так, не очень хочу, но я буду отвечать вам, ведь вы старше меня.
- Нет, не надо заставлять себя, можешь молчать.
- Спасибо, - сказала девчушка, и в голосе ее могущественный министр уловил
иронию.
Они стояли рядом и молчали, и вероятно каждый думал о чем-то своем. После
долгого разглядывания моря и паузы длинной, как полярная ночь, заговорила
Лилит-Натали.
- Предположим, Вы едете в поезде, и случайный спутник говорит Вам. Что через
два года Вы умрете.
- Как умру? - воскликнул Лаврентий Павлович, растерявшийся от неожиданности
этой прозвучавшей фразы.
- Вас расстреляют, - ответила Лилит и внимательно с ног до головы оглядела
министра. - Так вот, - продолжала она, - если этот неизвестный скажет Вам
такое, какими будут Ваши действия?
- Я … я постараюсь узнать, кто он такой.
Девочка повернулась к нему спиной и медленно пошла обратно в сторону берега.
Берия провожал ее глазами.
- И напрасно, - громко сказала она, когда уже отошла от министра на несколько
метров.
- Что напрасно? - в свою очередь спросил Берия и двинулся следом.
- Напрасно Ваше желание узнать, кто он такой … ваш случайный попутчик.
- Почему же?
- Потому, что он сказал правду!
Какое-то время министр молчал и смотрел на хрупкие детские лопатки,
шевелящиеся в такт походке на спине Лилит.
- А ты кто такая? Кто ты такая? - неожиданно и зло выкрикнул он.
Лилит-Натали медленно обернулась к нему и негромко сказала: - Я - октябренок
Наташа Сироткина.
После этого Берии стало стыдно и он, что бы скрыть смущение, отвернулся к
тихому и гладкому морю, похожему на огромное неровное зеркало.


Глава сороковая.
В середине лета 1959 года Лилит-Натали познакомилась с художником, он догнал
ее на Кузнецком мосту и, показав удостоверение Мосха, предложил сделать ее
портрет.
- Портрет, - это хорошо сказала Лилит, только я должна вас предупредить. Он
получится не таким, каким Вы себе его представляете.
- Почему же это не таким? - спросил художник.
- Ну, это долго объяснять, но я согласна. Рисуйте.
Художник был уже не молодым человеком и прославился еще до войны, написав
батальное полотно, посвященное финской компании. На этой картине молодцеватые
красные зуавы с лицами ударников тут и там поражали растерянных финских
стрелков, которые напоминали сильно увеличенных в размерах полевых мышей.
Художник не отставал от века и постоянно иллюстрировал в красках всякие
выдающиеся события: революция в Китае, война в Корее, да мало ли там чего.
Однако лица их он воспроизводил по памяти и по газетным фотографиям, и не
таили они в себе ту необходимую степень достоверности, не таили и все.
Нарисовав нескольких рабочих и работниц, он вдруг понял, что идет по
неправильному пути. Бездуховные, механические физиономии нарисованного им
пролетариата стали пугать художника особенно по ночам, когда он, страдая от
бессонницы, входил в мастерскую, зажигал свет и видел уродливых питекантропов
женского и мужского рода, которые пялились на него, не оставляя никакой
надежды на эволюцию. Но в один прекрасный день художник не выдержал. Он сжег
все портреты и окрыленный перспективой пустого пространства вышел на улицу, и
первая девушка к которой он осмелился подойти, была Лилит-Натали.
Художник позвонил по оставленному Лилит телефону, однако, договариваясь, она
предупредила, что время ее ночь, и что писать ему придется с вечера до утра.
- Ну, это не страшно, я все равно не сплю. А как Ваши родители, они против не
будут?
- На этот счет можете не беспокоится, мои родители очень спокойные люди.
Весь вечер художник готовился к приему натурщицы. Он купил бутылку
Киндзмараули, яблоки и виноград. Однако ухаживание за малышкой Лилит не
входило в планы творца. Просто вино и фрукты по его замыслу должны были
располагать к беседе. Около одиннадцати раздался звонок, и он пошел открывать.
Девушка была одета во что-то длинное и черное, так что, когда художник увидел
ее, у него перехватило дыхание. На ней был широкий шелковый пояс
темно-красного цвета, само платье было оборудовано огромным старомодным
воротником, он вырастал как бы из самих плеч и полностью закрывал затылок и
шею с обеих сторон. Такие воротники носили в эпоху короля Артура. Голову Лилит
- Натали стягивала черная лента с пятиконечной звездой из блестящих камней на
уровне лба, черные туфельки на небольшом каблуке и черные перчатки дополняли
эту картину.
- Как же вы шли по улице? - воскликнул художник.
- А я не шла, я ехала в машине отца.
Художник отступил в прихожую, и Лилит - Натали вошла в дом. Надо сказать, что
дом, в котором находилась мастерская художника был замечательным местом в
послевоенной Москве. Сама мастерская располагалась на последнем этаже
двенадцатиэтажного дома, который как бы уже и не был этажом, но был чем-то
тринадцатым. По всему периметру дома шел огромный балкон, и все, кто получили
эти мастерские, имели возможность прогуливаться по нему и даже заглядывать в
чужие окна. Занервничал художник, не ожидавший увидеть такую красавицу, руки у
него стали влажными.
- Вино, фрукты, - произнес он скороговоркой и отступил в глубь мастерской.
Лилит прошла на балкон и облокотилась на толстые железобетонные перила. Город
был залит электричеством. Вспыхивали и гасли разноцветные окна, за шторами
которых умирали и рождались разные люди. Любовь и радость, слезы и горе
проживали в бесчисленных комнатах и квартирах Москвы. Люди, мягкий
недолговечный материал из плоти и крови, понастроили зданий и придумали себе
разнообразные занятия, наполнявшие их существование смыслом. Долго стояла на
балконе Лилит - Натали, за это время, художник открыл бутылку вина и разлил
его по бокалам, после чего включил телевизор. Через линзу, наполненную водой,
он видел умиравшую Майю Плисецкую, уже тогда популярную и известную на весь
мир балерину. Она трепетала в образе прекрасного лебедя, а ненавистный злодей
размахивал над ее головой черными крыльями с огромными бесформенными дырами.
Посмотрев балет, художник встал и прошел к настежь открытой двери.
- Вас не продует? - спросил он.
- Здорово, - словно не слыша его вопрос, сказала Лилит. - Вы, вероятно, очень
талантливы, такая мастерская в центре не каждому дается.
Художник пожал плечами. - Возьмите вино, - предложил он.
Лилит - Натали захватила бокал и они чокнулись.
- За Ваш несомненный успех, - сказала девушка и выпила до дна.
Он тоже выпил, потом поставил в центр мастерской стул с высокой резной спинкой
и подлокотниками с деревянными львами и, усадив на него девушку, стал кружить
вокруг, подыскивая точку, с которой лучше всего начать рисунок картины. Две
ночи он рисовал ее. На третью ночь, когда он уже должен был закончить портрет,
она не пришла. Он ждал ее полтора часа и выпил за это время почти две бутылки
вина. В пол первого он подошел к портрету, что бы подправить волосы и увидел,
что лицо девушки совершенно живое. Горят глаза, улыбаются губы, а на щеках
играют маленькие треугольные ямочки. Лилит - Натали была написана в полный
рост, она сидела на стуле, положив ногу на ногу. Этот портрет можно было бы
назвать портретом эпохи раннего средневековья, если бы не полная свобода, с
которой девушка расположилась на стуле. "Дьявольщина какая-то", - подумал
художник и отвернулся, что бы плеснуть в бокал немного вина. И вдруг он явно
услышал, как за спиной его зашелестела одежда. Он резко обернулся и увидел,
как туфелька девушки скользнула за багетную раму и растаяла на холсте. Она
просто сменила положение, у нее затекла нога и она сменила положение. Теперь
правая нога была закинута на левую, а не наоборот. Краем неверного полупьяного
глаза художник уловил движение, однако поверить в реальность того, что он
видел. Еще не мог. Он подошел к портрету и указательным пальцем дотронулся до
холста. Ощутив шероховатую поверхность материи, он успокоился. Налив вина, он
сел напротив холста. За всю свою долгую и не очень трудную жизнь ему еще ни
разу не удавалось нарисовать полотно такой поражающей выразительности. Он
смотрел на картину и ощутил вокруг себя еще чье-то присутствие. Допив
очередной бокал. Он встал и обошел холст с другой стороны. Встав за спиной
портрета, он нагнул голову и заглянул в нарисованное лицо, и портретная Лилит
- Натали подмигнула ему.
"Нечистая сила", - мелькнуло у него и он, обойдя портрет, отошел в угол
комнаты, где стояла еще одна бутылка вина. Так, пялясь на портрет, он открыл
бутылку и отхлебнул из горла добрую треть. Взяв папиросу, художник сел на
табурет в углу мастерской. Он выпил до дна третью бутылку, закашлявшись на
последнем глотке, и опустив голову вниз, а когда поднял ее, то увидел что
девушка стоит рядом с ним.
- Такого не может быть, - промолвил художник, прижимаясь плечом к стене и
инстинктивно закрывая лицо рукой.
Пьяный, он затравлено поглядывал то на девушку, то на пустую багетную раму. А
Лилит -Натали стояла и смотрела на стоптанные мыски его видавших виды сандалет
и молчала. Потом она медленно подняла левую руку и протянула ее художнику, и
тот, как будто заговоренный, в свою очередь протянул ей свою. Лилит - Натали
вывела его на балкон и довела до разрушенной мастерами загородки. Несколько
месяцев назад на балкон с крыши рухнула плохо закрепленная люлька. Она
забрызгала краской один из углов и упала вниз в палисадник, к счастью никого
не задев. Владелец смежной с художником мастерской, писатель, на чью
территорию приходился разрушенный угол, натянул между развалинами балконной
ограды толстые веревки. Однако подойдя к этому месту, увлекаемый Лилит
художник увидел, что веревочных заграждений этих нет вовсе, а прямо от места
этого поднимается вверх под небольшим углом асфальтированная дорожка, в конце
которой виден золотой трон с сидящим на нем существом с козлиной головой и
человеческим торсом.
- Не бойтесь, - сказала Лилит и робкий, боявшийся даже мышей художник смело
шагнул на асфальтированную эту плоскость, выросшую прямо из небесного свода. -
Это бог, - сказала Лилит - Натали, и художник повторил: - Это бог.
И так они шли по направлению к этому диковинному богу, который с каждым их
шагом отодвигался все дальше и дальше. "Так вот он какой, бог, вот он какой",
- думал художник. Но вот трон, освещенный золотыми лучами, прекратил движение
и замер. И когда уже волшебные его лучи ласково пощекотали лицо художника,
трон вместе с его хозяином вдруг покачнулся и, опрокинувшись навзничь, ушел в
черную пустоту ночи, исчез в ней, со свистом и грохотом увлекая за собой и все
свое призрачное великолепие. И в ту же секунду растворилась в черном мороке
ночи этой и сама Лилит - Натали, выдернула она руки и исчезла, а стоявший на
краю пути художник шагнул вниз в пропасть реальную, которая и была для него
закономерным концом. Утром дворник обнаружил труп жильца и вызвал милицию.
Вскрыв мастерскую, органы увидели три пустых бутылки из-под вина и пустую
багетную раму.


Глава сорок первая.
В конце весны Лилит - Натали закончила десять классов. В конце лета того же 59
года она приехала в ближний подмосковный санаторий для высокопоставленных
работников аппарата ЦК и членов их семей. Это было большое монументальное
здание. Построенное в стиле сталинского неоклассицизма с колоннами, залами и
гигантскими покрытыми коврами золоченными лестницами с таким чудовищным
запасом прочности, что при желании по ним можно было бы провести танк средней
тяжести. Так среди бесчисленных хрустальных люстр и дубовых дверей Лилит -
Натали решила подыскать для себя правильную тропинку в этой непростой и
стремительно не меняющейся жизни. Сразу же по приезде она заперлась в номере и
целый день пролежала на огромной дубовой кровати, не выходя на к обеду, ни к
ужину. На следующее утро она рано проснулась и целый день провела на аллеях
парка, разглядывая пруд и слушая соловьев. Пение птиц не понравилось юной
Лилит - Натали, однако так же нельзя было сказать, что она предпочитает
скрежет металла и раскаленные топки ада, которыми как бы должен был заведовать
ее настоящий отец. Самое главное заключалось в том, что она абсолютно не
замечала добрые поступки, она не придавала им никакого значения, считая их
обыкновенными, ничем не примечательными событиями, которые жизнь выстраивает в
один бесконечный ряд. А зло, которое она причиняла другим, она не помнила.
Совершаемое ею зло мгновенно по прошествии стиралось из ее памяти, таким вот
образом был создан ее организм. Молодых людей в санатории было мало и она
заскучала. Но к вечеру третьего дня она открыла окно услышала, как где то
звучит духовой оркестр. Исполнялся популярный в начале века вальс "На сопках
Манчжурии". Натали вышла из санатория и пошла по направлению звука. Она
миновала парк и вышла на территорию соседнего пансионата. На танцевальной
веранде играл духовой оркестр и кружилось несколько пар. Очень просто одетая
Лилит - Натали села на скамейку рядом с верандой, и буквально через несколько
минут на другой край скамейки сел молодой человек. Из кармана пиджака он
достал пачку американских сигарет марки "Кэмел" и маленькую блестящую
зажигалку. Он закурил и затянулся несколько раз, затем спросил:
- Вы из Москвы?
- Да, ответила Лилит - Натали.
А через две недели он перевез ее к себе в пятиэтажный, недавно
отремонтированный дом на земляном валу. Поднимаясь по лестнице, юная Лилит -
Натали испытала невероятное, ни с чем не сравнимое волнение. Весь подъезд
светился от побелки и пах свежей только что отвердевшей краской, однако Лилит
- Натали видела и чувствовала совершенно иное. Перед ее взором возникли
холодные, серые стены и замусоренные, пыльные ступени. Ядовитый запах мочи
наполнил ее легкие, стало дурно и, что бы не упасть, она облокотилась на
стену, и за закрытыми глазами ее возникла картина в красно-черных тонах. За
какую-то долю секунды она увидела все, что происходило в этом доме холодной
ночью далекого сорок первого года, после чего одетый во все красное слуга, ее
слуга положил ей на плечо тяжелую руку в железной перчатке и Лилит - Натали
перешагнула порог квартиры, в которой произошли события, положившие начало
этому повествованию. Человек, с которым она предполагала существовать под
одной крышей, был молодой дипломат, сын Анны Сергеевны, погибшей в этой
квартире восемнадцать лет назад. Через несколько дней он уезжал в Лондон на
стажировку, которая должна была продлиться несколько месяцев. Ему, молодому
советскому дипломату, была необходима жена, в этом случае пребывание на
островах могло бы стать долгим. Отец его будущей жены - старый большевик, для
молодого дипломата такая девушка была просто находкой. На следующий день Лилит
- Натали вышла замуж, раньше это делалось быстро, раз, два и готово. Вечером
они сидели за бутылкой вина и постоянно донимавшее Лилит - Натали чувство
нелюбви стало рассеиваться. Ее круглый и плотный, как головка сыра, муж должен
был уезжать в далекую страну, и та часть женской природы, которая перетекла в
Лилит, завершив неестественное ее рождение, вдруг потребовала проявления
чего-то, похожего на ласку и доброту. Она сама собрала чемодан мужа, и сама
застегнула на нем длинные кожаные ремни. Где-то в глубине души, или не души,
уж не знаю, что им там дается в замену ей, даже захотелось поплакать, чего она
раньше вообще никогда не делала. Но в последнюю секунду она сдержала себя.
Страсть разожглась в ней на огромной кровати уже после двенадцати ночи.
Устроившись сверху, она стала терзать своего мужа, она искусала ему плечи и
грудь, когтями исцарапала спину, и лишь только растворявшийся в блаженстве
супруг начинал сосредотачиваться, что бы расстаться с собственным семенем, как
она выводила его из этого состояния, причиняя сильную боль. Один раз во время
очередного оргазма она завизжала так тонко, неожиданно и пронзительно, что в
комнате, где они занимались любовью, лопнуло оконное стекло. Косая, неровная
трещина пробежала от одного угла до другого. Супруг ее в буквальном смысле
оглох. Тысячи разновеликих демонов, населявших порочную плоть Лилит - Натали,
вырывались наружу, они разрывали ее на тысячу мелких частей, и каждая
требовала безусловного и бесконечного наслаждения. В процессе занятия этого
она перестала контролировать себя и теперь методично и самоуверенно
утрамбовывала находящийся под ней объект, неслучайную жертву, положенную на
алтарь сладострастия. Буквально змеей извивалось сильное ее тело, и по мере
занятия этого амплитуда ее вырастала, поднималась все выше и дальше. Ток,
живительный ток сладострастия бежал по артериям ее и сейчас пробирался в
область великолепного ее мозга, такого циничного и холодного, но все же
побеждаемого всепоглощающей половой стихией. Буквально изнасиловав мужа,
доведя его до полного бесчувствия, Лилит - Натали в последнем пароксизме
страсти сомкнула на шее его сильные свои руки. Муж стал задыхаться, он
попытался освободиться и снять руки Лилит со своего горла. "Она сильнее меня,
она может меня задушить", - мелькнуло у него, и в ту же секунду он потерял
сознание, но тот час же холодная, как лед рука, легла на чело Лилит - Натали и
фаланги пальцев, как лепестки ядовитого цветка, ослабили и разомкнулись. "Отец
мой, ты всегда рядом, я знаю, что это ты", - прошептала она и рухнула на
бесчувственного, но живого и теплого человека. Утром дипломат трепетал от
восхищения и любви к необыкновенной своей половине. Но в глубине сознания его,
как лодка по бурным волнам, плавала мысль, что все же она могла задушить его.
"Да могла! Какая женщина!" - думал он, идя по перрону вокзала, и рассматривая
теперь уже совершенно холодное и неприступное лицо ее, прогнавшее страсть и
сменившее выражение. На шее дипломата - мужа было повязано шелковое кашне,
закрывающее темно-синие подтеки от ее пальцев.


Глава сорок вторая.
Проводив мужа, Лилит вернулась домой в новое свое жилище, пахнущее свежим
ремонтом и неизвестностью. "Железный век, железные замки, железное сердце
мое", - подумала девушка, открывая дверь. Она прошла на кухню, распахнула окно
и, сев на подоконник, выглянула во дворик. Еще за день до этого она обратила
внимание на обезглавленную статую и теперь, подогреваемая любопытством, решила
спуститься вниз, что бы поближе рассмотреть и сам дворик, и фонтан со статуей.
По периметру основания статуи была сделана надпись по-русски, но с
дооктябрьской орфографией.
- Дон-Кихот Ломанческий, - прочитала Лилит - Натали и вслух добавила: - Без
головы.
Бессмысленные подвиги, никому не нужная доблесть. Несчастный гранд, сквозь
толщу железных веков словно нарочно пришел ты сюда, что бы разрушить мое
равновесие и покой. Жалкая, бессильная статуя", - подумала молодая женщина,
присаживаясь на полуразрушенный железобетонный фонтан. Так она просидела
какое-то время, наблюдая за разгулявшимися котами и сгущавшейся темнотой. Из
многочисленных кухонных окон стали доноситься голоса и крики жильцов.
Большинство квартир в доме было коммунальными, и потому кухни гудели, как
пчелиные ульи. Матерные крики, детский и женский плач смешивались со звоном
посуды. "Бессмысленный железный смутьян, ты окружен нуждой и бессилием и лишен
головы. Вот твоя награда за благородство и сострадание". Поднявшись к себе,
Лилит откупорила бутылку вина. Еще недавно совсем безразличная к алкоголю, она
теперь и дня не могла провести без рюмки, другой. Выпив пару стаканчиков и
почувствовав, как по щекам у нее побежал румянец, она подошла к зеркалу и
постояла перед ним некоторое время, рассматривая себя.
- Хороша, чертовка, - тихо произнесла Лилит, сложив губы трубочкой и прищурив
глаза.
Выпив еще вина, она включила стоявший на холодильнике приемник. Зажглась
электрическая подсветка, осветившая названия загадочных и далеких городов.
Париж, Прага, Лондон, Нью-Йорк, Лилит переходила в волны на волну, пока не
наткнулась на мелодию, которую исполнял красивый мужской баритон. Это была
популярная, раскручиваемая на всех радиостанциях мира любовная баллада
совершенно незнакомого ей Элвиса Пресли. Песня начиналась словами "Ловми
тендер ловми свит". Погрустив немного за пустым столом с бутылкой вина