сидеть.

- Значит, приятная публика, - переспросил Антон Иванович, раскручивая между
большим и указательным пальцем толстый шестигранный карандаш. Миллер ничего
не ответил и заговорил сам.

- Ведь я, Вы поймете меня, я занимался столоверчением и гаданием на колоде
"Торо", а то, что я делал те серьезные опыты, которые я ставил до
революции, они ведь сейчас невозможны, к тому же моя нынешняя религиозность
к этому не располагает.

- Вы что же сильно верующий?

- Да, я стал очень, очень религиозен. Перед первой войной, я имею в виду
мировую, то есть империалистическую войну, возникла масса разнообразных
теософских кругов, в которых ставились очень серьезные эксперименты.
Двойное пространство, пространство шара, полюс зла, как эквивалент
разрушения и антитеза созидания, я уже не говорю о вызывании усопших
различными способами с разными элементами потерь.

- Поясните, пожалуйста, что значит различные элементы потерь?

- Ну, это как бы следующее. Возникающий мир всегда неравен существующему,
это так же ясно, как то, что вчерашний день отличается от сегодняшнего.
Маг, фигура непростая, очень часто зависимая от обстоятельств, которые
связаны с вызовом той или другой формы. Если форма на энергетическом уровне
оказывается сильнее самого адепта, то нарушение баланса между живым полем
человека и полем вызываемой сущности может быть изменено. Очень многие,
вступающие в контакт с закрытым пространством, даже не представляют, какой
опасности они подвергают себя. Есть энергетические формы защиты,
предохраняющие колдуна от воздействия нематериальной природы, однако мало,
кто в полной мере владеет этими знаниями. Со времен Парацельса и Гермеса
Трисмегиста формулы эти перетерпели значительные изменения. Переписчики
книг, маги, возомнившие себя посланцами дьявола, вся эта разношерстная
публика только затемняла процесс. Хотя друиды и халдеи, вызывая к жизни
силы потусторонние, пользовались специальными правилами, которые
сознательно отвергали любой элемент защиты. Считается, что именно эти
ранние цивилизации достигли огромных результатов, так как они опирались на
магию, как на стержень всего мироздания. Так вот, потери, мы отклонились от
темы. - Миллер поправил на носу очки и внимательно посмотрел на Антона
Ивановича, расслабленно вращающего между пальцами толстый карандаш.

- Хотите, я дам Вам хороший совет, - предложил Миллер.

- Дайте.

- Бросьте Вы это занятие.

- Почему же? Меня сюда поставили и я не могу вот так вот взять и все
бросить, - сказал он и подумал, что Милер читает мысли, хотя это наверно не
так и трудно.

- Дело в том, - продолжал Милер, - что все или почти все занимавшиеся
магией плохо закончили свою жизнь. Их преследовали болезни и неудачи, а в
конце концов и разочарование в предприятии, которому они посвятили жизнь.
Черная магия подчиняет жизнь человека и начинает управлять ею, и в конечном
итоге это занятие не приносит ничего, кроме гибели порой очень мучительной
и совершенно реальной. Отказываясь от создателя, от благодати его даже на
словах, они воздвигают непреодолимую преграду между богом и чернокнижником,
которая если и исчезают, то только после смерти последнего. Никогда и
никому дьявол ничего не дал. Он даже во временном мире дает только затем,
что бы потом отобрать все.

- Мне кажется, что вы не верите в то, что говорите, - заметил Антон
Иванович и опустил глаза на зеленую ткань стола.

- Верю, верю, я верю в то, что в юности мы ближе к смерти, чем в наши
зрелые года, об этом написал большой русский поэт Осип Мандельштам. Я
увлекался этими фокусами на заре этого страшного века, тогда эта зараза с
успехом проникала и в купеческие дома, и в салоны аристократии, да вы сами
знаете, весь царствующий дом был загипнотизирован разными придурками. У
меня были замечательные учителя: Ганецкий, фон Алов, Гарнфельд. Последний
хоть и был еврей, а состоял в штабе Врангеля, он застрелился на корабле
между Севастополем и Константинополем. Ганецкий со всеми своими знаниями
закончил жизнь полотером в польском ресторане, там ему размозжили голову
бутылкой. Вы сами, наверное знаете, что неопределенность, предощущение
зыбкости в социальных системах с незапамятных времен рождает в людях
интерес ко всему необъяснимому. Вспомните средневековые процессы ведьм.
Сколько различных обществ и сект возникало тогда в Праге, Берлине,
Амстердаме, и каждый раз, словно по невидимой цепочке, идущей от конца
одного столетия к концу другого, словно по телефонным проводам передавалось
волнение узнать тайну, узнать во что бы то ни стало любой ценой. Зыбкий и
тревожный мир в конце столетий подталкивал общество к отказу от привычных
форм семьи и морали. А ведь революция - это расплата за те вопросы, на
которые магия не дает и не может дать ответа. Вот Вы, Вы ... - Милер сделал
паузу. - Вы человек государственный, вы служите строю, который отвергает
религию и уж тем более считает предрассудком все предполагаемо - невидимое,
волшебное, то, к чему так тянуться люди. Однако вы поняли или Вам
приказали, что это надо понять, и Вы стали заниматься систематизацией и
учетом всех возможных оккультных моделей. А ведь это то же самое, что
остановить луну на небесном своде. Вы не теург, не маг, Вы в принципе не
можете обладать элементами тайного знания, Вы канцелярский работник, а
волшебство - это не род занятий, это не профессия, это образ существования.
Этому нельзя научиться, это должно быть внутри человека, его подсознание
должно кипеть, как расплавленная смола, и из этого раскаленного сознания в
логическую систему мысли должно попадать то, что человек знает помимо
своего желания, помимо слов "хочу" или "не буду". Ложные маги, их
большинство, всегда несут окружающим вред. Чему-то все-таки научиться
можно, скажем, простейшим вещам, у Вас могут получаться опыты, возможно,
что вы даже почувствуете свою приверженность некоторому высшему смыслу, но
я знал людей, у которых помутился разум, я знал людей, растративших на
обладание этими знаниями гигантские состояния, но еще никому, Вы слышите,
никому, чешуйчатый хвост дьявола не нарисовал формулу, используя которую,
можно было спастись. Спастись никогда, только погибнуть.

- Вас интересно слушать, - перебил Милера Антон Иванович -однако, меня
интересует конкретность. Я занимаюсь нематериальными явлениями уже очень
большой период времени. Я видел призраков, как две капли воды, похожих на
живых людей, у них были теплые руки и тем не менее, они проходили сквозь
нас, как дым, на столах буквально из неоткуда возникали вазы с душистыми
разнообразными цветами и тарелки с едой. То, что я видел на картинках в
Эрмитаже, вдруг стало реальностью: тяжелые серебряные блюда, хрустальные
графины с вином. Проплывающие по воздуху канделябры кем-то аккуратно
опускались на стол. Вы знаете, Милер, мы пробовали эту пищу, она была
восхитительна ... но в ней не было жизни. Мы вставали из-за стола, и нам
хотелось есть. Все эти годы я видел только туман, сплошной туман, из этого
тумана выплывали предметы и люди, уже не существующие, но видимо когда-то
существовавшие, все это было похоже на грандиозную театральную постановку.
Сейчас мы работаем над программированием определенных людей. Мы ставим
перед ними, скажем так, небольшие задачи, и они их выполняют. Отсутствует
явный компромат, звонки, телеграммы, письма, интерес прикладной, зато
вполне конкретный, однако все остальное советы неизвестно кого, возникающее
неизвестно что, замечательная, волшебная жизнь, полностью опровергнутая
классиками марксизма, реальной пользы для нас не имеет, и как извлечь эту
пользу, я не знаю. Не знаю, понимаете, Артур Карлович.

- И не извлекайте еђ, это не приоритет государства. Вы можете только
контролировать процесс, но вы не вправе вмешаться в него. Вот, например,
верчение стола, вращение блюда, ведь это такой фокус, который доступен
всем, нет в нем ничего особенного, на его примере очень легко понять, что
это просто игра с людьми духов низших субстанций. Только в одном случае из
ста на сеансе присутствует тот, с кем хотят говорить, в других случаях это
просто элементалии, то есть субстанция, пытающаяся освоить образ
вызываемого. Они часто путаются, отвечают неправильно, а чаще всего
попросту снимают информацию из подсознания вызываемого, создавая ощущение
подлинности, но это в общем-то безопасная игра, падение сил маленькое по
сравнению с более сложными опытами.

- А, Вы знаете, Артур Карлович, у меня к Вам большая просьба.


Глава одиннадцатая.

Лина Винтермаер была беременна. Полгода она жила в Москве, и все это время
живот увеличивался и увеличивался. Слепое орудие в руках собственного отца,
она и представить не могла, что в ней находится плод, который в дальнейшем
сможет поменять температурные условия на целой планете. Муж еђ, Рудольф
Винтермаер, был молод, перспективен и бесконечно влюблен в жену. Да и сама
Лина, в сущности была замечательной женщиной, если только сбросить со
счетов то, к какой жизни должен был принадлежать еђ будущий ребенок. Когда
Георг, еђ отец, стоял перед выбором, он был совсем не тем человеком, севшим
на скамейку перед домом эсэсовца. Выбирая путь, Георг знал, что над родом
его тяготеет проклятие, многие его предки вели оккультную практику. Есть
люди, падению которых бог не препятствует никаким видимым образом, они
пользуются плодами негативных энергий и могут ставить на ноги равно в такой
же степени, как и отправлять в гроб. И вот проклятие это можно было снять,
только принеся в жертву собственного ребенка. Тогда у Георга уже родилась
маленькая Лина, и когда гадалка, страшная темноволосая ведьма, сказала ему
об этом внутри у него все похолодело от ужаса. Поразмышляв неделю, Георг
все-таки решился, тем более что следующий ребенок, который должен был
появиться, уже бы не нес на себе никакого проклятия. События эти
происходили в теперь уже далеком восемнадцатом году, через несколько
месяцев после разгрома Германии странами атлантического блока. Что бы
выполнить все, что ему наказала ведьма, Георг отправился в гетто. После
недолгих поисков он нашел дом, в котором была покойница. Это была молодая
девушка, умершая от туберкулеза и скудной, нищенской жизни. С большими
трудностями пробрался он в комнату покойной и проделал с трупом ряд диких и
страшных вещей. Гроба в комнате не было, такая вещь после войны была
роскошью, и девушку должны были похоронить в наемном. Она была очень
красива. Вообще евреи, рожденные в Европе, отличаются от пришедших с
востока. Девушка была в глухом черном платье и густые каштановые волосы
тонкими змейками расползлись по плоской подушке. Георг вынул из кармана
стеклянную баночку и достал оттуда маленькую влажную тряпку. Рука у него
дрожала, он подошел к покойной и протер ей лицо и руки, а затем шею и
грудь. Убрав тряпку, он вынул ножницы и срезал с головы покойной немного
волос, после всего он задрал ей платье и стал снимать панталоны, открыв
бедра и лобок, Георг состриг волосы и оттуда. Достав из кармана холщовый
мешочек, он вытащил из него две деревянные палочки средних размеров.
Раздвинув ноги покойной, он сначала произвел дефлорацию влагалища, а затем
другой палочкой проделал ту же операцию с анальным отверстием. Придав
девушке еђ прежний вид, он покинул комнату. Вечером он разложил все эти
предметы на столе, достал ещђ одну склянку с порошком и, высыпав его в
тряпочку, соскреб с деревянных палочек верхний слой и, смешав его с
порошком, соорудил подобие матерчатой колбаски, потом Георг положил ее в
кожаный мешочек с тесемкой и вошел в комнату дочери. Маленький, не знавший
материнской ласки ребенок спал, подложив под голову обе ладошки.
Рассматривая сонную Лину Георг отметил, что лицо его дочурки феноменально
похоже на лицо покойной. И надел он амулет с дьявольским секретом на шею
своей дочери, встал на колени в темной, только луной освещенной комнате, и
стал шептать заклинания. До двенадцати лет у ребенка не замечалось никаких
отклонений, но однажды, когда время перевалило за первый час ночи,
маленькая Лина вошла в комнату отца абсолютно голая. Из порезанного пальца
на правой руке капала кровь, а на животе еђ была нарисована красная
пятиконечная звезда. Глаза у девочки были узкими, как лезвие ножа, лицо
поддергивалось, она ничего не видела и не слышала, а когда заговорила, то
голос у нее оказался мужским и грубым. Дочь его не принадлежала себе, она
протянула вперед руки и сказала.

- Дай мне семя для рождения сына.

- Какого сына? - спрашивает Георг, в котором ещђ подсознательно участвует
какое-то чувство тревоги за жизнь этого ребенка, но постепенно тревога
уходит и еђ место занимает любопытство, помноженное на страх. "Как же быть?
Этот ребенок уже не ребенок, но я сам сделал с ней это". Страшная
потусторонняя природа формировала в сознании Георга состояние полураспада.
Происходил процесс отмирания привычных канонизированных представлений о
реальности и их замена на правила игры в мире демонов. Маленькое
погубленное существо росло, приобретая в качестве дальнейших предпосылок
всђ новые и новые странности. Чтобы усилить свою власть над душой и телом
дочери, пока еще не достаточно разбирающейся в этих тонкостях Георг повесил
на грудь золотую пятиугольную звезду, замкнутую в круг. Как только
наступало полнолуние, и возбужденные коты начинали свои атаки на невидимый
мир, Лину охватывал транс, она вставала шла в комнату отца, умоляя его
попросту совершить с ней половой акт. Тело еђ должно было принять семя
главного разрушителя и врага человеческого рода, а так как вибрации Георга,
имевшего отношения с сонмом демонов, были привлекательны для сомнамбулы,
заложенная темным стихиям душа подталкивала юное тело на кровосмесительный
инцест. В полнолуние возникала она на пороге его комнаты бледная, вся как
будто обсыпанная пудрой.

- Георг, - в моменты забвения она называла его по имени, я хочу
захлебнуться семенем, хочу захлебнуться.

"И это я сделал со своей дочерью! Но мне же обещано прощение. Все мои
родственники по мужской линии умерли насильственной смертью, а я не хочу
умирать, я так умирать не хочу. У меня обязательно будут жена, дети, я умру
на руках собственных внуков". Но он ошибался, дать событиям обратный ход он
не мог. Однако и знал Георг теперь гораздо больше, чем тогда, когда он в
первый раз обратился к Сантарии, этой грязной румынской ведьме, теперь он
посещал семинар по теологии, ставил примитивные опыты и уже вполне мог
понять, что на этом не остановится. Умершая к тому времени ведьма стала
посещать его по ночам. В полубессознательном состоянии он совокуплялся со
старухой, причем ему самому было совершенно непонятно, что это, сон или
материализованный инкуб. Старая ведьма была отвратительна и похотлива,
жирные дряблые ноги, живот свисающий чуть ли не до самых колен, длинные
сальные волосы, падающие на мягкую отвислую грудь, и тем не менее в этих
промежуточных между сном и бодрствованием состояниях он был счастлив со
старой ведьмой Сантарией. Мягкая и сырая воронка еђ влагалища уводила
Георга в отвратительное забвение. Проникая во внутренность этой материи
зла, он уменьшался до размеров бактерии, путешествуя в кровеносном шарике,
как в круглом лифте огромного здания из далекого и страшного будущего.
Потоки крови сшибались в артериальных связках и разбегались по разным
направлениям, в разновеликих шариках лифтах сидели такие же, задолжавшие
душу за честное слово тому, кому верить нельзя ни при каких
обстоятельствах. Вот такая вот аллегория. Чем дальше дочь его отодвигалась
от момента фактического своего рождения, тем более она становилась похожей
на неизвестное лицо. Это не моя дочь, при рождении, такое случается, еђ
подменили. Соображение это чрезвычайно нравилось Георгу, голос идущий из
глубины его сердца, голос, ненавидевший его за этот страшный богопротивный
поступок, становился все тише, он был ещђ слышен, этот тоненький детский
голосок, голосок его дочери из того далекого времени, когда душа ее только
обследовала чрево его неверной супруги. "Но, с другой стороны, если она не
моя дочь, то жертва моя или еђ, она бессмысленна". Георг жил с
раздвоившимся сознанием, успокаивая себя, он не верил в то, что жена, очень
быстро после рождения оставившая его и ребенка, изменяла ему с кем-либо в
тот момент предполагаемого зачатия. "И с другой стороны ребенка могли
подменить в родильном доме, жена могла быть неверна, она на меня не похожа,
это не моя дочь". По несколько раз в день он размышлял над этим бесконечным
вопросом, выходящим к нему из глубины подсознания. "Я болен, я
раздваиваюсь", - это он еще понимал и понимал он, что определенность в этом
вопросе нужнее всего. - "Передо мной два поля: поле истины и поле надежды",
- так он думал, но поле было одно, и не имело оно отношения к истине, и уж
тем более не было полем надежды. Это было поле борьбы с постоянным
отклонением стрелки в сторону боли, безумия и смерти. Однажды во время
одного из опытов Георг покинул собственное тело, он увидел себя, сидящего в
кресле, и в ту же минуту на плечи нового прозрачного, только возникшего
тела, опустились руки и он оглянулся. Рядом с ним была ведьма, змеевидное
тело еђ находилось в движении и так же было прозрачно. "За оградой кладбища
есть большой пустырь, ты должен быть там в шесть вечера, день я назначу
сама". В то же мгновение ведьма превратилась в длинный, толстый сверху и
утончающийся на конце винт, голова, имеющая цвет и более приближенную к
реальности форму, исчезла за окном, винтообразный хвост полетел следом
почему-то на некотором расстоянии от головы. И возникло у Георга желание
полететь за ней, и вылетел он в окно вслед за Сантарией, и увидел внизу
улицу полную людей и автомобилей, и поплыл воздушный Георг над городом.
Однако чем дальше отлетал он от того другого Георга, сидящего в комнате,
тем медленнее становится его полет и сильнее желание вернуться. Страшный
холод стал пронзать новый воздушный образ Георга короткими импульсами, и
через мгновение он вернулся обратно. Однажды ближе к вечеру он увидел себя
на другой стороне улицы. Это был человек внешне абсолютно идентичный с ним.
Пройдя кладбище насквозь, двойник провел его через вторые ворота и пошел по
аллее, с которой начинался парк. Свернув в сторону, двойник миновал дубовую
рощу и остановился на пригорке, вокруг которого росли молоденькие дубовые
деревья. Он обернулся и перевел глаза на холм, в который была воткнута
небольшая лопата. Георг наблюдал за тем, как двойник исчезал за деревьями,
когда он стал почти неразличимым, с места его исчезновения вспорхнула
ворона. Опустившись на дерево, она стала внимательно разглядывать человека.
Георг взял лопату и обошел холм вокруг, недолго думая, он ковырнул землю с
краю. Ворон громко закаркал и захлопал крыльями, тогда Георг отошел от
этого места и так же тронул лопатой землю, и опять ворон закаркал и
захлопал крыльями, и это место было выбрано наверно. Взобравшись на вершину
холма, он решительно ударил лопатой в самую макушку. Ворон молчал.

"На этот раз я не ошибся", - думал Георг, неистово орудуя лопатой. Копал он
долго, на землю опустилась кромешная тьма, а он так устал, что уже стал
испытывать к этой своей работе полное безразличие. Он сел на дно ямы и
вытащил сигарету, теперь яма была вполне пригодна для взрослого человека.
Георг лег на спину. Миллионы звезд глядели ему в лицо, он вкапывал мертвую
ведьму и пока еще не представлял, что лежит над ней. Ерзая затылком по
промерзшей земле, Георг вдруг почувствовал твердое основание.
Перевернувшись на бок, он ощупал ладонью возвышение, помешавшее его голове.
Перевернувшись, он увидел контуры черепа, освещенные полной луной. Георгу
стало не по себе, несмотря на то, что он заложил дьяволу сразу две души,
его еще не оставлял человек. Да и нет в этом ничего удивительного, люди они
всегда люди, и им свойственен страх перед свирепыми тайнами мира и перед
холодом безымянных могил. Полежав немного, Георг встал на четвереньки и
ощупал землю, отмерив на глаз рассто