ем цыганского фестиваля.
     - Да, это так. Включая и мою. Я забронировал ее два месяца назад.
     - Понимаю.
     Она подчеркнуто отодвинулась на свое сиденье, что Боуман про себя расценил как неблагодарность с ее стороны, принимая во внимание тот факт, что она не побрезговала использовать его плечо в качестве подушки большую часть ночи.
     - Вы забронировали комнату два месяца назад, мистер Боуман?
     - Нейл.
     - Я была очень терпелива, не так ли, мистер Боуман? Я не задавала вопросов?
     - Нет, не задавала. - Он восхищенно взглянул на нее. - Ты, по-видимому, будешь хорошей женой. Когда я поздно приду домой с работы...
     - Пожалуйста, объясни, что все это значит? Кто ты?
     - Бездельник в погоне.
     - В погоне? За цыганами, которые...
     - Я бездельник, который мстит.
     - Я помогла тебе...
     - Да.
     - Я разрешила тебе пользоваться моей машиной. Ты подверг меня опасности...
     - Я знаю. Я сожалею об этом, я не имел права этого делать. Я посажу тебя в такси до аэропорта Марти-ньян, и первый самолет доставит тебя в Англию. Там ты будешь в безопасности. Или возьми эту машину. Я подвезу тебя до Арля.
     - Шантаж!
     - Шантаж? Я не понимаю. Я тебе предлагаю безопасное место... Ты хочешь сказать, что намереваешься ехать со мной?
     Сессиль кивнула. Он посмотрел на нее внимательно:
     - Такое полное доверие к человеку, чьи руки по локоть в крови?
     Она снова кивнула.
     - Я все же не понимаю. - Он пристально посмотрел через лобовое стекло. - Не означает ли это, что праведная мисс Дюбуа влюбилась?
     - Не волнуйся, - произнесла она спокойно. - У праведной мисс Дюбуа нет ничего подобного на уме.
     - Зачем тогда ехать со мной? Кто знает, возможно, они сейчас придумывают различные злодеяния: засада в темной аллее, официант с отравленной чашей, человек с улыбкой на лице и кинжалом под полой - все это методы Кзерды и его приспешников. Так все же, почему?
     - Честно говоря, не знаю. Он включил зажигание:
     - Честно говоря, я тоже не знаю.
     Однако они оба знали. Но она не догадывалась о том, что он знает о мотивах ее поступков. ?Во всем этом, - подумал Боуман, - очень трудно разобраться в восемь часов утра?.
     Едва они выехали на главную дорогу, Сессиль сказала:
     - Мистер Боуман, вы, очевидно, умнее, чем кажетесь.
     - А почему ты так решила?
     - Минуту или две назад я задала вам вопрос, от ответа на который вы уклонились по какой-то причине.
     - Вопрос? Какой вопрос?
     - Не обращайте внимания, - сказала она покорно. - Я сама забыла, какой вопрос.
     Ле Гран Дюк, сидя в полосатой пижаме и повязав на шею салфетку, завтракал. Поднос, на котором принесли завтрак, был шириной с кровать и вмещал огромное количество еды. Он только что подцепил аппетитный кусочек рыбы, как открылась дверь и, не постучав, вошла Лила. Ее светлые волосы были растрепаны, одной рукой она придерживала плед, в который куталась, в другой держала листок бумаги, которым размахивала. Было видно, что она расстроена.
     - Сессиль уехала! - Она энергично помахала листком бумаги. - Она оставила это.
     - Уехала? - Ле Гран Дюк положил в рот кусочек рыбы и наслаждался его вкусом. - Боже, эта барабулька превосходна! Уехала? Куда?
     - Я не знаю. Она взяла свои вещи.
     - Дай мне подумать. - Он протянул руку и взял записку из рук Лилы. - ?Увидимся на почте в Сен-Мари?. Можно сказать, практически никакой информации. Этот бандит, который был с ней прошлой ночью...
     - Боуман? Нейл Боуман?
     - Именно этого бандита я имею в виду. Проверь, здесь ли он еще. И свою машину.
     - Я не подумала об этом.
     - Надо думать, - сказал ле Гран Дюк мягко.
     Он снова взял нож и вилку, подождал, пока Лила быстрым шагом выйдет из комнаты, открыл ящик прикроватной тумбочки и вытащил оттуда записную книжку, которой Лила пользовалась прошедшей ночью, когда исполняла роль его бесплатной секретарши при интервьюировании цыган. Он сравнил почерк в записной книжке с почерком записки, которую Лила только что передала ему: вне всякого сомнения, почерк был один. и тот же. Ле Гран Дюк вздохнул, вернул на место записную книжку, небрежно уронив записку на пол, и возобновил свою атаку на барабульку.
     Он уже закончил ее и с нетерпением поднимал крышку с блюда, на котором находились почки с беконом, когда вернулась Лила. Вместо пледа на ней было голубое короткое платьице, в котором она была вечером. Ее волосы были причесаны, но возбуждение не прошло.
     - Он тоже уехал. И автомобиля нет. О Чарльз, я беспокоюсь.
     - С ле Гран Дюком тебе нечего волноваться. Сен-Мари - это город?
     - Я думаю, да. - Лила была задумчива, чувствовалось, что она не знает, что делать. - Но как я доберусь туда? Мой автомобиль... наш автомобиль...
     - Ты поедешь со мной, дорогая. У ле Гран Дюка всегда найдется какой-нибудь транспорт. - Он сделал паузу и прислушался к внезапно послышавшемуся невнятному говору. - Тс... Эти цыгане бывают ужасно надоедливы. Убери поднос, дорогая.
     Не без труда Лила убрала поднос. Ле Гран Дюк встал с кровати, надел яркий китайский халат и направился к двери. Было ясно, что громкий гул голосов доносится из переднего дворика, поэтому он подошел к балюстраде террасы и посмотрел вниз.
     Возле задней стены кибитки Кзерды - только эту часть двора ле Гран Дюк мог видеть со своего места - собралась большая толпа цыган. Некоторые из них жестикулировали, другие что-то кричали, было видно, что все чем-то недовольны.
     - А! - Ле Гран Дюк хлопнул в ладоши. - Это настоящая удача. Редко так случается, чтобы все были в сборе. Это как раз то, что нужно для фольклориста! Пойдем.
     Он повернулся и решительно направился к ступенькам, ведущим вниз. Лила взяла его за руку:
     - Но ты же не можешь идти туда в халате!
     - Не смеши меня.
     Ле Гран Дюк спустился в патио, проигнорировав или, скорее, просто не заметив взглядов ранних, уже завтракавших посетителей, и остановился при входе в передний дворик, чтобы рассмотреть всю сцену. Он увидел, что стоянка автомобилей позади изгороди пуста, две или три кибитки, находившиеся ранее в переднем дворике, уже убраны, а в остальных заканчивались последние приготовления к отъезду. Однако по крайней мере две дюжины цыган все еще находились возле кибитки Кзерды.
     Словно крайне возбужденный Калигула, в сопровождении испуганной и ничего не понимающей Лилы, ле Гран Дюк с надменным видом спустился по ступенькам и прошел через толпу цыган, окруживших кибитку. Он остановился и посмотрел на то, что являлось предметом их шумного возбуждения. Избитые, в синяках и ссадинах, все забинтованные, Кзерда и его сын сидели на ступеньках своей кибитки, обхватив головы руками: их физическое и психическое состояние было явно на нуле. Позади них несколько цыганок выполняли тяжелую работу по уборке кибитки, которая сейчас выглядела еще ужаснее, чем при свете лампы. Любой анархист, специализирующийся на бомбометании, был бы горд такой работой.
     Ле Гран Дюк покачал головой со смешанным чувством разочарования и отвращения:
     - Семейная ссора. Ты же знаешь, некоторые цыганские семьи очень часто ссорятся. Для настоящего собирателя фольклора здесь нет ничего интересного. Пойдем, моя дорогая. Я вижу, что большинство цыган уже уезжают. Нам надлежит сделать то же самое. - Он повел ее вверх по ступенькам и подозвал проходящего швейцара: - Мой автомобиль, и побыстрее!
     - Твой автомобиль не здесь? - спросила Лила.
     - Конечно нет. Боже мой, не думаешь ли ты, девочка, что мои служащие спят в одном отеле со мной? Будь здесь через десять минут.
     - Десять минут! Мне нужно принять ванну, позавтракать, собрать вещи, оплатить проживание в отеле.
     - Десять минут.
     Через десять минут Лила была готова. Ле Гран Дюк тоже. На нем был серый двубортный фланелевый костюм, темно-бордовая рубашка, панама с ленточкой того же цвета, однако внимание Лилы было приковано к другому. Она изумленно смотрела вниз, в передний дворик.
     - У ле Гран Дюка, - повторила она машинально, - всегда найдется какой-нибудь транспорт.
     Транспортом на этот раз был великолепный, огромный, сделанный по специальному заказу ?роллс-ройс?, сверкающий всеми оттенками зеленого цвета - от самого светлого до самого темного. Около него, открыв заднюю дверцу, стояла девушка-шофер, одетая в зеленую форменную одежду точно такого же тона, что и автомобиль, отделанную темно-зеленым кантом. Она была молода, изящна, с золотисто-каштановыми волосами и очень хорошенькая. Она с улыбкой помогла ле Гран Дюку расположиться на заднем сиденье, затем села за руль и абсолютно бесшумно тронулась с места.
     Лила взглянула на ле Гран Дюка, прикуривавшего гаванскую сигару от зажигалки, которую достал из шкафчика на панели с кнопочным управлением, расположенной справа от него.
     - Ты хотел сказать, - требовательно заговорила Лила, - что не позволил бы такому прекрасному созданию находиться с собой в одном отеле?
     - Конечно нет. Не потому, что не забочусь о своих служащих. - Он выбрал кнопку на панели, и стеклянная перегородка, отделяющая их от шофера, бесшумно исчезла. - Где ты спала, Карита, моя дорогая?
     - Ну, мсье ле Дюк, в отеле мест не было и...
     - Где ты провела ночь?
     - В машине.
     - То-то! - Перегородка поднялась опять, и ле Гран Дюк повернулся к Лиле: - Но ты же видишь, это очень комфортабельная машина.
     К тому времени, когда голубой ?пежо? въехал в Арль, между Боуманом и Сессиль возникла некая отчужденность. Они обсуждали вопросы гардероба не глядя друг на друга. Боуман припарковал машину на относительно тихой боковой улочке напротив большого, не слишком процветающего магазина одежды, заглушил двигатель и взглянул на девушку. Она не повернула головы.
     - Ну? - произнес он.
     - Я сожалею. - Она устремила безучастный взгляд вдаль. - Мне это не нравится. Я думаю, что ты сумасшедший.
     - Вполне возможно, - согласно кивнул Боуман.
     Он поцеловал Сессиль в щеку, вылез из машины, забрал свой чемодан с заднего сиденья и пошел через тротуар к магазину, чтобы рассмотреть экзотические костюмы, выставленные в витрине. Он ясно видел в ней отражение машины и почти так же отчетливо - Сессиль. Она поджала губы и выглядела очень рассерженной. Какое-то время она колебалась, затем вышла из машины и подошла к нему.
     - Я чувствую, что могла бы ударить тебя, - сказала она.
     - Мне бы этого не хотелось, - ответил он. - Ты выглядишь слишком сильной.
     - О, ради Бога, заткнись и положи чемодан обратно в машину.
     Он ничего не сказал, положил чемодан обратно в машину, взял ее за руку и повел в магазин одежды.
     Двадцать минут спустя Боуман взглянул на себя в большое зеркало и содрогнулся. Теперь он был одет в черный, очень тесный костюм с длинным рядом пуговиц, - благодаря которому получил полное представление о том, как должна себя чувствовать толстая, затянутая в корсет оперная певица, берущая высокую ноту, - болтающуюся белую рубашку, узкий черный галстук и широкополую шляпу того же цвета. Он вздохнул с облегчением, когда Сессиль появилась из примерочной кабины в сопровождении пухленькой приятной женщины средних лет, одетой во все черное, очевидно, хозяйки магазина. Но на нее он глянул только краем глаза, так как мужчина, который не смотрел бы во все глаза на Сессиль, или был бы психом, или обладал зрением филина.
     Боуман никогда не считал Сессиль дурнушкой, но сейчас понял раз и навсегда, что она ошеломляюще красива. И вовсе не благодаря наряду, состоявшему из изящного, экзотического и явно дорогого цыганского костюма, в котором присутствовали почти все цвета радуги, белой накидки, ниспадающей пышными складками, и очень волнующей вуали. Боуман слышал, что красивые вещи, в которые одета женщина, дают ей особое ощущение, озаряют ее особенным светом, очевидным для окружающих. Он почувствовал, как у него пару раз замерло сердце; но когда появилась эта милая девушка со слегка смущенной улыбкой на лице, Боуман заставил себя успокоиться и принял свой обычный вид. Хозяйка магазина выразила его мысли словами.
     - Мадам, - повторил Боуман, - прекрасна. - Затем вернулся к прежней манере разговора: - Сколько стоит? В швейцарских франках. Вы принимаете швейцарские франки?
     - Конечно!
     Хозяйка магазина позвала помощницу, которая начала подсчитывать сумму, в то время как она сама принялась упаковывать одежду Сессиль.
     - Она упаковывает мою одежду, - произнесла Сессиль встревоженно. - Не могу же я выйти на улицу в этом наряде!
     - Конечно можешь! - Боуман хотел произнести эти слова с чувством и убедительно, но получилось как-то казенно, и он даже не смог посмотреть ей в глаза. - Сейчас же праздник.
     - Мсье абсолютно прав, - сказала хозяйка магазина. - Сотни молодых арлезианок одеваются в такие наряды в это время года. Всем это нравится.
     - Да и для бизнеса это неплохо. - Боуман взглянул на счет, который ему вручили: - Две тысячи четыреста швейцарских франков. - Он извлек три банкнота достоинством в тысячу франков каждый из пачки денег Кзерды и передал хозяйке магазина. - Сдачи не надо.
     - Мсье слишком добр!
     По ее изумленному виду Боуман догадался, что жители Арля не очень щедры на чаевые.
     - Как нажито, так и прожито, - сказал он философски и вывел Сессиль из магазина.
     Сев в машину, они не проехали и двух минут, как Боуман снова остановился в почти безлюдном месте. Сессиль вопросительно взглянула на него.
     - Моя косметичка, - объяснил он. Достал свой чемодан с заднего сиденья и вытащил маленький черный, закрывающийся на молнию кожаный футлярчик. - Никогда не путешествую без нее.
     В ее взгляде появился особый интерес:
     - Мужчины не пользуются косметикой.
     - Я пользуюсь. Ты увидишь почему.
     Двадцать минут спустя, когда они стояли возле портье самого большого отеля в Арле, она поняла причину. Боуман и Сессиль были одеты точно так же, как после посещения магазина готового платья, но выглядели иначе. Цвет лица Сессиль, а также шея и кисти рук стали намного темнее. Губы были ярко накрашены, ресницы и брови подведены тушью, а веки подведены голубыми тенями. Лицо Боумана приобрело темно-кирпичный цвет, как у хорошо загорелого местного жителя; только что приобретенные усы бросались в глаза.
     Портье вернул ему паспорт.
     - Ваш номер готов, мистер Паркер, - сказал он. - Это миссис Паркер?
     - Не задавайте глупых вопросов, - ответил Боуман, взял Сессиль за ставшую вдруг каменной руку и пошел вслед за посыльным к лифту.
     Когда они вошли в номер, Сессиль неодобрительно взглянула на Боумана:
     - Тебе пришлось представить меня портье? Как свою жену?
     - Посмотри на свои руки.
     - А чем тебе не нравятся мои руки, за исключением того, что грим сделал их отвратительными?
     - Нет обручальных колец.
     - О!
     - Возможно, для тебя ?О!?. Но опытный портье замечает такие вещи автоматически, вот почему он спросил. И его могут спросить о подозрительных парах, зарегистрировавшихся сегодня. С криминальной точки зрения мужчина с любовницей автоматически вне подозрений: предполагается, что у него совсем другие заботы.
     - Не стоит говорить...
     - Поговорим о птичках и пчелках попозже. Между прочим, было бы неплохо, если бы ты доверяла мне. Мне нужно ненадолго уйти. Прими ванну, но не смывай грим с рук, лица и шеи. У меня его осталось очень немного.
     Сессиль взглянула в зеркало, подняла руки и внимательно осмотрела их:
     - Но каким чудом я приму ванну, не...
     - Я помогу тебе, если хочешь, - предложил Боуман.
     Она зашла в ванную комнату и заперла за собой дверь. Боуман спустился вниз и потоптался немного возле телефонной будки в вестибюле, задумчиво потирая подбородок. Телефон был без диска, а это означало, что все исходящие звонки проходят через коммутатор. Он вышел на улицу, залитую ярким солнечным светом.
     Даже в этот ранний час бульвар де Лио был многолюден. Ни любителей достопримечательностей, ни туристов - только местные торговцы, установившие буквально сотни лотков на широких тротуарах бульвара. Проезжая часть тоже была переполнена разнообразным транспортом, от тяжелых грузовиков до ручных тележек. И с тех и с других разгружали огромное количество всевозможных товаров: продукты, одежду, яркие сувениры, безделушки и бесконечные букеты цветов.
     Боуман вошел в почтовое отделение, выбрал пустую телефонную будку, опустил деньги и назвал номер телефона Уайтхолла в Лондоне. Ожидая ответа, вытащил записку, найденную в кибитке Кзерды, и расправил ее перед собой.
     По меньшей мере сотня цыган стояла на коленях на поросшей травой поляне, перед ними служил молебен одетый в черную рясу священник. Когда он опустил руку, отвернулся и направился к небольшой черной палатке, установленной поблизости, цыгане поднялись и стали медленно двигаться к своим кибиткам, оставленным у дороги в нескольких милях к северо-востоку от Арля. Позади кибиток смутно вырисовывались очертания древнего монастыря Монмажур.
     Особенно привлекали внимание кибитка, окрашенная в зеленый и белый цвета, где жила мать Александре и три девушки-цыганки, кибитка Кзерды, которую теперь буксировал трак ярко-желтого цвета, и импозантный зеленый ?ролле-ройс? ле Гран Дюка. Крыша кабриолета была опущена, так как утро стояло жаркое. Девушка-шофер без головного убора - явный признак того, что сейчас она не на службе, - стояла с Лилой около машины. Ле Гран Дюк, развалившись на заднем сиденье, освежался каким-то напитком из открытого бара и безучастно посматривал вокруг.
     - Я никогда не считала цыган религиозными, - сказала Лила.
     - Понятно, понятно, - милостиво кивнул ле Гран Дюк. - Ты, конечно, совсем не знаешь цыган, моя дорогая, в то время как я являюсь главным специалистом в Европе по этому вопросу. - Он помолчал, подумал и поправил себя: - Крупнейшим специалистом в Европе, если говорить о мировом уровне. Религиозность у них очень сильна, и их набожность особенно ярко проявляется во время путешествий: они специально отправляются в путь, чтобы поклониться мощам Святой Сары, покровительницы их храма. Всегда в последний день путешествия священник сопровождает их, чтобы поблагодарить Сару и... Но достаточно! Я не должен подавлять тебя своей эрудицией.
     - Подавлять, Чарльз?! Это все очень интересно! Для чего же все-таки та черная палатка?
     - Походная исповедальня. Боюсь только, что она редко используется. Цыгане имеют свои понятия о добре и зле. Боже мой! Это Кзерда входит в палатку. - Он посмотрел на часы: - Девять часов пятнадцать минут. Он, должно быть, выйдет оттуда перед завтраком.
     - Тебе он не нравится? - спросила Лила с любопытством. - Ты думаешь, что он...
     - Я ничего не знаю о нем, - ответил ле Гран Дюк. - Я бы просто отметил, что его лицо не облагорожено добрыми делами и благочестивыми мыслями.
     Все вокруг было спокойно, когда Кзерда с тревожным, мрачным, побитым лицом опустил и закрепил входной полог палатки. Палатка была маленькая, круглая, не больше десяти футов в диаметре. Основным предметом обстановки была закрытая тканью кабина, которая служила исповедальней.
     - Приветствую тебя, сын мой! - Голос, прозвучавший из будки, был глубоким, спокойным и уверенным.
     - Откройся, Серл, - сказал Кзерда грубо.
     Послышалось неуклюжее движение, темная ткань занавески раздвинулась, и показался священник в пенсне, с тонким аскетическим лицом. Весь его вид говорил, что его вера в Бога граничит с фанатизмом. Он мельком безразлично глянул на побитое лицо Кзерды.
     - Люди могут услышать, - произнес священник холодно. - Называй меня ?мсье ле Кюр? или ?отец?.
     - Для меня ты Серл, и всегда будешь им, - ответил Кзерда презрительно. - Симон Серл, лишенный духовного сана, поп-расстрига. Звучит-то как!
     - Я прибыл сюда не в бирюльки играть, - сказал Серл мрачно. - Я прибыл от Гэюза Строма.
     Агрессивность медленно сползла с лица Кзерды, осталось только серьезное опасение, которое усилилось при взгляде на бесстрастное лицо священника.
     - Я думаю, - продолжал Серл тихо, - что