мания и продолжает идти вперед. Скользит Артур Карлович,
вот-вот свалится в пропасть, цепляется за лед и ломает ногти. И ужас,
шевелящийся внутри, головкой змеи проникает в него сквозь легкие, забитые
холодным воздухом, сквозь почти невозможность дышать. Но не соскользнул Артур
Карлович в пропасть, заставил себя проснуться и увидел над головой тусклую
лампочку, горящую в четверть накала, как-то во время его сна подкрутил
реостат. Как следует разув глаза, он увидел, что металлический столик с
грязными тарелками исчез, а на столе лежит стопка бумаги и автоматическое
перо. Артур Карлович встал, походил по комнате и уселся за стол. За
какой-нибудь час он изложил все, что прочел в библиотеке ведьм на Градчанах.
Откинувшись на спинку стула, Артур Карлович немного пораскачивался на задних
ножках, погрыз колпачок авторучки и заметил, что свет в комнате прибавил в
накале. Буквально через несколько минут после того, как он закончил писать, в
замке задвигался ключ и дверь распахнулась. На пороге возник Антон Иванович,
он прошел в комнату, сделал несколько шагов, сел и закурил.
- Все написали, ничего не забыли? - спросил он с легкой иронией.
- Да, вроде бы, все.
- Ну и замечательно, идемте. Он подошел к столу и размял в пепельнице остаток
своей папиросы. Они шли по узкому, ярко освященному коридору. Антон Иванович
откашлялся и сказал:
- Я тут зайду на минутку по делу, а потом Вас догоню. Голос его два раза
свистнул на каких-то высоких гортанных нотках и переломился в конце фразы на
две половинки так, как будто его со всей силы ударили по шее ребром ладони.
- Идите вперед, - сказал охранник, и эта не грубая, а какая-то презрительная,
обреченная фраза вдруг в одну секунду разрушила все надежды.
Немного пропетляв по коридорам, охранник ввел Артура Карловича в ярко
освещенный каменный мешок, стены, пол и потолок которого были выкрашены густой
коричневой краской. Двигаться в таком помещении было нельзя, но в конце узкой
глухой стены стоял металлический стул, привинченный к полу. Артур Карлович сел
на него, а охранник сказал, что он должен подождать и что вскоре за ним
придут. Откинувшись на спинку, он прислонился головой к стене, и закрыл глаза.
Бесформенные пятна кирпичного цвета запрыгали перед закрытым взором. И вдруг
неожиданно для себя он вспомнил о маленьком мальчике в гольфах и пестрых
штанишках. Мальчик этот сидит на корточках на гранитной ступени канала, а
перед ним тихо дрожит черная петербургская вода, и мальчик этот он, Артур
Карлович, пожилой, подслеповатый человек, владеющий некоторыми секретами,
пытавшийся петь на оперной сцене, проработавший инженером в пароходной
компании и бухгалтером на Петроградском заводе Вульфа. И вот все события,
спрессованные в крайне короткий отрезок времени, промелькнули перед закрытым
взором за какую-то долю секунды, они промелькнули и растворились, ушли в это
волшебное никуда, туда - откуда приходит все и куда уходит это же все. Выстрел
в затылок из пистолета наган с близкого расстояния почти раскроил череп Артура
Карловича на две неравные половинки. Он медленно сполз со стула, и кривые
кровавые трещины расписали череп покойника подобно голубым рекам проходящих
линиями сквозь оба полушария земли.
Антон Иванович сидел за столом и читал страницы, последние страницы,
написанные покойником на этой земле. Прошло ещ„ несколько дней, и вот однажды
около трех часов утра топот солдатских сапог разрушил беспокойные сны
колдунов, заставив их приподняться с подушек, затем их собрали во дворе,
посадили в грузовики и повезли. Беспокойные, нервные люди, они чувствовали
приближающуюся развязку, но вдали от своих книг и атрибутики, сделать что-либо
были бессильны. Урчание и гортанные птичьи возгласы звучали под брезентовой
крышей грузовика. Несколько вооруженных людей блокировали борт автомашины,
отрезав колдунам дорогу к возможному бегству. Грузовик долго ехал по
асфальтированной ленте шоссе, затем свернул на проселочный тракт, наконец
машина остановилась. НКВДешник с добрым и открытым лицом выпрыгнул из кабины
грузовика и зажег электрический фонарь.
- Я отведу Вас в бункер, - громко сказал он, и цепочка озирающихся колдунов
пошла за ним так же, как в старой сказке вереница крыс пошла за юношей с
чудесной дудкой.
Бункер, в который спустились люди, представлял из себя заброшенный объект,
оставшийся от одного из бесконечных учений, которые красная армия регулярно
проводила на просторах бескрайней страны. На простом деревянном столе стояла
зажженная керосиновая лампа. Вокруг стола располагались сырые, серые от
времени лавки, на них и опустили колдуны свои беспокойные чуткие тела.
Опустили и принялись ждать. НКВДешник с добрым лицом ушел, предварительно
заперев дверь. Через несколько минут солдаты частей особого назначения тихо
окружили здание и, просунув стволы винтовок в узкие окна бункера, в
какие-нибудь несколько минут расстреляли несчастных. Когда процедура
закончилась, добрый НКВДешник, докурив папиросу до конца картонного мундштука,
поднял с земли два тонких провода и, посветив на них фонариком, снял с конца
одного намотанный кусочек изоляционной ленты и соединил оба контакта. Взрывная
волна подбросила вверх деревянные перекрытия, и трупы колдунов засыпало землею
и балками.


Глава семнадцатая.
Комната, в которой лежала Лина, была переделана в палату из узкого коридора.
Дверь на запасную лестницу была закрыта, а на ступеньках и лестничных
площадках лежали плотные брезентовые сумки с красными крестами и белые
маскировочные халаты. Ночью у Лины начались схватки и были они такими
сильными, что она несколько раз теряла сознание. Ребенок предчувствуя свое
великое предназначение с неистовой силой рвался вперед. Минутная стрелка
танковых часов с недельным заводом в приемном покое родильного дома
перевалилась за двенадцатичасовой рубикон. Дежурный врач, молодая,
кругленькая, темноволосая, с пучком редких волос стянутых сзади резинкой,
суетилась, расстилая салфетки, и раскладывая блестящие инструменты. На
электрической плитке в металлической ванночке кипела вода. Молодой муж Лины,
бесконечно влюбленный в не„, двигался по заснеженным московским улицам на
служебном хорьхе посольства. Редкие горящие окна глядели вслед уходящей машины
тускловатыми квадратными своими глазами. На коленях Линин супруг держал
тяжелый глиняный горшок с маленьким лимонным деревом. Иногда дерево
подпрыгивало у него в руках и пружинило слабой макушкой о мягкую обивку
салона, рядом лежала коробка швейцарских конфет "Монблан" с островерхими,
засыпанными снегом вершинами и выпуклыми голубыми облаками. Несколько дней
назад посол вызвал к себе Винтермаера и сообщил ему неприятную новость.
- Ваша жена обратилась в министерство иностранных дел Советского Союза с
просьбой о политическом убежище. Попробуйте повлиять на не„.
- Я ничего не знаю, - рассеянно проговорил Винтермаер.
- Он смотрел на маленького круглого посла в наглухо застегнутом двубортном
костюме. Посол стоял, повернувшись к нему спиной, стряхивал пепел в круглую
бронзовую пепельницу и смотрел в окно.
- Мы находимся между двух враждующих полюсов. Наша страна при любом исходе
войны вероятнее всего окажется катализатором нейтралитета, то есть той
неизменной константой, на которую уже несколько лет опирается воюющая Европа.
Подумайте, что произойдет с вашей женой и ребенком, если документы с просьбой
о политическом убежище попадут в руки германских властей. Нонсенс, это нонсенс
за всю историю швейцарской дипломатической службы не было случая, что бы
какой-то сотрудник или супруга сотрудника попросили в другой стране
политическое убежище.
Автомобиль остановился на противоположной от фасада родильного дома стороне
улицы. Много раз Винтермаер прокручивал в голове текст, который собирался
произнести для Лины, и теперь, открывая дверь автомобиля, вдруг почувствовал,
как много раз произнесенные внутри него слова убеждения отпечатываются в
сознании так, как будто сквозь его голову проносится лента телеграфного
аппарата. Воспоминание о несостоявшемся разговоре с женой в одно мгновение
пробежало перед ним в цветах и красках. Винтермаер переходил улицу в почти
полной темноте, было организовано затемнение, свойственное военному времени,
так что мостовую освещала только полная луна и звезды. Он дошел до половины
улицы, прижимая к груди цветочный горшок и коробку конфет, как вдруг из
переулка выпрыгнул грузовой автомобиль с погашенными фарами. Винтермайер
заметался. Он пробежал вперед, затем вернулся назад. Автомобиль, петляя, стал
тормозить, но было поздно. Тяжелый студебекер отбросил секретаря посольства на
каменный тротуарный бордюр, в полете с него слетела шапка, и от сильного удара
голова третьего секретаря треснула и образовала на снегу неравномерное красное
пятно, которое медленно увеличивалось. Рядом лежал разбитый горшок и нелепое
лимонное дерево трепала злая январская поземка. На груди трупа лежало
несколько конфет, выскочивших из коробки и расположившихся в абстрактном
порядке. Оба русских шофера после аварии вышли на большую дорогу, и подошли к
трупу. Взяв конфету с груди Винтермаера, шофер посольства отправил е„ к себе в
рот, водитель Студебекера так же поднял конфету и стал е„ есть. Они стояли на
холодной январской улице и пережевывали редкий в России швейцарский шоколад,
поднятый с мертвого тела.


Глава восемнадцатая.
Берия проснулся от громкого лая собак, которых охрана на ночь спускала с
цепей. Он посмотрел на черный циферблат с фосфорическими стрелками и тихонько
зевнул, прикрыв рот ладонью. Было начало седьмого утра. Берия выглянул в окно
и увидел собак, которые оперевшись на забор облаивали снегоуборочный
автомобиль, сгребавший огромными лапами большие сугробы. Ещ„ раз зевнув, он
отошел от окна, вышел из комнаты и прошел в кабинет, отделанный светлыми
дубовыми панелями с широким окном, завешанным бархатными шторами. Министр не
любил сидеть спиной к двери, не нравилось ему так же сидеть спиною к окну, и
поставил он стол таким образом, что с одной правой стороны у него было окно, а
с другой дверь. Берия бросил взгляд на телефон и левая его рука автоматически
двинулась к трубке, но на пол дороге остановилась и опустилась на край стола.
Звонить было поздно, поэтому он придвинул к себе настольную лампу и распахнул
папку с чистой бумагой, затем немного подумав, облизнул языком губы и начал
писать.
"Милый Коба.
Несмотря на то, что мы приняли решение ликвидировать эксперимент ЖХ, я прошу
твоего разрешения продлить одну ветвь проекта. Это связано с погибшими
инопланетянами, информация о которых у тебя есть. Заранее благодарен за
положительный ответ.
Твой Лаврентий".
Министр запечатал конверт и щелкнул кнопкой электрического выключателя,
который разогревал медный тигелек с сургучом, через пару минут сургуч
расплавился. Берия обмакнул в него тяжелую металлическую печать и трижды
опечатал конверт. Позвонив в колокольчик, он попросил принести чашку крепкого
кофе и ночные туфли, забытые у кровати. Потом он позвонил Туру, курировавшему
этот процесс со стороны высшего эшелона разведки. А Тур в свою очередь
телефонировал Антону Ивановичу и попросил подыскать кандидатуру для зарубежной
операции.


Глава девятнадцатая.
В двухкомнатной квартире капитана НКВД Николая Журавлева ранним январским
утром зазвонил телефон. Только неделю назад вернувшийся из заграничной
командировки Николай отдыхал на широкой кровати с законной супругой и был
удивлен таким ранним звонком, так как обычно агенту после успешной ликвидации
давали как минимум месячный отдых на общую коррекцию организма и на
восстановление морального облика. Николай работал на заказ и недавно с блеском
выполнил непростую работу, ликвидировав прославленного белогвардейского
генерала. Звонил его куратор, который, ничего не объясняя, попросил приехать
на Полянку по неизвестному адресу. Ранний этот звонок насторожил и озадачил
Колину голову. Он положил трубку и посмотрел на зашевелившуюся во сне супругу,
крупную, высокую блондинку, студентку медицинского института и умную бабу,
которая явно догадывалась о цели его заграничных поездок, и которой он через
свою контору устроил бронь, освобождающую от отправки на фронт. Квартира,
которую Николай получил перед самой войной, представляла из себя две смежные
небольшие комнаты, по габаритам немного превосходящее церковные кельи. Окна
одной выходили во двор, другой на улицу. В одной из комнат имелся маленький
железный балкон. Кухня имела площадь два с половиной метра и включала в себя
двух конфорочную плиту со странным названием "Газоаппарат", железную круглую
чашку, опрокидывающуюся в трубу мусоропровода и маленькое прямоугольное
засиженное мухами окно, в которое никогда не заглядывало солнце. Впрочем,
солнце не заглядывало и в комнаты, и если бы не электрический свет, постоянно
горевший днем, то квартиру вполне можно было бы назвать пещерой. Единственный
радующий глаз предмет располагался между узкой чугунной раковиной и прибором с
пугающим названием "Газоаппарат". Это был холодильник "Электролюкс". Маленький
ящик сливочного цвета на пухлых металлических ножках. Холодильник Коля вывез
из Швеции, где он побывал больше года назад так же по очень важному и
серьезному делу. Отдельное место в описании Колиной квартиры займет ванная
комната. В принципе как таковой ванной комнаты вовсе и не было, а был толчок с
железным бачком наверху и душ, находящийся в полуметре от самого толчка. Дверь
в туалет складывалась в гармошку из-за чрезвычайной узости коридора. Дом был
кооперативным и построился в 32 году для красной профессуры. Но так как
большая часть жильцов уже долбила кайлом магаданские земли, НКВД, в ведении
которого находились бывшие жильцы, решил передать свободные площади своей
ответственной агентуре, в среде которой и находился капитан Журавлев. Капитан
хорошо водил автомобиль и всегда возил себя сам, у него была служебная эмка.
По данному адресу Николай нашел низкорослое двухэтажное здание, расположенное
во дворе, типичный образец недорогих наемных домов середины девятнадцатого
века, переоборудованный под советскую контору. Фасад здания был недавно
отреставрирован, а убранное от снега крыльцо с мраморными ступенями, хорошая
дубовая дверь и фарфоровая кнопка электрического звонка - все это говорило о
том, что даже в воскресный день это здание не остается без присмотра, и что
внутри есть люди, и они явно ждут капитана НКВД Колю Журавлева. Он надавил
кнопку электрического звонка, и дверь почти сразу же отворилась. За порогом
стояло двое мужчин в штатских костюмах. Коля назвал фамилию, и его пропустили
в приемную, уставленную массивными кожаными креслами и карликовыми пальмами в
огромных горшках. Он опустился в кресло и осмотрелся. На стенах хорошие копии
русской классической школы, Суриков, Шишкин, Левитан. "Прямо какой-то филиал
Третьяковки", - подумал он, и тут же его окликнули. Наверху стоял Антон
Иванович, и вежливое подобие улыбки блуждало у него на лице.
- Проходите наверх, Журавлев, - сказал он и повернулся к нему спиной.
Поднявшись наверх, Николай попал в длинную прямоугольную комнату с П-образным
столом и жесткими стульями с высокими спинками. Над дверью - огромные оленьи
рога, на противоположной стене - портрет Дзержинского с напряженным взглядом.
В комнате - Антон Иванович и Тур, люди с явно высокими званиями в разведке, на
руке Тура золотые часы с эмалированным циферблатом.
- Садитесь, пожалуйста, - говорит Тур, имени и отчества которого Коля не
знает, и в ту же минуту в дверном проеме возникает куратор и он успокаивается,
понимая, что сейчас разговор войдет в понятное для него русло.
- Мы пригласили Вас, что бы объяснить суть вашей будущей поездки. Тур говорил,
но взгляд его скользил по паркету и по нижней части стены, не останавливаясь
на собеседнике.
- До первой мировой войны в Праге существовала библиотека Ведьм. Ваша задача
разыскать е„ и привести в Москву книгу Мордохая. Спонариуса "Источники жизни в
мертвых материях


Глава двадцатая.
". Через две недели капитан Николай Журавлев оказался в Швейцарии, где скорые
на руку сотрудники консульства вручили ему паспорт на имя болгарского
гражданина Владимира Стоичева, и это не удивило Колю, так как его главной
специализацией были балканские страны. Приехавший в Прагу вновь созданный
болгарин сначала решил осмотреться. ОН погулял по городу, на улицах и площадях
которого слышалась по большей части немецкая речь, и не узнавал его. Коля был
в Праге шесть лет назад, тогда его группа проводила эвакуацию перебежчика,
завербованного ГПУ, русского эмигранта, начавшего работать на английскую МИ.
Тогда, в начале мая это был утопавший в запахах распустившийся зелени и цветов
город. Работа была непыльной и сделалась быстро, поэтому у Коли была
возможность запомнить и дружелюбные улыбки пражан, и узкие улочки,
запутавшиеся в бесконечном кроссворде, и острые шпили соборов, которые словно
сложные инструменты пирожника рассекали белое тесто облаков, совершенно
сказочных и уж точно не настоящих. Капитан Журавлев был далеко не глупым
человеком и прежде, чем начать поиски он решил присмотреться к городу и его
внутреннему ритму, к биению сердца, спрятанному в каменных недрах, к самой
жизни пражан, потускневшей, растерянной и даже как бы не готовый на
продолжение. Коля медленно брел по улочкам, разглядывая витрины и верхние
этажи зданий, наползающих друг на друга и уходящих вдаль бесконечною
лестницей. Он задержался у витрины антикварного магазина, и какое-то время
разглядывал гравюры, эстампы и фамильные гербы чешской аристократии, внизу
располагались статуэтки и лежало старинное оружие, кинжалы, пистолеты и рожки
для пороха, инкрустированные перламутром и золотом. "Книга, которую я ищу -
это очень старая книга, возможно, что антиквар что-то знает про эту
библиотеку", - решил Коля и толкнул дверь магазина. Звякнул колокольчик.
- Просим, просим, - сказал женский голос из глубины, и навстречу ему вышла
миловидная рыженькая чешка лет двадцати пяти.
Она была в желто-коричневом платье с большими черными пуговицами на груди.
- Что желает господин? - спросила она по-немецки.
- Да я, собственно, зашел без всякой причины. Такие важные предметы … они
притягивают сами собой.
- Это Вы верно отметили. Вещи эти очень важные и часто играют большую роль в
судьбе человека. Если вы покупаете, получается одно, если продаете, другое. Но
всегда этот процесс-акт ритуальный.
- Вы, вероятно, в очень хороших отношениях со своими экспонатами. И эта
комплиментарная фраза зажгла в глазах девушки огоньки настоящей симпатии.
- Это старинные пражские гравюры, - сказала она, уловив взгляд Николая,
движущийся по стене.
- Вон там, в углу … Я сейчас зажгу свет. - Оборвав фразу, она двинулась к
стене и щелкнула выключателем. Полумрак исчез, яркий золотой свет хлынул на
небольшую прямоугольную гравюру.
- Это Шлимбах, придворный гравер, ювелир и художник. Молодая женщина так по
особенному произносила слова, что сохранялась дистанция даже между слогами, не
говоря уже о словах.
- И чем же знаменит этот Шлимбах? - поинтересовался Николай, переводя взгляд с
гравюры на девушкино лицо.
- Ну, помимо того, что он был замечательным мастером, он ещ„ был колдуном.
Предание рассказывает, что родился он крысой, а потом один юный чародей,
спавший со своей матерью и получивший от нее волшебное знание, превратил его в
человека. Но когда Шлимбах умер, тело его не нашли, а слуга, войдя в комнату,
увидел на полу огромную крысу. Это одна из его гравюр, - сказала девушка,
показав рукой на небольшую картинку в тонкой металлической рамке. - На ней
были изображены три ведьмы, кружащиеся над городом. Взгляды их устремлены на
маленький шар, он висит в воздухе, и каждая из ведьм будто бы делится взглядом
с подружкой радостью сопричастности к тайне.
- Как Ваше имя? - спросил Коля, дружелюбно посмотрев на девушку.
- А, имя? - она сначала как будто не поняла, о чем же он спрашивает е„.
- Меня зовут Божена.
- Так, вот Божена, я ищу книгу