я и,  открыв  свою  красную  пасть,  поднял  хобот
вверх и затрубил.
     Симба, поднявшись со своего кресла, начал  кричать,  чтобы  мы  сдались
"непобедимому" и "неуязвимому" богу Джане.
     "Я покажу тебе, какой он неуязвимый", - подумал я.
     Оглянувшись назад, я  увидел  Рэгнолла,  Харута  и  всех  белых  кенда,
ожидавших, затаив дыхание, развязки.
     Трудно  было  представить  себе  более  удобный  и  верный  случай  для
выстрела.
     Голова животного была поднята, рот открыт.
     Мне только оставалось послать ему нулю через небо в мозг.
     Это было очень легко. Я готов был держать пари, что  могу  покончить  с
ним, держа руку за спиной.
     Я поднял свое тяжелое ружье и,  прицелившись  в  определенное  место  в
задней части его красного рта, спустил курок.
     Раздался выстрел, но ничего не произошло.
     Джана даже не потрудился закрыть свой рот.
     - О-го! - послышались восклицания зрителей.
     Прежде  чем  они  стихли,  последовал  второй  выстрел,  но  с  тем  же
результатом, вернее, без всякого результата.
     Тогда Джана закрыл свой рот, перестал трубить и,  будто  желая  сделать
из себя еще лучшую мишень, повернулся боком и стал совершенно спокойно.
     Я схватил второе ружье и, прицелившись за ухо, - место, за  которым  (я
знал по опыту) находится сердце,  -  выстрелил  сначала  из  одного  ствола,
потом из другого.
     Джана не пошевелился.
     На его шкуре не появилось ни  одного  кровавого  пятна.  Меня  охватило
ужасное сознание, что я,  Аллан  Кватермэн,  знаменитый  стрелок,  известный
охотник на слонов,  четыре  раза  подряд  промахнулся,  стреляя  в  огромное
животное на расстоянии сорока ярдов.
     Мой стыд был так велик, что я едва не упал в обморок.
     Точно сквозь туман я слышал различные восклицания.
     - Господи! - воскликнул Рэгнолл.
     - Allemagte!* - повторил Хана.
     ______________
     * Всемогущий (по-голландски).

     - Дитя, помоги нам! - бормотал Харут.
     Все смотрели на меня, как будто я был сумасшедшим.
     Кто-то нервно засмеялся, и тотчас же все начали смеяться.
     Даже стоявшие далеко черные  кенда  корчились  от  смеха,  и  я,  Аллан
Кватермэн, был предметом их насмешек!
     Мне казалось, что я схожу с ума.
     Внезапно смех прекратился.
     Снова  царь  Симба  начал  что-то  кричать  о  Джане,  "неуязвимом"   и
"непобедимом",  на   что   белые   кенда   отвечали   криками   "Колдовство!
Околдованный!"
     - Да! - вопил Симба. - Никто не может ранить  бога  Джану.  Даже  белый
господин, которого вы привезли издалека, чтобы убить его.
     Ханс вскочил на стену и, прыгая как ужаленная обезьяна, закричал:
     - А где левый глаз Джаны? Не моя ли нуля вышибла его? Если  Джана  бог,
почему он допустил это?
     Потом он перестал прыгать  и,  подняв  свое  маленькое  ружье  Интомби,
крикнул:
     - Посмотрим, бог ли это, или простой слон.
     Грянул выстрел, и одновременно с ним я увидел  кровь,  показавшуюся  на
шкуре Джаны в том самом месте, куда я безрезультатно целился.
     Конечно, пуля из небольшого малокалиберного ружья была не  в  состоянии
достать до сердца.
     Вероятно, она пробила  шкуру  и  застряла  на  глубине  не  более  двух
дюймов.
     Однако она оказала свое действие на "неуязвимого бога".
     Он поднял свой хобот и закричал от боли  и  ярости,  потом  повернул  к
своему народу и побежал таким шагом, что люди, державшие цепи, выпустили  их
и отлетели в  стороны,  а  Симба  и  жрец  едва  удержались  на  его  спине.
Результат  выстрела  Ханса  был  настолько  силен,  что  общее  убеждение  в
околдованности Джаны исчезло, но это ставило меня в  еще  худшее  положение,
чем прежде, так как, очевидно, Джана был защищен от моих пуль  исключительно
недостатком моего умения стрелять. Ох, никогда в жизни я  не  испивал  такой
чаши унижения, как в этот несчастный час. Однако как могло случиться, что  я
при всем моем искусстве мог сделать четыре промаха подряд по такой горе?  На
этот вопрос я никогда не мог найти ответа.
     К счастью, скоро общее внимание было отвлечено от меня, так  как  масса
черных кенда с громкими криками пришла в движение.
     Наступление началось.


XX

АЛЛАН ПЛАЧЕТ

     Перед медленно двигавшимися вперед главными  силами  черных  кенда  шло
около тысячи стрелков, из которых  каждый  был  снабжен  пучком  метательных
копий.
     Когда они были ярдах в пятидесяти от нас, мы открыли  огонь  и  уложили
многих из них и из шедших за ними.
     Но это не остановило их,  да  и  что  могли  поделать  пятьдесят  ружей
против целой орды храбрых дикарей,  у  которых,  казалось,  не  было  страха
смерти.
     Вскоре их копья начали падать среди нас, ранив нескольких.
     Большого ущерба они не  могли  нам  нанести,  так  как  мы  стояли  под
прикрытием стен.
     Мы стреляли, заряжали и снова стреляли, сметая первые ряды,  но  на  их
месте появлялись все новые и новые. Наконец  по  команде  стрелки,  исключая
убитых и раненых, укрылись  за  подходившими  все  ближе  и  ближе  главными
силами, которые теперь находились ярдах в пятидесяти от нас.
     После минутной паузы снова раздалась  команда,  и  три  первых  плотных
ряда бросились на нас.
     Мы дали залп и, как было раньше условлено, отошли  назад  за  следующую
линию укреплений, откуда продолжали поддерживать огонь.
     Теперь вступил в дело  главный  отряд  белых  кенда  под  командованием
Рэгнолла и Харута.
     Враги, перебравшиеся через первую стену, только что  оставленную  нами,
встретились с нашими копейщиками в тесном месте  между  двумя  стенами,  где
численное превосходство не давало  большого  преимущества.  Здесь  произошел
ужасный бой.
     Потери нападающих были очень  вешки,  так  как,  завладев  одним  рядом
укреплений,  они  через  несколько  ярдов   наталкивались   на   новый   ряд
защитников, которых  можно  было  принудить  к  отступлению  весьма  дорогой
ценой.
     Так продолжался бой часа два или более.
     Чтобы сломить оказываемое нами отчаянное  сопротивление,  черные  кенда
(я  должен  сказать,  что  сражались  они  превосходно)  масса   за   массой
обрушивались на нас, устилая свой путь сотнями убитых и раненых.
     Между тем я со своими стрелками осыпал их градом пуль до тех пор,  пока
запас патронов не начал истощаться.
     В половине восьмого утра нам пришлось отступить за  последнее  наружное
укрепление, находившееся  как  раз  у  восточных  ворот  храма,  в  тоннеле,
проходившем через скалу из застывшей лавы.
     Трижды бросались на нас черные кенда, и трижды  мы  отбивали  их,  пока
ров перед стеной почти доверху не наполнился павшими.
     Едва им удавалось взобраться на стену, как наши копейщики  пронзали  их
своими длинными копьями или стрелки поражали пулями.
     Характер местности допускал только прямую фронтальную атаку.
     Наконец враги были вынуждены прекратить на некоторое время нападение  и
отступить.
     Но вскоре, отдохнув и получив подкрепление,  они  с  криками  и  пением
военных песен снова бросились вперед.
     Две тысячи врагов, как поток, устремились  на  нас.  Но  мы  отбили  их
атаку. Они бросились во второй раз, но мы снова отбили их.
     Тогда они изменили план нападения.
     Остановившись среди мертвых и умирающих у основания стены,  построенной
из камней и земли, они начали подкапывать ее.
     Нам трудно было помешать  им,  так  как  всех,  кто  показывался  из-за
стены, они осыпали тучами копий.
     Через пять минут они устремились в пробитую брешь. Тщетно  мы  пытались
задержать этот натиск, так велико было число врагов.
     Несмотря на отчаянное сопротивление, мы были отброшены к воротам  храма
и укрылись в его нервом дворе.
     Нам  едва   удалось   запереть   ворота,   которые   тотчас   же   были
забаррикадированы камнями и землей.
     Но это помогло ненадолго.
     Враги натаскали хвороста и сухой травы к сделанным из кедрового  дерева
воротам и подожгли их.
     Пока они горели, мы совещались.
     Дальше отступать было некуда, так как во втором дворе,  где  находились
женщины и дети и лежали запасы хлеба, не оставалось места для боя.
     Только здесь, на  первом  дворе,  мы  должны  были  удержаться  и  либо
победить, либо умереть.
     До этого времени наши потери по сравнению с черными кенда,  потерявшими
свыше двух тысяч человек, были незначительны.
     У нас насчитывалось  около  двухсот  человек  убитых  и  приблизительно
столько же раненых. Следовательно, в  нашем  распоряжении  оставалось  около
тысячи шестисот бойцов, что было значительно больше, чем могло  сражаться  в
этом тесном месте.
     Поэтому мы пришли к такому  решению:  триста  пятьдесят  лучших  воинов
должны защищать храм, пока не падут.
     Остальные (больше тысячи) ушли во второй двор, где  находились  женщины
и дети.
     Они должны были проводить последних тайными  тропинками  к  месту,  где
стояли верблюды, и бежать с ними, куда смогут.
     Мы надеялись, что победив, черные кенда будут слишком  утомлены,  чтобы
преследовать их по равнине до отдаленных гор.
     Это было отчаянное решение, но у нас не оставалось другого выбора.
     - А моя жена? - хрипло спросил Рэгнолл.
     - Пока храм стоит, она должна оставаться в нем, - отвечал Харут,  -  но
когда все будет потеряно и я паду, ты, белый господин,  войди  в  святилище,
возьми ее и Дитя из слоновой кости и беги за другими.  Я  возлагаю  на  тебя
обязанность: под страхом проклятия Неба не  допусти,  чтобы  Дитя  попало  в
руки черных кенда. Сперва сожги его  огнем  или  преврати  в  прах  камнями.
Кроме  того,  я  отдал  приказание  в  последнюю  минуту   поджечь   навесы,
устроенные над запасами хлеба, чтобы враги, избежавшие наших  копий,  умерли
от голода.
     Тотчас же все приказания Харута, который был к  тому  же  кем-то  вроде
президента этой республики, были беспрекословно исполнены.
     Я никогда и нигде не виден более совершенной дисциплины,  чем  у  этого
бедного народа.
     Отряд за отрядом  воинов,  назначенных  сопровождать  женщин  и  детей,
исчезал  за  воротами  второго  двора.  Каждый  уходивший   оборачивался   и
салютовал оставшимся копьем.
     Оставшиеся  триста  пятьдесят  человек  стали  по  местам  как   греки,
защищавшие Фермопилы.
     Впереди  стоял  я  со  своими  стрелками,  которым  были  розданы   все
оставшиеся патроны (по восьми на человека). За нами  стояли  в  четыре  ряда
воины, вооруженные саблями и копьями, под начальством Харута.
     Позади них, вблизи ворот, ведущих  во  второй  двор  храма,  находилось
пятьдесят отборных людей под командованием Рэгнолла, которые должны  были  в
критический момент сделать попытку  спасти  Хранительницу  Дитяти.  Я  забыл
упомянуть, что Рэгнолл был дважды ранен при отчаянной защите  укреплений:  в
плечо и бедро.
     Когда все было  готово  и  люди  утолили  жажду  из  больших  кувшинов,
стоявших  вдоль  стен  двора,  пламя  начало  пробиваться  сквозь  массивные
деревянные ворота.
     Это случилось не ранее, чем через добрых полчаса после  того,  как  они
были подожжены.
     Наконец  они  обрушились  под  ударами  извне.  Но   проход   оставался
загроможденным грудой камней, набросанных нами после закрытия ворот.  Черные
кенда разгребали их руками, палками и копьями.
     Это было не легко, так как мы поражали их копьями и  избивали  камнями.
Но мертвые и раненые  оттаскивались  в  сторону,  а  на  их  место  вставали
другие.
     В конце концов проход был очищен.
     Тогда  я  отослал  копейщиков  назад  на  свои  места  и   приготовился
выполнить свою роль.
     Ждать  пришлось  недолго.  С  громкими  криками  толпа   черных   кенда
бросилась в проход.
     Едва они появились во дворе, я скомандовал стрелять, и  пятьдесят  пуль
полетело им навстречу с расстояния всего в несколько ярдов.
     Они повалились кучами, как скошенный хлеб. Мы быстро зарядили  ружья  и
ждали новой атаки.
     Снова появились враги, и снова повторилась ужасная сцена.
     Ворота и тоннель были загромождены павшими.
     Чтобы возобновить атаку, врагам пришлось убирать  их  под  нашим  огнем
(стреляли я, Ханс и несколько лучших стрелков).
     Так продолжалось до тех пор, пока мы не  истратили  последние  патроны.
Тогда мои люди отошли назад, дав возможность  Харуту  и  его  отряду  занять
наши места, и сменили уже бесполезные ружья на копья и сабли.
     В продолжение получаса или более продолжалась ужасная борьба.
     Бой происходил в очень узком месте, и черные кенда были не в  состоянии
пробиться сквозь копья наших  бойцов,  защищавших  свою  жизнь  и  святилище
своего бога. Наконец враги отступили, дав нам возможность убрать  в  сторону
убитых и раненых и утолить жажду, так как стояла невыносимая жара.
     Вдруг в  воротах  показался  огромный  слон  Джана,  подгоняемый  сзади
уколами копий. Он быстро шел вперед, сметая на своем пути защитников  храма,
как будто это была сухая трава, и сокрушая все хоботом,  на  котором  висели
железные шары. Удары копьями были для него не более, чем укусы комаров.
     Он, трубя, шел вперед, а за  ним  потоком  катились  черные  кенда,  на
которых наши копейщики обрушились с двух сторон.
     В это время я в сопровождении Ханса возвращался со второго двора,  куда
ходил проведать раненого в  третий  раз  Рэгнолла.  Найдя  к  своей  великой
радости его рану неопасной,  я  спешил  вернуться  к  сражающимся,  и  вдруг
увидел дьявола Джану, несущегося прямо на меня, разрезавшего  на  две  части
толпу вооруженных людей, как нос гонимого бурей корабля разрезает воду.
     Сказать правду, я, несмотря на нелюбовь к излишнему риску,  обрадовался
при виде его.
     Даже возбуждение от продолжительного сражения не  могло  уничтожить  во
мне чувства стыда, которое  я  испытал,  промахнувшись  по  этому  животному
четыре раза подряд на расстоянии сорока ярдов.
     - Теперь, Джана, - думал я, испытывая нечто вроде  радостной  дрожи,  -
теперь я смою свой позор. На этот раз я не промахнусь, иначе это будет  моим
последним промахом в жизни.
     Джана несся вперед, вертя железными  шарами  перед  собой,  от  которых
воины бежали направо и налево, очищая между ним и мною пространство.
     Для большей верности (я немного дрожал от усталости) я стал  на  правое
колено, опершись на левое локтем, и прицелился в шею животного.
     Когда оно было шагах в двадцати от меня, я выстрелил,  но  попал  не  в
Джану, а в хромого жреца,  исполнявшего  обязанности  магута,  сидя  на  шее
слона несколько выше места, куда я метил.
     Да! Я попал ему в голову, которую разбил как  яичную  скорлупку,  и  он
бездыханным свалился на землю.
     В отчаянии я снова прицелился и выстрелил.
     На этот раз нуля  попала  в  конец  левого  клыка  Джаны,  от  которого
отлетел осколок.
     Последняя надежда погибла.
     У меня даже не оставалось времени подняться и бежать.
     Я так и остался на коленях, ожидая конца.
     В одно мгновение огромное животное очутилось почти надо мной и,  открыв
рот, подняло хобот.
     Вдруг я услышал голландское проклятие и увидел Ханса, почти  всунувшего
в рот Джане конец моего второго ружья.
     Грянул выстрел, за ним другой. Через миг огромный хобот обвился  вокруг
Ханса и, завертев его в воздухе, бросил футов на тридцать-сорок в сторону.
     Джана зашатался, словно  собираясь  упасть,  но  удержался,  покачнулся
вправо, прошел, спотыкаясь, несколько шагов, минуя меня, и остановился.
     Я повернулся, сел на землю и смотрел, что будет дальше.
     Сперва я увидел Рэгнолла, бежавшего с ружьем.  Он  дважды  выстрелил  в
голову животного, но оно не обратило на это никакого внимания.
     Потом я увидел его жену,  Хранительницу  Дитяти,  вышедшую  из  портала
второго двора в сопровождении двух  жриц,  со  статуей  Дитяти  из  слоновой
кости в руках. Все они были одеты так же, как и в утро жертвоприношения.
     Она совершенно спокойно шла вперед,  устремив  свои  большие  глаза  на
Джану.
     По  мере  ее  приближения  животное  начало   проявлять   беспокойство.
Повернув голову, оно подняло хобот и, вытянув его вдоль спины,  схватило  за
лодыжку царя Симбу,  неподвижно  сидевшего  в  своем  кресле.  Медленно  оно
стащило Симбу с кресла. Он упал около левой передней ноги  животного.  Потом
оно обвило хоботом тело беспомощного человека (я до сих пор не  могу  забыть
выражения  его  полных  ужаса  глаз)  и  завертело  его  в  воздухе,  сперва
медленно, потом все быстрее и быстрее, пока блестящие цепи на  груди  жертвы
не превратились на солнце в  одно  сплошное  серебряное  колесо.  Потом  оно
швырнуло  его  на  землю,  где  бедный  царь  лежал   безжизненной   массой,
потерявшей человеческий вид.
     Хранительница Дитяти бесстрашно остановилась перед  животным-богом.  Ее
спутницы остались позади.
     Рэгнолл прыгнул вперед, желая увлечь ее  в  сторону,  но  целая  дюжина
людей  удержала  его,  не  знаю,  с  целью  ли  спасти  его  жизнь,  или  по
какой-нибудь другой причине.
     Джана смотрел на Хранительницу Дитяти, она смотрела на Джану. Потом  он
яростно закричал и, выхватив Дитя из слоновой кости из ее рук, завертел  его
в воздухе и разбил о камни, как  Симбу.  Древняя  статуя,  пережившая  много
веков, разлетелась на тысячу мелких кусочков.
     При  виде   этого   белые   кенда   издали   великий   стон,   женщины,
сопровождавшие Хранительницу, разорвали  на  себе  одежды,  стоявший  вблизи
Харут в беспамятстве упал на землю.
     Еще раз закричал Джана, потом медленно опустился на  колени  и,  трижды
ударив  о  землю  хоботом,  как  бы   являя   этим   покорность   прекрасной
Хранительнице, стоявшей перед ним, задрожал всем своим могучим телом  и  пал
мертвым!
     Битва прекратилась. Черные кенда стояли в оцепенении.
     - Бог умер! - крикнул голос. - Царь  умер!  Джана  убил  Симбу,  и  сам
убит! Дитя разбито! Бегите, черные кенда! Бегите, ибо боги умерли,  и  земля
ваша стала землею призраков.
     Со всех сторон эхом раздавался стон: "Бегите, черные  кенда,  ибо  боги
умерли!"
     Они повернулись и бежали как тени, унося  с  собой  раненых.  Никто  не
пытался остановить их.
     Через полчаса ни одного  из  них,  за  исключением  тяжело  раненных  и
умирающих, не оставалось во дворе храма. Все они бежали.
     Сражение окончилось.
     Сражение, которое казалось поражением, было выиграно!


x x x

     Я поднялся на ноги и увидел Рэгнолла.
     Он прыгнул по направлению к своей жене и стал перед ней.
     - Люна! - воскликнул он.
     Облокотившись на плечо одного из белых кенда, я подошел к ним, так  как
любопытство превозмогло мою слабость.
     Некоторое время она пристально смотрела на него, потом ее глаза  начали
изменяться, как будто к ней возвращалась душа, сообщая им свет и жизнь.
     Наконец она заговорила медленным, нерешительным голосом:
     - Ох, Джордж, это ужасное животное убило  нашего  ребенка!  -  говорила
она, указывая на мертвого слона, - посмотри на него! Теперь  мы  будем  друг
для друга всем, как было прежде, пока Бог не пошлет нам другого ребенка.
     С этими словами она разразилась потоком слез и упала в объятия мужа.
     Я отошел в сторону (к своей чести, то же сделали и кенда),  оставив  их
вдвоем около мертвого Джаны.
     Тут я должен сказать, что с этого момента  к  леди  Рэгнолл  совершенно
вернулся рассудок, как будто гибель Дитяти из слоновой  кости  сняла  с  нее
чары. В чем заключались эти  чары  -  я  не  могу  сказать,  но  думаю,  что
каким-то  необъяснимым  образом  она  связывала  это  изображение  со  своим
потерянным  ребенком.  Первая  смерть  отняла  у   нее   рассудок,   вторая,
воображаемая, вернула его.
     С момента гибели  своего  ребенка  на  улице  английского  местечка  до
гибели Дитяти из слоновой кости в Центральной Африке она ничего не  помнила,
за исключением сна, о котором спустя несколько дней  рассказала  Рэгноллу  в
моем  присутствии.