Алексей Зикмунд

Дочь сатаны или
По эту сторону добра и зла

Пролог.

Много веков назад, наша гибель была предсказана на небесах. И только
бесконечная глубина глаз маленького Эмануила может спасти наши души и,
расплавив железные сердца наши, поселить в них частицу той безусловной и
бесконечной любви, которую невозможно отыскать на земле.

Плоть, деньги и страх потерять эти сокровища разве не верно. Все остальное
просто накладывается на эти понятия. Зависть. Яд еђ сжигает умы и сердца, а
в основе все та же плоть. Мягкая плоть хлеба, плоть красивого тела,
наконец, невидимая плоть уюта и тепла и страх, вырабатывающий адреналин, он
как бы предвосхищает ощущение потери. Страшнее погибает великая любовь. Она
погибает под аплодисменты толпы. Под гром этих же аплодисментов начинаются
мировые войны. Аплодисменты приветствовали изобретение лекарства от
полиомелита и крушение третьего рейха, но мы не знаем, на какую вершину зла
способно взобраться добро. В мире бесконечных категорий двух слов "хорошо"
и "плохо" явно не хватает, надо привыкать к мысли, что хорошо будет только
одному из многих, остальным будет плохо или никак, что в данном случае одно
и тоже. Благополучие любой пирамиды покоятся на человеческих останках.


Глава первая.

Страшный декабрь сорок первого года обрушился на улицы Москвы как
неразорвавшийся фугасный снаряд. На серой прямоугольной башне,
расположенной напротив метро "Красные ворота", минутная стрелка часов
приблизилась к двенадцати. По темному садовому кольцу, громыхая цепями,
двигались военные грузовики. В них сидели люди в белых маскировочных
халатах, к каждому грузовику была прицеплена пушка на резиновом ходу. Это
были заградительные отряды автоматчиков, которые должны были блокировать
отступление наших частей на горячих участках фронта. Колонна была
бесконечной. Редкие горящие окна, заклеенные крест накрест бумагой, бросали
на мостовую и тротуар призрачные какие-то тени. Падал легкий и пушистый
снег. Стрелка часов на прямоугольной башне перевалила за двенадцатичасовую
отметку. У памятника сезоннику рядом с зенитной установкой зажегся огромный
прожектор, он осветил небо, два овальных неподвижных аэростата и
беспорядочные, куда-то бегущие облака. Затем он погас.

В старом пятиэтажном доме на Земляном валу горело несколько окон. Окна эти
выходили во двор. Двор представлял из себя глухой квадрат, кирпичные стены
с провалами черных ходов окружали заброшенный круглый фонтан, в центре
которого стояла статуя Дон-Кихота без шпаги и без головы. Единственный
въезд во двор был через арку, на которую были навешаны запертые чугунные
ворота. Таким образом, что бы попасть в этот маленький московский дворик,
вероятно когда-то используемый для ожидания экипажей, надо было проникнуть
через парадный вход на черный. Светящиеся окна были уютны, на них не было
бумажных полос. Зеленый шелковый расписанный попугаями абажур сохранял
бесконечную легкость того недавнего времени, при котором металлический
Дон-Кихот ещђ имел и шпагу и голову. За столом, накрытом на троих, сидели
двое. Говорил мужчина. Женщина молчала. На вид еђ было чуть больше
тридцати, каштановые волосы собраны на затылке в пучок, в пучке заколка,
изображающая бегущего слона. Лицо неправильное и непривлекательное, но с
особенно притягивающими зелеными глазами. Длинные пальцы с сильно
расширенными фалангами сжимают мундштук.

Возраст мужчины близок к почтенному. Он почти лыс, редкая бахрома волос
облегает заднюю часть черепа. Неопределенного цвета глаза так близко
посажены к переносице, что кажется, будто на Вас смотрит не человек, а дуло
охотничьей двустволки. Голос у него тихий, но очень отчетливый.

- Страдания посылаются не в наказание, а только для исправления сознания.
Если же урок проходит в пустую, то испытание может закончиться смертью.

- Да что Вы, Борис Соломонович! - В первый раз женщина возразила мужчине,
до этого она целый час сидела и слушала.

- Я помню Крым в двадцатом году. Мне тогда и было-то всего ничего, но
сколько еще после эвакуации Врангеля гремели расстрелы... Потопленные баржи
с оставшимися офицерами... И слухи, слухи, похожие на яд. - говоря это,
женщина свела свой голос до змеиного шепота.

- Анна Сергеевна, вы затрагиваете социальный аспект проблемы, я же имел в
виду то, что существует всегда. Больные глаза наркомана только повод для
беседы о качестве наркотика, если только сам наркоман не наш родственник
или хороший знакомый, но ведь и испытание смертью не является последним
этапом, это всего лишь начало, только другое, невидимое. Последняя часть
цепи является и первым еђ звеном. Так будет. Сильно переживающий утрату
мешает эмпирической инициативе духа. Магнетическая система человека
действует в режиме тонких вибраций. Чем более индивид духовен, тем труднее
душе, покинувшей тело, открепиться от живого источника. Негры на похоронах
поют и пляшут и таким образом прерывают естественную скорбь. Они
нейтрализуют нематериальные связи. Надо смеяться сквозь слезы, тогда душе
будет не так тяжело расставаться с тем, кого она любила на земле. Кстати,
вы когда уезжаете? - спросил мужчина, неожиданно прервав разговор.

- Точно не знаю, но думаю в конце февраля. Если конечно немцы... она
запнулась, переведя на него полувопросительный взгляд.

Вдруг женщина перешла на шепот.

- Москва падет ... Как Париж... Что мы увидим? Колонны тевтонов на любимых
улицах?

- Да, да, именно любимых, - тяжело вздохнув, как бы про себя произнес Борис
Соломонович.

- Любовь, Любовь. Снова это страшное слово. Между прочим, кроме Парижа есть
еще Варшава и Прага. Но я хочу Вас успокоить, город они не возьмут.

После этих слов и некоторой паузы молодая женщина снова заговорила.

- Вчера я слушала Берлин. У мужа есть радиоприемник, ему разрешили. И они
говорят, они говорят, что рассматривают в морские бинокли наши окраины.

- Знаешь, они прежде всего люди, а уже потом воины и насильники. Люди
хвастаются и лгут. Даже если это и правда, даже если они рассматривают в
бинокль красные башни Кремля, все равно они проиграют.

- Но почему же они так сильны?

- Конечно сильны. Вот именно поэтому-то и проиграют.

Женщина рассеянно оглядела стол и поправила челку.

- Мне кажется, что нас всех еще ждет множество испытаний, трагедия в самом
начале. - сказала она.

- Да, конечно, испытания. Их будет много, но время идет очень быстро, а
жизнь человека проходит, и не остается от неђ на земле почти никакого
следа, и только избранные заслуживают место в пантеоне бессмертия.

Взгляд мужчины сделался неподвижным как будто стеклянным.

- Борис Соломонович, я вижу Вас в пантеоне бессмертия, - с улыбкой
проговорила женщина и встала из-за стола. Она подошла к буфету, вынула из
него бутылку вина и две рюмки. - Эту бутылку я купила в Тбилиси в прошлом
году. Вы не представляете, какой это красивый город. В мае там все цвело,
можно было задохнуться от воздуха.

Мужчина развернул бутылку этикеткой к себе, затем поднял еђ вверх и
посмотрел на свет. Женщина протянула ему длинную змейку штопора.

- Прекрасно, - отметил Борис Соломонович, отпивая из рюмки вино.

- Говорят, что виноград разминается ногами.

- Да, это так, я даже видела, как это происходит. Давильщик стоит в
деревянном корыте и как будто бежит на месте. Но так делают вино в деревнях.

- Сквозь красный сумрак этой бутылки я вижу волосатую ногу горца. Знаете.
Анна Сергеевна, в средние века раскаленный клинок рыцаря пронизывал
сыроватый мрак будущего. Всякие войны, уничтожения - это гигиеническая
акция. Переизбыток положительного потенциала рождает на другом полюсе
потенциал отрицательный. И вот происходит... Когда Нобель проводил опыты с
нитроглицерином, он и не предполагал, что сделал большой вклад в укрепление
мирового порядка, открыл новую эру, в которой не будет войн. Раньше люди
убивали друг друга камнями, скоро начнут убивать взглядом, а итог один.
Добро и зло придумали не мы, а тот, кто намного умнее нас. Нельзя изменить
мир, потому как люди измениться не могут. Мы видим, как под ударами
многотонных бомб падают прекрасные здания, под обломками их умирают люди,
но это только часть игры. Вторая часть - это вновь рожденные, идущие на
смену погибших.


Глава вторая

Германия 1926 год. Май месяц.

На открытой террасе невдалеке от маленького уютного озера беседуют двое.
Это молодой человек, высокий и очень худой, и пожилой аристократ с
непропорционально большой головой, с синими кругами бессонницы под опухшими
маленькими глазами.

- Я покажу Вам двадцать первый век в зеркале металла, - говорит пожилой,
опираясь на деревянные перила террасы, - но будет кровь, и один из нас
отдаст свое сердце фиолетовой крысе.

- Надо же какая кровожадность. Это что, плата за знание?

- Да.

- Знаете, фон Альбиц, я не верю Вам, но я приду, приду убедиться, что всђ
это вымысел.

Дорогой цвета слоновой кости Хорьх съехал с шоссе на проселок и двинулся
вдоль липовой аллеи. В автомобиле сидел молодой человек, он был в смокинге
и в белых лайковых перчатках. Оставив машину в конце аллеи, он вышел и
пошел пешком. Миновав несколько деревянных мостиков, он пошел по тропе, в
конце которой начинались ступени. На вершине горы был воздвигнут большой
каменный дом. Сам дом был построен таким образом, что у всякого, кто видел
его впервые складывалось впечатление, будто никто его и не строил, а будто
родила его большая скала. Заходящее солнце переливалось в верхней части
готических окон, выложенных разноцветной мозаикой. Поднявшись по лестнице,
мужчина очутился наверху каменной площадки, которая заканчивалась калиткой.
Толкнув металлические створки, он прошел за ограду и, подойдя к парадному,
стал шарить глазами, отыскивая кнопку электрического звонка. Но тут дверь
перед ним распахнулась. На пороге стояла высокая костлявая женщина с
лошадиным лицом. Еђ длинные черно-коричневые волосы сбегали по плечам как
струи расплавленной смолы.

- Прошу Вас, -тихо сказала она и отошла в сторону. Мужчина шагнул за порог,
дверь за ним затворилась. Это было 26 мая 1926 года.


Глава третья

14 декабря 1941 года, десять часов утра.

Начальник специального подразделения МГБ сидел у себя в кабинете. На столе
остывал стакан крепкого чая, в мраморной пепельнице сгорала душистая
папироса. Начальник смотрел на черный эбонитовый диск телефона и размышлял
о нелегкой своей судьбе. Подразделение, которым он руководил, уже несколько
лет располагалось в глубине тихого переулка. Это было ложно -готическое
здание, построенное нуворишем перед октябрьским переворотом.

Организация имела аббревиатуру и гриф с особым шифром. Даже не всђ высшее
руководство МГБ имело представление, чем же занимается данная совершенно
автономная структура, почему-то входящая в состав внешней разведки.

Антона Ивановича Демидова по понятиям советского, да и досоветского,
времени можно было назвать человеком высокообразованным.

В свое время он служил в белой армии, затем эмигрировал, закончил Сорбонну,
вероятно, не без помощи ОГПУ, и как резидент этой организации долгое время
проработал нелегалом сначала в Италии, а потом в Германии. В тридцать пятом
он был отозван домой, где и возглавил вновь созданную структуру МГБ.

Он видел, как проходят сквозь стену, как стеклянные шарики под воздействием
взгляда начинают быстро-быстро вращаться, пока в конце концов не
растворятся в воздухе, как твердые предметы буквально испаряются на глазах
в закрытом пространстве.

Чтение мыслей на расстоянии, вот вопрос, который занимал Антона Ивановича в
данное время.

Вчера вечером его люди арестовали старичка колдуна. Соседи описали
происходящее. Синее пламя в квартире, посторонние сквозь которых можно
пройти, как сквозь дым, и сам колдун, не выходящий из квартиры долгое время
и неизвестно чем питающийся. Антон Иванович оторвался от доноса и посмотрел
в окно. Серо металлический утренний свет пробивался в комнату сквозь
полуопущенные шторы. Он выключил настольную лампу, подошел к огромному
кожаному дивану и убрал в шкаф одеяло и подушку. Немолодая женщина в форме
внесла в кабинет чай с бутербродами, поставила всђ это на стол и молча
закрыла дверь. Сев за стол Антон Иванович извлек из нижнего ящика огромную
картонную папку, положил еђ перед собой и развязал тесемки. Первые
несколько страниц состояли из машинописного текста, их он убрал в сторону,
не читая, после чего пошли фотографии. Это были мужские и женские снимки в
профиль и в фас, снятые с тюремной линейкой. Затем пошли фотографии
странных предметов, можно даже сказать, приспособлений, также были фото
геометрических фигур и формул. Антон Иванович открыл ещђ один ящик и
вытащил на свет небольшой металлический куб, легко умещающийся на ладони и
такой же по размеру металлический шар. Затем он раскрыл картонную папку с
конца и вынул из неђ прямоугольный кусок кожи, покрытый разными хитрыми
знаками, соединенными между собой и похожими на бесконечную лестницу. Затем
Антон Иванович вытащил из ящика стола склянку с красными чернилами и самое
настоящее гусиное перо, каким вероятно писал сам великий Пушкин. Затем он
стал обводить нарисованные знаки по существующим линиям. И вот весь кабинет
стал меняться, потолок стал ниже, исчезли углы. Антон Иванович встал,
подошел к двери и запер еђ на ключ... Вскоре на столе, в центре которого
лежал кусок кожи, стали происходить события необычайные. Шар и куб стали
самопроизвольно приближаться друг к другу и, наконец соприкоснулись.
Геометрические фигуры эти потеряли свои формы и как бы перетекли друг в
друга. Теперь на их месте находилась огромная серебристая капля. Внутри неђ
происходило брожение, как будто кто-то изнутри пытался раздвинуть
бесформенное вещество и вырваться наружу. Антон Иванович, не отрываясь,
смотрел на клокочущую каплю металла, затем он услышал шуршание песка, как
будто в разных местах комнаты посыпались на пол тонкие песочные струйки, но
и шорох этот постепенно стал исчезать и сменился на приглушенные короткие
выкрики и стоны, которые постепенно усиливались и в конце концов достигли
какой-то высокой точки. И вот из капли этой, из бесформенной капли этой
полуметалла полустекла выскочила на стол страшная оскаленная крыса. Она
встала на задние лапы и, угрожающе зашипев, надвинулась на неподвижного
Антона Ивановича. Но вот раздался стук в дверь. Крыса сделала шаг назад и
вся ушла в каплю, после этого вещество разделилось, на столе вновь возникли
два геометрических предмета, потолок поднялся вверх, обозначились углы, и
стремительно, как блуждающий электрический разряд, пронеслось сквозь
кабинет прямо по воздуху искрящиеся и прозрачное покрывало. Сбросив
оцепенение, Антон Иванович открыл дверь и впустил двоих в форме и старика.
Люди в форме ушли, а старик остался. Он стоял посередине комнаты, и ему
можно было дать шестьдесят, сто или даже сто двадцать лет. Есть такие люди,
в определенный момент они теряют свой возраст и начинают выглядеть моложе.
Хозяин стоя разглядывал старика, затем он сел, а старик остался стоять,
прижимая к себе старомодную фетровую шляпу.

- Фамилия, имя, отчество, - спросил Антон Иванович.

- Милер Артур Карлович, - ответил старик.

- Ну, а меня зовут Антон Иванович, я занимаюсь вот такими чудесными людьми,
как вы, и мне хочется узнать о Вас как можно больше.

Старик усмехнулся.

- У Вас на столе лежит предмет, с помощью которого вы и так можете узнать
что угодно.

- Да, кое - что конечно можно, но ведь хочется живого общения.

- Что же во мне живого, я, может быть, старше, чем кусок этой человеческой
кожи, - сказал Милер и посмотрел в окно.

- То, что вы делаете, направленно против божественного закона, - отметил
Антон Иванович, поднимая в воздух толстый карандаш.

- Но вы тоже нарушаете божественный закон, утверждая, что бога нет.

- Я ничего не утверждаю, утверждает идеология - основа социальной системы.

Наука о боге и наука об отсутствии бога - это всего лишь вера, а потом
концепция. Борьба за место под солнцем ведется по всем направлениям и она,
эта борьба, не утихает. Одна половина человечества утверждает, что бог
существует, другая сомневается, но и те, и другие в какой-то страшный и
тяжелый момент восклицают, что бога нет. Да вы садитесь, не стойте.

Милер опустился на краешек стула, повесив шляпу к себе на колено.

- Почему же это происходит? Позвольте узнать,

- в вопросе Милера ощущалась ирония, но хозяин кабинета как бы не замечал
еђ.

- Ну, прежде всего потому, что бог не появляется в том виде, в котором его
представляет себе большая часть человечества. Он не появляется на небе
среди облаков и ангелов, бог не появляется среди нас в разнородной толпе.
Реально его как бы и не существует. Мы знаем, что хорошие поступки от бога,
а плохие от дьявола. Но кто из образованных людей хоть раз в жизни не
вспоминал фразу "Какое зло мы добротой творим".

- А, может быть, мы это не мы, - прервал Милер Антона Ивановича. - Может
быть, мы лишь орудия в руках бога или дьявола и в зависимости от того, кто
сильнее влияет на нас в данный момент, мы и совершаем хорошее или дурное.
Основная борьба происходит в душе человека. Но святые могут быть злыми по
отношению к неправедным, ибо они охраняют веру. А вера это все. Сейчас мир
развернулся лицом в сторону зла. Невидимые полчища бесов бьются под черным
солнцем ада, рождается новая формула зла, и борьба между добром и силами
зла будет происходить именно здесь в России. Бесконечные снега покроют эту
землю, и снега эти будут пропитаны кровью, и среди снегов этих родится
фиолетовая крыса.

Антон Иванович слушал и наблюдал за стариком, но, когда разговор коснулся
крысы, улыбка с его лица сбежала, и он сделался мрачным.

- Да, вы оракул, колдун. Голос Антона Ивановича дрожал.

- Я, просто знаю, что изменяет мир, что движет скрытыми от глаз законами.
Вы же, получая формулу власти, совсем не представляете, как она действует.
Спрятанный в ней механизм разрушителен для дилетанта. В тот час, когда
здесь воцарится фиолетовая крыса, Советские войска выйдут к берегам Волги.
Еђ царство начнется с громких побед.


Глава четвертая.

Германия 26 мая 1926 года. Молодой человек перешагнул порог гостиной, в
которой уже находилось несколько человек. Все посмотрели на вошедшего и
слегка поклонились ему. Он сел в кресло и огляделся. Гостиная представляла
из себя огромный усеченный эллипс с треугольными и овальными окнами
перемежающимися полукруглыми брусьями, которые собирались в связку в центре
самого купола. Остатки солнечных пятен таяли на стенах гостиной. На столе в
низких пузатых рюмках был разлит коньяк, и лежали дольки лимона. Молодой
человек взял коньяк и только лишь пригубил его, как сверху послышались
шаги. По узенькой винтовой лестнице в гостиную спускался фон Альбиц. Он был
одет, как тиролец, куртка с шитьем, мягкие брюки и высокие кожаные ботинки.
Подойдя ближе, фон Альбиц взял молодого человека за локоть и увел в
соседнюю комнату. Там за длинным прямоугольным столом сидели две бледные
девушки близнецы, они были похожи на маленьких бледных мышей.

- Это сиамские близнецы, - шепнул фон Альбиц, - у них удивительная энергия.

Постепенно в темную залу из разных комнат стали проникать званные люди. Это
были либо худые тени в длиннополых сюртуках, либо пышущие здоровьем
толстяки. Они рассаживались вокруг стола, будто готовились к трапезе. Лакеи
плотно прикрыли двери, внесли канделябры и задернули шторы. Было слышно,
как ветер стучится в закрытые окна. Фон Альбиц ненадолго исчез и вернулся.
В руках у него было два предмета: треугольник и шар, а под мышкой маленький
сверток. Он сел с узкой стороны стола и развернул перед собой сверток,
представляющий из себя прямоугольный кусок кожи с непонятными знаками.
Положив недалеко от кожаного прямоугольника треугольник и шар, Фон Альбиц
поднял руки в верх и произнес несколько фраз на тарабарском языке.

Затем он напомнил, что все присутствующие приняли его предложение
добровольно и отвечают за