сами.  Мы   только
просчитывали варианты и вероятности, плохо или хорошо - другой разговор, и
активизировали наиболее перспективные  через  морально  готовых  именно  к
такому сюжету людей.  Не  хотел  бы  Гриневицкий  бомбы  бросать,  никакой
форзейль, или аггр, или Нечаев его бы не заставил...
     - Ага! Я под запал на человека рукой замахнулся, а ты мне из-за спины
в эту руку топор...
     - А если даже и так? Умный остановится...
     - Говорил тебе Шульгин...
     - Ну и ты скажи, чего уж! Оправдываться не собираюсь, но  как  раз  я
жандармов на первомартовцев навел. И Достоевскому деньги давал,  когда  он
"Бесов" задумал и писал...
     - Еще того лучше! Братца Сашу заложил, так братец Володя  всем  такую
козью морду показал... Ты б и тут лучше все наоборот делал...
     - Не заводись, капитан. Я,  можно  сказать,  как  раз  исповедуюсь  и
каюсь.
     - Я не поп. Бог простит. Ладно,  мы  тут,  в  России,  сроду  дураки,
оттого у нас все через .... А на Западе чем твои коллеги занимались?
     - Да примерно тем же самым. По общему плану. И  все  равно  кое-какой
прогресс имел место. Представь, что без балансировки этой. В 1878 году, на
Берлинском конгрессе, например... Если бы Россия захватила Константинополь
и проливы, мировая война произошла бы  на  сорок  лет  раньше.  Исходя  из
текущей реальности, мы правильно тогда  поступили.  И  в  девятьсот  пятом
Портсмутский мир казался наиболее удачным вариантом.
     Воронцов с удовольствием продолжил бы дискуссию, сказал бы, что ни  в
коем  случае  серьезный  специалист,  да   еще   оснащенный   сверхмощными
анализаторами, не должен был допустить такую  массу  грубейших  просчетов,
задал бы еще множество вопросов, чтобы прояснить  для  себя  многие  белые
пятна истории, но вместо этого ограничился  сравнением,  показавшимся  ему
очень уместным:
     - Черчилль, кажется, называл подобные тайные игры сильных  мира  сего
"схватки бульдогов под ковром". Так получается, что  и  вы  с  агграми  не
более, чем бульдоги, и нас ты в свою  свору  зачислил...  А  вот  если,  к
примеру...
     Форзейль  резким  жестом  оборвал  собравшегося  развить  свою  мысль
собеседника.
     - Я ведь не для ликбеза разговор затеял. Моя миссия подходит к концу.
Вот я и решил вам последнюю, может быть, услугу оказать. Да и перед людьми
вообще вину слегка загладить, насколько еще можно.
     - Так, значит, есть вина?
     - Она у каждого есть, кто хоть что-то в этой  жизни  делает.  У  тебя
разве не было? Ты для пользы службы матросов местами поменял, и того,  кто
тебе больше других нравился, на  том  самом  тралении  взрывом  убило.  Не
хочешь вспоминать, не нравится? Тогда и меня пойми...
     С Воронцовым действительно был такой случай,  и  когда  Антон  о  нем
напомнил, на душе стало погано. Вроде  и  забылось  уже,  а  вот  снова...
Нельзя не согласиться - если уж взялся хоть  в  какую  игру  играть,  будь
готов отвечать за проигрыш. Бывало, что и отвечали честные люди - пулей  в
лоб. В свой, а не в чужой, как после в моду вошло...
     И он перемолчал эту минуту, дождался, пока Антон вновь начал говорить
по делу.
     - Я, наверное, совсем скоро отсюда  уйду  и,  сам  понимаешь,  просто
обязан сделать для вас все, что в моих силах. Скажи - что?
     Воронцов пожал плечами. Встал, открыл дверь и  вышел  на  широкий,  с
добела выскобленным ореховым настилом, балкон. Облокотился о перила, долго
смотрел   на   собирающиеся   у   горизонта   грозовые    тучи.    Низкие,
фиолетово-багровые, обещавшие, судя  по  всему,  жуткий  метеорологический
катаклизм.
     После того, как они так вот поговорили - о чем  он  мог  бы  просить?
Сознание одновременно неограниченных возможностей и их же бессмысленности.
Вернуть их домой, к маме? Теперь уже ясно, что этого не будет. По условиям
задачи. И все же он спросил именно об этом.
     - Извини, но, пожалуй,  не  выйдет.  Я  со  всей  душой...  Но  давай
вдумаемся... Как  только  космонавты  вернулись  к  себе,  ваше  настоящее
закончилось. Подумай сам - это же несовместимо. То будущее, в котором  они
уже жили, и то, что увидел Новиков - как их совместить?
     - Нельзя? - Воронцов и сам обо всем давно догадался, может быть,  еще
тогда, когда впервые увидел Альбу и ее товарищей, но спросил.
     - А разве можно? Ты же реалист.
     - Я - да, а ты? Как-то ведь у них получилось? И именно то, о  чем  мы
думаем. Коммунизм, братство народов...
     Антон  вздохнул  разочарованно.  Оперся  локтями  о  перила  рядом  с
Воронцовым,  помолчал,  глядя  на  завораживающее  зрелище  надвигающегося
шквала.
     - Захолустная, побочная линия... Я даже не очень понимаю,  как  вы  с
ними  состыковались.  Да,  их  звездолеты  научились   прорываться   через
пространство, как танки через линию Маннергейма. А какой  ценой?  Тебе  же
говорили  -  они  одиноки  во  Вселенной.  А  почему?  Вся  цивилизованная
Вселенная оказалась на другой линии. На одной они, на другую попали аггры,
на третьей - все остальные.
     Антон неопределенно махнул рукой.
     - Неужели так мрачно?
     - А что тебя удивляет? Ведь вы примерно так и жили. В СССР. Весь  мир
что-то делает, решает, ошибается, даже страдает, но живет.  А  вы  строите
светлое будущее. Только оно почему-то никак не светлеет. Ты  же  весь  мир
исплавал, неужто не заметил?
     - Заметил. И не только то, о чем ты говоришь, а и то,  что  многое  у
нас лучше...
     Антон снисходительно цыкнул, повернулся спиной к перилам.
     - Знаю, что дальше скажешь. И даже могу, черт  с  ним,  устроить  вам
такой вариант. Коммунизм по Хрущеву.  Есть  у  меня  в  запасе  линия.  Не
тик-в-тик ваша, но совсем близкая...  Без  микроскопа  не  отличишь.  Хоть
сейчас. Если твоим друзьям ничего не говорить, будут в полной уверенности,
что домой вернулись. Однако подумай,  почему  ты  с  детства  определенные
книжки любил читать? Майн Рид, Джек Лондон и Жюль Верн почему тебе  милее,
чем Павленко, Гайдар и  Зоя  Воскресенская?  А  в  моряки  зачем  подался?
Священные берега Отчизны горел защищать или  все  же  мечтал  об  Азорских
островах, проплывающих мимо бортов?  Если  ты  на  самом  деле  совершенно
искренне презирал "свободный мир" за  "железным  занавесом",  как  излагал
матросам на политзанятиях, то, так и быть, рискну в последний раз,  сделаю
вам красивую жизнь...
     - То есть?
     - То есть пробью за счет всех наличных  ресурсов  и,  не  считаясь  с
последствиями, дырку  в  мир  вашей  детской  мечты,  уберу  оттуда  ваших
аналогов тех самых вас, какими вы были бы, не встреть Андрей Ирину,  а  ты
меня, и живите...
     Дмитрий в мгновение, как  говорится,  ока  вообразил  себе  сказанное
Антоном. Никак оно не могло ему понравиться. Ладно,  допустим,  Сухуми  за
день до встречи с форзейлем. Еще дней через десять-пятнадцать, и  пришлось
бы возвращаться в родное пароходство, ждать, нет, выпрашивать  назначение,
снова  увидеть  гнусную  морду  завкадрами,  елейную  ухмылочку  секретаря
парткома, отправляться на ржавую коробку с совершенно  никчемным  фрахтом,
ну и так далее... А если еще при этом помнить о бывшем и будущем...
     И знать, что этот мир не просто плох сам по себе, а  еще  и  является
заведомо тупиковым... Да еще удастся ли в нем встретить Наташу?..
     Но сдаваться просто так, признать, что Антон поймал  его  в  ловушку,
Дмитрию не хотелось.
     - Одним словом, ты хочешь сказать, что коммунистическая идея  порочна
в принципе, и ничего вроде справедливости, равенства, братства и  "каждому
по потребностям" быть не может? Но у нас действительно  жить  спокойнее  и
лучше, чем  там...  Я  бы,  ну,  в  нормальных  условиях,  ни  за  что  не
эмигрировал...
     Антон достал из кармана потертый кожаный портсигар и, что делал очень
редко, закурил толстую, в палец, папиросу.
     - Ты сам сказал практически все... "В нормальных условиях"...  Значит
- пока не допекло.  А  пароход  зачем  строишь?  Подсознательно  домой  не
собираешься. Зачем советскому моряку личный пароход?
     - Ну, я его на другой случай планировал...
     - Вот тебе и другой  случай.  К  себе  вы  не  попадаете,  и  корабль
действительно на неограниченное время заменит вам Замок. Но ведь всю жизнь
на палубе не проживешь. Какая-нибудь реальность, где на берег сойти можно,
все равно необходима. И я предлагаю выход.
     Выбор невелик.
     Будущее  исключается  по  условиям  задачи,  насчет   настоящего   ты
подумаешь, простор для маневра только в прошлом.
     Туда я могу вас переправить безболезненно, как уже  и  делал.  Однако
число перемещений в прошлое подчиняется  довольно  сложной  формуле.  Тебе
достаточно знать, что в XX веке их не так много, и далеко не каждая  точка
вас устроит. В XIX веке их больше, но зато и век сортом пониже...
     - Да это еще как сказать... А в общем, знаешь, пойдем коньяка выпьем,
трудно мне на трезвую голову с тобой общаться, - взмолился Воронцов и,  не
дожидаясь, пока Антон за ним последует,  решительным  шагом  направился  к
шкафу, где  размещался  адмиральский,  бар,  или,  по-русски  выражаясь  -
погребец.
     -  Вот,  значит,  так  и  выходит,  -  продолжил  Антон,  когда   они
расположились в креслах и Дмитрий  выпил  большую  рюмку  "Шустовского"  и
закусил гвардейским "пыжом", то есть  сэндвичем  из  двух  кусков  сыра  с
проложенным между ними ломтиком лимона. - ...Выходит, что я предлагаю  вам
начать новую, достойную  свободного  человека  жизнь.  Если  -  заметь,  я
все-таки говорю "если" - вам не придется больше увидеть свое время.  Я  не
гарантирую, но вдруг все-таки...  -  по  тому,  как  Антон  это  произнес,
Воронцову показалось, что проблема возвращения  имеет  не  технический,  а
скорее идеологический аспект и как-то связана  с  последними  событиями  в
Метрополии. - Но в любом случае я приложу  все  свои  силы  и...  влияние,
чтобы вы оказались в лучшем из возможных времен. В  таком,  где  не  очень
мучительно больно от взаимодействия с окружающей средой. В таком, где люди
ваших способностей достигнут пика самовыражения и в то же время не слишком
повредят остальному человечеству. Этакий взаимоприемлемый гомеостаз и  две
ладьи форы...
     -  А  может,  ты  снова  хочешь  нас  втравить  в  те  же  забавы?  -
подозрительно  спросил  Воронцов,  подняв  на  уровень  глаз   наполненную
рыжеватым напитком рюмку и рассматривая  сквозь  нее,  как  через  лорнет,
своего собеседника.
     - Да бог с тобой! Теперь я точно ничего не хочу, кроме как помочь. Ты
просил личный пароход - и практически его уже имеешь. Любое  оборудование,
которое есть в моем распоряжении, включая роботов -  пожалуйста.  Невзирая
на последствия... Впрочем, об этом никто и не узнает.  И  правил,  которые
запрещают снабжать аборигенов принципиально новой техникой и технологиями,
я не нарушаю, поскольку  они  перекрываются  предписанием  об  активизации
перспективных  открытий  и  озарений,  а  роботов,  формально  говоря,  ты
самостоятельно придумал, и в дальнейшем, чем смелее будут ваши  идеи,  тем
лучше для вас. Дерзайте. Так что, приняв мою помощь, вы не прогадаете.  Ну
а  если  откажетесь,  придется  устраивать  вашу  судьбу  по  собственному
усмотрению...
     Воронцов вздохнул, не зная, на что решиться.  Он  догадывался  -  как
всегда, Антон не врет, но и правдой его слова признать трудно.  Вокруг  их
возвращения явно идет  очередная  дипломатическая  игра,  оно  по-прежнему
затрагивает чьи-то разнонаправленные интересы,  а  Антон  ведет  себя  как
врач, не желающий об®явить пациенту  страшный  диагноз,  но  подводящий  к
мысли, что в любом случае ничего особо утешительного ему не светит.
     - Скажи хотя бы, к чему нам готовиться? Согласись, в  двадцатом  веке
тоже не все равно, где оказаться. Начало, середина, конец - далеко не одно
и то же...
     - Увы, этого как раз и не могу сейчас. Сам еще окончательно не  знаю.
Не от меня  зависит.  Тут  считать  и  считать...  Многие  факторы  должны
сойтись. Не только чтобы мир вам подошел, а чтобы и  вы  ему...  Чтобы  не
повторить старых ошибок, не допустить еще большей дестабилизации. В  конце
концов, есть риск загнать вас вообще в ложный мир...
     - А это что за новость?
     -  Хитрая  штука.  Нечто  вроде  фантомной  реальности,  возникшей  в
результате ошибки или... - Антон снова оборвал себя  на  полуслове,  будто
понял, что опять говорит лишнее. Или, как уже предполагал Воронцов,  давая
таким образом понять, что, несмотря на  чины  и  награды,  по-прежнему  не
свободен в своих поступках. -  Короче,  ты  друзей  пока  не  расстраивай,
поскольку не окончательно  все.  И  сам  в  уныние  не  впадай.  Процентов
двадцать пять за то, что все решится к взаимному удовольствию. Слово даю -
постараюсь  перебрать  все  мыслимые  варианты.  А   пока   развлекайтесь,
отдыхайте, с кораблем заканчивайте... Одним словом, времени не теряйте,  а
то мало ли...



        5

     ...Доклад  Воронцова  об  итогах  последней,  не  слишком  связной  и
оставляющей  массу  открытых  вопросов  беседе  с  Антоном   произвел   на
слушателей тяжелое впечатление. И это при том, что в своем большинстве они
уже давно  свыклись  с  нынешним  образом  жизни  и,  пусть  не  до  конца
осознанно, все же держали в уме и такой вариант.
     Левашов, например, пришел к  мысли  о  сомнительности  возвращения  в
заданную точку путем здравой оценки технических возможностей доступной ему
аппаратуры Замка и экспериментов с  собственной  установкой.  Их  со  всех
сторон окружал барьер, столь же непреодолимый, как вертикальная стенка для
живущего на плоскости двухмерного существа. И преодолевать его раньше  они
могли просто потому, что кто-то как бы извне проделывал в  нем  отверстия.
Именно извне, изнутри проблема не имела даже намека на решение.
     Новиков  же  с  Ириной  не   верили   в   возвращение   домой   чисто
психологически,  исходя  из  несовместимости  их  теперешних  личностей  с
ноосферой  покинутой  реальности.  Грубо  говоря   -   изменился   рисунок
папиллярных линий на пальце, и замок, настроенный на их старое  сочетание,
просто не откроется.
     Однако окончательный и не подлежащий обжалованию приговор пока еще не
был произнесен, и у большинства сохранялось  в  душе  нормальное  русское:
"авось еще обойдется".
     Настоящий срыв произошел только у Ларисы. Со  слезами,  истерическими
рыданиями и не слишком выбираемыми словами упреков  и  обвинений  в  адрес
всех и  каждого.  Хотя  полностью  невиновной  в  этой  истории  могла  бы
считаться только Наташа. Однако нет, это ведь  она  пригласила  Ларису  на
Валгаллу, соблазнив приятным пикником и интересными знакомствами...  А  уж
знала сама, куда приглашает, или нет - не имеет значения!
     Новиков,  как  всегда  приняв  главный  удар,   вначале   еще   более
самокритично, чем требовала обстановка, признал все свои реальные и мнимые
ошибки и просчеты, а потом,  в  утешение  Ларисе,  которая  сильнее  всего
горевала, что  мама  сойдет  с  ума,  она  ведь  обещала  вернуться  через
сутки-двое, сказал, что за маму как раз беспокоиться не надо,  она  просто
ничего об исчезновении дочери не узнает.
     - Как это? - у Ларисы даже слезы высохли на глазах.
     - Я сам не понимаю - как, но тем не менее. Может, Ира лучше об®яснит,
а я просто знаю, и ты знаешь, только от волнения забыла, что там,  у  нас,
так и продолжается все тот же день...
     - Но это же ерунда, бред. Как может один день длиться вечно?
     - Лар, но ты же не удивлялась, когда мы полгода жили на  Валгалле,  а
собирались вернуться в момент ухода. И наоборот,  Ира  с  Алексеем  четыре
месяца провели в параллельном мире, а мы  с  Андреем  и  рюмку  выпить  не
успели, - постарался успокоить ее Левашов, воздействуя больше интонацией.
     - Зато сейчас успеем, - очень кстати  вмешался  Шульгин,  который  до
этого о чем-то перешептывался с Сильвией, и  тут  же  разлил,  в  качестве
противошокового, кому коньяк, а кому ледяную, только что из  холодильника,
водку.
     - Не знаю, - Лариса растерянно пожала плечами. - Там я понимала:  вот
мы ушли, вот вернулись, ну  как  будто  видик  выключили,  а  потом  опять
включили с того же места. А если мы никогда не вернемся?
     Об®яснений Ирины тоже никто до конца не понял, но обстановка  все  же
немного разрядилась.
     Помогла и Наташа, приведшая чисто женский довод.
     - Ну вот представь, ты вышла замуж за иностранца и уехала, в  Америку
или в Израиль. И обратно неизвестно когда приедешь. Расставаться с родными
тяжело,  конечно,  но  ведь  не  смертельно!  Многие  вообще   больше   не
встречаются... Так зато своего рода и плюс есть  -  не  надо,  по  крайней
мере, все время переживать, как там дома без тебя, живы  ли,  здоровы?  До
самой смерти знать будешь, что у них все в порядке.
     Утешение достаточно странное, но ведь не более странное и  абсурдное,
чем все остальное.
     Сама-то Наташа настолько давно жила отдельно от родителей, встречаясь
с ними даже и не  каждый  год,  что  отнеслась  к  случившемуся  спокойно.
Гораздо важнее для нее было, что Дмитрий с  ней  и  нет  больше  опасности
постоянных, на полгода и больше, разлук. Ну  и,  как  уже  говорилось,  ее
по-прежнему влекла перспектива красивой, полной приключений жизни.
     А впервые  оказавшаяся  на  общем  ужине  в  "кают-компании"  Сильвия
радовалась тому, что благодаря столь эмоциональному фону  ее  вхождение  в
здешнее общество  прошло  гораздо  легче,  чем  она  ожидала.  Подчеркнуто
скромно одетая в серо-голубые вельветовые брюки и белую с голубой  клеткой
фланелевую рубашку, совсем без косметики,  гладко  причесанная,  говорящая
по-русски без акцента, она почти не привлекала внимания.
     То есть, конечно, появление нового человека,  тем  более  -  красивой
женщины, да еще и  "соотечественницы"  Ирины  и  новой  подруги  Шульгина,
вызвало благожелательный интерес, но совсем не такой, каким он должен  был
оказаться в других обстоятельствах.
     Сыграло роль и то,  что  Ирина  познакомилась  с  Сильвией  несколько
раньше, когда вместе с ней помогала  Антону  делать  отчет,  дополняя  его
подлинными показаниями аггрианских резиденток, и потом  почти  целый  день
они проговорили на общие для них темы. Сильвия умело изобразила такую  же,
как сама Ирина, рядовую агентессу, так что в итоге Ирина  почувствовала  к
ней симпатию не столько из-за общего  прошлого,  как  из  предстоящего  им
отныне совместного будущего.
     Наташу же  с  Ларисой  Сильвия  без  слов,  одним  только  поведением
успокоила, показав, что точно понимает свое место в  сложившемся  мирке  и
пока не собирается претендовать на что-либо большее.
     В обширной, отделанной  темными  дубовыми  панелями  столовой  быстро
темнело, тем более что грозовые тучи все плотнее  затягивали  небосвод,  и
уже трудно стало различать лица собеседников. Обычная в такое время  суток
и  при  таком  освещении  легкая,  беспричинная  грусть  как-то  незаметно
приглушила более сильные эмоции,  всем  захотелось  отвлечься,  не  думать
больше о том, что все равно непоправимо, а  если  все-таки  обстоятельства
повернутся в лучшую сторону, так и тем более... Кто-то  попросил  включить
свет, но вместо электричества Новиков предпочел поставить на стол и зажечь
толстые свечи в грубых бронзовых шандалах. Стало куда  уютнее,  появилось,
как и хотел Андрей, чувство особенной духовной общности и защищенности  от
внешнего мира.
     Под разнообразные  холодные  закуски  Воронцов  предложил  выпить  по
второй и произнес тост, как бы подводя черту под всем, что было прежде:
     - Дай нам бог сил  изменить  то,  что  мы  можем  изменить,  мужества
пережить то, что  изменить  невозможно,  и  мудрости  отличать  первое  от
второго.
     И только произнеся эти слова, он  сам  услышал  их  как  бы  впервые,
задумался, что  они  должны  значить  теперь,  и  к  тому  моменту,  когда
последняя опорожненная  рюмка  коснулась  стола,  полностью  изменил