Капитан тем временем рассказывал,
как в Усть-Камчатске, однажды уже смытом до основания, пару лет назад снова
объявили "тревогу цунами". Через три минуты все городское начальство
сбежало на единственном вертолете. Еще через минуту командование армейских
и пограничных частей умчалось вверх по реке на уже известном нам катере.
Поселок лежит на совершенно плоском берегу, уйти в сопки там нельзя, и
четыре часа его жители в страшной панике бегали взад-вперед по главной
улице, пока не стало ясно, что цунами не будет.
Мы пристали к берегу в поселке Ключи, откуда начинается "Транскамчатское
шоссе", ведущее в Петрик. Собственно, на картах оно идет в Усть-Камчатск.
Этот участок дороги строят каждый год, и каждый год он тонет в болоте. За
поселком уходил ввысь громадный, идеально правильный конус Ключевской
сопки, слегка дымившийся. Весь день я шел к нему, и вершина, сиявшая в
небе, была так отточенно прекрасна, что от нее невозможно было оторвать
взгляд. Местность постепенно повышалась. Березняки, где ветер гнал тучи
черного вулканического песка, сменились синеватыми зарослями ольхового
стланика. Перейдя несколько глубоких оврагов, я вступил в Бомбежную Тундру
- усыпанное камнями пространство, среди которого возвышалось множество
крошечных вулканчиков - боковые кратеры. Все они были разных цветов -
красные, черные, желтые, с воронками на макушках. Подъем становился все
круче, появились грязные снежники и застывшие лавовые потоки. Переночевал я
в маленькой избушке вулканологов на склоне. Гора ночью дрожала, из ее
макушки в небо бил огненный факел, и мимо с грохотом катились камни.
Утром вершина была залита розовым светом, внизу сверкали бесчисленные озера
поймы Камчатки. Я карабкался вверх по леднику, покрытому маленькими
снеговыми "грибками", потом по гладкому льду, где валялись расколотые
морозом вулканические бомбы, потом по свежему серому пеплу и к вечеру
оказался на краю кратера. За два дня я набрал 4800 м высоты и чувствовал
себя, как после марафонского бега. В кратере за последние пять лет вырос
внутренний конус, из его вершины шел густой серый дым. Я поднялся туда и
заглянул в жерло, но ничего, кроме дыма, не увидел. Вокруг лежала ровная
поверхность облаков. Между склоном внутреннего конуса и стеной старого
кратера было довольно тепло. Нашел место, где не было упавших камней, и
приготовился к ночевке. Взошла луна, облака внизу разошлись, и стали видны
сверкающие ледники соседних вулканов, далекие хребты и отблеск на глади
Охотского моря в 200 километрах к западу. На востоке виднелись огни
Усть-Камчатска, а у подножия - искорки Ключей. Морозный ветер нес снежную
крупу, по усыпанному звездами небу проносились метеоры. Я уже почти уснул,
когда гора качнулась и облако дыма над вершиной осветил красный отблеск.
Послышался гул, и я, помня бомбежку на Эбеко, приготовился к худшему. Из
жерла ударил вверх ярко светящийся фонтан жидкой лавы. Камни посыпались по
склону, воздух наполнился пеплом и сернистым газом, а затем новый фонтан
брызнул в небо, освещая клубящуюся тучу пепла. Багровый отсвет заплясал на
остром клыке соседнего вулкана Камень. Узкий ручеек лавы побежал вниз,
пузырясь и застывая на ходу. Потом все стихло. В течение ночи вулкан
"стрелял" еще несколько раз и будил меня грохотом. Я подходил к краю
лавового ручья, глядел на завораживающее движение огненной реки. Иногда
синяя молния вспыхивала в черных тучах, и игра красок становилась просто
фантастической.
К утру гора успокоилась. Застывший лавовый поток затерялся среди десятков
таких же, родившихся в другие ночи, и лишь дымок над трещинами говорил о
том, что этим черным камням всего нескольько часов от роду. Дымящееся жерло
едва виднелось в тумане. Сквозь серую пелену я сбежал вниз по гладкому
склону, прыгая через узкие ледниковые трещины. В избушке забрал свои вещи и
на негнущихся ногах сустился в Бомбежную Тундру, где меня громким свистом
приветствовали сурки. Пронзительно-свежий, но мертвый воздух высокогорья,
резкие тени камней и темно-синее небо сменились ароматом пойменных лугов.
Уже в сумерках, когда вокруг замелькали ночные птицы-козодои, я ступил на
тридцатикилометровую грунтовку, по которой к двум ночи добрел в Ключи,
устав, как никогда в жизни. (Только через день я сообразил, что до меня
козодоев на Камчатке никто не видел - пришлось писать об этом статью в
"Орнитологию"). Еще час я блуждал по поселку, разыскивая станцию Института
Вулканологии. Наконец, падая от усталости и подпрыгивая на каждом шагу от
боли в мышцах ног, я вполз на второй этаж, упал на какие-то ящики, закрыл
глаза, спустя миг открыл их и увидел, что уже утро.
Позавтракав с вулканологами (никто из них так и не смог мне объяснить,
почему Ключевская сопка "работает" только по ночам), я выполз на шоссе.
Через несколько часов попутный грузовик доставил меня в Эссо - маленький
поселок, окруженный лиственничной тайгой. По-прежнему хромая на обе ноги,
добрел до бассейна местного горячего источника. Меня покрывал слой грязи и
пыли, песок скрипел во всех карманах, в ботинках, за шиворотом и даже в
ушах. Раздевшись, я плюхнулся в горячую воду. Местные жители - коряки,
ительмены и эвенки - тут же выскочили на берег. Я удивленно огляделся и
увидел, что по воде расплывается серая клякса пепла.
Попутки не всегда попадаются вовремя, и вечер застал меня на огромной гари,
заросшей брусникой, с редкими стволами уцелевших лиственниц. Дорога была
пуста. Я брел по шоссе, поглядывая на далекий купол вулкана Толбачик.
Большое облако подплыло к нему, встало над вершиной, обволокло ее белой
мантией, а затем двинулось дальше, по-прежнему сохраняя форму вулкана.
Солнце село, тучи мошек поднялись из брусничного ковра. Над Толбачиком
появилось облако в форме зонтика. Темнело. Над первым "зонтиком" из воздуха
возник второй, третий, и вскоре над вулканом висела стопка из семи
"блинов". Я понуро тащился по дороге, преследуемый тысячами кровожадных
мошек. Только глубокой ночью меня догнали "Жигули".
Через пару дней, добравшись, наконец, до города, я снова пришел в
управление заповедника и начал переговоры насчет Долины Гейзеров. После
двух часов размахивания документами, шатания по коридорам и подробного
объяснения чрезвычайной важности для науки моего туда визита, мне
посоветовали обратиться в Институт Вулканологии, от которого летали
вертолеты в заповедник. Я поспешил за тридцать километров в Петропавловск,
где после долгого проталкивания сквозь бесчисленные "Нет!", "Никаких
вертолетов!", "Все рейсы забиты" и "Много вас здесь таких ходит!" меня
отправили в заповедник за пропуском. Тут кончился рабочий день. Я пошел к
знакомому по одному из теплоходных рейсов Сереже Соловьеву и стал
дожидаться многообещающего утра.
Увы, и назавтра, и на третий день мне пришлось все также курсировать между
заповедником и институтом. Кроме меня, по этому хитрому кругу вращались
несколько туристских групп, журналисты трех газет и множество прочих
желающих. Я затратил кучу денег на автобус Елизово-Петропавловск, но так
ничего и не добился. Поняв, что рискую весь остаток лета проездить по тому
же маршруту, я плюнул на все и поехал на турбазу, расположенную между
Корякским и Авачинским вулканами.
Погода была прекрасная. Внизу сверкала Авачинская бухта, солнце освещало
разноцветные склоны, между палатками бегали суслики, подбирая хлебные
крошки. Но наутро все оказалось затянутым туманом. Под дождем и ветром
несколько сот человек длинной цепочкой брели вверх, к кратеру Авачи. Мы
дошли до уступа, бывшей вершины горы. Здесь уже шел снег. Ветер дул с такой
силой, что стоять было невозможно. Но туристы оказались упорными, и вскоре
мы, взобравшись наверх, лежали на краю огромной желтой чаши, из которой
бесчисленные струи пара несли острый едкий запах сернистого газа.
А на следующий день начался третий раунд атаки на Долину. Теперь я
сосредоточился на вертолетном аэродроме Халактырка и фешенебельной
гостинице "Гейзер", где надеялся поймать каких-нибудь "спецтуристов" и
прорваться за ними в Долину, как пехотинец за танком. Тут мне повезло: я
встретил ребят из Свердловского турклуба, а у них были две тысячи наличных
денег, оформленных, как безналичные. Теперь мы могли одновременно давить на
заповедник, институт и авиацию, при необходимости устраивая им по телефону
"очные ставки". Все же первые два дня ничего не дали. Мы взяли тайм-аут и
уехали в поселок Мутновский.
Поселок состоял из двух бараков, окруженных чудовищными струями ревущего
пара. Пар бил из разведочных скважин: здесь готовилось строительство
геотермальной электростанции. Рядом текла речка, по берегам которой шипели
и клокотали разноцветные горячие источники. Чуть ниже на речке был водопад
с теплой водой. Мы сходили вниз по ручью до бухты Волчьей - узкого фьорда,
окруженного зубчатыми скалистыми хребтами - чтобы полакомиться фиолетовой
горбушей, полосатой кетой и сладкой малиной. В поселковой столовой висел
плакат "Собак и туристов не кормить!", но моя "красная книжечка"
Члена-корреспондента решила проблему.
Вечером я отправился на Мутновский вулкан. Тропа долго поднималась к
перевалу, потом шла поперек склона, во впадинах которого лежали серые
ледники. Я рассчитывал добраться до кратера засветло - батарейки в моем
фонарике совсем сели. Но за час до захода солнца наполз густой туман. Стало
совершенно темно, тропа куда-то подевалась, я долго бродил в темноте среди
камней и подмытых ручьями ледников, потом забрался под большой валун и,
дрожа от холода, стал ждать рассвета.
В три часа ночи туман исчез, луна осветила склон, и я нашел тропу.
Заполненный ледником каньон вывел меня к кратеру. В слабеющем свете луны я
бродил среди невидимых в темноте горячих источников, то и дело попадая
ногами в кипяток, пока не остановился на краю огромной ямы, на дне которой
слабо светилось красноватое дымящееся нечто. Все вокруг было наполнено
запахом сернистого газа, который всегда сопровождает любую вулканическую
деятельность.
Рассвет озарил самую фантастическую картину, какую я когда-либо видел.
Кратер был полкилометра в ширину и столько же в глубину. На дне его
цепочкой располагались три внутренних кратера, связанных горячей речкой. В
первом из них били мощные струи пара. Вокруг каждой струи вырос
двухметровый конус самородной серы, ярко-желтый снаружи и зеленый внутри.
Во втором кратере булькали зеленые кипящие озера и молочно-белые лужи
кислоты в золотисто-желтых серных берегах. В третьем бурлила огромная
воронка с горячей грязью, та самая, которая светилась ночью. Грязь
вздувалась пузырями и выбрасывала фонтаны, как живой океан Соляриса. Со
стены большого (внешнего) кратера языками-ледопадами стекал глетчер. Сквозь
него били газовые струи, и языки были окрашены: один в красный цвет, другой
в желтый, а третий - в голубой.
До поселка я еле добрел. Пальцы одной ноги были обморожены, другой -
обожжены. На дребезжащей машине-вахтовке мы двинулись в город по пылевому
плато между вулканами Горелым с его девятью кратерами и стройным
черно-зеленым красавцем Вилючиком. Это плато местные жители называют "Музей
стихийных бедствий" (здесь случаются извержения, сели, лавины, бураны,
лахары, смерчи, ураганы, пыльные бури, землетрясения, наводнения и лесные
пожары).
Вернувшись в город, мы начали четвертый раунд великой битвы за Долину
Гейзеров. Раунд длился два дня. Потом ребята пошли на Авачу, а я съездил на
западный берег полуострова. Странные галечные дюны отделяют его
заболоченные тундры от мрачного Охотского моря. Тысячи куликов летели вдоль
берега на юг. В этот день на горы вокруг Петропавловска лег свежий снег -
лето подходило к концу.
Еще пара дней прошла в напряженной борьбе. За деньги Свердловского турклуба
мы арендовали на двое суток вертолет от имени Института Вулканологии,
оборудование которого нам пришлось везти. За пропуск в заповедник пришлось
взять двух его сотрудников. В смертельной схватке с бюрократией моя красная
книжечка порятком потрепалась, а расходы на автобус достигли угрожающих
размеров.
И мы победили! В шесть утра этого великого дня мы стояли у чудесного
красного вертолетика, окруженные толпой туристов, которым мы ухитрились
продать лишние места. Зеленые холмы и скалы с прыгающими по ним снежными
баранами проплыли внизу, и мы приземлились на берегу огромного темно-синего
Кроноцкого озера. На той стороне возвышался изумительно совершенный конус
вулкана Кроноцкий с правильными вертикальными полосами ледников. Выгрузив
представителей заповедника, мы покружились над удивительным вулканом
Крашенинникова (огромный кратер, в нем двойной конус с двумя кратерными
воронками, в одной из них еще один конус, а в его кратере - еще один,
совсем крошечный, с маленьким кратерочком). Потом вертолет высадил нас на
склон Долины Смерти и улетел. Долина с таким зловещим названием
представляла собой желтый каменистый овраг со слоем сероводорода на дне. У
ручья валялись кости медведей и росомах. Мы прошли вниз и оказались в
Долине Гейзеров.
Об этом месте написано много, и я не буду вдаваться в детали - скажу лишь,
что оно стоило затраченного времени, денег и нервов. Весь день мы гуляли
среди "Фонтанов", "Печек", "Котлов", "Великанов", горячих водопадов и
разноцветных драпировок. Переночевав в избушке, мы наутро поднялись обратно
в Долину Смерти - ждать вертолет. Пилот попался неопытный и сел прямо на
берег ручья. Поток воздуха от винта поднял слой ядовитого газа, и маленькая
дочка одного из туристов потеряла сознание. Но свежий ветер в кабине
вертолета быстро привел ее в чувство, а мы уже снижались над кальдерой Узон
- огромным кратером с плоским дном, покрытым озерами, горячими источниками
и зарослями вкуснейшей ягоды-княженики. Потом мы от души полетали над
окрестными вулканами - аккуратным разноцветным конусом Карымского, Мылым
Семлячиком с зеленым озером в кратере и Большим Семлячиком с черной лужей
асфальта на золотом от серы склоне. Я понимал, что такой полет вряд ли
удастся когда-нибудь повторить, поэтому спустился на тросе за борт и снимал
всю эту фантастику, болтаясь на внешней подвеске.
В город мы вернулись уже ночью. Я переночевал у доброго Сережи и на
следующий день на последние деньги вылетел на самый юг Камчатки, в поселок
Озерная. Оттуда, перейдя со второй попытки глубокую быструю речку, дошел по
покрытым двухметровой травой лугам до Курильского озера. Оно лежит в
огромном кратере среди четырех красивых вулканов и считается крупнейшим в
мире нерестилищем лосося. Десятки огромных отъевшихся медведей бродили по
берегу. Стоило такому увальню войти в воду и намокнуть, как он превращался
в поджарого зверя с могучими буграми мускулов. Длинными прыжками они
обрушивались на рыбу, глушили ее ударами лап и мгновенно выбрасывали на
берег.
Появление перистых облаков в этом районе считается надежным признаком
приближения циклона. Я чудом успел вернуться в поселок до начала проливных
дождей, но пришлось просидеть два дня в ожидании летной погоды. Поскольку
деньги уже кончились, мне пришлось питаться фирменным блюдом местного
заводика - консервированной неркой с рисом, которую я воровал через дырку в
заборе. Ночевал я c другими бичами в пустом бараке, где всю ночь
поддерживал огонь в печи (топилась она мотками нейлона за неимением
лучшего). В Петрик удалось вернуться за двадцать минут до рейса в Москву.
Семь часов я глядел в окно на хребты и заболоченные тундры, но прилетел
всего на полчаса позже, чем вылетел - такова разница во времени. Моя одежда
и рюкзак были прожжены во многих местах и разъедены вулканическими газами.
Из вещей остались только кое-какие научные сборы, несколько красивых камней
и банка икры. Денег едва хватило на автобус из аэропорта до Москвы, а
похудел я на десять кило из шестидесяти имевшихся. Но эти два месяца были
сказочно интересными и невероятно длинными, а длинная и интересная жизнь -
это ведь совсем неплохо.



                             Попутка на крышу,

                               история пятая,
      в которой автор поднимается на самый верх и режет правду-матку.

Эту историю передал нам Абу-Омар-Ахмед ибн-Мухаммед со слов Мухаммеда
ибн-Али Рифаа, ссылавшегося на Али ибн-Абд-аль-Азиза, который ссылался на
Абу-Убейда аль-Хасима ибн-Селяма, говорившего со слов своих наставников, а
последний из них опирается на Омара ибн-аль-Хаттаба и учителя его
Абд-Аллаха, да будет доволен Аллах ими обоими!
                                                               Ибн-Хазм.
Ожерелье голубки

- Ура! Сегодня летим! - радостно сообщил наш босс, входя в заваленный
дынями и персиками гостиничный номер.
Вот уже пятый день наша маленькая экспедиция торчала в Душанбе. Мы выучили
наизусть ассортимент книжных магазинов, сбили цены на городском базаре и
успели отужинать у всех знакомых. Но договориться насчет вертолета не
удавалось. И вот, кажется, удача!
Я уже говорил, что не люблю возвращаться в город. Города Средней Азии -
приятное исключение. Правда, по количеству людей на улицах, выхлопных газов
и пыли они не уступают всем прочим. Однако есть в среднеазиатских городах
одна деталь, напоминание о которой заставит чаще биться сердце самого
сурового путешественника. Даже в самом слове, кажется, собралась вся
экзотика Востока. Попробуйте произнести его по-арабски, протянув последнюю
гласную: "эль базаар..."
...Мы приехали на порог Памира, в Алайскую долину, в конце июня. В горах
было еще холодно, особенно ночью. Забравшись в одно из ущелий Заалайского
хребта, мы две недели изучали редкостное чудо природы, одно из самых
удивительных, с какими приходится сталкиваться зоологу в Центральной Азии -
высокогорных бабочек.
Представьте себе, что вы поднимаетесь вверх от долины одной из памирских
рек. Все выше и выше по склону, час за часом. Река петляет далеко внизу,
давно уже не видны сверху юрты пастухов и ваша палатка. Трава постепенно
становится ниже, забивается под камни или тонкими ковриками стелется по
земле. Вот вы поднялись над уровнем соседних хребтов, и их изогнутые спины
медленно уплывают вниз, а из-за них выглядывают другие. Время идет, солнце
уже почти над вами - злое, иссиня-белое в темном провале неба. Наконец вы
на гребне. Здесь ничего не растет, кроме лишайников и крошечных подушечек
зелени в трещинах скалы. Ледник, зарождаясь на соседних снеговых склонах,
стекает вниз и серой лентой уходит за дальний отрог - там, внизу. За
широкой пропастью долины сияют залитые светом снежные стены дальних пиков.
Ледяной клык семитысячника вздымается над ними, и белый "флаг" сдуваемого
ветром снега тянется вбок от его вершины. Обжигающе холодный ветер свищет
среди промерзших скал, облизывает снег, резкими толчками пытается сбросить
вас с гребня. Ничто, кроме ветра, не движется здесь. Лишь изредка
гриф-бородач вынырнет из-за склона, проплывет мимо, кося на вас красным
глазом - так близко, что слышен скрип маховых перьев - и заскользит под
уклон вниз, в долину. А если вы точно рассчитали дату, время, высоту и
точку на склоне, вы можете увидеть чудо.
Огромная белая бабочка вдруг возникнет из хаоса черных скал, торчащих над
снеговым откосом, промчится на почти неподвижных крыльях вдоль их подножия,
повторяя профиль склона, пройдет над вами, непостижимым образом паря против
ветра - вы успеете разглядеть яркие красные и синие пятна - и унесется
дальше, то укрываясь от порывов шквала за гранитным утесом, то прижимаясь к
скальным стенам. Маленькое облачко закроет солнце - она сложит крылья,
камнем упадет на осыпь и исчезнет. Вы ждете, ежась на ледяном ветру, но
облачко, видимо, застряло между двумя воздушными потоками и все крутится на
месте - точно между вами и солнцем. Вот оно, наконец, растаяло, проходит
минута-другая, камни чуть нагрелись - бабочка вспархивает над осыпью и
улетает прочь. И уже кажется невероятным, что может она существовать тут,
среди разорванных морозом скал и тяжелого серого льда.
Спустившись в Алайскую долину, мы долго ловили попутку в Таджикистан. Из
сообщений "Голоса Америки", единственной радиостанц