быстро заговорил, а затем стал  кричать,  и
Шах-Назар перевел мне, что тот "прикован уже тринадцать лет,  невиновен,  не
знает, за что  он  в  тюрьме,  и  только  великий  русский  бояр  может  его
освободить".
   Услыхав крик хивинца, другие узники вскочили и, гремя  цепью,  закричали,
что они "тоже ни в чем не виновны!..". На шум и крики  прибежали  два  дюжих
помощника тюремщика с длинными бичами.
   Обеспокоенный тюремщик стал нас энергично выпроваживать из тюрьмы.
   Позади раздавались вопли,  звон  цепей  и  щелканье  бичей,  ругательства
тюремщиков...

***

   Позднее, в подробном рапорте Уссаковскому о своей поездке, я  упомянул  и
об увиденном  и  услышанном  в  ханской  тюрьме.  На  это  через  начальника
канцелярии, где я числился, мне  было  выражено  неудовольствие  генерала  и
сделано внушение с  предупреждением,  чтобы  я  "впредь  не  превышал  своих
полномочий и не вступал в вопросы, его (меня) не касающиеся...".
   Вернувшись после осмотра Хивы, мы увидели, что  в  красивом  домике,  где
остановились, приготовлено обильное восточное угощение. Приближенный хана  с
радостной улыбкой сообщил, что по приказанию его светлости хана устраивается
праздничный вечер, придут музыканты и бачи (танцоры), чтобы  "увеселять  мою
душу".
   Но я вспомнил рассказы  Маргания  о  случаях,  когда  излишне  любопытные
путешественники  после  ласкового  приема  и  обильного  угощения   у   хана
таинственно исчезали или, внезапно заболев, переселялись в "сады Аллаха"...
   Так как  после  посещения  тюрьмы  сердце  у  меня  совсем  не  лежало  к
увеселениям и, кроме того,  Шах-Назар  сказал  мне,  что,  согласно  обычаю,
каждому баче и музыканту придется положить в рот "золотой", я начал  кашлять
и  уверять,  что  очень  нездоров  и  потому  прошу,  чтобы  празднество  не
устраивалось. Приближенный хана удалился весьма недовольный,  намекнув,  что
хан будет обижен и даже разгневан...
   Хотя мои деньги и запасы были на исходе, а еще предстоял длинный обратный
путь, нам надо было уезжать туда,  где  мы  могли  не  опасаться  дальнейших
проявлений "милостивого внимания" его светлости хана.
   Ночью Шах-Назар раздобыл у знакомого содержателя караван-сарая  для  меня
тощего, длинноногого, чалого туркменского коня, оставив в  залог  Ит-Алмаза,
чтобы затянуло рану на  его  спине,  и  рассвет  застал  нас  обоих  уже  за
пределами  толстых  стен  Хивы,  меня  на   чалом   коне   -   на   пути   в
Петро-Александровск   ,  небольшой  городок
километрах в пятидесяти от Хивы, на правом берегу Амударьи.
   Там была лодочная переправа. До  городка  доходила  пароходная  линия  из
Чарджуя (Чарджоу), туда доставляли  грузы  на  хивинских  лодках-каиках  под
парусами.

3. УСОВЕРШЕНСТВОВАННОЕ ОРУЖИЕ

   Часть дороги к Петро-Александровску шла берегом Амударьи.
   Остановившись, примерно на полпути, на отдых, мы напоили коней  водой  из
реки, спустившись с  холмов,  продираясь  сквозь  густые  заросли  -  тугаи,
скрывавшие прибрежные  отмели  под  буйно  разросшимися  кустами  тамариска,
облепихи, ивняком, высоким камышом.
   Этот путь был  противоположностью  предыдущему,  по  мертвым  раскаленным
барханам Каракумов. Здесь всюду была видна или слышна жизнь.
   Из зарослей выпархивали фазаны, со свистом  резали  воздух  косяки  диких
уток и гусей. Мы пересекали тропки, по каким проходили на водопой  джейраны,
шакалы, кабаны. На холмах встречались остатки стен укреплений и мазаров.  Из
чащобы  камыша  или  кустов  кендыря,  усыпанных  розовыми  цветами,  иногда
доносилось похрюкиванье, чавканье илистой почвы, шум возни зверья.
   По рассказам хивинцев, даже тигры тогда встречались в этих зарослях.
   Пару раз мы слышали, как под  напором  чьей-то  могучей  туши  с  треском
ломались сухие стебли камыша; хозяева тугаев  -  кабаны  -  беспрепятственно
разгуливали в этих местах. Хивинцы-мусульмане обходили их  стороной,  следуя
запрету для магометан есть "нечистое" свиное мясо.
   От такого множества дичи во мне пробудилась душа охотника, и это едва  не
стоило жизни.
   Я решил заночевать на берегу реки, в таком красивом и привольном месте, а
заодно подкараулить джейрана и обновить купленную перед отъездом в  магазине
Аванесова   полуавтоматическую   американскую   винтовку   -   многозарядный
"винчестер".
   Снаряжаясь в поход,  я  зашел  в  магазин  Аванесова,  бывший  не  только
скобяным, но по совместительству  оружейным.  В  магазине  оказался  большой
выбор всяких ружей и винтовок - одноствольных  и  двухстволок.  Но  особенно
Аванесоврекомендовал новенький винчестер,полуавтоматически  перезаряжавшийся
переводом рычага под шейкой ложа.
   Аванесов всячески расхваливал механизм, подающий и выбрасывающий патроны.
Он заряжал винтовку и быстро двигал рычагом, так  что  вскоре  пол  магазина
оказался  усыпанным  гильзами,  стремительно  вылетавшими   при   открывании
затвора.
   "Обладая таким новейшим,  усовершенствованным  оружием,  -  убеждал  меня
Аванесов, - вы легко сможете один перестрелять шесть нападающих или поразить
несколько самых резвых коз!"
   Шах-Назар, взявший в дорогу старинную пистонную винтовку с очень  длинным
тонким стволом и узким ложем, изукрашенным серебряной насечкой, заряжавшуюся
со стороны дула маленькой круглой пулькой,  с  сомнением  осмотрел  рычажный
механизм винчестера, отрицательно зацокал и  заявил,  что  не  сменяет  свою
старую винтовку на это "усовершенствованное оружие".
   Перед самым отправлением в дорогу я съездил на Ит-Алмазе в сторону Кеши и
изрешетил ствол старого платана. Винчестер работал безотказно, и я с улыбкой
думал о сомнениях Шах-Назара.

***

   Я запомнил тропку неподалеку от ночлега, углубившуюся в  мягкую  лессовую
землю со следами диких коз и кабанов. Шах-Назар остался стеречь коней,  а  я
незадолго до рассвета направился на охоту.  Осторожно  раздвигая  камыши,  я
вышел к берегу тихой реки и притаился возле группы тополей, росших несколько
выше тропинки, ведущей к водопою.
   Я устроился  на  песчаном  бугорке  в  нескольких  метрах  от  тополей  и
притаился в ожидании.  Отсюда  была  хорошо  видна  густая  щетина  камышей,
черневшая на фоне поблескивавшей воды.
   Долго я ждал в полной тишине и неподвижности,  никто  не  показывался  на
тропинке. Когда ночь стала сменяться предрассветными  сумерками,  над  рекой
пронесся словно глубокий вздох ветра, гладь воды зарябила,  небо  прочертили
первые птицы.
   Край  небосвода  порозовел,  желтой  чертой  проступил   противоположный,
освещенный берег реки, и быстро, как это бывает только в пустыне,  наступило
утро.
   В сумерках было довольно  холодно,  но  с  первыми  лучами  солнца  стало
припекать.  Я  уже  огорчался,  что  моя  охота   сорвалась,   и   собирался
возвращаться к ночлегу, когда услышал шорох позади себя...
   Оглянувшись, я  увидел,  как,  пригибая  редкие  камыши,  в  мою  сторону
движется несколько кабаних-свинок. Мотая головами, они рыскали по  сторонам,
за ними мелко семенили копытцами черные юркие  кабанята.  Глухо  похрюкивая,
стадо быстро приближалось.
   Великолепное жаркое само шло ко мне в руки, хотя я и не мог  рассчитывать
при его изготовлении на компанию Шах-Назара.
   Я прицелился под лопатку передней свинки, грохот выстрела разбудил  тихую
реку, стаи испуганных птиц взвились над камышами. Свинка  ткнулась  рылом  в
песок, завизжала, забила ногами. Стадо метнулось в сторону.
   Но не успел я встать и шагнуть, как увидал, что,  ломая  камыши,  взрывая
песок, на меня стремительно катится огромная черно-бурая туша.
   "Секач!.."  -  понял  я  и  сделал  движение  рычагом  винчестера,  чтобы
перезарядить винтовку... второе...  третье...  Затвор  "усовершенствованного
оружия" заело после моего первого выстрела  -  гильза  выскочила,  но  новый
патрон застрял безнадежно в магазине винтовки...
   В одно мгновение нужно было решить,  как  поступить,  чтобы  спасти  свою
жизнь. Вот когда пригодились мне уроки веселого Жаколино Роше!..  .
   Я побежал  навстречу  секачу,  бросил  ему  в  рыло  ставший  бесполезным
винчестер и, перескочив  через  щетинистую,  вонявшую  тиной  черную  спину,
подбежал к одинокому тополю.
   К счастью, я сумел с разбегу ухватиться за нижнюю ветвь, подпрыгнул, и  в
то мгновение, когда дерево задрожало от свирепых ударов клыков кабана, я уже
сидел  верхом  на  стволе  тополя,  обнимая  его  с  пылом,  какому  мог  бы
позавидовать самый страстный любовник!..
   Секач кружил вокруг тополя, рыл песок, от ствола отлетали кора  и  щепки,
хриплое рычанье неслось из пасти с огромными клыками.  Кабан  становился  на
задние ноги, пытаясь добраться до  меня,  и  его  маленькие  красные  глазки
сверкали ужасающей ненавистью. Иногда он подбегал к винчестеру, топтал  его,
схватив в пасть, мотал винтовкой  в  воздухе,  и  было  слышно,  как  трещит
расщепляемый приклад.
   Солнце поднялось уже довольно высоко, но мой страж и не собирался снимать
осаду. Он медленно ходил вокруг тополя,  иногда  обнюхивал  и  толкал  рылом
убитую свинку, но продолжал зорко следить за мною и прыжками  возвращался  к
дереву при каждом моем движении, затем опять топтал и грыз винчестер...
   Неизвестно, чем бы кончилось это приключение, если на выручку  не  пришел
бы Шах-Назар. Он не стал стрелять в секача, а с  дикими  воплями  и  свистом
поджег тугай. В мою сторону потянуло дымком,  затем  по  песку  заструилось,
перебегая от одного сухого стебля к другому, быстрое пламя.
   Только тогда кабан остановился, стал порывисто нюхать воздух  и  медленно
ушел в камыши,  к  реке.  Еще  некоторое  время  слышалось  чавканье  копыт,
ступавших по илу, а путь секача можно было проследить по  качавшимся  черным
стрелкам камышей. Потом все затихло...
   С трудом можно  было  узнать  в  жалких  остатках  винчестера  щегольское
"усовершенствованное оружие"!  Деревянные  части  были  расщеплены,  магазин
изуродован, ствол погнут. Шах-Назар, вежливо улыбаясь  и  глядя  в  сторону,
посетовал вместе со мной над потерей. Опираясь на  свое  старое  ружье,  он,
должно быть, внутренне торжествовал.
   В дальнейшем я всегда брал в путешествия по пескам  только  оружие  самой
простой конструкции, однозарядную винтовку Бердана, не  боявшуюся  песчинок,
врага ружей-автоматов в пустыне.

***

   Наше дальнейшее путешествие прошло благополучно.
   После  осмотра  Петро-Александровска  и  переправы  через   Амударью   мы
вернулись  в  Хиву.  Здесь  я  пересел  на  отдохнувшего  и   подлечившегося
Ит-Алмаза, и,  более  не  представая  пред  очи  "его  светлости  хана",  мы
направились в обратный путь.
   Продвигаясь на юг, мы вторично пересекли пустыню Каракум, но  уже  другим
путем, западнее, выехав из песков около Геок-Тепе.
   В Асхабаде меня ждало тяжкое известие.
   1 апреля 1903 года в петербургской больнице скончался мой отец, "гомерид"
Григорий Андреевич   .  Получив
внеочередной отпуск, я выехал в Петербург, а затем пробыл некоторое время  у
моей матери Варвары Помпеевны в Ревеле.

V. ЖИЗНЬ УШЛА ОТСЮДА

1. АМЕРИКАНСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

   Ко времени нашего возвращения в Асхабаде произошли две "сенсации".
   Приехала семья генерала  Уссаковского,  его  маленькая  жена,  урожденная
Неплюева, дочь основателя Оренбургского кадетского  корпуса,  и  с  ней  три
дочери. Судя  по  газетным  заметкам,  две  старшие  дочери  отличались  как
наездницы на "конкур-иппик" в Петербурге.
   Старшая, Елена, была роковой для  сердец  многих  молодых  людей,  любила
одиноко разъезжать на кобылице английской породы по равнине близ Асхабада  и
с отчаянной смелостью брала опасные барьеры.
   Вторая, "Звездочка",  была  замужем  за  французским  офицером,  жила  во
Франции и приезжала к родителям  погостить.  Младшая,  Мума,  славилась  как
пианистка и, кроме того, везде появлялась с фотографическим аппаратом.
   Прибыл также новый начальник штаба Уссаковского генерал Неелов  со  своей
женой-спириткой, немедленно занявшейся устройством спиритических  сеансов  и
заразившей этим модным тогда увлечением все асхабадское "общество".
   Другой "сенсацией", более серьезного свойства, был приезд в мае 1903 года
в Асхабад американской геологоархеологической экспедиции научного  института
миллиардера-филантропа Карнеги.
   Газета "Асхабад" писала тогда, что экспедиция прибыла "...по рекомендации
министерства земледелия и государственных имуществ для научных  исследований
Копетдага, Гаудана, Хайдарабада, Карши и Термеза...
   Главный штаб по ходатайству посла США просил о содействии экспедиции,  но
с воспрещением раскопок и вывоза археологических ценностей...".
   Возглавлял экспедицию Рафаил Помпелли, не ученый, а предприимчивый делец,
приехавший со взрослым сыном.  Возможно,  поиски  нефти  или  иных  полезных
ископаемых были действительной причиной прибытия этой экспедиции.
   Генерал  Уссаковский  принял  американцев  весьма  радушно,   обещал   им
всяческое содействие, а мне, как знающему английский язык, поручил  состоять
при экспедиции.
   Помпелли рассказывал, что его "снова потянуло в Россию", так как в юности
он уже был в Сибири  с  какой-то  научной  экспедицией,  оставившей  у  него
"приятные воспоминания".
   Научным руководителем экспедиции и правой рукой  Помпелли  был  профессор
Дэвис, известный американский  ученый,  автор  капитального  руководства  по
геологии, принятого тогда для преподавания во всех университетах Соединенных
Штатов.  Дэвис  поднимался  на  горы  Копетдага  и  впоследствии  представил
Уссаковскому доклад о своих наблюдениях с  картой  горных  пород,  разрезами
гор, указанием геологического строения Копетдага.
   Ассистентом Дэвиса  был  молодой  геолог  Эльсворс  Хентингтон  ,  позже  прославившийся  поездками  в
Тибет, на развалины Пальмиры, в Малую Азию, где ему посчастливилось  открыть
несколько разрушенных  и  засыпанных  песками  городов,  и  многими  другими
путешествиями и научными исследованиями.
   Он рассказывал, что его старший брат служил в Константинополе;
   Эльсворс одно время жил у брата и получил  первоначальное  образование  в
армянском монастыре, расположенном около  озера  Ван,  в  Турции,  где  было
американское училище, подготовлявшее миссионеров. Брат Эльсворса  был  тогда
директором  американского  "Роберт-колледжа",  где  воспитывались  дети   из
наиболее состоятельных семейств Турции.
   Окончив  училище,  Эльсворс  отказался  от  миссионерской   деятельности,
вернулся в Америку, где бедствовал, служил в  какой-то  фирме,  занимавшейся
постройкой железных дорог, и  в  то  же  время  готовился  к  поступлению  в
университет. Он сумел поступить в него и затем, пройдя с отличием курс наук,
выдвинулся своими способностями и интересными работами по геологии.
   Однако школа в Ване дала Эльсворсу хорошее знание армянского  языка,  что
не раз выручало его в будущих путешествиях, где он повсюду  встречал  армян,
рассеянных по свету, помогавших ему в трудные минуты.
   После первой же встречи с  Еленой  Уссаковской  Эльсворс  в  нее  безумно
влюбился и не раз говорил мне, что нашел в Елене идеал своей будущей жены  и
был бы счастлив на ней жениться, но не решается в том открыться девушке.
   К тому же он "пока еще беден".
   В экспедиции Помпелли был  еще  один  выдающийся  профессор,  итальянский
археолог, указавший на холм высотой десять - пятнадцать метров,  на  котором
стоит полуразвалившаяся мечеть в Аннау ,  как  на
место, где можно найти интереснейшие археологические древности.
   Экспедиция Помпелли вскоре уехала, но в  начале  1904  года  вернулась  и
занялась раскопками возле Аннау.
   "Закаспийское  обозрение"  сообщало,  что  разрешено  "...производство  в
Закаспийской области  раскопок  североамериканцу  Помпелли  в  течение  1904
года... Для наблюдения  прикомандирован  профессор  В.  В.  Бартольд  и  его
помощники, они составят списки найденного и обеспечат охрану... Все предметы
останутся в России. Помпелли разрешено описание, зарисовки и издание труда о
раскопках в Аннау".
   Была проведена траншея через холм и несколько курганов. Со  всей  научной
тщательностью археологи углубились в землю, и были найдены  несколько  слоев
поселений разных культурных эпох и могила древнейшего периода человечества.
   "Американским геологом Р.  Помпелли  принесена  в  дар  областному  музею
богатая коллекция предметов домашней утвари и древних  орудий,  собранных  в
развалинах крепости Аннау", - писала газета "Асхабад".
   Эти раскопки Помпелли были новым вкладом в изучение истории Средней Азии.
Институт Карнеги напечатал в роскошном издании отчет об  экспедиции,  а  мне
тогда было досадно, что эти открытия сделали американцы (с  участием  В.  В.
Бартольда, впоследствии академика), а не мы, русские, самостоятельно.

2. "НА СВОЙ СТРАХ И РИСК"

   С Эльсворсом Хентингтоном мы были почти одних лет, получили одинаковое по
степени и близкое по специальности образование, оба были  холостяки,  только
начинали свою  жизненную  карьеру,  оба  мечтали  о  путешествиях  и  быстро
сблизились. Мы решили вместе пересечь великую соляную пустыню в центре Ирана
и проехать по Персии и Афганистану, вдоль персидско-афганской  границы  -  к
Индии.
   С первых дней своего прибытия в Среднюю Азию и с началом поездок по ней я
стал  готовиться  к  задуманному  далекому  путешествию  -  через  Персию  и
Афганистан - к Индии. Еще в Лондоне, затем в Петербурге и Асхабаде я  изучал
страны, через какие намечал проехать. По собранным материалам  я  написал  и
опубликовал тогда несколько статей об Афганистане,  напечатанных  в  газетах
"Асхабад" и петербургском "Новом времени".
   Перед отъездом генерала Суботича на Дальний Восток, в ноябре 1902 года, я
подал ему рапорт с  просьбой  о  командировании  в  Персию  и  Афганистан  и
обоснованием целей своего  замысла,  где  писал,  что  "главной  моей  целью
изучения остается Афганистан и знакомство с  народами,  его  населяющими,  в
политическом, этнографическом и других отношениях" .
   "Основательно познакомившись  с  литературой  русской  и  иностранной  об
Афганистане, изучив его досконально теоретически, я бы желал возможно  ближе
ознакомиться  с  этим  государством  практически,  как   для   того,   чтобы
представить научные труды относительно современного  состояния  Афганистана,
так и равно для  того,  чтобы  оказаться  полезным  правительству  в  случае
дипломатических, торговых или иных сношений с Афганистаном...
   Из многочисленных расспросов лиц, имевших сношения с афганцами,  а  также
из  расспросов  самих  афганцев,  постоянно   прибывающих   в   область,   я
убедился,что о б а я н и е р у с с к о г о и м е н и н а с т о л ь к о в е л
и к о, что, если только проехать  пограничную  черту,  где  не  пропускаются
русские подданные, можно проехать русскому человеку через  весь  Афганистан,
не встретив никакого противодействия.
   Поэтому план моей  поездки  состоит  в  том,  чтобы  избежать  встречи  с
афганскими отрядами в пограничной черте, далее вполне открыто в  европейской
одежде проехать до Кабула. Если же афганские  власти  меня  и  арестуют,  то
все-таки часть моего плана будет выполнена, так  как  мне  удастся  побывать
внутри этого замкнутого государства и увидеть его современную жизнь.
   Начать поездку я бы полагал либо из Персии, либо из  юго-восточной  части
Бухары и, делая возможно большие переходы, проникнуть  как  можно  дальше  в
глубь страны, надеясь на дальнейшие счастье и удачу..."
   Генерал  Суботич   представил   в   копии   мой   рапорт   Туркестанскому
генерал-губернатору Иванову со своим ходатайством об удовлетворении просьбы.
   В ответном письме из Ташкента генерал Иванов писал: "Мне очень симпатично
сообщенное  вашим  превосходительством   намерение   губернского   секретаря
Янчевецкого отправиться в Афганистан для  ознакомления  с  этой  страной,  и
желал бы, чтобы г. Янчевецкий осуществил это намерение на свой страх и риск,
но...   я   затрудняюсь   дать   разрешение