или
опровержения только  ухудшат  ее  положение,  и  без  того  довольно
щекотливое.
   Молодые люди  весело рассмеялись, пожелали им обоим доброй ночи и
приятных развлечений и пошли своей дорогой. Но прежде, чем их голоса
утихли  за  углом,  чуткие  уши  Бланки  все  же  уловили  несколько
прозрачных намеков  и неприличных острот, уточнявших особо пикантные
моменты ее предполагаемого времяпрепровождения с Филиппом.
   - А вы ничуть не изменились, Филипп, - обиженно сказала она.
   - В каком  смысле?.. Эй,  парень! - поманил  он пажа  с  фонарем,
который задержался,  чтобы  в  случае  надобности  прислужить  им. -
Посвети нам, будь так любезен.
   Паж молча поклонился и прошел вперед. Филипп и Бланка последовали
за ним.
   - И в  каком же  отношении я не изменился? - повторил свой вопрос
Филипп.
   - Да во всех отношениях.
   - А в частности?
   - А в  частности, остались  таким же  настойчивым и бесцеремонным
нахалом, каким были всегда.
   - Что за слова, Бланка? Вы меня обижаете. Какой же я нахал?
   - Как   это    какой?   Самый   обыкновенный...   Впрочем,   нет,
необыкновенный. Вы нахал, каких мало.
   - Взаимно.
   - Что? - не поняла Бланка.
   - Взаимно, говорю. Вы тоже не промах.
   - Я?!
   - А разве  нет? Когда  некая знатная  дама говорит "милый" своему
любовнику  в  присутствии  дяди  своего  мужа -  как  прикажете  это
называть? Ярчайшим образцом застенчивости?
   Бланка смущенно опустила глаза и ничего не ответила. Остаток пути
они прошли  молча. Филипп  нежно мял ее руку в своей руке, а она уже
не пыталась  вырваться. Покои  Бланки находились  в  том  же  крыле,
только в  конце коридора, рядом с покоями Маргариты, Елены и Жоанны.
У ее двери паж остановился, ожидая дальнейших распоряжений.
   - Ступай, - сказал ему Филипп. - Ты свободен.
   - Э нет,  любезный! - сразу  всполошилась  Бланка. -  Постой.  Ты
должен проводить  господина  принца,  не  то  он  еще  заблудится  в
темноте.
   - Это излишне, -  возразил Филипп. -  Я сам найду дорогу. Ступай,
парень.
   - Нет, постой!
   - Можешь идти, я сказал.
   - А я говорю: постой!
   Паж не двигался с места и лишь одурело таращился на препиравшихся
господ.
   - Так мне можно идти или еще подождать? - наконец не выдержал он.
   - Ступай, - ответил  Филипп, а  после очередного  "Нет,  постой!"
Бланки, быстро  повернулся к  ней: - А  как же  насчет  того,  чтобы
посидеть вместе, поболтать?
   - У меня не то настроение, Филипп.
   - Так будет то. Я мигом подниму ваше настроение.
   Бланка отрицательно покачала головой.
   - Об этом  и речи  быть не  может. Пожалуйста,  оставьте  меня  в
покое.
   Филипп   изобразил   на   своем   лице   выражение   глубочайшего
замешательства.
   - Ах да,  понимаю, понимаю.  И  прошу  великодушно  простить  мою
оплошность.
   Бланка недоуменно взглянула на него:
   - О чем вы, Филипп? Я не...
   - Ну все,  замнем это  дело. Я,  право, не  хотел вас смущать, но
как-то само собой получилось. Вот дурак, сразу не догадался...
   - Филипп...
   - Я все  понял, Бланка. И еще раз прошу простить меня. Примите во
внимание, что  сегодня я  перебрал. Я  спьяну увязался  за вами,  не
сообразив, что  вам всего  лишь нужно было отлучиться на пару минут.
Конечно же, я подожду вас здесь.
   Щеки Бланки  вспыхнули густым  румянцем.  Она  рывком  распахнула
дверь и гневно выкрикнула:
   - Ну, проходите! И будьте вы прокляты...
   С самодовольной ухмылкой Филипп отвесил ей шутливый поклон.
   - Только после вас, сударыня.
   Они пересекли  узкую переднюю и вошли в небольшую уютную комнату,
обставленную, как будуар. Несмотря на то, что Бланка провела в своих
новых покоях  всего лишь одну ночь, они чувствовались обжитыми и уже
пахли своей  хозяйкой - в  воздухе витал тонкий аромат жасмина и еще
чего-то, чуточку пряного и невыразимо приятного, чем всегда пахло от
Бланки и  от всех  ее личных  вещей. Этот запах всякий раз вызывал у
Филиппа сильное возбуждение.
   Дверь, ведущая  в соседнюю комнату, отворилась и в образовавшуюся
щель просунулась  голова  Коломбы,  горничной  Бланки.  Увидев  свою
госпожу с мужчиной, она мгновенно исчезла.
   Бланка расположилась на диванчике в углу комнаты и жестом указала
Филиппу на  стоявшее рядом кресло. Филипп машинально сел, не сводя с
нее восхищенного  взгляда. Он  любовался  ее  изящными,  грациозными
движениями, живой  мимикой ее  лица,  тем,  как  она  усаживается  и
сидит, - он  любовался ею  всей. Бланка  была одета  в  изумительное
платье из великолепной золотой парчи, которое удачно подчеркивало ее
естественную привлекательность, превращая ее из просто хорошенькой в
ослепительную красавицу.  Филипп почувствовал,  что начинает  терять
голову.
   - Здорово я  сыграл на вашей деликатности, не правда ли? - лукаво
улыбаясь, скала  он. - Между  прочим, вы  знаете, как  называет  вас
Маргарита? Стыдливой до неприличия, вот как. И она совершенно права.
Порой вы  со своей  неуместной стеснительностью  сами ставите себя в
неловкое положение.  Это ваше уязвимое место, и я буду не я, если не
найду здесь  какой-нибудь лазейки  в вашу  спальню. Как раз сейчас я
думаю над  тем, в чем бы таком  у ж а с а ю щ е   п о с т ы д н о м
мне вас  обвинить, чтобы  вы могли опровергнуть мое обвинение только
одним способом...
   - Прекратите,  бесстыжий! -   негодующе  перебила  его  Бланка. -
Немедленно прекратите!
   В это  самое мгновение  в  голове  у  Филиппа  что-то  щелкнуло -
видимо, начало  действовать выпитое  в брачных  покоях вино, - и она
закружилась  вдвое   быстрее.  И,   естественно,  вдвое  быстрее  он
замолотил языком:
   - Но почему  "прекратите"? Нельзя  ли покороче:  "прекрати"?  Так
будет резче,  емче, весомее...  и гораздо  интимнее. Что  ты в самом
деле - все  выкаешь да  выкаешь? Ладно  еще когда  мы на людях, но с
глазу на  глаз...  Черт  возьми!  Как  ни  как,  ты  моя  троюродная
сестричка. Даже  больше, чем троюродная, почти двоюродная - ведь мой
дед и твоя бабка были двойняшки. Близнецы к тому же. Ну, доставь мне
удовольствие, милочка, называй меня на ты.
   Бланка невольно  улыбнулась. Эта  песенка была ей хорошо знакома.
Всякий раз  подвыпивши, Филипп  с настойчивостью,  достойной лучшего
применения, начинал выяснять у нее, что же мешает им быть на ты.
   - Нет, Филипп, -  решительно покачала она головой. - Ничего у вас
не выйдет.
   - Ваше высочество  считает меня  недостойным? - едко  осведомился
Филипп. -  Ну   да,  как  же!  Ведь  вы,  сударыня,  дочь  и  сестра
кастильских королей,  а я -  всего лишь внук короля Галлии. Мой род,
конечно, не  столь знатен,  как ваш,  а мой предок Карл Бастард, как
это явствует  из его  прозвища, был  незаконнорожденным... Ха! Черти
полосатые! Ведь он и ваш предок! Значит, мы оба принадлежим к одному
сонмищу ублюдков...
   - Филипп!..
   - Мы с тобой одной веревкой связаны, дорогая, - продолжал он, все
больше возбуждаясь. -  Мы просто обязаны быть друг с другом на ты. И
никаких возражений я не принимаю.
   - Ну, а потом вы потребуете, чтобы мы... сблизились, не так ли? -
сказала Бланка. -  Дескать, коль  скоро мы  с вами  на ты, то и наши
отношения, как вы поговариваете, должны быть "на надлежащем уровне".
   Филипп демонстративно хлопнул себя по лбу.
   - Ага! Так вот что вас волнует! Ну, уж если на то пошло, мы можем
сначала сблизиться и лишь затем перейти на ты.
   С этими  словами он  одним прыжком  пересел  с  кресла  на  диван
рядышком с  Бланкой, как  бы нечаянно  обнял ее за талию и привлек к
себе.
   - Что вы делаете, нахал! - воскликнула Бланка, изворачиваясь всем
телом. - Что вы...
   - Как это  что? Иду  на сближение, - с невозмутимым видом пояснил
Филипп, однако  глаза его лихорадочно блестели. Он отбросил с ее лба
непокорную прядь  волос и запечатлел на нем нежный поцелуй. - Вот мы
и сблизились... Гм. По крайней мере, частично.
   - Свинья! Наглец!
   - А вы невежа.
   - Да неужели?!
   - А разве  нет? - притворился  изумленным Филипп. -  За кем, свет
души моей,  я ухаживаю  последние три недели? Ясное дело, за вами. И
что в  ответ? Меня  не замечают!  Ради кого  я отослал  господина де
Монтини в Рим - жаль, что не в Пекин? Разумеется, ради вас...
   - Ах! - саркастически  произнесла Бланка. - Так, значит, это было
сделано исключительно для моего блага!
   - Вот именно. Он чувствительно мешал нашей любви.
   - Так, так, так...
   - А вы жутко обиделись на меня.
   - Ай-ай-ай! Какая  черная неблагодарность  с моей  стороны! - Она
предприняла еще  одну, впрочем, безуспешную попытку вырваться из его
об®ятий. - Ведь мне следовало сразу же броситься вам на шею.
   Филипп  важно   закивал  с   умиротворенным  видом  пастыря,  чей
беспутный прихожанин наконец решил взяться за ум.
   - Итак, ты осознала свою вину. Что ж, отрадно... Но раскаиваешься
ли ты?
   - Раскаиваюсь? -  искренне  возмутилась  Бланка. -  Ну,  это  уже
слишком! Может, мне еще стать на колени и попросить прощения?
   - Гм... В общем-то, неплохая идея.
   Слово "колени"  вызвало у Филиппа цепочку тривиальных ассоциаций,
побудивших  его   к  активным   действиям.  Левой  рукой  он  сделал
молниеносный выпад  вниз с  явным намерением  задрать  ее  юбки,  но
Бланка ни  на мгновение  не теряла  бдительности. Она тут же лягнула
его ногой  и закатила ему звонкую пощечину - он почувствовал себя на
седьмом небе от блаженства.
   - Бесстыжий нахал! Похотливый самец! Гнусный извращенец!
   С  двумя   первыми  характеристиками   Филипп,  по-видимому,  был
согласен. Во  всяком случае,  против них  он особо не возражал, чего
нельзя было  сказать о  последней, которая  очень  огорчила  и  даже
оскорбила его.
   - Я извращенец? Да что вы говорите, Бланка?!
   - А нет?  Как же  иначе вас  называть  после  тех  ваших  советов
господину де Шеверни?.. Брр! - Бланку всю передернуло от отвращения;
лицо ее  запылало. - Бедная  Матильда не  знала, где  ей  деться  от
стыда.
   Филипп  оторопел.   Он  выпустил  Бланку  из  об®ятий  и,  широко
распахнув глаза,  в молчаливой растерянности глядел на нее, будто не
веря своим ушам.
   - О Боже!.. -  наконец выдавил из себя он. - Бланка! Что ты нашла
гнусного,  а  тем  более  извращенного,  в  моих  советах  Габриелю?
Признаю, они  были слишком  откровенны, довольно  нескромны, и  мне,
пожалуй, не  следовало давать  их при Матильде и прочих женщинах. Но
из-за этого  называть меня гнусным извращенцем... Черти полосатые! -
Он схватил  Бланку за плечи и быстро заговорил, прожигая ее насквозь
пламенным взглядом: - Ты меня убиваешь, детка! До сих пор я полагал,
что Нора  была уникальна в своем невежестве, на тебя я даже подумать
не  мог -   ведь  ты   у  нас   такая  умница,   такая  вдумчивая  и
рассудительная. Я  всегда считал тебя донельзя стеснительной, ужасно
скрытной и  потайной, но мне и в кошмарном сне не могло привидеться,
что ты  такая забитая,  затурканная... Господи,  да что  и говорить!
Когда  мы  с  Норой...  мм...  сблизились,  ей  еще  не  исполнилось
тринадцати лет,  она была  наивной и невинной девчушкой и понятия не
имела, что  значит быть  женщиной.  Тебе  же  скоро  семнадцать,  ты
замужем, у  тебя есть  любовник - и  ты такое  несешь! Такой  вздор,
такую несусветицу!.. Позор твоему мужу - впрочем, если он вправду не
спит с  тобой, это  отчасти оправдывает его. Но Монтини нет никакого
оправдания. Позор  ему, позор!  Он не  достоин быть любовником такой
изумительной женщины, как ты. Твой Монтини - мужлан неотесанный.
   - Филипп!
   Он с  вожделением облизнулся  и нетерпеливо потер руками, точно в
предвкушении некоего редчайшего лакомства.
   - Обожаю   девственниц, -    сообщил   он. -   А   ты   настоящая
девственница. Ты неиспорченная, целомудренная девчонка, чистая душой
и помыслами, достойная воспитанница монахинь-кармелиток. - Его глаза
засияли каким-то  удивительным сочетанием  нежности  и  похоти. -  Я
научу тебя  любви, Бланка,  хочешь? Поверь,  нет ничего постыдного в
тех ласках,  которыми мужчина одаривает женщину и наоборот. Какие бы
ни  были   те  ласки,   главное,  чтобы   они  доставляли  им  обоим
удовольствие не  в ущерб их здоровью, а все остальное неважно... Ну,
скажи: "хочу",  милочка. Одно-единственное  слово или  просто  кивок
головы - и  со мной  ты испытаешь  такое наслаждение,  какого еще не
знала никогда и ни с кем.
   - Вы просто чудовище! - пораженно вскричала Бланка.
   - Да, я  чудовище, - подтвердил Филипп, притягивая ее к себе. - Я
дракон. Грр!
   Он попытался  ухватить  зубами  ее  носик.  Бланка  увернулась  и
наградила его еще одной пощечиной.
   - Отпустите меня, вы, пьяная свинья!
   - Я не свинья, я дракон. Пьяный дракон. А ты знаешь, милочка, что
больше всего  любят драконы - и пьяные и трезвые? Они просто обожают
кушать хорошеньких,  вкусненьких девчонок - таких, как ты, например.
А поскольку  я дракон,  голодный и  пьяный дракон,  то сейчас я тебя
с®е-е-ем! - последнее слово Филипп прорычал.
   Одной  рукой   он  прижал   Бланку  к  себе,  а  другой  принялся
расстегивать ее  корсаж. Она  увертывалась,  извивалась,  брыкалась,
лягалась, но вырваться из его об®ятий ей не удавалось.
   - Прекратите немедленно! Я буду вас бить.
   - Бей, - равнодушно  ответил Филипп.  Он как раз сосредоточил все
свое внимание  на застежках,  которые почему-то  не хотели выполнять
своей основной функции - расстегиваться.
   - Я буду кусаться, - предупредила Бланка.
   - Об этом я только и мечтаю, - заверил ее Филипп.
   - Негодяй ты! - сказала она и вдруг всхлипнула.
   Оставив в покое корсаж, Филипп взял Бланку за подбородок и поднял
ее лицо  к себе. На ее длинных ресницах, словно капли росы, блестели
слезы.
   - Что с тобой, милая? Почему ты плачешь?
   - Вы... Ты насилуешь меня. Ты заставляешь... принуждаешь...
   Он  провел   большим  пальцем   по  ее   розовым  губам,  которые
непроизвольно напряглись  и задрожали, готовые подчиниться малейшему
желанию своей обладательницы.
   - А если я не буду принуждать, ты согласишься?
   - На что?
   - Как это  на что?  Да все  на то  же  самое -  лечь  со  мной  в
постельку. Ну, не отказывайся, солнышко, ведь я  т а к  тебя хочу. Я
никого еще не хотел так, как тебя. Вот как я тебя хочу!
   Бланка отрицательно покачала головой:
   - Нет, Филипп.
   - Но почему, почему? Неужели я не нравлюсь тебе?
   Бланка промолчала.  Продолжая удерживать  ее в  об®ятиях,  Филипп
свободной рукой  погладил сквозь ткань юбок и платья ее бедро, затем
пальцами пробежал вдоль стана к груди, пощекотал ее подбородок, шею,
за ушком...  Бланка глубоко  и часто  дышала, вся  пылая от  стыда и
сладостного возбуждения.
   - Разве я не нравлюсь тебе? - повторил свой вопрос Филипп.
   - Нет, почему  же, нравишься, - дрожащим голосом, почти умоляюще,
ответила Бланка. Как-то само собой она перешла на ты, понимая, что в
данной ситуации  обращение во  множественном числе  выглядело бы  по
меньшей мере комично. - Даже очень нравишься.
   - Так почему...
   - Я люблю другого, Филипп.
   - А если бы не любила, согласилась бы?
   Бланка смущенно опустила глаза.
   - Да, - после непродолжительного молчания призналась она. - Тогда
бы я согласилась.
   - Значит, и в Толедо ты любила другого?
   - Мм... Нет.
   - Так почему же и раньше ты...
   - Тогда все  было иначе,  Филипп. Теперь многое изменилось, очень
многое... Только не спрашивай что.
   - И сейчас ты любишь Монтини?
   - Да, его.
   Филипп тяжело вздохнул и просто положил руку ей на колено.
   - Очень любишь?
   - Очень.
   - Так хоть частичку этой любви, если она такая большая, обрати на
меня, Бланка.  Поверь, от  этого Монтини  не убудет,  честное слово!
Любовник не  муж, к верности ему не обязывает никто - ни церковь, ни
общество. Не  все равно  ли тебе,  скольких любить -  одного,  двух,
десяток? Бери  пример с  Маргариты. Полюби  меня, милочка,  я просто
дурею от тебя.
   - Нет, Филипп,  я не  могу. Мне  далеко не  безразлично, скольких
любить и кого любить. Любовь - она одна, единственная и неделимая, и
я не  могу выполнить  твою просьбу, пойми меня правильно... Впрочем,
вряд ли ты поймешь. Ведь ты никогда еще не любил по-настоящему.
   Филипп отпустил Бланку. На лицо его набежала тень.
   - Ошибаешься. Я  знаю  и  понимаю  это.  Была  у  меня  настоящая
любовь... Когда-то. Давно... - Он хмуро взглянул на нее. - Но это не
относится к вам с Монтини.
   - Почему?
   - Потому что ты не любишь его, ты просто увлечена им.
   - Неправда! - запротестовала Бланка. - Я люблю его.
   Филипп медленно покачал головой:
   - Ты  еще   такое  наивное   дитя,  Бланка.  Вот  только  что  ты
утверждала, будто  бы я  не способен понять тебя. На самом же деле я
вижу тебя насквозь. Ты не можешь любить Монтини, в этом я уверен.
   - И, наверное,  потому, - саркастически  произнесла она, - что он
мне не ровня?
   - Вовсе нет,  золотко. Уж  я-то знаю,  с какой  легкостью  любовь
преодолевает  все   кастовые  предрассудки,  сметает  все  преграды,
стоящие у нее на пути... Но сейчас речь о другом.
   - О чем же?
   - О том, как ты восприняла мои советы Габриелю.
   - Это бесстыдство!
   - Вот именно.  Ты считаешь это бесстыдством - и не только то, что
я дал  эти советы  в присутствии  женщин, но  и то, что я вообще даю
такие советы. Следовательно, Монтини с тобой ничего подоб...
   В этот момент Бланка зажала ему рот рукой.
   - Имей же совесть, Филипп!
   Филипп отнял ее руку от своего рта и осыпал ее нежными поцелуями.
   - А между тем, - продолжал он, как ни в чем не бывало, - господин
де Монтини,  насколько мне  известно, весьма  опытный в  таких делах
молодой человек. Он не какой-нибудь сопливый юнец, который только то
и умеет, что залезть на женщину, а спустя пару минут слезть с нее...
   - Замолчи!
   - Нет, Бланка, я не буду молчать, - в обличительном порыве заявил
Филипп. - Я  открою тебе глаза на истинное положение вещей. Ну, сама
подумай: чем  можно  об®яснить  тот  факт,  что  на  третьем  месяце
любовной связи  с таким от®явленным повесой, как Монтини, ты все еще
остаешься забитой, невежественной девственницей?
   - Я...
   - Этому есть  лишь одно  об®яснение.  Ты  не  любишь  Монтини.  В
постели с  ним ты  чувствуешь себя скованно, неуютно, неуверенно. Ты
не отдаешься  ему полностью  и ему  не  позволяешь  отдаваться  тебе
целиком.  Ты  стесняешься  его,  тебя  неотступно  преследует  страх
оказаться в  неловком  положении.  И  перед  кем?  Перед  человеком,
которого ты,  как  утверждаешь  сама,  беззаветно  любишь!  Я  почти
уверен, что  не единожды ты отталкивала Монтини, когда он, по твоему
мнению,  "заходил   слишком  далеко",   предлагал  тебе   "постыдные
ласки"...
   - Ну все, хватит!
   Бланка решительно  встала, явно намереваясь указать ему на дверь.
Однако Филипп  был начеку -  он тут же сгреб ее в об®ятия и усадил к
себе на колени.
   - Отпусти меня, Филипп! Сейчас же отпусти!
   - Спокойно, пташечка! -  произнес Филипп  с металлом  в голосе. -
Если ты  сию же  минуту не  уймешься, клянусь,  я пренебрегу  своими
принципами и изнасилую тебя. Сегодня ты так возбуждаешь меня, что я,
пожалуй, решусь на этот поступок.
   - И покроешь себя позором!
   - Ха! Кабы  не так!  Да ты  скорее умрешь,  чем обмолвишься кому-
нибудь  хоть  словом.  Еще  и  горничной  строго-настрого  прикажешь
держать язык за зубами. Или я ошибаюсь?
   Бланка обреченно вздохнула, признавая его правоту.
   - Нет, не ошибаешься.
   - То-то и  оно, - удовлетворенно констатировал Филипп. - Вот мы и
пришли к  согласию. Теперь, милочка, устраивайся поудобнее - ты даже
не  представляешь,   какое  для   меня  удовольствие   служить  тебе
креслом, - и мы продолжим наш разговор.
   - О чем?
   - Вернее, о ком. О нас с тобой. О том, как ты нравишься мне.
   - И как я тебе нравлюсь?
   - Очень нравишься, Бланка. Больше всех на свете.
   - Врешь!  Ты   говоришь  это   всем  женщинам,   которых   хочешь
соблазнить.
   - Но только  не тебе. Тебе я не вр