полбеды  откачала,  да  корабельщики  с  другой  половиной
справились, а Господь Бог, в  милости своей, всю беду разогнал. И  вскорости
утих гнев морского  царя и вид моря переменился к добру. Так и миновал  день
без вреда, и ночью никакого ущерба не приключилось.
     Месяц вышел и засиял, и корабль поплыл себе спокойно, хворые понемножку
оправились.
     Луна бледнеет и исчезает, вот уже и  настало время солнцу взойти.  И  с
бликом рассвета  утихли воды морские  и красноватый покров  повис  над ликом
моря. Ладья  без сил стояла  в открытом море,  и  легкий ветерок овевал стан
мореплавателей.
     Сказал  один: знаете,  что  я вам  скажу, братцы, похож я  на человека,
которому  показывают сокровищницу  царскую.  Спускаются с ним  в подземелье,
ноги его заплетаются, но так как знает он, куда его  ведут  - в сокровищницу
царскую, - все равно радуется. И сказал р. Иосеф Меир: "Кто взойдет  на гору
Господню и кто восстанет на месте Его святости?"
     Сказал р.  Иосеф Шмуэль, сын р. Шалома Мордхая  Левита: когда  бушевало
море и заливало корабль, знаете, о чем я думал в тот час? Думал я о том, что
приключилось  со святым раввином р. Шмельке(118), да оградит нас Господь  во
имя  этого праведника. Однажды  наслали власти лютые казни на общину святого
града Никльсбурха, но  кесарь еще не утвердил указа о  казнях. Поехал святой
мудрец  к  кесарю  в Вену, а  дело было во время ледохода, когда  по реке на
корабле не пройдешь. Сказал мудрец своему ученику, св. раввину Моше

     115 ...ладья... готова разломиться... - еще одна цитата из книги Ионы.
     116 Р. Нахман из Городенки (ум. в 1780 г.) - один из учеников Бешта.
     117 Р. Менделе  из  Перемышлян  (род. в  1728 г.)  -  друг  Нахмана  из
Городенки, вместе с ним поселился в Тверии. Названия этих  мелких местечек с
трудом  можно найти на карте Галиции, но в свое  время  они были  подлинными
столицами невидимой империи мистического еврейства.
     118 Р. Шмельке из Никльсбурха (1726 - 1778)  - один из отцов хасидизма,
о чудесах которого рассказывают немало историй.

     Лейбу  из Сасова(119):  поди  принеси,  мол,  люльку(120). Пошел  тот и
принес люльку.  Сели  они в люльку  и отплыли, вышли  на течение  и стали на
ноги.  Прочел  святой  мудрец  Песнь  Моря,  ту, что  сложил  Моисей,  когда
разверзлось  Чермное море,  а ученик  повторял за ним,  пока не прибыли  они
благополучно в Вену. А в то время стояли жители Вены на берегу, и видят они:
плывут два еврея в люльке по реке, в то время когда и в лодке не проплывешь:
льдины огромные,  как  горы,  плывут  по  реке, гневно наваливаются друг  на
друга,  с  шумом,  подобным грому. Услышал про  это кесарь,  вышел со своими
советниками и увидел: стоят два еврея в люльке и поют гимн, а льдины, с гору
величиной, трутся  и наваливаются друг на  друга, но  люльку  не затирают, а
раздвигаются и дают ей  дорогу. А как пришел праведник к кесарю, сказал  ему
кесарь: исполню я твою волю, человек Божий, - и отменил указ.
     Сказал  р.  Алтер-учитель:  ну,  что  вы скажете  об  этом?  Сказал  р.
Алтер-резник: ой, где сейчас найти такую люльку. Вздохнула  Фейга и сказала:
а мы плывем  на большом  корабле, и не к  кесарю из плоти и крови, а к  Царю
царей,  Кесарю  кесарей,  а  добрых знамений  покамест не видать. И  сказала
Цирль: и я то же самое  говорю,  едем в Страну Израиля, а ни тебе  чудес, ни
знамений.
     Шикнула на них г-жа  Милька и  сказала: ах вы неблагодарные, да мало ли
чудес и знамений явил вам Господь: вселил в сердце понимание, чтоб пуститься
в Страну  Израиля, и по суше провел  Он  нас, и  провел Он  нас прямиком без
препятствий  и вреда, и  послал  нам  корабль,  чтоб пуститься  по  морю,  и
выпустил  ветер  из кладовых  своих  - гнать ладью  по морю.  А  когда  море
разбушевалось, Он унял  его и приказал царю морскому унять гнев свой, и унял
гнев его,  и воды вновь потекли как по  маслу, и не сегодня-завтра введет Он
нас в Страну  Израиля,  а вы  после  всего этого  говорите: не  видать, мол,
добрых  знамений. Господи Боже мой, если так, то  что  уж должен был сказать
Хананья, сколько горя он измыкал, шел пешком из города в город, из  страны в
страну, и граничная стража отняла у него  все добро и раздела  догола,  и  в
плен к разбойникам попался, и счет субботам потерял и святой день осквернил,
и немало помучился, лишь бы добраться до Страны Израиля, а как настало время
взойти - ушел корабль без него.
     Сказал  р.  Алтер-учитель: вот это да, надо  нам брать пример с Мильки.
Клянусь вам,  что, когда она говорила,  все  мое  тело прочувствовало, какие
чудеса явил нам Господь. А как вспомнили  Хананью - перекосились их лица, от
горести  и  жалости по тому  бедолаге,  что  собой  пренебрег во  имя Страны
Израиля,  а как  настал  час сесть на корабль и отплыть  в  Страну Израиля -
уплыл  корабль и  оставил его  - и  неведомо,  живым  или,  не  приведи Бог,
мертвым. Хоть и огорчилось сердце  их, глаза заблестели, как всегда у добрых
людей, что вспомнят доброго человека, и глаза у них заблистают.
     Сказал Песах-казначей: помните, платочек был у Хананьи, все пожитки  он
в него увязывал, а  в час молитвы вынимал пожитки и подпоясывался платочком.
Однажды  сказал  я ему:  Хананья,  мол,  на тебе пояс, чтобы не  возиться  с
пожитками - развязывать-завязывать, - но  не взял  он.  А какой ответ он мне
дал? Сказал  он: к вещи  надо  относиться с уважением, хоть и  нашел другую,
краше прежней, нельзя перестать  прежнею пользоваться. И так же ответил он и
Мильке. По дороге дала  ему Милька  котомку,  а назавтра видит:  он с тем же
узелком. Сказала ему: да разве не дала я  тебе котомку для пожитков? Ответил
он ей: дала. Сказала ему: а ты все в платочек увязываешь? Ответил он ей: так
что, если платок говорить не умеет, так на него уже наплевать можно?
     Сказал р. Алтер-учитель: сейчас,  когда облегчил нашу  долю  Господь  и
успокоились воды моря, не след ли нам вознести утреннюю молитву?
     А когда помолились, ничего не смогли отведать, потому что  морская вода
просолила  их припасы.  Солил Господь  Левиафана впрок,  и  море наполнилось
солью. Да кому нужны еда-питье, если не сегодня-завтра вступят они в  Страну
Израиля, потому  что  говорят - близок корабль к пристани. И тут  вылетели у
них из сердца все  дорожные хлопоты, и  скудность пропитания  на  корабле, и
буря  на  море.  Тяжелые,  как каменья,  ноги  вдруг  полегчали,  глаза, что
померкли от слез,  засияли светом  Утренней звезды. Оделись они  в субботние
одежды и украсили себя во имя Страны Израиля и особо постарались стряхнуть с
одежд прах иных земель, чтобы чистыми вступить в Землю Израиля. У р. Моше на
шее  висела ладанка с прахом Земли Израиля: как показалось им,  что вступают
они в Святую Землю, развязал ладанку и  бросил прах  в  море(121). Сказал р.
Моше: сказали мудрецы Израильские, что суждено Земле Израиля простереться по
всему свету, - вот я бросаю прах Земли Израиля в море, и станет он скалой, и
на ней выстроится один из великих городов Земли Израиля.  И завели они гимны
и

     119  Моше Лейб из Сасова (1745 - 1807) - один из вождей хасидизма.  Про
него рассказывали,  что по ночам он летает на  небо.  И хотя это и  не  было
диковинкой  в том поколении  - Бешт тоже бывал на небе и спорил с сатаной, -
все же его хасиды решили подсмотреть и запрятались однажды ночью и  увидели:
в полночь рабби встает, берет топор  и идет к большой дороге. По  пути рабби
нарубил хвороста, сделал охапку дров и принес  к дому  одинокой вдовы. - Кто
это, - спросила вдова. - Мужик Василий, - ответил рабби,- принес дров. Зашел
он, натопил печку  и вернулся  домой. Ну, сказали подглядывавшие хасиды, это
еще похлеще, чем слетать на небо.  Интересно, что, по легенде, рабби выдавал
себя  за   мужика-иноверца.  Хасидизм  постоянно   клонился  к  иноверцам  -
последователям   предыдущего  еврейского   мессии,   и,  видимо,  отказ   от
прозелитизма нелегко давался хасидам. Так, Бешт  до своего Явления  проводил
все  время среди мужиков  и пастухов  в Карпатах  и  им явился  раньше,  чем
евреям, и т.д.
     120 Люлька -  ну  как тут  не  вспомнить  корыто св.  Маэля в  "Острове
Пингвинов" А. Франса!
     121 Прах, брошенный в море - традиционный мотив еврейских легенд. Когда
царь Соломон согрешил и установил капище для своих  жен, бросила птица комок
земли в море, и там вырос остров, и на нем возник Рим, разрушитель Царства и
Храма.

     хваления  и благодарения,  что довелось им  добраться до пределов Земли
Израиля, и сложили  они пожитки и  увязали их,  чтобы не  задерживаться, как
наступит время сойти на берег.
     Однако  не  пришел  еще  их  черед  стоять  в  Царских чертогах.  Когда
взобрались  корабельщики   на   мачты,  посмотреть,  куда  занесло  корабль,
посмотрели они и увидели очертания  большого города, но не Яффы, и не Аккры,
и  не Тира, и не Силона, и никакого иного города из городов Земли Израиля, а
города Стамбула. И тут опустились руки гребцов и  дрожь пронизала  их кости.
Три недели и долее возились они,  чтобы приплыть к берегам Страны Израиля, а
затем подхватили  ветры  корабль и возвратили  его  в Стамбул. Решил Господь
испытать  званых гостей, достойны  ли быть  в  его легионах,  и навел на них
бурный ветер, и  воротил их, несолоно хлебавши. Кто хочет  в Страну Израиля,
пускай, мол, останется на корабле, а кто захочет вернуться в  страны Эдома и
Измаила  - пусть вернется себе.  Но все как один ответили: вперед, в  Святую
Землю, назад не поворотим.
     Послал главный корабельщик моряков в  город, принести провизии - затем,
что все  припасы  на  корабле  заплесневели.  Взяли  моряки  весла  в  руки,
спустились в лодочки и отплыли в город.  Запаслись там всеми благами Порты и
вернулись. Поднял главный корабельщик паруса и натянул снасти. Вмиг выпустил
Господь  ветер из своих  кладовых  и  предупредил его: смотри, мол, не вреди
знакомцам моим. Отплыл корабль и пошел радостно, как в хороводе.
     Дважды беде не  приключиться. Благословен  Проведший их прямым путем по
морю и по суше и по морю. Пять дней и пять ночей плыла себе ладья полегоньку
и  благополучно  доплыла  до  Яффы.  Когда  занялся  рассвет  дня  шестого -
последнего  дня  их плаванья, - вынырнула Яффа из  моря, как солнечный диск,
что всплывает из  Огнь-реки(122), -  воссиять миру. Вот  она,  Яффа, - врата
града  Божьего, сюда  приходят изгнанники Израиля,  и  отсюда  начинают  они
восхождение в Иерусалим.
     Утро занимается, и светило сияет  все сильней и пышет жаром на корабль.
Небесный огонь обжигает до пузырей. Моряки разделись и все равно потели, как
медведи. И евреи, со своей  стороны,  тоже скинули верхние облачения и сняли
шляпы  -  но не ермолки,  - и  ну  ими  обмахиваться,  и все равно кипели от
солнечного жара и солнце кипятило пот и сушило кости в теле.
     Обратился  Лейбуш-мясник к  р. Алтеру-резнику, когда оба они  сидели  и
обмахивались, и спросил его:  скажи мне, мол,  р. Алтер,  почему это  солнце
такое  неистовое?   Ответил  тот  ему:   жарит  Господь  Левиафана   на  пир
праведникам, для этого и растопил солнце.
     А одна из женщин сказала подружке: что это, глаза мои меркнут. Ответила
ей подруга: ты что думаешь, у меня вместо глаз  - стекляшки? Чувствую я, как
будто  их  колют раскаленными спицами. Сказала Цирль:  не солнышко здесь  на
небе, а прямо пещь огненная. Услыхал р. Моше и сказал: меркнут глаза ваши от
сияния  Духа Божия. Даже Фейгу, что  доброй  волею  ехала, и ту  обеспокоило
видение  глаз ее. Где они, эти дуновения  ветра, что  в сказах всегда веют в
Стране Израиля, меж садов и  апельсиновых рощ и меж  пальмами и лимонами,  и
меж горами благовонными, как в Эдеме?  Вместо этого  жар геенны наваливается
на  них  и сжигает кости. Неужто  занесло их  ладью, не  дай Бог, в  мертвую
пустыню, где самумы и скорпионы, и снова приключатся  им  всякие  несчастия?
Хоть и знали женщины, что в  разрушении стоит Страна Израиля и что много бед
поджидают там человека, но  помнилось им лишь  то, что по вкусу, а что не по
вкусу  - забылось. Сидела напротив Милька и улыбалась. Сказала Фейга Мильке:
да ты никак подсмеиваешься надо мной? Сказала ей Милька: не над тобой, а над
собой  я  смеюсь.  Помню,  по  дороге  в  Лешкович  пригрезилась мне меховая
накидка, пышная, длинная, чтобы целиком укутаться можно было. И как хотелось
мне ее купить, а сейчас я думаю - что бы я делала с этой накидкой? Разве что
укутать в нее солнышко, чтоб не простыло. Сказала Фейга: и я  тогда сидела в
повозке и грезила, и явился мне  кожаный тулупчик, и нашептывал мне Лукавый:
заезжай, мол, в Лешкович,  какие там тебе товары  уготованы. Сказала Милька:
думаешь, услужить нам хотел Лукавый? Лишь задержать в пути хотел.
     Солнце  стояло посреди небес и калило ладью, как чан на угольях. Однако
кому в сердце  засела любовь к Стране Израиля, тот лишь крепнет  от святости
страны, где горний свет снисходит без препон, хоть и в развалинах она.
     И тут оставили  сердечные  все помыслы  о  тягости дорог  и  жалобы,  и
загорелись лица их от силы Единого Желания. Простер руки  р. Алтер-учитель и
запел, отбивая  ритм пальцами  на сундуке, что перед  ним:  чада  храма(123)
восходят  в ряд, зеницы  малый свет узрят - и р.  Алтер-резник подхватил: на
царском  застолье сядут в приволье, Явление Царское хмелем почтят. И день не
избыл, как подошел корабль к

     122 Огнь-река (река Динур) - огненная река, текущая с неба. Она создана
жарким  дыханием Зверей,  на которых зиждется престол Господень. Хотя она  и
огненная,  но  холоднее  солнца,  и  солнце  купается  в  этой  реке,  чтобы
приостыть,  а иначе сожгло бы весь мир. А еще солнце  проходит на своем пути
рай -  поутру и  ад - вечером, и  утренняя заря - это видение райских роз, а
закат - отблеск огней ада.
     123 Чада Храма  -  стих из  книги "Сияние". "Малый свет" - уменьшенное,
чтобы люди не ослепли, видение горнего света.

     берегу  Яффы.  Прозвучал залп  с  корабля. Налетели  арапы  из  города.
Одежонка  на  них  похабная,  рубашонка  грязная  и  короткая,  едва  колени
покрывает, и куском  бечевки  подпоясаны, и ноги  босые -  без чулок, только
сандалии  к ступням привязаны. И  речь  их шумная, как  будто  сами на  себя
гневаются. И людям  язык  их непонятен. Поднялись на  борт,  заорали во  всю
глотку и  стали  расхватывать людей,  как пленных, схватили  их и  побросали
вместе с пожитками в свои худые лодчонки. И сколько платы  им ни давали, все
им было мало, хотели  уж побить любезных  наших, да Господь  спас их  из рук
арапов и привел в целости и сохранности на сушу.
     Глава двенадцатая
     СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ
     А как взошли сердечные на берег, бросились они на землю и целовали прах
ее  и  возрыдали  великим  плачем, пока  не потекли  глаза их, как источники
соленые. Возвратятся  сыны в отчий дом и найдут его в развалинах - неужто не
возрыдают?  Но и в час горя  обрадуются, что довелось им вернуться.  Взялись
они  за руки и запели: "Возликовал я призывавшим: пойдем во храм Господень".
И еще  они пели: "Любит Господь врата  Сиона  пуще всех  обителей Иакова". А
агаряне стояли в стороне и поглядывали. Так они и шли и пели, пока не пришли
на постоялый двор,  что  именуется Еврейское подворье. А там отделения есть:
одно - для  молитвы  в собрании, если  соберется  десять  евреев,  и еще два
отделения,  что  называются  богоугодными  -  а там  постелены  постели  для
заболевших в пути, - одно для мужчин, одно для женщин. И  еще одно отделение
было  там - для скотины.  Туда  загоняют вьючную скотину, на которой едут  в
Иерусалим.
     Караван пустился в путь и дошел  до цели - конечно, рады путники, а тем
более если приключилась им  беда в пути  и  миновала.  Но если недосчитались
одного и  неведомо,  меж живых  ли недосчитались его  или  меж  мертвых, как
возвеселятся - так и вспомнится он им и потревожит их веселье. Так  и  они -
сколько  времени мыкался с ними  Хананья, сколько приключений испытал - лишь
бы взойти на Землю Израиля, а  когда пробил час  взойти  - не взошел, и  кто
знает  - жив ли он или  мертв. Да может  ли радость их быть полною? Дали они
обет помянуть  его  в Иерусалиме и  помолиться  за него  в  святых местах. А
теперь не след ли узнать, что стряслось с Хананьей? Когда пошли товарищи его
запасаться припасами в  путь, пошел и  он с ними. По  дороге отстал от них и
пошел в  одно место, а они и  не заметили. А когда вернулся, то их не нашел.
Пошел  к  причалу. А как подошел к причалу,  увидел, что  отплыл их корабль.
Сколько  забот изведал  человек этот, чтобы  взойти на Землю Израиля,  а как
настало время взойти  - уплыл  корабль без него, а его оставил. И он стоит и
видит, а уплыть на нем не может.
     Хананья  проворен  был, что ж задержался в пути? Дело в том, что, когда
был  он  на  рынке,  подвернулся  ему один  иноверец.  Спросил его  Хананья,
иноверца этого:  не ты ли хотел однажды провести меня в  Землю Израиля через
глубокую  пещеру? Сказал он: так, это я. Спросил его:  что ты здесь делаешь?
Сказал тот: я и сам не пойму.  Каждый  раз, когда надеваю я тфилин покойного
нашего архистратига, слышу я его: плачется по жене и детям. Вот я и брожу по
свету, ищу  их.  Сказал ему  Хананья: сто лет  тебе жизни, получил ты долю в
мире Грядущем.  Пошли вместе. Подошли к одному  дому.  Постучался Хананья  в
окно, открыл хозяин окно и  спросил: что  вам надобно?  Сказал  Хананья: где
она, эта женщина из  Хотина? Сказал хозяин:  не знаю, утром вышла с детьми и
не вернулась, может, уже вернулась в Хотин. Охнул Хананья и замолчал. Сказал
хозяин: что у тебя к этой женщине? Указал Хананья на необрезанного и сказал:
этот  иноверец  может  засвидетельствовать,  где  он  видал  ее мужа. Сказал
хозяин:  хорошо,  если  бы  мог  он  засвидетельствовать это  в  присутствии
раввина.  Пока говорил  Хананья с хозяином, отошел необрезанный в  сторону -
возложить  тфилин. А  тут  пришла и эта женщина,  увидела  тфилин и завопила
страшным  воплем: это  тфилин  моего мужа. Сказал необрезанный:  если  звали
твоего  мужа  Зуша, то это его тфилин. И  сразу  рассказал, что случилось  с
Зушей. Из-за этого Хананья и задержался.
     Много  у  нас  есть  сказаний про чудесное  избавление,  одно  красивее
другого.  Как,  например,  сказание о путнике,  что  заблудился  в  пустыне.
Налетела  огромная  птица(124), усадила его себе на крылья и отнесла домой -
час лету как  несколько лет ходу. Однако никакой орел не явился Хананье. Еще
лучше  был бы плащ царя Соломона, мир праху его. Садился  на него Соломон, и
нес  его  ветер,  да так,  что утреннюю трапезу  вкушал  царь  в  Дамаске, а
вечернюю отведывал в Мидии, та

     124 ...налетела огромная  птица...  - намек  на сказочное  путешествие,
описанное в "Дланях Моисея" р. Моисеем  Иерусалимским в  XVIII  в.  Там тоже
праведник упустил  корабль,  остался на берегу,  повстречал  пахаря  (Микулу
Селяниновича?), и тот посадил его на плечи и долетел с ним до Святой Земли.

     - на Востоке, а та - на  Западе.  Однако потаился  плащ сей в день, что
скончался царь Соломон,  мир праху его, и неведомо, где потаился. Да хоть бы
и нашел  этот плащ  Хананья,  что бы он  мог с ним сделать?  Ведь ни  одному
существу не дано усидеть на этом плаще, кроме самого царя Соломона и четырех
его вельмож:  один вельможа был из людского племени, один - из бесей, один -
из зверей и один - от птиц. Да и в поколении  отцов наших совершались чудеса
над  водами.  Как,  например,  случай  со  святым  мудрецом  р.  Шмельке  из
Никльсбурха и  его учеником святым  р. Моше  Лейбом из  Сасова, что прошли в
люльке реку Дунай в час ледохода. Однако где сейчас найти такую  люльку? Как
увидел Хананья, что горе его - на этот раз и впрямь горе, возвел он очи горе
и  сказал: Властелин Вселенной, нет у  меня  опоры, кроме  Твоей  жалости. И
вселил  Господь в сердце  его  совет:  чтоб  бросил он  свой  платок(125) на
воду(126)  и уселся на  него. Расстелил он платочек  и сел на нег