ир  обедал  за  одним  столом,  подобной  философии  не
поздоровилось бы.


ПОН-СЮР-САМБР

СТРАНСТВУЮЩИЙ ТОРГОВЕЦ

     Подобно лакеям в мольеровском фарсе, чью великосветскую жизнь  нарушило
появление настоящего аристократа, нам суждено было встретиться  с  настоящим
коробейником.  А  чтобы  урок  падшим  джентльменам  вроде   нас   был   еще
назидательнее, он оказался коробейником бесконечно более  внушительным,  чем
темные бродяги, какими явно считали нас, - он был  точно  лев  среди  мышей,
точно  броненосец,  надвигающийся  на  две  игрушечные  лодки.  И   название
коробейника к нему никак не шло: он был странствующим торговцем.
     Если  не  ошибаюсь,  была  половина  девятого,  когда  этот   почтенный
коммерсант, мсье Эктор Жильяр из Мобежа, в  двуколке,  запряженной  осликом,
подъехал к дверям харчевни и весело окликнул ее обитателей. Это  был  худой,
подвижный болтун, смахивавший немного на актера  и  немного  на  жокея.  Он,
видимо, преуспел в жизни без помощи образования - во  всяком  случае,  он  с
суровой простотой придерживался  в  существительных  исключительно  мужского
рода, а за ужином соорудил  несколько  образчиков  будущего  времени  самого
пышного архитектурного стиля.  С  ним  была  его  жена,  миловидная  молодая
женщина в желтом платочке, и сын, четырехлетний  малыш  в  блузе  и  военном
кепи. Бросалось в глаза, что ребенок одет значительно лучше  родителей.  Нам
сообщили, что он уже учится в пансионе, но так  как  начались  каникулы,  он
проводит их с родителями в поездке. Чудесные каникулы, не  правда  ли?  Весь
день катить среди  зеленых  полей  рядом  с  отцом  и  матерью  в  двуколке,
нагруженной бесчисленными сокровищами,  и  встречать  в  глазах  деревенских
ребятишек зависть и восхищение. Да,  во  время  каникул  куда  веселее  быть
отпрыском странствующего торговца, чем сыном и наследником  самого  богатого
владельца бумагопрядильных фабрик в мире. Даже быть  владетельным  князем...
впрочем, если мсье Жильяр-младший не был владетельным  князем,  значит,  мне
вообще не доводилось видеть этих высоких особ.
     Пока мсье Эктор и сын хозяйки выпрягали ослика и  прятали  в  сохранное
место все ценности, сама хозяйка подогрела оставшиеся бифштексы и  поджарила
ломтиками вареный картофель, а мадам Жильяр разбудила малыша, который  устал
от долгой езды и, ошеломленный светом, дулся и хныкал. Однако едва он совсем
проснулся, как начал готовиться к ужину, для чего принялся уписывать сухарь,
незрелые груши и холодный картофель, но это, насколько я мог судить,  только
раздразнило его аппетит.
     Хозяйка, движимая материнской гордостью, разбудила свою дочку, и  детей
познакомили. Жильяр-младший посмотрел на нее,  как  щенок  смотрит  на  свое
отражение в зеркале, прежде чем равнодушно отвернуться. В это  мгновение  он
был всецело занят сухарем. Его маменьку, по-видимому, очень  огорчила  такая
его холодность к прекрасному полу, и она выразила свое негодование с большой
откровенностью и вполне уместной ссылкой на его возраст.
     Да, конечно, настанет время, когда он будет больше думать о девушках  и
гораздо меньше - о своей матери; пожелаем же,  чтобы  ей  это  действительно
было так приятно, как она воображает сейчас. Не странно  ли,  что  те  самые
женщины, которые изъявляют глубочайшее презрение  ко  всему  мужскому  полу,
считают  самые  безобразные  его  качества  милыми  и  благородными,   когда
подмечают их у своих сыновей?
     Девчушка глядела на него дольше и  с  большим  интересом,  -  возможно,
потому, что находилась у себя дома, тогда как он, искушенный путешественник,
привык к самым странным зрелищам. А кроме того, у нее не было сухаря.
     Во время ужина говорили только о его высочестве. И отец и мать  обожали
свое дитя до нелепости. Мсье утверждал, что мальчик умен необыкновенно - он,
например, знает имена всех своих соучеников.  Когда  же  проверка  на  опыте
кончилась полным провалом, отец начал восхвалять его редкостную осторожность
и требовательность: если его о чем-нибудь спросить, он подумает, подумает, и
если не знает ответа, то, "честное слово, он вам этого не скажет"  (ma  foi,
мсье Эктор, прожевывая мясо, осведомлялся у жены, в каком именно возрасте их
малыш  сказал   такие-то   достопамятные   слова   или   совершил   такой-то
достопамятный поступок; однако я заметил, что мадам чаще всего оставляла эти
вопросы без ответа. Она, со своей стороны, не была  склонна  к  хвастовству;
зато она без конца ласкала сына,  и,  по-видимому,  ей  доставляли  истинное
наслаждение все счастливые обстоятельства его  коротенькой  жизни.  Ни  один
школьник не мог бы с таким наслаждением говорить о  начинающихся  каникулах,
забывая о мрачной поре школьных  занятий,  которая  неизбежно  последует  за
ними. Мать с гордостью - может быть, несколько меркантильной - показала  его
кармашки,  чудовищно  вздувавшиеся  от  волчков,  свистулек   и   веревочек.
Оказалось, что он сопровождает  ее  в  дома,  куда  она  заходит  предлагать
товары, и получает су с  каждой  состоявшейся  сделки.  Короче  говоря,  эти
добрые люди совсем избаловали и испортили мальчишку.  Однако  они  старались
привить ему хорошие манеры и бранили, когда за ужином он не всегда вел  себя
подобающим образом.
     В общем, я не слишком обиделся оттого, что меня приняли за коробейника.
Если мне и казалось, что я ем изящнее, а мои  ошибки  во  французском  языке
носят совсем иной характер,  то,  несомненно,  ни  хозяйка,  ни  батраки  не
замечали никакой разницы. В этой кухне мы и Жильяры выглядели  одинаково  во
всех наиболее существенных отношениях.  Разумеется,  мсье  Эктор  чувствовал
себя более непринужденно и держался несколько  надменно,  но  и  этому  было
объяснение: он приехал в двуколке, а  мы,  бедняги,  путешествовали  пешком.
Вероятно, обитатели харчевни не сомневались, что мы изнываем  от  зависти  -
похвальной зависти - при виде столь преуспевающего товарища по профессии.
     И в одном я убежден: с появлением этих простодушных  людей  все  как-то
оттаяли, стали мягче и разговорчивее. Я, может быть, и не  доверил  бы  мсье
Эктору очень крупную сумму, но тем не менее я нисколько не сомневаюсь,,  что
он хороший человек. В нашем пестром мире, заметив в  человеке  ту  или  иную
добродетель - а особенно встретив семью, живущую в столь добром согласии,  -
удовлетворитесь этим, а остальное примите как само  собой  разумеющееся  или
(еще лучше) дерзко решите, что до остального вам нет дела и что десять тысяч
дурных  черт   не   сделают   хуже   черту   прекрасную,   даже   если   она
одна-единственная.
     Час был уже поздний.  Мсье  Эктор  засветил  фонарь  и  вышел  к  своей
двуколке, молодой же джентльмен совлек с себя большую часть  своих  одежд  и
стал заниматься гимнастикой на  коленях  матери,  а  затем  и  на  полу  под
аккомпанемент веселого смеха.
     - Ты будешь спать один? - спросила служанка.
     - Не бойся, не буду, - ответил Жильяр-младший.
     - Но ты ведь спишь один в школе, - возразила мать. - Будь же мужчиной!
     Однако он объявил, что школа - это одно, а каникулы - совсем другое;  и
в школе спальни  общие;  затем  он  прекратил  спор  поцелуями,  что  вполне
удовлетворило его улыбающуюся мать.
     Бояться же, как он выразился, что он будет спать один, действительно не
приходилось: на всех троих им предложили  только  одну  кровать.  Мы  же  не
согласились  вдвоем  воспользоваться  ложем,  предназначенным   для   одного
человека, и получили каморку с двумя кроватями на чердаке, - кроме кроватей,
там помещались еще три колышка для шляп и стол. Даже стакана с водой там  не
нашлось. Но окно, к счастью, открывалось.
     До того, как я уснул, чердак заполнили звуки могучего  храпа:  Жильяры,
батраки и обитатели гостиницы, вероятно, все  принимали  дружное  участие  в
этом концерте. За окном молодой месяц лил яркий свет на Пон-сюр-Самбр  и  на
скромную харчевню, где почивали мы, коробейники.


ПО КАНАЛУ САМБРЫ

К ЛАНДРЕСИ

     Утром, когда мы спустились на кухню, хозяйка указала  на  два  ведра  с
водой у входной двери.
     - Voila de l'eau pour vous debarboiller {Вот вам  вода,  чтобы  умыться
(франц.).}, - сказала она.
     И мы стали по очереди умываться, пока мадам Жильяр на крылечке  чистила
сапоги мужа и сына, а мсье Эктор, весело посвистывая, раскладывал товары для
дневной кампании по полкам большого короба на ремне, который составлял часть
его багажа. Тем временем их сын развлекался на полу шутихами "Ватерлоо".
     Да, кстати, а как  называются  шутихи  "Ватерлоо"  во  Франции?  Шутихи
"Аустерлиц"?    Точка    зрения    -    великое    дело.    Помните,     как
путешественник-француз, приехавший в  Лондон  из  Саутгемптона,  должен  был
сойти на вокзале Ватерлоо и ехать через мост Ватерлоо? Кажется,  он  тут  же
решил вернуться домой.
     Пон расположен на самом берегу реки, но если из Карта по суше  до  него
можно дойти за  десять  минут,  то  по  воде  приходится  проделывать  шесть
утомительных километров. Мы оставили мешки в гостинице и налегке отправились
к нашим байдаркам  через  мокрые  сады.  Несколько  знакомых  детей  явилось
проводить нас, но мы уже не были Таинственными незнакомцами,  как  накануне.
Отъезд куда менее романтичен, чем необъяснимое  прибытие  в  золотом  сиянии
заката. Внезапное появление призрака способно нас  поразить,  но  наблюдать,
как он исчезает, мы будем уже сравнительно равнодушно.
     Добрые обитатели харчевни в Поне, когда мы  явились  туда  за  мешками,
были потрясены. При виде двух изящных  сверкающих  лодочек  (мы  только  что
протерли их губкой), на каждой из которой трепетал "Юнион Джек", их  осенила
догадка, что они принимали под  своим  кровом  ангелов,  но  не  узнали  их.
Хозяйка стояла на мосту и, возможно, сетовала в душе, что  взяла  за  ночлег
так мало; ее сын метался  по  улице,  созывая  соседей  полюбоваться,  и  мы
уплыли,   провожаемые   целой   толпой   восхищенных   зрителей.    "Господа
коробейники", как бы не так! Слишком поздно вы поняли, какие это были важные
особы!
     Весь  день  накрапывал  дождь,  перемежаясь  внезапными   ливнями.   Мы
промокали  до  костей,  потом  немного  обсыхали  на  солнце,  потом   снова
промокали. Однако выпадали и блаженные промежутки,  в  частности,  когда  мы
огибали опушку леса Мормаль, - название было неприятным для слуха,  но  зато
сам лес ласкал зрение и обоняние. Деревья  торжественным  строем  стояли  на
берегу, купая нижние ветви в воде, а верхние сплетая в высокую стену листвы.
Что  такое  лес,  как  не  город,  воздвигнутый   самой   природой,   полный
жизнелюбивых и безобидных созданий, где ничто не мертво и ничто не сотворено
человеческими руками,  а  сами  обитатели  -  и  дома  этого  города  и  его
памятники? Ничто не может сравниться с лесом полнотой жизни и в то же  время
величием покоя, а двое людей, скользящих мимо на байдарке, ощущают  себя  по
сравнению с ним ничтожными и шумно-суетливыми.
     И бесспорно, из  всех  ароматов  мира  аромат  леса  самый  чудесный  и
бодрящий. Море  обладает  грубым,  оглушающим  запахом,  который  ударяет  в
ноздри, как нюхательный табак, и таит в себе  величественные  образы  водных
просторов и стройных кораблей; однако запах леса мало  уступает  морскому  в
тонизирующих свойствах и намного превосходит его  душистостью.  Кроме  того,
запах моря однообразен, а благоухание леса бесконечно богато оттенками, и  с
каждым часом меняется не только его сила, но и качество; к  тому  же  разные
деревья, как обнаруживаешь, бродя по лесу, окружены своей особой атмосферой.
Обычно над всем господствует аромат  еловой  смолы.  Однако  некоторые  леса
более кокетливы в своих привычках, и дыхание Мормаля, доносившееся до  наших
байдарок  в  этот  дождливый  день,  было  напоено  тончайшим   благоуханием
шиповника.
     Как жаль, что наш путь не пролегал только по  лесам!  Деревья  -  такое
благородно" общество. Старый дуб, росший на  этом  самом  месте  еще  в  дни
Реформации, более высокий, чем многие церковные шпили, более величественный,
чем горный отрог, и в то же время живой, обреченный болезням и  смерти,  как
мы с вами, - это ли не наглядный урок истории?  Но  бесконечные  акры  таких
патриархов, сплетающих корни, колышущих на ветру зеленые вершины, пока у  их
колен  тянется  ввысь  могучая  молодая  поросль,  целый  лес,  здоровый   и
прекрасный, дарящий цвет солнечным лучам и благоухание воздуху, - разве  это
не самый торжественный спектакль  в  репертуаре  природы?  Гейне  хотел  бы,
подобно Мерлину, покоиться под дубами Бросльянда. А мне мало одного  дерева:
вот если бы весь лес был единым деревом, как  смоковница,  то  я  просил  бы
похоронить меня под его главным корнем; тогда частички того, что было  мной,
распространялись бы от дуба к дубу, а мое сознание  разлилось  бы  по  всему
лесу, сотворив общее сердце для этого собрания зеленых шпилей, чтобы  и  они
могли радоваться своей прелести и величию.  Мне  кажется,  я  чувствую,  как
тысячи белок резвятся в моем гигантском мавзолее, а  птицы  и  ветер  весело
носятся над его волнующимся лиственным сводом.
     Увы! Лес Мормаль - всего лишь роща, и мы скоро оставили его  позади.  А
дальше, до конца дня, дождь продолжал налетать полосами, а ветер - порывами,
и от  этой  капризной  сердитой  погоды  сердцем  овладевала  глухая  тоска.
Странно! Всякий раз, когда нам приходилось переносить байдарки через шлюз  и
мы не могли укрыть наши ноги, обязательно  разражался  ливень.  Обязательно.
Именно такие происшествия вызывают личную неприязнь к природе. Ведь с тем же
успехом ливень мог бы разразиться на пять минут раньше  или  на  пять  минут
позже, и невольно проникаешься убеждением,  что  это  делается  только  тебе
назло. У Папироски был макинтош, и он мог более или менее  игнорировать  эти
козни. Но мне приходилось терпеть сполна. Я вспомнил, что природа - женщина.
Мой товарищ, пребывавший  в  менее  мрачном  расположении  духа,  с  большим
удовольствием выслушивал мои  иеремиады  и  иронически  мне  поддакивал.  Он
незамедлительно приплел к делу  приливы,  "которые,  -  заявил  он,  -  были
созданы исключительно для того, чтобы досаждать байдарочникам,  а  заодно  в
потакание пустому тщеславию луны".
     У последнего шлюза перед Ландреси я отказался  продолжать  путь  и  под
проливным дождем расположился у берега, дабы выкурить живительную  трубочку.
Бодрый старикашка - не иначе, как сам дьявол, по-моему, - подошел к  воде  и
стал расспрашивать меня о нашем путешествии. По простоте душевной я  раскрыл
ему все наши планы. Он сказал, что в жизни не слышал ничего глупее. Да разве
мне не известно, осведомился он, что по всему нашему маршруту  тянутся  одни
сплошные шлюзы, шлюзы, шлюзы, не говоря уж о том, что в это время года  Уаза
совершенно пересыхает.
     - Садитесь-ка в поезд, юноша, - посоветовал он. - И поезжайте  домой  к
папе и маме.
     Я был так поражен злоехидством старика, что не мог произнести ни слова.
Вот дерево никогда не наговорило бы мне ничего подобного!  Наконец  я  обрел
дар речи. Мы плывем от самого Антверпена, сообщил я, а это не так уж мало, и
проделаем и весь остальной путь назло ему. И не будь у меня  никакой  другой
причины, я все равно теперь это сделаю, потому что он посмел сказать,  будто
у нас ничего не получится! Почтенный старец  бросил  на  меня  презрительный
взгляд, охаял мою байдарку и удалился, покачивая головой.
     Я все еще кипел бешенством, когда явилась пара юнцов и, приняв меня  за
слугу Папироски, - наверное, потому, что я был только в свитере, а он еще  и
в макинтоше, - принялась задавать мне вопросы  про  мои  обязанности  и  про
характер моего хозяина. Я сказал, что  человек  он  вообще-то  неплохой,  но
вздумалось ему отправиться в это дурацкое путешествие!
     - О нет-нет! - сказал один из них. - Не  говорите  так,  оно  вовсе  не
дурацкое; это очень мужественный план и делает ему честь.
     Я твердо верю, что это были два ангела, ниспосланные ободрить меня.  До
чего  приятно  было  повторять  зловещие  предсказания  старца,  словно  они
исходили от меня  в  моей  роли  недовольного  слуги,  и  слушать,  как  эти
восхитительные  молодые  люди  небрежно  отмахиваются  от  них,   точно   от
безобидных мух.
     Когда я пересказал этот разговор Папироске, он сухо заметил:
     - У них, должно быть, странное представление об  английских  слугах!  У
этого шлюза ты вел себя со мной по-свински.
     Я был сконфужен, но, с другой стороны, я же не виноват, что меня вывели
из себя.

В ЛАНДРЕСИ

     В Ландреси дождь продолжал идти, а ветер - дуть, но мы  нашли  номер  с
двумя кроватями, хорошо меблированный, с настоящими  кувшинами  для  воды  и
настоящей водой в них, и еще обед, настоящий обед, не обиженный и  настоящим
вином. Пробыв одну ночь  коробейником,  а  весь  следующий  день  -  жертвой
стихий, я теперь чувствовал, как все эти блага согревают мое сердце, подобно
солнечным  лучам.  Обедал  в  гостинице  и   английский   скупщик   фруктов,
разъезжавший по этим краям с бельгийским скупщиком фруктов, а вечером в кафе
мы наблюдали за тем, как наш компатриот спустил порядочную  сумму,  играя  в
"пробку", - не знаю, почему, но это было нам приятно.
     Мы познакомились с Ландреси ближе, чем рассчитывали, так как погода  на
следующий день словно с цепи  сорвалась.  Однако  это  местечко  не  слишком
приспособлено для  отдыха  во  время  путешествия,  ибо  оно  состоит  почти
исключительно из всяческих  укреплений.  Внутри  этих  укреплений  несколько
кварталов жилых домов, длинные казармы и церковь по мере сил выдают себя  за
город. В здешней коммерции, по-видимому, царит глубокий застой, и  лавочник,
у которого я купил огниво  за  шесть  пенсов,  так  расчувствовался,  что  в
придачу  набил  мне  все   карманы   запасными   кремешками.   Единственными
общественными зданиями, представлявшими для нас интерес,  были  гостиница  и
кафе. Однако мы посетили и церковь. Там покоится маршал Кларк. Но так как мы
никогда даже не слышали об этом доблестном воине, то выслушали это  известие
с неколебимым мужеством.
     Во всех гарнизонных городах смена караулов, побудка и прочее  вносит  в
штатскую жизнь романтическую ноту. Горны, барабаны  и  флейты  прекрасны  по
самой своей природе, а когда они  приводят  на  мысль  марширующие  армии  и
живописные опасности войны,  то  пробуждают  в  сердце  горделивое  чувство.
Однако в призрачных городках вроде Ландреси, где  все  остальное  застыло  в
оцепенении, эти атрибуты войны производят особый эффект. Собственно,  только
они и остаются в памяти. Именно здесь стоит послушать, как проходит во мраке
ночной дозор под ритмичный топот марширующих ног и  грохот  барабана.  И  ты
вспоминаешь,  что  даже  этот   городишко   представляет   собой   один   из
стратегических пунктов великой  военной  системы  Европы  и  когда-нибудь  в
будущем он среди пушечного грома и порохового дыма может на века  прославить
свое имя.
     И уж во всяком случае, барабан благодаря своему воинственному звучанию,
психологическому воздействию и даже  благодаря  неуклюжей  и  смешной  форме
занимает особое место среди шумовых инструментов. А если правда  то,  что  я
слышал, и барабаны действительно  обтягиваются  ослиной  кожей  -  о,  какая
прихотливая ирония тут заключена! Казалось бы, шкура этого многострадального
животного и при его жизни  получает  достаточно  ударов  -  то  от  лионских
уличных торговцев, то от надменных иудейских пророков; но нет! После  смерти
бедняги ее сдирают с его измученного крупа, натягивают на барабан и бьют  по
ней из ночи в ночь, пока дозоры проходят по улицам всех гарнизонных  городов
Европы. И на высотах Альмы и Спихерена, как  повсюду,  где  смерть  вздымает
свой багряный стяг и выбивает собственную могучую дробь  при  помощи  пушек,
непременно  есть  и  барабанщик,  который  с  бледным  лицом  бежит  вперед,
переступая ч