проблему, и должна знать, что кодекс и клятва  запрещают  мне  даже
произносить это название, не то что рассуждать о нем.
     Калантэ резко остановила качели, упершись каблуком в землю.
     - Трое, самое большее - четверо из десяти, - сказала  она,  покачивая
головой в притворной задумчивости. - Крутая селекция, я бы сказала,  очень
крутая и притом на каждом этапе. Вначале отбор, потом испытания.  А  затем
изменения. Сколько юношей в результате  получают  медальоны  и  серебряные
мечи? Один из десяти? Один из двадцати?
     Ведьмак молчал.
     - Я долго размышляла, - продолжала Калантэ уже без улыбки. - И пришла
к выводу, что селекция детей на этапе  выбора  имеет  ничтожное  значение.
Какая, в общем-то, разница,  Геральт,  какой  ребенок  умрет  или  спятит,
напичканный наркотиками? Какая разница, чей мозг  разорвется  от  бредовых
видений, чьи глаза лопнут и  вытекут  вместо  того,  чтобы  стать  глазами
кошки?  Какая  разница,  в  собственной  ли  крови   и   блевотине   умрет
действительно  указанный  Предназначением  или  же  совершенно   случайный
ребенок? Ответь.
     Ведьмак скрестил руки на груди, чтобы сдержать их дрожь.
     - Зачем? - спросил он. - Ты ждешь ответа?
     - Верно, не жду, - королева  снова  усмехнулась.  -  Как  всегда,  ты
безошибочен в выводах. Как знать,  однако,  может,  не  ожидая  ответа,  я
согласилась бы уделить немного внимания  твоим  добровольным  и  искренним
словам? Словам, которые, быть может, ты пожелал бы произнести, а вместе  с
этим освободиться от того, что гнетет тебя? Ну  давай  примемся  за  дело,
надо же подбросить сказителям материал. Идем выбирать ребенка.
     - Калантэ, - сказал он, глядя ей  в  глаза.  -  Оставь  сказителей  в
покое. Если им не хватит материала, они сами что-нибудь придумают. А  имея
в руках истинный материал, они его исказят. Как ты верно заметила, это  не
сказка, а жизнь.  Паршивая  и  скверная.  А  посему,  черт  побери,  давай
проживем ее  по  возможности  порядочно  и  хорошо.  Ограничим  количество
творимых  другими  несправедливостей  неизбежным  минимумом.   В   сказке,
конечно, королева может умолять ведьмака, а  ведьмак  требовать  своего  и
топать ногами. В жизни королева может просто сказать: "Не забирай ребенка,
прошу тебя". А ведьмак ответит: "Коли ты  просишь,  не  заберу".  И  уйдет
вслед за заходящим солнцем. Но за  такое  окончание  сказки  сказитель  не
получит от слушателей ни гроша, самое большее - пинок в  зад.  Потому  что
скучная получится сказка.
     Калантэ перестала улыбаться, в ее глазах мелькнуло что-то знакомое.
     - В чем дело? - прошипела она.
     - Давай не будем ходить вокруг да около, Калантэ. Ты знаешь, о чем я.
Как приехал, так и уеду. Выбрать ребенка? А зачем? Ты думаешь, он мне  так
уж нужен? Думаешь, я ехал сюда, в Цинтру, гонимый  жаждой  отнять  у  тебя
внука? Нет, Калантэ. Я хотел, быть  может,  взглянуть  на  этого  ребенка,
посмотреть в глаза Предназначению... Потому что я и сам не знаю...  Но  не
бойся. Я не отберу у тебя его, достаточно, если ты попросишь...
     Калантэ вскочила со скамеечки, в ее глазах разгорелся зеленый огонь.
     - Просить? -  яростно  прошипела  она.  -  Тебя?  Бояться?  Мне  тебя
бояться, треклятый  шаман?  Ты  осмеливаешься  бросать  мне  в  лицо  твою
презренную милость? Оскорблять своим  сочувствием?  Обвинять  в  трусости,
сомневаться в моей воле?  Ты  обнаглел  от  моего  доверительного  к  тебе
отношения! Берегись!
     Ведьмак решил, что,  пожалуй,  безопасней  всего  будет  не  пожимать
плечами, а опуститься на колено и склонить голову. И не ошибся.
     - Ну, - прошипела Калантэ, стоя перед ним. Руки у нее  были  опущены,
пальцы,  унизанные  перстнями,  сжаты  в  кулаки.  -  Ну  наконец-то.  Это
соответствующая поза. Именно так отвечают королеве, если  королева  задает
вопрос. А если не вопрос, а приказ, то надобно еще ниже опустить голову  и
отправиться его исполнять. Без проволочки. Ты понял?
     - Да, королева.
     - Прекрасно. Встань.
     Он встал. Она посмотрела на него, закусила губу.
     - Тебя  очень  обидела  моя  вспышка?  Я  говорю  о  форме,  а  не  о
содержании.
     - Не очень.
     - Ну и славно. Постараюсь больше не вспыхивать. Итак, я сказала: там,
во рву, играют десять ребятишек. Выберешь одного, который  покажется  тебе
самым подходящим, заберешь, и, о боги, сотворишь  из  него  ведьмака,  ибо
таково Предназначение. А если не Предназначение, то моя воля.
     Он посмотрел ей в глаза, низко поклонился.
     - Королева. Шесть лет назад я доказал  тебе,  что  есть  нечто  более
могущественное,  нежели  королевская  воля.  Ради  богов,  ежели   таковые
существуют, докажу тебе это еще раз. Ты не принудишь меня  сделать  выбор,
делать который я не хочу. Прости за форму, не за содержание.
     - Под моим дворцом есть глубокие ямы. Предупреждаю: еще немного,  еще
слово - и ты закончишь в них свою жизнь.
     - Ни один мальчик из тех, что играют  во  рву,  не  годится  на  роль
ведьмака, - медленно проговорил он. - И среди них нет сына Паветты.
     Калантэ прищурилась. Он даже не дрогнул.
     - Пошли, - сказала она наконец, развернувшись на каблуках.
     Он последовал за ней между рядами цветущих кустов, между  клумбами  и
живыми изгородями. Королева прошла в ажурную беседку. Там, вокруг стола из
малахита, стояли  четыре  больших  плетеных  ивовых  кресла.  На  покрытой
жилками плите, поддерживаемой  четырьмя  грифонами,  стоял  кувшин  и  два
серебряных кубка.
     - Садись и налей.
     Она выпила, подняв в его сторону кубок,  резко,  солидно,  по-мужски.
Он, не садясь, ответил тем же.
     - Садись, - повторила она. - Я хочу поговорить.
     - Слушаю.
     - Откуда ты знаешь, что среди детей во рву нет сына Паветты?
     - Я не знал. - Геральт решился на откровенность. - Я бросил наобум.
     - Так. Можно было догадаться. А то, что ни один из них не годится  на
роль ведьмака? Это правда? И как ты определил? С помощью магии?
     - Калантэ, - тихо сказал он. - Мне не надо  было  ни  определять,  ни
проверять. В том, что ты сказала раньше, была чистая правда. Годится любой
ребенок. Все дело в селекции. Последующей.
     -  О  боги  моря,  как  говаривал  мой  вечно  отсутствующий  муж,  -
рассмеялась  она.  -  Так  все  это  неправда?   Все   пресловутое   Право
Неожиданности? Легенды о детях-нежданчиках, о тех, кто встречается первым?
Так я и думала! Все - игра! Игра со случаем,  забавы  с  судьбой!  Но  это
чертовски опасная игра, Геральт.
     - Знаю.
     - Игра с чьим-то несчастьем,  несправедливостью.  Зачем,  скажи  мне,
заставлять родителей или опекунов давать такие трудные и  тяжелые  клятвы?
Зачем отбирают детей? Ведь кругом полно таких, отбирать которых нет нужды.
По дорогам шастают ватаги бездомных и сирот. В любой деревне можно чуть не
даром купить ребенка, в голодную пору любой кмет охотно продаст, что  ему,
он тут же заделает другого. Тогда зачем же? Зачем ты  заставил  поклясться
Дани, Паветту и меня? Зачем явился точно через шесть  лет  после  рождения
ребенка? И почему, черт побери, не хочешь его взять, почему говоришь,  что
он тебе ни к чему?
     Геральт молчал.
     - Молчишь, - отметила  Калантэ,  покачав  головой  и  откидываясь  на
спинку кресла. - Подумаем над причиной  твоего  молчания.  Логика  -  мать
знания. И что же  она  нам  подсказывает?  Что  мы,  так  сказать,  имеем?
Ведьмака, ищущего Предназначение, укрытое в странном и сомнительном  праве
Неожиданности. Ведьмак находит это Предназначение. И вдруг отказывается от
него.  Ему,  видите  ли,  не  нужен  Ребенок-Неожиданность.  Лицо  у  него
каменеет, в голосе - лед и металл. Он  считает,  что  королева  -  как  ни
говори, женщина - даст себя обмануть,  сбить  с  толку  кажущейся  мужской
твердостью. Нет, Геральт, не  жди  от  меня  пощады.  Я  знаю,  почему  ты
отказываешься выбрать ребенка. Потому что ты не веришь в Предназначение. А
когда ты в чем-то не уверен... тебя охватывает страх. Да,  Геральт.  Тобой
руководит страх. Ты боишься. Скажи - нет?
     Он медленно поставил кубок на стол. Медленно, чтобы звоном серебра  о
малахит не выдать дрожь рук, которую унять не мог.
     - Нет?
     - Ты права.
     Она быстро наклонилась, схватила его руку.