ками, потому что  не
знал, что с ним делать.
   - А с ним и вправду нечего делать. Ну и что было потом?
   - А потом я его потерял.
   - Подумайте, вот невезение. Впрочем, не беда, может, мне удастся  найти
другой такой же. Я постараюсь.
   Они повернули к дому.
   - А помните, вы когда-то подарили мне медальон? Такую  массивную  штуку
из золота. И на внутренней стороне вы написали несколько дружеских слов.
   - Как же, помню.
   - В прошлом году за границей я отдал ваш медальон, Камилла.
   - Да что вы! Неужели отдали? А почему?
   - Я отдал его на память одному молодому другу. Он был  русский.  Он  на
коленях благодарил меня за этот подарок.
   - Неужели он так  обрадовался?  Господи,  ну  конечно  же,  он  страшно
обрадовался, раз он упал на колени! Я подарю вам  другой  медальон,  и  уж
этот останется у вас.
   Они вышли на дорогу, которая вела от Замка к мельнице.
   Юханнес остановился и сказал:
   - Вот у этого кустарника  со  мной  как-то  раз  приключилась  забавная
история. В ту пору я часто бродил здесь один, был тихий  летний  вечер.  Я
прилег за кустами, думая о своем. И вдруг на дороге показались двое.  Дама
остановилась. Ее спутник спросил: "Почему вы остановились?" Ответа  он  не
получил и спросил снова: "Что с вами?" - "Ничего, - ответила она. - Но  вы
не должны так смотреть на меня". "Но ведь я  ничего  дурного  не  делаю  -
только смотрю на вас", - возразил он. "Да, - сказала она, - я знаю, что вы
меня любите, но поймите, папа вам откажет: это невозможно". Он шепнул: "Вы
правы, это невозможно". И тогда она сказала: "Какая у  вас  широкая  рука!
Какое широкое запястье",  -  и  с  этими  словами  положила  руку  на  его
запястье.
   Пауза.
   - А дальше что? - спросила Камилла.
   - Не знаю, - ответил Юханнес. - Но почему она сказала эти слова  насчет
его запястья?
   - Может, у него были красивые  запястья.  И  они  были  прикрыты  белой
сорочкой. О, я, кажется, понимаю, в  чем  дело.  Наверное,  она  тоже  его
любила.
   - Камилла, - сказал он, - а если бы я очень любил вас и готов был ждать
несколько лет... Я просто спрашиваю... Одним словом, я недостоин  вас,  но
все-таки, как вам кажется, согласитесь вы стать моей женой, если я попрошу
вас об этом через год или два?
   Пауза.
   Камилла вдруг  залилась  краской,  смутилась  и,  стиснув  руки,  стала
раскачиваться взад и вперед. Он привлек ее к себе и спросил:
   - Как вам кажется? Вы согласитесь?
   - Да, - ответила она и упала в его объятия.


   День спустя Юханнес пришел за Камиллой, чтобы проводить ее на пристань.
Он  поцеловал  ее  маленькие  руки,  детские  и  невинные  -  сердце   его
переполняли радость и благодарность.
   Виктории с ней не было.
   - Почему тебя никто не провожает?
   В смятении глядя на Юханнеса, Камилла рассказала, что в Замке случилось
ужасное несчастье. Утром пришла телеграмма, хозяин  побелел  как  мертвец,
старый камергер и его жена заплакали навзрыд. Вчера вечером на охоте  убит
Отто.
   Юханнес схватил Камиллу за руку.
   - Убит? Лейтенант?
   - Да. Тело везут сюда. Какой ужас!
   Они пошли дальше, погрузившись  каждый  в  свои  мысли;  только  людная
пристань,  пароход,  крики  матросов  заставили   их   очнуться.   Камилла
застенчиво протянула руку Юханнесу, он поцеловал ее и сказал:
   - Камилла, я недостоин тебя, во всех отношениях недостоин. Но  если  ты
согласна выйти за меня, я приложу все силы, чтобы ты была счастлива.
   - Я согласна. Я всегда этого хотела, всегда-всегда.
   - На днях я вернусь в город, - сказал он. - Через неделю мы увидимся.
   Она поднялась на палубу. Он помахал ей рукой и продолжал  махать,  пока
она не скрылась из виду.  Повернувшись,  чтобы  идти  к  дому,  он  увидел
Викторию, она тоже держала в руке платок и махала Камилле.
   - Я немного запоздала, - сказала она.
   Он не ответил. Да и что было отвечать? Выразить сочувствие по случаю ее
утраты, поздравить ее, пожать ей руку? Ее голос был совершенно  беззвучен,
и на лице глубокая растерянность, - видно было, что она  пережила  сильное
потрясение.
   Пристань опустела.
   - Глаз у вас все еще красный, - сказала она и тут же пошла прочь. Потом
оглянулась.
   Он все еще стоял на месте.
   Тогда она вдруг вернулась и шагнула к нему.
   - Отто умер, - резко сказала она, и глаза ее сверкнули. -  Вы  молчите,
вы так уверены в себе. А он был во сто крат лучше вас, слышите? А  знаете,
как он умер? Его застрелили, его голову разнесло на куски, его  маленькую,
глупую голову. Он был во сто крат...
   Она разрыдалась и в отчаянии поспешила прочь.
   Поздним вечером в  дом  мельника  постучали.  Юханнес  открыл  дверь  и
выглянул - на пороге стояла Виктория, она сделала ему  знак.  Он  вышел  к
ней. Она схватила его за руку и повлекла по дороге; рука ее  была  холодна
как лед.
   - Присядьте, - сказал он. - Присядьте и отдохните, вы так измучены.
   Они сели.
   Она прошептала:
   - Что вы должны думать обо мне! Ни на одно мгновение я не оставляю  вас
в покое.
   - Вы очень несчастны,  -  ответил  он.  -  Послушайте  меня,  Виктория,
успокойтесь. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
   - Ради всего святого, простите мне мои сегодняшние слова! -  взмолилась
она. - Я и вправду очень несчастна, несчастна уже много  лет.  Я  сказала,
что он во сто крат лучше вас, это неправда, простите меня! Он умер,  и  он
был моим женихом, только и всего. Вы думаете, я дала  согласие  по  доброй
воле? Посмотрите сюда, Юханнес, - это мое обручальное кольцо,  я  получила
его давно, очень, очень давно, и вот я бросаю его, бросила! И она  бросила
кольцо в кусты; оба услышали, как оно упало.  -  Этого  хотел  папа.  Папа
беден, он совершенно разорен, а Отто рано  или  поздно  получил  бы  очень
много денег. "Ты должна", - сказал мне папа.  "Не  хочу",  -  отвечала  я.
"Подумай о своих родителях, подумай о Замке, о  нашем  родовом  имении,  о
моей чести". - "Хорошо, я  согласна,  -  ответила  я.  -  Я  согласна,  но
подождите три года". Папа поблагодарил меня и  согласился  ждать,  и  Отто
ждал, все ждали, но меня заставили надеть обручальное кольцо. Время шло, я
видела, что меня ничто не спасет. "Чего еще ждать? Пусть мой муж приедет",
- сказала я папе. "Благослови  тебя  бог",  -  ответил  он  и  снова  стал
благодарить меня за то, что я дала согласие. И  вот  приехал  Отто.  Я  не
пошла на пристань его встречать, я стояла у окна в своей комнате и видела,
как он подъехал к Замку. Тогда я бросилась к маме и  упала  перед  ней  на
колени. "Что с тобой, дитя мое?" - спрашивает она. "Не могу, -  отвечаю  я
ей. - Не могу выйти за него, он приехал, он стоит внизу, лучше застрахуйте
мою жизнь, и я утоплюсь в заливе или у плотины, это для меня легче".  Мама
побледнела как смерть и заплакала от жалости ко мне. Пришел папа. "Ну  что
же ты, дорогая Виктория, ты должна  сойти  вниз  и  встретить  жениха",  -
говорит он. "Не могу, не могу", - повторяю я и снова прошу его,  чтобы  он
сжалился надо мной и застраховал мою жизнь. Папа не ответил ни слова,  сел
на стул и задумался, а руки у  него  трясутся.  Когда  я  это  увидела,  я
сказала: "Приведи моего мужа, я согласна".
   Голос Виктории прервался. Она вся дрожала. Юханнес взял ее другую  руку
и стал греть в своих.
   - Спасибо, - говорит она.  -  Пожалуйста,  Юханнес,  сожмите  мою  руку
покрепче. Пожалуйста, сожмите покрепче! Господи, какие у вас теплые  руки!
Как я вам благодарна. Только простите мне те слова на пристани.
   - Я давно их забыл. Хотите, я принесу вас платок?
   - Нет, спасибо. Не пойму, почему я дрожу, хотя  голова  у  меня  так  и
горит. Юханнес, я должна просить у вас прощения за многое...
   - Нет, нет, не надо. Ну вот, вы немножко успокоились. Посидите тихо.
   - За столом вы подняли за меня бокал, вы произнесли застольную речь.  Я
себя не помнила с той самой минуты, как вы встали, и до той,  пока  вы  не
сели. Я слышала только звук вашего  голоса.  Он  звучал  как  орган,  и  я
страдала от того, что он так волнует меня. Папа спросил, почему я крикнула
вам что-то и прервала вас, он был очень недоволен. Но мама ни о  чем  меня
не спросила, она поняла. Я давным-давно во всем открылась маме, а два года
назад, когда вернулась из города, опять ей все рассказала. Это было в  тот
раз, что мы с вами встретились.
   - Не надо говорить об этом.
   - Хорошо, но только простите меня, будьте милосердны!  Как  мне  теперь
быть? Папа сейчас дома, он расхаживает взад и вперед по  своему  кабинету,
для него это страшный удар. Завтра  воскресенье,  он  распорядился,  чтобы
отпустили  всех  слуг,  за  весь  день  он,  больше  не  отдал  ни  одного
распоряжения. Лицо у него стало серое, и он все время молчит, так на  него
подействовала смерть зятя. Я  рассказала  маме,  что  хочу  пойти  к  вам.
"Завтра утром мы с тобой обе должны поехать в город  с  камергером  и  его
женой", - сказала она. "Я иду к Юханнесу", - говорю я ей  снова.  "У  папы
нет денег, нам втроем здесь больше жить не придется, он останется в  Замке
один", - отвечает она и все время старается переменить тему. Тогда я пошла
к двери. Мама посмотрела на меня. "Я иду к нему", - сказала я в  последний
раз. Мама подошла ко мне, поцеловала и сказала: "Ну что же, благослови вас
господь".
   Юханнес выпустил руки Виктории из своих и сказал:
   - Ну вот вы и согрелись.
   - Большое спасибо, да, да, теперь мне совсем тепло...  "Благослови  вас
господь", - сказала мама. Я призналась маме  во  всем,  она  давно  знает.
"Кого же ты все-таки  любишь,  дитя  мое?"  -  спросила  она.  "И  ты  еще
спрашиваешь, - ответила я. - Я люблю Юханнеса, его  одного  я  любила  всю
жизнь, его одного... его одного..."
   Он шевельнулся.
   - Уже поздно. Дома, верно, беспокоятся о вас.
   - Нет, - ответила она. - Они знают,  что  я  люблю  вас,  Юханнес,  вы,
наверное, и сами почувствовали, что они знают. Но я так  тосковала  о  вас
все эти годы, что никому, никому на свете этого не понять.  Я  бродила  по
этой дороге и думала: "Лучше я буду держаться опушки леса, потому  что  он
тоже больше любил ходить по лесу". Так я и делала. А в тот день,  когда  я
узнала, что вы приехали, я надела светлое платье, желтое платье, я  просто
захворала от тревоги и ожидания и все бродила из комнаты  в  комнату.  "Ты
вся сияешь сегодня!" - сказала мама. А я ходила и твердила самой себе: "Он
вернулся! Он здесь, и он прекрасен, и то и другое - правда!" А  на  другой
день я не выдержала, снова надела светлое платье и  пошла  в  каменоломню,
чтобы увидеть вас. Помните? И я вас увидела, только  я  сказала  вам,  что
собираю цветы, а я вовсе не за тем туда пришла... Вы уже  не  обрадовались
мне, но все равно спасибо за то, что я  вас  увидела.  С  нашей  последней
встречи прошло больше двух лет. У вас в  руке  была  ветка,  вы  сидели  и
размахивали ею, а когда вы ушли, я подняла ветку,  спрятала  ее  и  унесла
домой...
   - Виктория, - сказал он дрожащим голосом. - Никогда больше не надо  так
говорить.
   - Не надо, - с испугом сказала она, схватив его руку. -  Не  надо.  Вам
неприятно. - Она в волнении погладила его по руке. -  Да  и  как  я  могла
надеяться, что вам это будет приятно. Я причинила  вам  столько  зла.  Но,
может быть, пройдет время, и вы меня простите.
   - Я давным-давно вас простил. Дело не в том.
   - А в чем же?
   Пауза.
   - У меня есть невеста, - сказал он.



10

   На другой день, в воскресенье, хозяин Замка собственной персоной явился
к мельнику и попросил его прийти в  полдень  в  Замок,  чтобы  отвезти  на
пристань к пароходу тело лейтенанта Отто. Мельник озадаченно уставился  на
него. Тогда хозяин Замка коротко пояснил,  что  отпустил  работников,  они
ушли в церковь, и дома никого из прислуги не осталось.
   Как видно, хозяин Замка провел бессонную ночь, он был похож на  выходца
с того света и вдобавок не брит. Но он, по  обыкновению,  вертел  в  руках
тросточку и держался прямо.
   Надев свою лучшую пару, мельник отправился в Замок. Он запряг  лошадей,
а перенести тело в коляску ему  помог  сам  хозяин  Замка.  Все  это  было
проделано тихо, даже как-то таинственно, без свидетелей.
   Мельник поехал к пристани. Следом за коляской шли камергер, его жена  и
хозяйка Замка с Викторией. Все четверо шли пешком. Хозяин Замка еще  долго
стоял на лестнице и махал им рукой. Ветер трепал его седые волосы.
   Когда тело подняли на  пароход,  провожающие  тоже  взошли  на  палубу.
Хозяйка Замка крикнула мельнику, чтобы он  кланялся  хозяину,  и  Виктория
попросила о том же.
   Пароход отчалил. Мельник долго глядел ему  вслед.  Был  сильный  ветер,
море  волновалось,  только  четверть  часа  спустя  пароход   скрылся   за
островами. И мельник отправился восвояси.
   Он отвел лошадей в конюшню, задал им корм и решил наведаться в Замок  -
передать хозяину привет от жены и дочери.  Но  дверь  на  кухню  оказалась
заперта. Он обошел дом вокруг, чтобы войти через парадную дверь, но и  она
была на запоре. "Сейчас полдень, должно  быть,  хозяин  спит",  -  подумал
мельник. Но, поскольку он был человек обязательный и хотел исполнить  свое
обещание, он спустился в бывшую людскую в надежде кого-нибудь встретить  и
передать хозяину поклон от родных. В людской не было  ни  души.  Он  снова
вышел во двор, побродил вокруг и наконец заглянул  в  девичью.  Но  и  тут
никого не оказалось. Замок словно вымер.
   Мельник совсем уже собрался уйти, как вдруг заметил  мерцанье  свечи  в
подвале Замка. Он остановился. Сквозь  маленькие  зарешеченные  оконца  он
явственно увидел человека, который спускался в подвал, неся в  одной  руке
свечу, а в другой обитый красным шелком стул. Это был хозяин Замка. Он был
выбрит и одет во фрак, точно на бал. "Постучу-ка я ему в  окно  и  передам
привет от жены", - подумал мельник, но так и застыл на месте.
   Хозяин Замка посветил  вокруг  и  огляделся  по  сторонам.  Он  вытащил
откуда-то мешок не то с сеном, не то с соломой и положил поперек у  самого
порога. Потом полил его чем-то из лейки. Потом снес к двери ящики,  солому
и складную садовую лестницу и тоже их полил; мельник обратил  внимание  на
то, что при этом он старается не испачкать руки и одежду. Наконец он  взял
огарок свечи и поставил его на мешок, аккуратно обложив соломой.  А  потом
хозяин Замка сел на стул.
   Мельник, все больше изумляясь, следил за этими  приготовлениями,  не  в
силах оторвать глаз от подвального оконца. Зловещее  подозрение  закралось
ему в душу. Хозяин Замка неподвижно сидел на стуле, глядя,  как  понемногу
оплывает свеча; руки у него были сложены на коленях. Мельник видел, как он
стряхнул пылинку с рукава своего черного фрака и снова сложил руки.
   И тут у старого мельника вырвался испуганный вопль.
   Повернув голову, хозяин Замка посмотрел в окно.  Потом  вдруг  вскочил,
подошел к окну и прильнул к нему. В его глазах была невыразимая мука.  Рот
его искривился, он с немой угрозой поднес к стеклу  сжатые  кулаки,  потом
стал грозить уже только одной рукой, а сам все отступал в глубину подвала.
Вдруг он наткнулся на стул,  огарок  опрокинулся.  И  в  то  же  мгновение
вспыхнуло огромное пламя.
   Мельник с криком бросился прочь. Сначала он в страхе метался по  двору,
не зная, что делать, потом обежал дом вокруг. Потом кинулся к  подвальному
оконцу, выбил стекло и  стал  звать  хозяина;  потом,  наклонившись,  стал
трясти железные прутья, согнул их, выломал.
   И тут он услышал голос из подвала, голос без слов, стон, точно  с  того
света; дважды повторился этот стон, и мельник вне себя от  ужаса  отскочил
от окна и бросился бежать к своему дому. Оглянуться он не смел.
   Через несколько минут, когда они с Юханнесом примчались в усадьбу, весь
Замок - большой старинный деревянный дом -  был  охвачен  ярким  пламенем.
Прибежали еще несколько человек с пристани, но и они уже  ничем  не  могли
помочь. Все сгорело дотла.
   А мельник хранил мертвое молчание.



11

   Знаете ли вы, что такое любовь? Это просто ветер, который прошелестит в
розовых кустах и стихнет. Но бывает любовь -  точно  неизгладимая  печать,
она не стирается всю жизнь, не стирается до самой могилы.
   И ту и другую любовь создал господь, и на  его  глазах  любовь  длилась
вечно и любовь умирала.
   По дороге идут две матери  и  беседуют  между  собой.  Первая  одета  в
нарядное голубое платье, потому что ее возлюбленный  вернулся  из  дальних
странствий. Другая одета в траур. У нее было три дочери, две смуглые, одна
белокурая, и белокурая умерла. С тех пор  прошло  уже  десять  лет,  целых
десять лет, а мать все носит траур по умершей.
   - Какой чудесный сегодня день! - всплескивает руками та, которая  одета
в  голубое  платье.  -  Меня  опьяняет  тепло,  меня  опьяняет  любовь,  я
переполнена счастьем. Я  готова  раздеться  донага  прямо  здесь,  посреди
дороги, и протянуть руки к солнцу, и принять его поцелуй.
   Но та, которая одета в траур, молчит, она не улыбается и не отвечает.
   - Неужели ты все еще оплакиваешь свою девочку? -  в  простоте  душевной
спрашивает женщина в голубом. -  Ведь  прошло  уже  десять  лет,  как  она
умерла.
   Женщина в черном отвечает:
   - Да. Теперь ей было бы пятнадцать.
   Тогда та, которая в голубом, говорит в утешение:
   - Но ведь у тебя есть еще две дочери, и они живы!
   - Да, но они обе смуглянки, - рыдает та, что в трауре. - А моя покойная
девочка была белокурая.
   И обе матери уходят, каждая своей дорогой, унося каждая свою любовь...
   Но у каждой из дочерей-смуглянок тоже была своя любовь,  и  любили  они
одного и того же человека.
   Он пришел к старшей сестре и сказал:
   - Я пришел просить у вас совета, потому что я люблю вашу сестру.  Вчера
я изменил ей, она застигла меня в тот миг, когда я целовал в коридоре вашу
служанку. Она вскрикнула - это был даже не крик, а стон - и  исчезла.  Что
мне теперь делать? Я люблю вашу сестру, ради всего  святого  поговорите  с
ней, помогите мне!
   Старшая побледнела и схватилась за сердце, но потом  улыбнулась,  точно
благословляя его, и ответила:
   - Я вам помогу.
   На другой день он пришел к  младшей  сестре,  бросился  к  ее  ногам  и
признался в своей любви. Она смерила его взглядом и ответила:
   - Вы просите милостыню, но я, к сожалению, не могу  подать  вам  больше
десяти крон. Ступайте к моей сестре, она богаче меня.
   И с этими словами она вышла, надменно вскинув голову.
   Но, очутившись в своей комнате, она бросилась на пол и ломала  руки  от
любви.
   Зима, на улице холод, туман, пыль и ветер. Юханнес опять  в  городе,  в
своей старой комнатушке, ветви тополей  постукивают  в  стену  деревянного
дома, из окна которого он не раз любовался  рассветом.  Сейчас  солнца  не
видно.
   Все это время работа отвлекала его, он исписал груду  бумаги,  за  зиму
она стала еще больше. Какие только истории не разыгрывались в царстве  его
фантазии - бесконечная ночь, озаренная пламенем солнца.
   Но день на день не приходился, бывали хорошие дни, а бывали  и  дурные,
порой в самый разгар работы какая-то мысль, чьи-то глаза, слово, сказанное
давным-давно, могли вдруг всплыть в его памяти и погасить  вдохновение.  И
тогда он вскакивал и начинал расхаживать из угла  в  угол;  он  часто  так
расхаживал, на полу комнаты пролегла светлая дорожка,  и  она  становилась
светлее день ото дня...
   Сегодня, когда я не могу работать, не могу  думать,  не  могу  уйти  от
воспоминаний, я попробую описать то, что пережил  однажды  ночью.  Дорогой
читатель, у меня сегодня на редкость тяжелый день. Идет снег, на улице  ни
души, все уныло, и на сердце у  меня  безысходная  тоска.  Я  прошелся  по
улице, потом часами ходил по комнате, чтобы хоть немного  успокоиться;  но
вот уже дело к вечеру, а мне все не лучше. В моей груди  впору  бы  пылать
огню, а я холоден и бледен, как догоревший день. Дорогой читатель,  вот  в
таком состоянии души я попробую описать светлую и упоительную ночь. Работа
успокаивает меня, - как знать, может, про