питейном заведении для русских солдат. Это были первые русские, каких видел в своей жизни Рейнольдс, и он счел за лучшее не болтаться вблизи них.
     Поэтому прошел в глубь кафе и увидел ее почти сразу, сидевшую в одиночестве за маленьким столиком на двоих. Одета она была в перехваченное поясом пальто с капюшоном, описанном управляющим отеля, но сейчас капюшон был откинут, пальто у шеи расстегнуто. Их взгляды встретились, но она не подала и виду, что узнала его. Рейнольдс сразу же оценил ее осторожность. Поблизости было с полдюжины столов, за которыми пустовало несколько свободных мест. Он остановился в раздумье, за каким из них устроиться, чтобы сидящие не обратили на него внимания. Потом он подошел к столу Юлии:
     - Позволите сесть за ваш столик?..
     Она взглянула на него, подчеркнуто показав взглядом на маленький пустой столик в углу, опять посмотрев на него, и демонстративно отвернулась, ничего не сказав.
     Рейнольдс услышал сдавленное фырканье за спиной, когда садился. Столик он при этом подвинул поближе к ней. Усевшись, спросил шепотом:
     - Что-то не так?
     - За мной следят. - Она повернулась к нему с враждебным и неприветливым видом.
     Клянусь небом, подумал Рейнольдс, она знает, как себя вести.
     - Он здесь? - спросил он, и она еле заметно кивнула. - Где?
     - На скамейке у двери, возле солдат.
     Рейнольдс даже не пытался взглянуть в ту сторону.
     - Опишите его.
     - Среднего роста, в коричневом плаще, без шляпы, узкое лицо с черными усиками. - Она выглядела все еще неприветливо, и этот вид резко контрастировал с ее словами.
     - Мы должны избавиться от него, но не здесь, на улице. Выходите первой, я следом. - Он протянул руку, потрепал легонько ее плечо, наклонился и осклабился. - Я пытаюсь вас подцепить. Вроде бы я сделал вам непристойное предложение. Как вы отреагируете?.. - сказал он громко.
     - Вот так. - Она размахнулась свободной рукой и внезапно дала Рейнольдсу такую громкую пощечину, что на миг все в кафе перестали шуметь.
     Все поглядели в их сторону, а Юлия, схватив сумку и перчатки, встала и быстро пошла к выходу, не глядя по сторонам. Как по команде, снова послышались смех и разговоры. Рейнольдс знал, что смеялись над ним. Он поднял руку и потрогал пылающую от пощечины щеку. Молодая девушка, раздраженно подумал он, разыграла сцену с излишней натуральностью. Поморщившись, он покачнулся на месте, и как раз вовремя, чтобы увидеть опустевшую крутящуюся дверь, в которую только что вышла девушка, и человека в коричневом плаще, спокойно поднявшегося со своего места у двери, бросившего предварительно на стол мелочь. Коричневый плащ последовал за девушкой, не дав крутящейся двери даже остановиться. Рейнольдс тоже был на ногах; приняв обиженный вид, он демонстративно подчеркивал своим уходом, что не желает оставаться там, где его опозорили. Он знал, что все глядят на него. Он поднял воротник пальто, и опустил поля шляпы, и опять услышал смешки в свой адрес. Когда он подошел к двери, крепкий русский солдат с раскрасневшимся от смеха и выпивки лицом поднялся, что-то сказал Рейнольдсу, похлопав того по спине достаточно сильно, чтобы Рейнольдс ускорил шаг, и согнулся пополам от смеха над своей собственной остротой. Чужой для русских, незнакомый с русскими обычаями, Рейнольдс не имел понятия, как в таких случаях он должен реагировать: испугаться или разозлиться. Он сдержался, ограничившись гримасой, которая выражала нечто среднее между овечьей улыбкой и волчьим оскалом, сделал шаг в сторону и поспешил выйти из кафе.
     Снегопад прекратился, и не представляло труда заметить как девушку, так и следившего за ней человека. Свернув влево от кафе, они медленно шли по улице, Рейнольдс последовал за ними, стараясь держаться как можно дальше от человека в коричневом. Так они прошли ярдов двести, потом еще столько же, повернув при этом пару раз за угол. Юлия остановилась на трамвайной остановке, у магазинных витрин. Ее тень скользнула в дверь рядом с навесом от дождя трамвайной остановки. Рейнольдс проследовал мимо, присоединившись к девушке в этом стеклянном убежище.
     - Он позади нас, в дверях. - Она нервно глянула через плечо. - Мы должны быть осторожными. Он из АВО.
     - Уверен, все люди из АВО опасны только по виду, - грубо сказал Рейнольдс. - В нашем распоряжении не вся ночь. - Он задумчиво посмотрел на нее, потом поднял руки, схватил за воротник. - Предлагаю изобразить, как я вас буду душить. Это должно объяснить, почему вы не кричите, не зовете на помощь. У нас и так слишком пестрое общество.
     Тень, которая следовала за Юлией, попалась на эту уловку. Нужно быть уж совсем бесчувственным, чтобы не попасться на нее. Следивший увидел, как мужчина и женщина, пошатываясь, вышли из-под навеса трамвайной остановки, как отчаянно сопротивлялась женщина, стараясь вырваться из рук, схвативших ее за горло, и не колебался. Он бесшумно побежал по утоптанному снегу с дубинкой в правой руке, замахнувшейся для удара. Но так же бесшумно, как бежал, он рухнул на мостовую, когда девушка предупреждающе вскрикнула, а Рейнольдс, обернувшись, ударил бегущего в солнечное сплетение и ребром ладони по шее. Рейнольдс проворно сунул в карман дубинку, которая представляла собой обшитую брезентом сплошную свинцовую трубку, усадил человека под навесом трамвайной остановки на стоящую там скамейку, взял девушку за руку, и они заспешили по улице дальше.
     У Юлии от холода стучали зубы, и они должны были отыскать место, где бы могли поговорить без помех. Оставалось единственное такое место - открытое кафе.
     И Юлия предложила пойти на остров Святой Маргариты. Часть его, как говорила она, была запрещена для посещения и проверялась патрулями с определенного времени, но к этому распоряжению все относились не слишком серьезно. Патрулировали остров обыкновенные полицейские, а не сотрудники секретной полиции и отличались от сотрудников АВО так же, как мел от сыра. Рейнольдс замерз, как и девушка, поэтому с готовностью согласился пойти сюда, на эту веранду у площадки с гранитными блоками и дорожно-ремонтными машинами, обслуживающий персонал которых исчез с наступлением холодов. Место это по своей уединенности показалось им идеальным.
     Здесь Юлия рассказала о последних событиях, происшедших в доме Янчи. Двое неустанно наблюдавших за домом совершили одну ошибку, ставшую для них последней. Они стали слишком самоуверенны и решили, что могут прогуливаться непосредственно мимо гаража, а не по противоположной стороне улицы. И вот однажды, увидев приоткрытую дверь гаража, они позволили любопытству заглушить чувство осторожности и забрались туда. Там их ожидал Шандор. Кто они были, информаторы или кадровые сотрудники АВО, так и осталось невыясненным, ибо Шандор ударил их головами друг о друга несколько сильнее необходимого. Сейчас они находились под замком, запертые на ключ. И теперь Рейнольдс может не опасаясь посетить дом, обсудить окончательный план похищения профессора, но сделать это не ранее полуночи. Янчи особенно, подчеркивал это.
     Рейнольдс, в свою очередь, поведал о том, что с ним произошло.

***

     Юлия сильно дрожала. Рейнольдс удивленно смотрел на нее. На веранде летнего кафе, куда они забрели, было темно и тесно, но зато здесь можно было укрыться от холода и пронизывающего ветра. Через пальто он ощущал теплоту девичьего плеча у своей руки; Рейнольдс взял ее руки в свои, когда она сняла перчатки, чтобы растереть и как-то восстановить кровообращение. Но девушка вырвала руки, словно ее коснулся огонь.
     - Что случилось? - озадаченно спросил Рейнольдс. - Пальцы все еще не согрелись?
     - Не знаю... Да... конечно... я не замерзла... - Она поежилась. - Это от вас... Вы слишком жестоки... Я боюсь таких бесчеловечных людей.
     - Боитесь меня? - недоверчиво спросил Рейнольдс. - Дорогое дитя, я бы не тронул и волоска на вашей голове.
     - Не называйте меня ребенком! - воскликнула она с внезапным раздражением и тихо, спокойно добавила: - Я знаю, что вы этого не сделаете.
     - Тогда... какого дьявола? В чем я провинился?
     - Ни в чем. В этом все и дело. Это не то, что вы делаете, а то, что вы не делаете. Вы не показываете... Вы не проявляете ни чувств, ни эмоций, ни интереса или любопытства. О да! Вы достаточно заинтересованы в выполнении своей задачи. Но методы... то, как вы это делаете, для вас не имеет никакого значения, лишь бы выполнить задачу. Граф говорит, что вы просто машина, механизм для выполнения определенной работы, без всякого проявления человеческой индивидуальности. Он говорит, что вы единственный человек, которого нельзя напугать. Он таких людей опасается. Вообразите, Граф опасается!..
     - Воображаю, - вежливо пробормотал Рейнольдс.
     - Янчи сказал то же самое. Он утверждает, что вы и не смертны, и не находитесь вне морали, вы просто аморальны. Просто в вас заранее вложили пробританские и антикоммунистические установки, сами по себе не имеющие никакой цены. Он говорит, что ваш выбор убить или не убить решается не на основе правильности такого действия, а просто на основе рациональности, выгодности. Он считает, что вы такой же, как сотни молодых людей, каких он встречал в НКВД, в войсках СС и тому подобных организациях. Людей, которые слепо подчиняются и слепо убивают, не задаваясь вопросом, правильно это или нет. Единственная разница, говорит мой отец, в том, что вы не убьете кровожадно. Только одно это различие и есть.
     - Я нахожу друзей, где бы я ни появлялся, - пробормотал в растерянности Рейнольдс.
     - Ну вот. Теперь вы понимаете, что я имею в виду? Вас нельзя касаться. Вот хотя бы сегодня вечером. Вы, как бесформенную кучу тряпья, швырнули человека в шкаф в отеле, связали и забили ему рот кляпом. Оставили его там задыхаться. Возможно, он там и задохнулся... Вы ударили другого и оставили его замерзать на снегу. При таком холоде он не протянет и двадцати минут. Вы...
     - Я мог бы застрелить первого, - на этот раз спокойно ответил Рейнольдс, - у меня был пистолет, и с глушителем, как вам известно. И вы думаете, что этот парень с дубинкой не оставил бы меня замерзать на морозе, если бы ему удалось опередить меня?
     - Вы просто прибегаете к софизмам... И, хуже всего, этот бедный старик - профессор... Вас не волнует ни один из ваших поступков, главное - чтобы он вернулся в Британию, не так ли?.. Теперь он думает, что его жена при смерти, а вы ведь знаете, как на самом деле обстоят дела, и доводите его чуть ли не до сумасшествия, беспокойство и горе его не знают границ!.. Вы заставляете его верить тому, чего нет на самом деле. Вы хотите внушить, что он будет виновен в ее смерти. Зачем, мистер Рейнольдс? Зачем?..
     - Вы знаете зачем. Потому что я отвратительный, аморальный, лишенный каких бы то ни было эмоций механизм. Такой же, как чикагский гангстер, который беспрекословно выполняет все, что ему поручат. Вы только что утверждали это, не так ли?
     - Я, наверное, напрасно трачу свои усилия, мистер Рейнольдс? - Ее ответ был каким-то ровным, безжизненным.
     - Ни в коем случае, - усмехнулся в темноту Рейнольдс. - Могу вас слушать всю ночь. И уверен, что вы не говорили бы с такой откровенностью, если бы не предполагали существования некоторой доли надежды переубедить меня.
     - Кажется, вы надо мной смеетесь? Да?
     - Противный самодовольный тип, - признался Рейнольдс, взял ее внезапно за руку и прошептал: - Тише. И не шевелитесь.
     - Что?.. - Только одно слово успело сорваться с ее губ, и Рейнольдс крепко закрыл рот Юлии ладонью.
     Она стала непроизвольно вырываться, но сразу же затихла, тоже услышав скрип шагов по снегу. Они сидели замерев, чуть ли не дыша, пока три полицейских медленно проходили мимо заброшенной веранды летнего кафе по извилистой дорожке, вьющейся между пляжами, полянками и рощицами дубов.
     - Кажется, вы утверждали, что эта часть острова Святой Маргариты всегда пустынна?.. - злым шепотом спросил он. - Что сюда зимой никто не приходит?..
     - Так всегда было раньше, - пробормотала она. - Я знала, что полицейские здесь патрулируют, но не могла себе представить, что они доходят и сюда. Впрочем, в ближайший час они не вернутся, уверена в этом. Парк большой. Им потребуется немало времени на его обход.
     - Вы действительно не предназначены для подобных испытаний, мисс Иллюрина, - тихо сказал он. - Для таких ситуаций годятся очень немногие люди. Вы ведь не потому находитесь здесь и ведете подобную жизнь, что это вам нравится?
     - Нравится?! Господи, кому может нравиться такая жизнь! В ней нет ничего, кроме страха, голода и репрессий, а для нас это еще означает бесконечную смену жилья и постоянное опасение слежки: вдруг она уже идет за нами. Нужно быть все время начеку, чтобы не заговорить там, где нельзя, чтобы не заулыбаться в неподходящий момент.
     - А вы, если бы представилась возможность, не перешли завтра на Запад?
     - Да нет, нет, я не могу, не могу, понимаете?..
     - Все дело в вашей матери?..
     - Моя мать... - (Он почувствовал, как она невидяще уставилась в темноту.) - Моя мать мертва, мистер Рейнольдс.
     - Мертва?.. - удивился он. - Но ваш отец этого не говорил.
     - Знаю, что он этого не говорил, - нотки теплоты появились в ее голосе, когда она заговорила об отце. - Бедный дорогой Янчи! Он никогда не поверит в это. Она была мертва уже тогда, когда ее забирали. У нее был туберкулез, целиком было поражено одно легкое, она не прожила бы и пары дней после ареста. Но Янчи никогда этому не поверит. Он перестанет надеяться лишь тогда, когда перестанет дышать.
     - Но вы поддерживаете в нем веру...
     - Да. Я живу рядом с ним, потому что у Янчи, кроме меня, ничего не осталось в этом мире. Вот почему я не могу его покинуть. Но если бы я попросила его об этом, он завтра же переправил бы меня через австрийскую границу. Он не потерпел бы, чтобы я рисковала ради него своей жизнью, поэтому-то я и говорю ему, что жду возвращения матери.
     - Понимаю... - Рейнольдс не знал, что сказать, и задумался, а мог бы сам поступить так, как эта девушка, если бы чувствовал то же, что и она. Он неожиданно вспомнил, что ему показалось, будто Янчи равнодушен к судьбе своей жены. - Ваш отец... и в самом деле разыскивал мать?..
     - Вам кажется, что нет, верно? Он обычно, неизвестно почему, производит такое впечатление. - Она помолчала. - Вы этому не поверите... Никто этому не верит, но это так. В Венгрии девять концентрационных лагерей, и за последние восемнадцать месяцев Янчи побывал в пяти из них только ради поисков матери. Побывал... И, как понимаете, снова выбирался оттуда. Это кажется невероятным, скажите?
     - Невероятно!.. - тихим эхом отозвался Рейнольдс.
     - Он тщательно проверил тысячу... больше тысячи коллективных хозяйств. Вернее, тех, что были до Октябрьского восстания коллективными хозяйствами. Он не нашел ее и там. Он ее никогда не найдет, но он все время продолжает искать... Он будет продолжать ее искать, но так никогда и не найдет.
     Что-то в ее голосе привлекло внимание Рейнольдса. Он протянул руку и легко дотронулся до ее лица. Щеки были мокрыми. Она не отвернулась.
     - Я говорил, что подобная обстановка не для вас, мисс Иллюрина...
     - Юлия. Просто Юлия. Вы никогда не должны произносить эту фамилию. Даже в мыслях не должны ее вспоминать... Почему я говорю вам все это?..
     - Кто знает... Но скажите мне больше. Расскажите мне о Янчи. Я слышал о нем немного, но этого мало...
     - Что я могу вам сказать? Вы говорите "немного"! Но столько же и я знаю о своем отце. Он никогда не говорит о прошлом. Он даже не станет объяснять, почему не хочет об этом говорить. Наверное, как я думаю, он живет ради людей и помогает всем тем, кто не может сам себе помочь. Это я однажды от него слышала. Думаю, его терзают воспоминания. Он слишком много потерял. И убивал слишком много...
     Рейнольдс промолчал, а девушка продолжала:
     - Отец Янчи был коммунистическим лидером Украины. Он был настоящим коммунистом и хорошим человеком. Вы можете быть одновременно и тем и другим, мистер Рейнольдс?.. В 1938 году все известные коммунисты Украины умерли в тайных пыточных камерах секретной полиции Киева. Тогда-то все и началось. Янчи казнил палачей и некоторых судей, но слишком многое было против него. Его схватили, отправили в Сибирь, шесть месяцев он провел в подвале транзитного лагеря во Владивостоке, ожидая, когда растают льды и его на пароходе отправят дальше. Полгода он провел в темноте и полной изоляции, не видя ни одного человеческого существа. Кормили его объедками, корками и помоями. Опускали еду через люк. Все охранники знали, кто он такой. Он должен был медленно, очень медленно умирать. Там не было одеяла, постели, а температура - намного ниже нуля. Последний месяц ему перестали давать воду, но Янчи выжил, облизывая наледь на железной двери своей камеры. Они начинали понимать, что Янчи уничтожить невозможно.
     - Продолжайте, продолжайте. - Рейнольдс все еще крепко держал руку девушки в своей, но оба об этом забыли. - А после этого?..
     - Потом пришел грузовой пароход и перевез его на Колыму. Никто не возвращается с Колымских гор, но Янчи вернулся. - В голосе девушки появился страх, когда она говорила то, о чем наверняка много думала. - Это было худшее время в его жизни. Он никогда не рассказывал, что там происходило. Но уверена, что на свете есть и еще кто-то живой, знающий о случившемся. Я только знаю, что порой он просыпается ночью с посеревшим лицом и повторяет: "давай... давай..." и "быстрей... быстрей...". Это что-то связанное с санками... он и сегодня не может слышать звук колокольчика на санях. Вы видели, что на руках у него нет пальцев. Пальцы - излюбленное место, за которое привязывали узников к аэросаням. Это прием НКВД или ОГПУ, как это тогда называлось. Иногда узников подтягивали слишком близко к аэросаням, и тогда их лица... - Она помолчала немного и продолжала дрожащим голосом: - Думаю, вы согласитесь, что Янчи повезло. Его пальцы. Только его пальцы... И его руки... Эти шрамы на его руках. Знаете, как они появились, мистер Рейнольдс?
     Он покачал в темноте головой, и, казалось, Юлия почувствовала это движение.
     - Волки, мистер Рейнольдс. Голодные сумасшедшие волки. Охранники ловили их в капканы, запирали, морили голодом и бросали в яму человека и волка. У человека были только руки. У Янчи были только его руки. Поэтому все его тело и руки покрыты сплошными шрамами.
     - Это немыслимо... это невозможно... - тихо и глухо шептал Рейнольдс, словно пытаясь убедить себя в том, что все происходило, как хочет он, а не как было на самом деле.
     - В горах Колымы все возможно. Это еще не самое худшее. Это ерунда по сравнению с тем, что потом случилось там с ним. Какие-то ужасные, чудовищные, жестокие вещи, о которых он мне никогда не рассказывал.
     - А его ладони? Следы распятия на его ладонях?..
     - Это не следы распятия. Картинка из Библии неверна. Невозможно распять человека, вбивая гвозди в ладони рук... Янчи сделал что-то немыслимое. Не знаю что. Поэтому они отвезли его в тайгу, в дикий лес. В середине зимы сняли с него всю одежду, прибили его к двум деревьям, росшим рядом, и бросили одного. Они знали, что понадобится лишь несколько минут, чтобы ужасный холод или волки... Он бежал, Бог знает как, но он бежал. Нашел свою одежду там, где ее бросили, и ушел с Колымских гор. Вот тогда все ногти и все последние фаланги пальцев были им потеряны. И на ногах он тоже потерял все пальцы... Вы видели, как он ходит?
     - Да. - Рейнольдс вспомнил странно-напряженную походку, подумал о лице Янчи, о доброте его и бесконечном милосердии и попытался совместить это выражение лица с теми поистине нечеловеческими испытаниями, какие пришлось перенести старику. Но слишком велик был контраст. Его воображение отказывалось совместить подобное. - Я бы не поверил, Юлия, если бы мне рассказали такое о любом человеке, пережить так много... Его невозможно уничтожить!
     - Я тоже так думаю... Ему потребовалось четыре месяца, чтобы добраться до Транссибирской магистрали в месте пересечения дороги с рекой