принуждении.
 Любовь - это активность, а  не  пассивный  аффект,  это  помощь,  а  не
увлечение.  В  наиболее  общем виде активный характер  любви  можно  описать
посредством утверждения, что любовь значит прежде всего давать, а не брать.
 Что значит давать? Хотя ответ на этот вопрос кажется простым,  он полон
двусмысленности и запутанности.
 Наиболее широко распространено неверное мнение, что давать - это значит
отказаться  от  чего-то, стать  лишенным  чего-то,  жертвовать.  Именно  так
воспринимается  акт давания человеком, чей характер не развился  выше уровня
рецептивной   ориентации,   ориентации   на  эксплуатацию  или   накопление.
Торгашеский характер готов давать только в обмен на что-либо. Давать, ничего
не получая взамен,  это для него значит быть обманутым4.  Люди,  чья главная
ориентация  не  продуктивна, воспринимают  давание  как  обеднение.  Поэтому
большинство  индивидов  этого  типа  отказываются  давать. Некоторые  делают
добродетель  из  давания в  смысле  пожертвования. Они  считают,  что именно
потому, что  давать  мучительно, человек должен давать  добродетель давания
для них  заключена в самом акте  принесения жертвы. Что  давать  лучше,  чем
брать - эта норма для них означала  бы, что  испытывать  лишения  лучше, чем
переживать радость.
 Для  продуктивного характера  давание  имеет совершенно  иное значение.
Давание -  это высшее проявление силы. В  каждом  акте давания я осуществляю
свою  силу,  свое  богатство,  свою   власть.   Такое   переживание  высокой
жизнеспособности и силы наполняет меня радостью5.
 Я чувствую себя  уверенным,  способным на большие затраты  сил,  полным
жизни и потому радостным. Давать - более радостно, чем брать  не потому, что
это лишение,  а потому,  что в этом акте давания проявляется выражение  моей
жизнеспособности.
 Нетрудно осознать истинность  этого  принципа, прилагая его к различным
специфическим  явлениям.  Наиболее  простой  пример  обнаруживается  в сфере
секса.  Кульминация  мужской  сексуальной функции состоит  в  акте  давания,
мужчина  дает себя, свой сексуальный орган женщине. В момент оргазма он дает
свое  семя, он  не  может не давать его, если он потентен.  Если он не может
давать,  он  -  импотент. У  женщин  этот процесс  тот же, хотя  и несколько
сложнее.  Она тоже отдает себя, она  открывает  мужчине  свое женское  лоно
получая,  она  отдает.  Если  она неспособна  к  этому  акту  давания -  она
фригидна. Акт давания происходит еще и в функции матери, а не любовницы. Она
отдает  себя  развивающемуся  в ее утробе ребенку,  она  отдает свое  молоко
младенцу, она отдает ему тепло своего тела. Ей было бы больно не давать.
 В сфере материальных вещей давать означает  быть богатым. Не тот богат,
кто имеет много,  а  тот,  кто  много  отдает.  Скупец,  который  беспокойно
тревожится, как бы чего  не  лишиться, в  психологическом  смысле  -  нищий,
бедный  человек,  несмотря  на то,  что он  много  имеет. А  всякий,  кто  в
состоянии отдавать себя, - богат.  Он ощущает себя человеком,  который может
дарить  себя  другим.  Только  тот,  кто   лишен  самого   необходимого  для
удовлетворения элементарных потребностей, не в состоянии наслаждаться  актом
давания материальных  вещей. Но повседневный опыт показывает,  что  то,  что
человек считает минимальными  потребностями, во  многом зависит  как  от его
характера,  так и от  его  актуальных  возможностей.  Хорошо  известно,  что
бедняки дают с большей готовностью, чем богачи. Однако бывает  такая нищета,
при которой уже невозможно  давать, и она так унизительна  не только потому,
что сама по себе причиняет непосредственное страдание,  но еще и потому, что
она лишает бедняка наслаждения актом давания.
 Наиболее важная сфера давания это однако не сфера материальных вещей, а
специфически  человеческая  сфера.  Что  один  человек дает другому. Он дает
себя,  самое драгоценное из того, что  имеет, он дает  свою жизнь. Но это не
обязательно должно означать, что он жертвует свою жизнь другому человеку. Он
дает ему то, что есть в нем живого, он дает  ему свою радость, свой интерес,
свое понимание, свое знание, свой юмор, свою печаль  - все переживания и все
проявления  того,  что  есть  в  нем живого.  Этим  даванием своей  жизни он
обогащает другого  человека, увеличивает его  чувство  жизнеспособности.  Он
дает  не для  того,  чтобы брать  давание само  по себе  составляет  острое
наслаждение.  Но, давая, он не может не вызывать в другом  человеке  чего-то
такого, что возвращается к нему обратно: истинно давая, он не может не брать
то,  что дается ему в  ответ.  Давание побуждает другого человека тоже стать
дающим, и они оба разделяют радость, которую внесли в  жизнь. В акте давания
что-то рождается, и оба вовлеченных в  этот акт человека благодарны жизни за
то, что она рождает для них  обоих. В случае любви  это означает, что любовь
это сила, которая рождает любовь,  а  бессилие - это невозможность порождать
любовь.  Эта мысль была прекрасно  выражена Марксом. "Предположи  теперь,  -
говорил  он, - человека как человека и его отношение к миру как человеческое
отношение,  в таком случае  ты  можешь  обменять  любовь только  на  любовь,
доверие только на доверие и т. д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, ты
должен быть художественно  образованным человеком. Если  ты хочешь оказывать
влияние  на людей, ты  должен  быть человеком, действительно стимулирующим и
двигающим  вперед  других  людей. Каждое из  твоих отношений  к человеку и к
природе  должно  быть  определенным,  соответствующим  объекту  своей  воли,
проявлением  твоей  действительно индивидуальной жизни.  Если ты  любишь, не
вызывая  взаимности, т.  е.  твоя любовь  как любовь  не  порождает ответной
любви, если ты  своим жизненным проявлением в  качестве любящего человека не
делаешь  себя  человеком  любимым,  то   твоя  любовь  бессильна,  и  она  -
несчастье"6.  Но не  только в любви давать означает  брать. Учитель учится у
своих  учеников,  актера вдохновляют его зрители, психоаналитика  лечит  его
пациент - при условии, что они не воспринимают  друг друга  как  предметы, а
связаны друг с другом искренно и продуктивно.
 Едва  ли стоит подчеркивать,  что способность любви, понимаемой как акт
давания, зависит от развития характера человека. Она предполагает достижение
высокого   уровня  продуктивной  ориентации,   в  этой  ориентации   человек
преодолевает  всемогущее  нарциссистское  желание  эксплуатировать  других и
накоплять  и приобретает веру  в свои собственные  человеческие силы, отвагу
полагаться  на  самого  себя в достижении своих целей.  Чем  более недостает
человеку этих черт, тем более он боится отдавать себя - а значит любить.
 Кроме элемента  давания действенный характер любви становится очевидным
и в  том,  что она всегда предполагает  определенный набор  элементов, общих
всем формам любви. Это забота, ответственность, уважение и знание.
 Что любовь означает заботу, наиболее очевидно  в  любви матери к своему
ребенку.  Никакое  ее  заверение  в  любви  не  убедит  нас, если  мы увидим
отсутствие  у нее  заботы о  ребенке, если  она пренебрегает кормлением,  не
купает  его, не старается  полностью  его  обиходить  но когда мы видим  ее
заботу  о ребенке, мы всецело верим в ее  любовь. Это относится и  к любви к
животным и цветам.  Если какая-то женщина скажет  нам, что любит цветы, а мы
увидим, что она  забывает их поливать, мы не поверим  в ее любовь  к цветам.
Любовь -  это активная  заинтересованность  в жизни и развитии того, что  мы
любим. Где  нет активной заинтересованности,  там  нет  любви.  Этот элемент
любви прекрасно описан  в притче  об Ионе. Бог повелел  Ионе пойти в Ниневию
предупредить ее жителей, что они  будут наказаны,  если  не  сойдут со своих
пагубных путей. Иона отказался от  этой миссии, потому что боялся, что  люди
Ниневии  раскаятся, и  бог простит их. Он  был человеком  с сильным чувством
порядка, но  не любви. Поэтому при попытке к бегству он  оказался  в  животе
кита, символизирующего состояние изоляции  и замкнутости, куда его перенесли
недостаток любви и солидарности.  Бог спасает его, и Иона идет в Ниневию. Он
проповедует жителям то,  что Бог поведал  ему,  и  случается все то, чего он
опасался. Люди Ниневии раскаиваются в своих грехах, исправляют пути  свои, и
бог  прощает  их  и  решает  не  разрушать  город. Иона  сильно рассержен  и
разочарован,  он   хочет,  чтобы   восторжествовала  справедливость,  а   не
милосердие.  Наконец, он находит некоторое  утешение в тени  дерева, которое
Бог заставил вырасти, чтобы защитить Иону от солнца. Но когда Бог заставляет
дерево увянуть, Иона впадает в уныние и  сердито выражает Богу недовольство.
Бог отвечает: "Ты жалеешь растение, ради которого  не трудился  и которое не
растил,  которое за одну ночь  само  выросло  и за одну ночь погибло. А я не
должен  спасти  Ниневию,  этот  большой город,  в  котором более шести тысяч
человек, неспособных  различить, что между их правой  и левой рукой,  да еще
много  скота?"7  Ответ   бога  Ионе  должен  быть  понят  символически.  Бог
показывает  Ионе, что сущность любви -это труд для кого-то  и содействие его
росту, что любовь и труд нераздельны. Каждый любит то, для чего он трудится,
и каждый трудится для того, что он любит.
 Забота   и   заинтересованность  ведут  к  другому  аспекту   любви:  к
ответственности. Сегодня  ответственность часто  понимается  как  налагаемая
обязанность,  как что-то навязанное извне.  Но ответственность в ее истинном
смысле это от начала до конца добровольный акт. Это  мой ответ на выраженные
или невыраженные потребности  человеческого существа.  Быть  "ответственным"
значит  быть  в  состоянии  и  готовности  отвечать".  Иона   не  чувствовал
ответственности за  жителей Ниневии. Он, подобно Каину, мог спросить: "Разве
сторож  я брату моему?". Любящий человек чувствует себя ответственным. Жизнь
его брата  это не  только дело самого брата,  но  и  его дело. Он  чувствует
ответственность  за всех ближних, как он чувствует ответственность за самого
себя. Эта ответственность в случае  матери  и ребенка побуждает ее к заботе,
главным образом,  о его физических  потребностях.  В  любви между  взрослыми
людьми  она  касается,  главным образом,  психических  потребностей  другого
человека.
 Ответственность  могла бы легко вырождаться в желание  превосходства  и
господства,  если бы не было компонента любви:  уважения. Уважение - это  не
страх и благоговение оно  означает в соответствии с корнем слова (геicere
= to look  at) способность видеть  человека таким, каков он есть, осознавать
его  уникальную индивидуальность.  Уважение означает  желание,  чтобы другой
человек рос и  развивался  таким, каков  он есть.  Уважение, таким  образом,
предполагает отсутствие эксплуатации. Я хочу, чтобы любимый мною человек рос
и развивался ради него самого, своим собственным путем, а не для того, чтобы
служить мне. Если я люблю другого человека, я чувствую единство с ним, но  с
таким, каков  он есть,  а  не с таким, как мне  хотелось бы чтоб он  был,  в
качестве средства для моих целей. Ясно, что уважение возможно, только если я
сам  достиг независимости, если я могу стоять на своих ногах без посторонней
помощи,  без потребности  властвовать  над кем-то  и  использовать  кого-то.
Уважение существует  только на  основе  свободы: l'amor  et l'efat de  la
lierte- как  говорится  в старой французской песне, любовь дитя  свободы  и
никогда - господства.
 Уважать человека невозможно, не зная его забота и ответственность были
бы слепы, если бы  их не направляло знание. Знание  было бы  пустым, если бы
его мотивом не  было  заинтересованность.  Есть много  видов знания знание,
которое является элементом любви, не ограничивается поверхностным уровнем, а
проникает  в  самую  сущность.  Это  возможно  только тогда,  когда  я  могу
переступить пределы собственного  интереса и  увидеть другого человека в его
собственном проявлении. Я могу  знать, например, что человек раздражен, даже
если он и не проявляет это открыто но я могу знать его еще более глубоко: я
могу знать,  что  он  встревожен  и  обеспокоен,  чувствует  себя  одиноким,
чувствует себя  виноватым. Тогда я  знаю, что его раздражение это проявление
чего-то более глубинного,  и  я смотрю  на  него  как  на  встревоженного  и
обеспокоенного, а это значит  - как на страдающего человека, а не только как
на раздраженного.
 Знание  имеет  еще  одно, и более  основательное, отношение к  проблеме
любви.  Фундаментальная  потребность в соединении с  другим человеком  таким
образом,  чтобы  мочь  освободиться  из темницы  собственной изоляции, тесно
связана  с  другим  специфическим  человеческим  желанием, желанием  познать
"тайну человека".  Хотя  жизнь уже и в самих биологических аспектах является
чудом  и  тайной,  человек,  в его именно  человеческих  аспектах,  является
непостижимой тайной для себя самого - и для своих ближних. Мы знаем себя, и,
все же несмотря  на  все  наши усилия, мы  не  знаем себя.  Мы  знаем своего
ближнего и все же мы не знаем его, потому что мы не вещь и наш ближний - не
вещь. Чем глубже  мы  проникаем в глубины  нашего  существа  или какого-либо
иного существа, тем  более цель  познания удаляется от нас. И все  же мы  не
можем  избавиться от желания  проникнуть в тайну  человеческой  души,  в  то
сокровеннейшее ядро, которое и есть "он".
 Есть один,  отчаянный, путь  познать тайну: это путь полного господства
над другим человеком, господства, которое  сделает  его таким, как мы хотим,
заставит  чувствовать  то,  что мы хотим превратит его  в  вещь, нашу вещь,
собственность.  Высшая  степень  такой  попытки  познания  обнаруживается  в
крайностях   садизма,   в   желании   и   способности   причинять  страдания
человеческому существу пытать его, мучениями заставить выдать свою тайну. В
этой  жажде проникновения в  тайну человека,  его - и соответственно -  нашу
собственную тайну,  состоит  сущностная  мотивация  глубокой  и  напряженной
жестокости  и  разрушительности. В  очень  лаконичной  форме эта  идея  была
выражена  Исааком  Бабелем.  Он  приводит   слова  офицера  времен   русской
гражданской   войны,   который  конем  затоптал  своего   бывшего   хозяина.
"Стрельбой, - я так выскажу,  -от человека только отделаться можно: стрельба
- это  ему  помилование, а  себе  гнусная  легкость,  стрельбой до  души  не
дойдешь, где она у человека есть и  как она показывается. Но я, бывает, себя
не жалею, я, бывает, врага час  топчу или более часу,  мне  желательно жизнь
узнать, какая она у нас есть...8
 Мы часто видим  этот  путь познания в  явной его форме у детей. Ребенок
берет какую-либо вещь и разбивает ее ради  того, чтобы познать или он берет
живое существо, жестоко обрывает крылья  бабочке, чтобы познать ее, выведать
ее  тайну. Жестокость  сама  по  себе мотивируется  чем-то более  глубинным:
желанием познать тайну вещей и жизни.
 Другой путь познания "тайны"  - это  любовь.  Любовь представляет собой
активное проникновение  в  другого  человека,  проникновение, в котором  мое
желание познания удовлетворяется благодаря единению. В акте слияния я познаю
тебя, я познаю себя, я познаю всех - и я  "не знаю" ничего.  Я обретаю таким
путем - благодаря переживанию единства - знание о том, чем человек  жив и на
что  способен,  но это знание  невозможно  получить благодаря мысли.  Садизм
мотивирован желанием познать  тайну, и все же  я  остаюсь  таким несведущим,
каким  был  и  прежде. Я расчленил другое существо  на  части, и все, чего я
достиг  - это разрушил его. Любовь  - единственный  путь познания, который в
акте единения отвечает  на мой вопрос. В акте любви, отдавания себя,  в акте
проникновения  вглубь  другого человека, я нахожу  себя, я  открываю себя, я
открываю нас обоих, я открываю человека.
 Страстное желание узнать самих себя  и узнать наших ближних  выражено в
дельфийском призыве "Познай себя".  Это основная пружина всей психологии. Но
ввиду  того, что  желание это  заключает в себе познание всего человека, его
сокровеннейшей  тайны,  то  желание  это  никогда не  может  быть  полностью
удовлетворено познанием обычного  рода, познанием только посредством  мысли.
Даже если бы мы  знали о себе в тысячу раз больше, то  и тогда мы никогда не
достигли  бы  самой  сути. Мы  все же продолжали бы оставаться  загадкой для
самих  себя,  а  также и  наши ближние продолжали бы оставаться загадкой для
нас.  Единственный путь  полного знания,  это акт любви: этот акт выходит за
пределы мысли, выходит за пределы слова. Это смелое погружение в переживание
единства.  Однако  познание  мыслью,  т.  е.  психологические   знания,  это
необходимое  условие  для полного  знания  в акте  любви.  Я должен  познать
другого человека  и  самого себя объективно, чтобы  было  возможно  увидеть,
каков  он   в   действительности  или  вернее,   чтобы  преодолеть  иллюзии,
иррационально искаженный образ его, возникший у меня.  Только если я  познаю
человеческое   существо  объективно,  я  могу   познать  в  акте  любви  его
глубочайшую сущность9.
 Проблема  познания  человека аналогична  религиозной  проблеме познания
бога. В конвенциональной  западной теологии делалась  попытка  познать  бога
посредством мысли,  рассуждая  о  боге. Предполагалось, я  могу познать бога
посредством   своей   мысли.   В  мистицизме,  который   представляет  собой
последовательный  результат монотеизма  (как  я попытаюсь  показать позднее)
попытка  познать  бога   посредством   мысли  была   отвергнута  и  заменена
переживанием  единства с богом,  в котором не  оставалось  больше места  - и
необходимости - для рассуждения о боге.
 Переживание единства  с  человеком, или в плане религиозном с богом, не
является  актом иррациональным. Напротив, как  отмечал  Альберт Швейцер, это
следствие  реализма,  наиболее  смелое  и  радикальное  его  следствие.  Она
основывается на  нашем знании  фундаментальных, а не случайных границ нашего
знания. Это знание, что мы никогда не "ухватим" тайну человека и универсума,
но что мы  все же можем обретать знание в  акте любви. Психология  как наука
имеет свои пределы, и как логическим следствием теологии является мистицизм,
так конечным следствием психологии является любовь.
 Забота,   ответственность,  уважение   и   знание  взаимозависимы.  Они
представляют собой набор установок, которые  должны  быть заложены  в зрелом
человеке,  т. е. в  человеке,  который  развивает  свои созидательные  силы,
который  хочет иметь лишь  то, что  он сам  создал, который отказывается  от
нарциссистских мечтаний о всезнании и всемогуществе, который обрел смирение,
основанное   на   внутренней   силе,  которую  может  дать  только   истинно
созидательная деятельность.
 До   сих   пор  я  говорил  о  любви,  как   преодолении  человеческого
одиночества,  осуществлении  страстного  желания  единства.  Но над всеобщей
жизненной  потребностью   в   единстве  возвышается   более   специфическая,
биологическая  потребность: желание единства мужского и женского полов. Идея
этой  поляризации  наиболее сильно выражена в мифе  о том, что первоначально
мужчина и женщина были одним существом, потом были разделены на половинки, и
поэтому  каждая  мужская  половинка ищет  прежнюю женскую часть себя,  чтобы
объединиться с ней опять.  (Та же  самая идея первоначального единства полов
содержится в  библейской истории о том, что Ева была создана из ребра Адама,
хотя в  этой  истории, в духе патриархальности,  женщина считается существом
второстепенным.)  Значение  мифа  достаточно   ясно.   Половая   поляризация
заставляет человека искать  единства  особым путем, как единства с человеком
другого пола. Полярность  между мужским и женским нача-лом  существует также
внутри каждого мужчины и каждой женщины. Как физиологически каждые мужчина и
женщина  имеют  противоположные  половые  гормоны,  также  двуполы они  и