итературе, не имела ничего общего с тем, что испытывала
Тамара, приходя на свой еженедельный урок. Уже подходя к дому, она испытывала
глубокое трагическое волнение, какое, вероятно, испытывали идолопоклонники,
приближающиеся к любимой братине. О Лилит - Натали была отнюдь не деревянная
кукла. Необъяснимая тревога, почти что ужас, охватывал Тамару Леонидовну после
того, как она покидала квартиру Сироткиных. Успехи Лилит на музыкальном
поприще были просто фантастическими. И вот как-то раз, когда между ними уже
вовсю действовал контракт, обрекающий ее на общение с маленькой Лилит, между
учительницей и ученицей произошел следующий разговор.
- Вам бы хотелось почувствовать счастье? - спросила Лилит - Натали после того,
как закончилась музыка.
- Я счастлива, Наташа, - ответила Тамара, но это конечно же было неправдой.
- Нет, Вы несчастны.
- С чего ты взяла, что я несчастна?
- Я так вижу, - сказала Лилит - Натали и леденящий, и вместе с тем обжигающий
взгляд ее, просвистев в воздухе, как копье, проник в самое сердце Тамары
Леонидовны, буквально пригвоздив ее к месту. Никогда она не задумывалась ни о
каких эзотерических проблемах мироздания. Она не верила в бога и никогда не
спрашивала себя, существует ли дьявол. Развязка этих странных отношений
состоящих из любви - нелюбви, должна была произойти в самое ближайшее время, и
Тамара чувствовала это и уж конечно знала об этом сама малышка Лилит.
- Значит, я несчастна?
- Да, но это можно поправить. В воспоминаниях Ваших находится будущее счастье.
Тамара стояла в прихожей, сжимая уродливую медную ручку.
- Ты такая маленькая. Откуда ты все это знаешь?
- Что знаю?
- Откуда ты … Кто тебя научил так говорить?
- Никто, но это же так ясно. Я всегда знала, что говорю. И в звуках грудного и
совсем не детского, тяжелого, как духи отцветающей дамы, голоса промелькнула
ирония и рассыпалась на тысячу звездочек.
- Да, ты говоришь … - сказала Тамара, повернулась и, как пьяная, вышла из
сироткинского гнезда.
Надо сказать, что была она птицей подстреленной, в том смысле, что любила она
и потеряла любовь. Оборвалась ее любовь самым трагическим образом. Рано вышла
замуж Тамара и вышла по сильному чувству. Муж ее, симфонический скрипач, был
арестован во Львове по национальному признаку, и сама Тамара чудом избежала
удушающих эсэсовских объятий. С приключениями появилась она у двоюродной
сестры в военной Москве. Она любила и была любимой, и потеряла любовь. А муж
ее, известный скрипач, погиб в каком-то польском концлагере. Уже после войны
Тамара узнала подробности его гибели. Оркестр, собранный из заключенных играл
какую-то примитивную пьеску, и вдруг у ее мужа горлом пошла кровь. Эсэсовец
отвел его за барак и застрелил. Все слышали выстрел, и тогда еще с одним
музыкантом случилась истерика. Он стал рвать на себе волосы и одежду, немец
застрелил и его. История, рассказанная виолончелистом этого горе - оркестра,
сильно потрясла молодую женщину. Тамара была птица со сломанным крылом. И вот
теперь эта маленькая змейка. Так про себя Тамара называла Лилит - Натали,
имеет наглость говорить о счастье, которого она Тамара не имеет. "Какая дрянь,
такая маленькая и такая жестокая, и этот постоянный магнит любви - нелюбви в
серо - зеленых глазах. Я бы хотела ее не видеть и вместе с тем я очень хочу ее
видеть. Что такое со мной? Я нахожусь под властью этого непростого и злого
существа. Абсолютно гениального в музыке".
Был теплый весенний вечер, канун девятого мая. На улице Горького у входа в
Центральную толпились увешанные орденами фронтовики. Тамара медленно
поднималась вверх по неровной улице когда внимание ее привлек огромный белый
бьюик, припаркованный рядом с гостиницей. "Вот бы прокатиться на таком", -
подумала она. И когда она уже миновала роскошную эту машину, от группы людей с
орденами отделился один и, подойдя к ней сзади, тронул за локоть.
- Вы извините меня, - он говорил, слегка запинаясь. - Заказал стол, ждал
фронтовых друзей, и никто не пришел. Посидите со мной, сделайте одолжение.
И Тамара, блестящая пианистка Тамара, игравшая по памяти целые симфонические
концерты и до этого размышлявшая о жестокости Лилит - Натали и о красоте
белого "Бьюика", неожиданно для себя самой согласилась составить компанию
этому, как ей показалось, растерявшемуся человеку. Ослепительный свет заливал
ресторанную залу. Приборы, посуда и белые, не гнущиеся от крахмала скатерти
сверкали от нестерпимого для глаз электрического огня. Оркестр исполнял легкие
мелодии, привезенные на Родину из освобожденных стран. Тамара ничего не ела,
однако она выпила два бокала шампанского и пригубила третий, и почувствовала,
как давно забытое чувство опьянения растекается по всему телу. Военный что-то
говорил, и она отвечала ему иногда складно, иногда невпопад. Шум ресторана и
опьянение сделали свое дело. Красивый мужчина, похожий на актера Кадочникова,
сидел напротив и уже держал ее руку в своей. И тут Тамара заметила на его руке
перстень. Пятиконечная рубиновая звезда, окруженная золотым кольцом, была
помещена на массивное основание.
- Вы не сердитесь? - донеслось до нее из глубокой сумятицы звуков, хаотично
плывущих. То поднимающихся вверх, а то падающих вниз. Корабли скифов,
Византия, русские отдельные слова проносились через сознание ее и застывали
как будто обагренные кипящей лавой.
- Я совсем не сержусь, просто тут очень шумно, - отметила Тамара.
- Пойдемте ко мне, у меня наверху номер с пальмами. Там тихо, не слышно шума,
окна выходят во двор.
- А рояль там есть? - зачем-то спросила Тамара, прекрасно понимая, зачем он
зовет ее в номер и что за этим последует.
Вероятно в судьбе каждой женщины, даже распоследней дурнушки, бывали случаи,
когда натура почти бессознательно подчиняется голосу плоти. Военный и Тамара
вышли из ресторана с двумя бутылками шампанского и большой коробкой конфет. И
вот, когда они поднимались по лестнице, внутри нее зазвучала тонкая и очень
далекая мелодия флейты, и в помутившейся от вина голове Тамары Леонидовны
возник лабиринт, в конце которого на маленьком коврике сидит человек в чалме и
в восточной одежде с флейтой в руках. И вот, по мере того, как она поднималась
по ступенькам наверх под ручку с похожим на Кадочникова военным, лифт в
гостинице не работал, по мере ее восхождения, юноша с флейтой оторвался от
земли и, по - прежнему сидя на маленьком коврике, полетел к ней навстречу. И в
процессе полета его, увеличивалось и наполнялось глубиной звучание
инструмента, и в тот момент, когда Тамара и ее спутник шагнули в холл
четвертого этажа, в затылке ее как бы открылись створки ворот, и музыкант на
маленьком ковре-самолете влетел в ее голову, которая теперь в сознании ее
превратилась в круглую комнату без углов и без какого-либо выхода вообще.
Однообразный, повторяющийся, как болеро Равеля, мотив, но было что-то страшное
в этой музыке. Номер, в который она пришла был огромен, в нем были и пальмы в
плетеных дореволюционных кадках, и даже небольшой рояль. Военный сразу включил
торшер и опустился в кресло, а Тамара, открыв крышку рояля и устроившись на
табурете, попробовала сосредоточиться на каком-то музыкальном фрагменте.
Однако голова ее не могла удержать даже маленький отрывок из набившей оскомину
седьмой симфонии Моцарта, и только флейта с постоянно повторяющейся
музыкальной фразой звучала настойчиво и всепобеждающе. И Тамара, выпив еще
один полный бокал шампанского, заиграла так, как не играла никогда в жизни.
Эмоции этой мелодии, от которых не было спасения, набросились на нее и
подчинили себе. И после получаса такой вдохновенной и безумной игры уже совсем
пьяная Тамара отъехала на вертящемся табурете немного назад и, закрыв рояль,
положила на крышку руки и голову, а в круглой комнате внутри сознания ее
задремал на ковре-самолете мальчик-флейтист. Когда уже все формы и контуры
были растворены в мороке сна, из черной бесконечной пустоты надвинулась на
самые глаза пьяного Тамариного забвения физиономия Лилит - Натали.
- Счастье - это когда за твоими плечами вырастают крылья любви, пускай даже
той, которая давно затерялась во времени, - сказало лицо Лилит и в то же
мгновение Тамара очнулась. Обернувшись назад, она увидела, что в комнате
никого нет. И она, решив, что военный просто устал слушать ее малопонятную
музыку, встала и прошла в соседнюю комнату. Там не было света, и стояла
огромная деревянная кровать. На подоконнике глиняные горшки с цветами, между
ними стопка бумаги. Подойдя поближе, Тамара увидела, что это ноты, но когда
она прочла на титульном листе заглавие, ее сердце забилось, как воробушек,
стиснутый рукой великана. "Давид Баум" было написано на титульном листе, это
была фамилия Тамариного мужа, погибшего в концлагере.
"Откуда эти ноты?" - подумала она и тут же ощутила у себя на затылке горячее
прикосновение взгляда. Резко обернувшись, она в буквальном смысле остолбенела.
На пороге темной комнаты стоял ее муж.
- Я знаю, тебе тяжело меня видеть, но это действительно я.
Слезы полились из Тамариных глаз. Она завертела головой и прижала к груди руки
с его кантатой.
- Ты живой, живой, я не могу в это поверить.
Она подошла к ожившему своему мужу и тронула его за плечо. Плечо было мягким и
теплым, каким оно и должно быть у живых людей.
- А как же военный? Куда он исчез?
- Он не исчез, просто ушел. Он подошел к тебе по моей просьбе.
У нового Давида оказался огромный член, значительно превосходящий все мыслимое
и немыслимое в этой области.
Рано утром Тамара проснулась и увидела, что в комнате никого нет, а сама она
лежит в кровавой луже, которая заполняет расстояние от таза до колен. Тамара
села на кровати и ее в прямом смысле скрутила сильная боль, как будто бы в нее
по самую рукоятку погрузили острую шпагу. Пальцами обследовала она промежность
и поняла, что разорвана. В номере не осталось никаких следов пребывания кого
бы то ни было, исчезли бокалы и бутылки с шампанским, исчезли ноты, из
пепельницы пропали окурки. "Несомненно, это был Давид, хотя фаллос был не его.
Запах был его, руки его, а фаллос был не его". Кое как перебинтовав себя и
бросив в корзину окровавленные простыни, Тамара села за стол и написала Давиду
письмо. Это было письмо оскорбленной, оставленной и растерявшейся женщины,
однако, покидая номер, она не забыла надписать адрес и номер своего телефона.
В больнице ее осмотрели, покачали головой и, положив под наркоз, зашили
разорванную промежность.
"Он должен позвонить, он не может исчезнуть бесследно", - думала она,
пересекая порог своего дома. Однако он не позвонил, а позвонила ее ученица.
- Как Ваше здоровье? - спросила Лилит - Натали, и по ее первому этому вопросу
Тамаре стало ясно, что змея знает все.
И сразу же после того, как мысль эта осенила ее, внутри нее как будто бы
включилось слабое радио. И звучала по нему все та же бесконечная флейта.
Мелодия то взмывала вверх до высокой точки холодной заснеженной горной
вершины, то падала вниз в гулкую грохочущую пропасть безвременья, такое было
чувство, что сама природа с навязчивой агрессией запустила бесконечный
невидимый этот маятник. Поблагодарив Лилит за заботу и сказав, что заедет в
пятницу, Тамара положила трубку. Кое как придя в себя после страшного этого
приключения и окончательно поняв, что она манипулированный объект, она стала
робко созидать понятную ей систему защиты. Она посетила Елоховскую церковь и
приобрела десяток желтеньких свечек и несколько картонных икон с грозными
неприступными ликами. Придя домой Тамара, окропила комнату святой водой,
расставила иконы и зажгла свечи. Она, совершенно не знавшая никаких молитв,
долгие несколько часов просила господа спасти ее. И действительно, после такой
долгой молитвы мелодия флейты исчезла совсем. А потом много долгих ночных
часов пролежала Тамара без снов, ожидая звонка от мужа, одновременно понимая,
что он не позвонит, и так же понимая, что над всеми этими событиями витает
образ маленькой негодяйки. В пятницу Тамара проснулась без десяти шесть, ее
разбудила мелодия флейты. Молитва не помогла. Наверное, я делала это
неправильно. Спустя несколько часов она уже приближалась к дому маленькой
Лилит - Натали. До конца она так и не смогла объяснить и понять, что же
произошло с ней. Сквозь неверие, через фантастичность и боль коротких
отношений с призраком, к теплому Тамариному плечу прижималась маленькая
надежда. И теперь, пересекая улицу, она испытывала смешанное чувство неприязни
и любопытства. Медленно поднималась она по лестнице, ощущая боль в нарушенных
лже-Давидом гениталиях. И уже почти дошла она до лестничной площадки, когда за
дверью Лилит зазвучали фортепьянные аккорды той же мелодии, что играла флейта
в руках восточного мальчика, сидящего у нее в голове. И с первых же
фортепьянных аккордов Тамара ощутила страшную ни с чем не сравнимую зубную
боль. Боль эта прошла сразу по всем зубам по верхнему и нижнему ряду,
вертикально вонзилась в область переносицы, а затем в глаза. И совсем забыла
Тамара об иконе, заблаговременно положенной в карман, и о своих произвольных
молитвах, которые должны были спасти ее от этой чудовищной девочки. Музыка,
безумная музыка, от которой не было никакого спасения, выворачивающая
наизнанку мелодия, составленная из тех же нот, что и бессмертные произведения
классиков, доконала ее. Эта зомбирующая сознание мелодия звучала в каждой
клетке метущейся Тамариной души, одна половина которой подталкивала ее руку к
кнопке электрического звонка, а другая не давала нажать на него. В конце
концов не до конца потерянная воля свела Тамару вниз, музыка, немыслимая,
сводящая с ума музыка, исполняемая маленькой гениальной колдуньей, неслась ей
в след. И перебегая вдоль дома по охраняемой территории, больше всего боялась
Тамара обернуться и посмотреть на окна Лилит - Натали. И пронеслась через ее
сознание фраза из Гоголевского "Вия" "Не смотри, - сказал Хоме внутренний
голос, но он не выдержал и глянул". И ссутулившись, бегущая, как воровка,
Тамара почти достигла зеленого ограждения, когда та часть ее души, которая
толкнула руку нажать кнопку звонка не выдержала. Тамара обернулась и увидела,
что Лилит - Натали сидит на подоконнике открытого настежь окна и наблюдает за
ее бегством. А музыка, дьявольская музыка разрывает пространство, уничтожая
живые клетки воспринимающего ее человека. Фортепьянные звуки, как наряженные
белыми голубями вороны, вылетали из открытого окна, и нигде не было от них
никакого спасения. На губах Лилит - Натали блуждала трехсмысленная улыбка,
которая могла означать все, что угодно. Какое-то недолгое время парализованная
Тамара смотрела на девочку с серо-зелеными глазами, которые буквально
обездвиживали ее. Эта немая сцена видно могла продолжаться ещ„ какое-то время,
если бы Лилит не помахала Тамаре рукой. И побежала Тамара по переулку, и дикая
зубная боль, разрывающая ее на части перебила тупую боль в разорванной лже -
Давидом промежности. Вместе с продолжавшей звучать мелодией в гортань Тамары
Леонидовны стала пребывать обильная слюна. Она забежала в подворотню и
выплюнула накопленную во рту жидкость … вместе с зубами, зубы ее перестали
держаться в деснах. Бегущая трусцой, плачущая навзрыд Тамара выковыривала
языком свои великолепные, никогда раньше не болевшие зубы и выплевывала их на
тротуар. Почти подойдя к своему подъезду, она обследовала языком мягкие, как
вата, кровоточащие развалины десен и поняла, что за страшные эти двадцать
минут потеряла все зубы, кроме дальних глубоко запрятанных клыков, которые
тоже качались. Заплаканная она вернулась в квартиру и, упав на диван,
пролежала до сумерек. Вечером разбитая, обезумевшая Тамара вошла на кухню и,
оперевшись руками на стол, почувствовала, как большой палец выходит из
сустава. На ладони лопнула кожа, и косая трещина тот час же заполнилась
кровью. Однако Тамара не чувствовала боли. С удивлением посмотрев на руку,
она, почти не понимая, что делает, захватила указательный палец и потянула его
на себя, и палец легко выскочил из сустава. То же самое Тамара проделала со
всеми остальными пальцами левой руки. Как ребенок ломает и разбирает на части
не очень сложную игрушку, так Тамара последовательно сокрушала пальцы на своей
же руке. В конце концов она дошла до мизинца. Теперь вся рука представляла из
себя сплошную кашу из вывернутых фаланг и разорванных сухожилий. Затем она
встала со стула и правой, пока еще послушной рукой открыла все краны на
газовой плите. Опустив вниз железную крышку духовки, Тамара встала на колени,
и легла на нее грудью. Так, втягивая в себя ядовитый воздух, она медленно
уходила в другую реальность, в то невидимое неощущаемое, но уже очень близкое
время, которым с такой виртуозностью распоряжалась змея с серо-зеленым
взглядом, маленькая Лилит-Натали.


Глава тридцать девятая.
В первых числах августа 1952 года двухмоторный "Дуглас" взлетел с аэродрома
Кубинка и взял курс на полуостров Крым. На борту самолета находились отпрыски
ответственных работников. Дети направлялись в Артек. Среди них находилась и
наша знакомая Лилит-Натали. Всю дорогу просидела она с закрытыми глазами.
Казалось, будто она никак не реагирует на детские игры на громкие слова и
смех. Только было видно, как мысль, пронзительная, бесконечная мысль блуждает
по лицу маленькой Лилит в виде какого-то то бледнеющего, то проступающего
геометрического рисунка.
Через несколько дней в бухте Артека появился военный корабль и встал на якорь.
А еще через несколько дней в лагерь приехал министр государственной
безопасности и член ЦК Лаврентий Павлович Берия. Ему отвели целый лагерный
корпус в котором он разместился вместе с охраной. Берия прибыл в Артек поздно
ночью. На море был шторм. С треском и грохотом обрушивалась на берег вода, а
вдалеке, почти за горизонтом чертила зигзаги острая молния. Осколки воды
летели министру прямо в лицо. Он стоял, опираясь на каменные перила балкона, в
расстегнутой белой рубахе и стаканом коньяка в левой руке, и тугой,
стремительный ветер раздувал легкие министра, как паруса огромного корабля.
Всю ночь Берия не спал, буря разрушила сон, и только под утро он задремал,
провалившись в какую-то взвизгивающую черно-красную бездну, а утром раннее
солнце августа ударило министра в переносицу и заставило открыть глаза. Выйдя
на балкон, он увидел яркое белое солнце, висящее над самой водой. Нежное
голубое небо отражалось в спокойной воде залива. По мачтам крейсера полетели
вверх веселые треугольные вымпелы. Уходящая в даль кривая сабля бетонного
мола. Какое-то давно похороненное воспоминание всплывало в сознании министра.
Сквозь толщу наслоившихся друг на друга лет, как в волнующемся объемном
зеркале видел он ускользающее контуры воспоминания этого, словно подернутые
туманом, плывущим прямо в лицо. Берия оделся и стал медленно спускаться по
лестнице. Озаренный солнцем, с движущейся вокруг охраной был он похож на
языческое божество. На самом краю мола, напоминающего кривой ятаган, стояла
обращенная к морю лицом маленькая Лилит-Натали. Берия вступил на мол и кожаные
подошвы его заскрипели на белом песке. С двух сторон лестнице стояли высокие
офицеры охраны, рассматривающие горные склоны и бесконечную перспективу
берега, еще один человек двигался позади метрах в пятнадцати и разглядывал
спину министра. Лилит-Натали стояла на самом краю железобетонного мола с
горсткой камешков в левой руке и изредка бросала их в воду. И когда Берия был
уже совсем близко от нее, у него почему-то мелькнула совершенно абсурдная и
малообъяснимая даже для него самого мысль: "Цветы превратились в камни и
тонут, неинтересные, мертвые камни".
- Доброе утро, - громко произнес министр.
- Доброе утро, - ответила маленькая Лилит и даже не обернулась.
Берия подошел ближе и встал рядом с девочкой. После небольшой паузы Лилит
бросила в воду маленький камешек.
- Ты из лагеря? - спросил Берия.
- Да.
- Тебе нравится море?
- Да.
- Мне тоже оно нравится. Ночью был сильный шторм. Как тебя зовут?
- Наташа.
- Ты не хочешь поговорить?
- Скажем