заны знать свое
место на лестнице церковных должностей. Сдержанный служака не смел,  однако,
высказывать своих сомнений юному музыканту. Меняются времена.
     В неустанных занятиях прошел  1704  год.  Себастьян  почувствовал  себя
окрепшим в органной игре, изучил  и  устройство  инструмента  со  всеми  его
прихотями.
     Не установлено точно, где большую часть времени прожил в Арнштадте Бах.
Согласно молве он обитал в  домике  романтического  вида,  выходящем  острым
углом на небольшую площадь. Дом назывался "Zur guldenen Krone".  Примем  это
предположение. Здесь в одном из окон "дома  под  венцом"  часто  за  полночь
неярко светилась свеча. В комнате, заваленной нотными тетрадями, за  дубовым
столом Себастьян засиживался, с упорством переписывая, иногда  напевая  ноты
произведений именитых композиторов.
     А школа и хор? Педагогические обязанности Себастьян исполнял  исправно.
Волевые указания учителя в часы репетиций и особенно во  время  богослужения
магически действовали на учеников. Старшие из них уже  могли  самостоятельно
управлять хором. Так что Бах и как органист,  и  как  кантор  пока  нравился
церковным начальникам. Но чины  консистории  считали,  что  органист  обязан
обучать  школьников  и  образовательным  предметам,  кроме  того,  быть   их
воспитателем:   Себастьян,   всецело   поглощенный   занятиями   искусством,
неприязненно относился к подобным требованиям консистории. В надзиратели  же
за поведением школьников молодой органист был и совсем непригоден. Тем более
что среди учеников оказались и  его  ровесники.  Уже  к  новому,  1705  году
выяснилось, что ученики, особенно старшие из  них,  совсем  потеряли  страх,
норовили даже перебрасываться мячом  на  занятиях,  обзавелись  рапирами,  с
которыми  расхаживали  по  городу  в  вечерние  часы,  а  по  донесениям   в
консисторию их встречали и в "неприличных местах".
     Себастьян не сдерживал гнева, ученики затихали на время, а потом  снова
проказничали, тогда учитель впадал в равнодушие,  смотрел  на  их  поведение
сквозь пальцы и всецело погружался в свои артистические увлечения, уходил от
этих досадных неприятностей.
     Теперь он отдавался искусству импровизации даже в часы церковных служб.
Случалось,  что  издавна   принятый   порядок   ведения   музыки   нарушался
необычностью гармоний, которыми украшал органист  традиционные  мелодии.  Он
как бы забывал, что исполняет службу в маленьком городке,  и  давал  свободу
своему артистическому порыву, выходя за границы  рутины.  Почтенные  бюргеры
украдкой переглядывались. Дело, однако, заканчивалось легким  изумлением  да
вопросами к пастору. А Иоганн  Себастьян  уже  чувствовал  себя  окрепшим  в
композиции, и пора было не только импровизацией, а  цельным  самостоятельным
произведением показать свое искусство. С благоволения городского  начальства
он исполняет на пасху кантату собственного сочинения. Событие в городе!
     Изученная впоследствии исследователями баховского творчества эта ранняя
его кантата (15) {Цифры в скобках всюду означают номер данного  произведения
по книге "BWV": W. Schmieder. Thematisch-sistematische Verzeichnis der Werke
lohann Sebastian Bachs. Liepzig, 1971.} написана  в  старой,  установившейся
северонемецкой форме;  пластичность мелодий, их  жизненная  выразительность,
искусное ведение контрапункта и другие достоинства позволили оценить ее  как
вполне зрелое произведение, хотя  и  было  оно  сочинено  девятнадцатилетним
музыкантом.
     В кантате две части. Одна исполнялась до проповеди, другая  после  нее.
Основная тема кантаты: "Ты не оставишь души моей во аду", эту фразу поет бас
после мощного  инструментального  вступления.  Вокальные  соло  выдержаны  в
принятой тогда строгой форме. Драматично  контрастное  сопоставление  тем  в
одном  из  дуэтов:  один  голос  ликует,  смеется,  радуется,  другой  ведет
печальную мелодию, в которой чувствуются слезы, жалобы, стенания...
     Немецкий автор книги о Бахе Ф. Вольфрум в  начале  нашего  века,  когда
предметом споров были произведения "новой музыки" Рихарда  Вагнера,  Рихарда
Штрауса,  писал  об  арнштадтской  кантате  Иоганна  Себастьяна:  "В  смысле
музыкального реализма и технической фактуры  эта  смелая  юношески  огненная
кантата не уступает ни в чем крайним дерзаниям современной школы".
     Не будем ждать от жителей Арнштадта начала XVIII века  суждений,  какие
высказаны музыковедами спустя два столетия. По косвенным данным,  арнштадтцы
остались довольны в тот праздничный день своим  композитором,  органистом  и
кантором. Сумел он сплотить нерадивый хор и скудный оркестр, все  прозвучало
вполне  достойно.  Честолюбие  городских   властей   удовлетворено.   Утихли
кривотолки в среде бюргеров.
     Иоганн Себастьян чувствовал себя подготовленным к более самостоятельным
деяниям. Жил он в окружении родных  людей.  Можно  предполагать,  что  душой
родственного окружения в Арнштадте была Регина  Ведерман.  К  ней  приезжала
гостить племянница, дочь покойного Иоганна Михаэля, Мария Барбара. Себастьян
часто бывал у Регины и подружился с Марийхен, своей сверстницей.
     Бахи умели справлять семейные праздники. Не  обходилось,  конечно,  без
музыки. Добрая половина родичей пела, другие музицировали либо плясали.  Это
были веселые дни.
     Как-то в Арнштадте  объявился  родной  брат  Себастьяна,  Иоганн  Якоб,
средний в семье покойного Амвросия.
     С детства непоседа, он больше всего напоминал собой  Бахов  -  бродячих
музыкантов. Времена теперь другие, и бродяжничать можно не только по дорогам
Германии. Брат приехал повидаться и проститься с  родней:  по  контракту  со
шведскими властями он отправляется  на  службу  в  армию  короля  Карла  XII
гобоистом гвардейского оркестра. Такая выдумка не в духе Себастьяна. Но если
брат собрался, если не внемлет советам - воля его.
     Устроили по этому поводу праздник. Иоганн Себастьян отозвался  на  него
шуточным "Каприччио на прощанье с горячо  любимым  братом"  (992).  Он  знал
немало  подобных  сочинений  на  свободные  темы,  в   частности   немецкого
композитора  и  органиста  XVII   века   Фробергера;   ему   были   известны
инструментальные  пьесы  французов  Куперена  и  Рамо,  в  них   содержались
музыкальные изображения охот, пения птиц, сражений. В папках нот  Себастьяна
лежали прилежно переписанные пьесы лейпцигского кантора, почтенного  Иоганна
Кунау. К примеру, соната на библейские темы. Пройдут десятилетия, и  венский
классик Йозеф Гайдн разовьет подобную программную музыку.
     Пятичастное каприччио Баха относится именно к  такому  жанру.  В  пьесе
содержатся увещевания братьев, пытающихся ласковыми словами, сопровождаемыми
нежной мелодией,  удержать  любимого  брата  от  путешествия.  Но  музыка  и
предостерегает. Следуют  эпизоды,  рисующие  ужасные  происшествия,  которые
могут приключиться в  пути;  в  третьей  части  перед  порывистым  прощанием
слышатся рыдания; венчают каприччио двойная фуга, она чудно  варьирует  тему
почтового  рожка,  объявляющего  отъезд,  и  эпизод   прощанья   близких   с
путешественником...
     Каприччио  сыграно,  вино  выпито,  Иогаин   Якоб   покинул   Арнштадт.
Предостережения шутливой музыки оказались вещими:  гобоист  испытал  немалую
горечь, сопровождая с гвардейским оркестром своего повелителя  Карла  XII  в
его постоянных походах. Судьба забросила Баха на Украину;  после  поражения,
нанесенного шведам русскими войсками  под  Полтавой  в  1709  году,  гобоист
вместе с королем оказался плененным турками у Бендер. После освобождения  он
отставным музыкантом жил в Стокгольме.
     А старший брат Иоганн Христоф? И он, по всей  видимости,  присутствовал
на проводах Якоба:  ведь  в  каприччио  не  брат,  а  братья  предостерегают
отъезжающего дорогого гостя. Себастьян не обошел вниманием и  старшего.  Ему
он тоже посвятил пьесу, вежливую, почтительвую, с улыбкой, чуть педантичную,
в характере брата.
     ...Близилась осень 1705  года,  Иоганн  Себастьян  попрежнему  прилежно
выполнял свои обязанности органиста. Но равновесию  его  жизни  в  Арнштадте
угрожала опасность. Влиятельные бюргеры, прихожане Новой  церкви,  все  чаще
открыто выражали неодобрение вольностям, которыми,  по  их  мнению,  упрямый
органист украшал богослужебную музыку.  Обработки  хоралов  и  всякого  рода
вариации весьма отходили  от  канонизированной  музыки.  Проповедник  храма,
доброжелательный молодой магистр Утэ, и тот едва сдерживал ворчание паствы и
смягчал замечания консисторского начальства.
     К тому же репутацию молодого музыканта и кантора пошатнули в городе его
ученики. Иоганн Себастьян не терпел грубости и лени; вспыльчивый, выходил из
себя в классе при нарушении порядка. Среди учеников  были  великовозрастные,
они-то и донимали Баха чаще всего. Это они по вечерам, когда уже  запирались
городские  ворота,  пользуясь  потайными  лазами  в  стенах,  оказывались  в
неположенных местах за  пределами  городка,  распространяли  всякие  нелепые
слухи об учителе.
     Ученические хоры в бедных городах  тогдашней  Германии  редко  отвечали
строгим певческим требованиям.  Сверстник  Иоганна  Себастьяна,  гамбургский
музыкант, певец, а в будущем критик и композитор  Маттесон  -  имя  его  еще
много раз встретится в книге, - так писал о  подобных  хорах:  бывали  в  их
составе дискантист, "поющий слабым фальцетом, как старая беззубая  бабушка",
альтист, "мычащий, как  теленок",  тенор,  который  "ревет  по-ослиному",  а
начинающий бас, "исполняя нижнее соль, жужжит,  как  майский  жук  в  пустом
сапоге".
     Нет основания дурно отзываться о  певческих  способностях  арнштадтских
учеников Баха. Их голоса все же отвечали замыслам юного  Баха.  Но  в  своей
вспыльчивой строгости наставник в классе, очевидно, переходил иногда границу
допустимого. Старшие ученики, в свою очередь, только и ждали стычки с ним.
     4 августа,  поздним  вечером,  недалеко  от  Рыночной  площади  шестеро
учеников встретились с учителем. Иоганн Себастьян был в  форменном  камзоле,
при  шпаге.   Предводительствуемая   старшим   товарищем,   дирижером   хора
Гейерсбахом - имени этому суждено было войти во все  жизнеописания  Баха!  -
ватага остановила учителя. Задиристый Гейерсбах решил свести счеты. Он занес
над органистом то ли палку, то ли рапиру, вытащенную из-под накидки,  и  при
всех обозвал учителя "песьим отродьем", потребовав, чтобы органист  попросил
прощения за то, что на уроках поносил его игру на фаготе.
     Бах, видно, вправду не любил этого верзилу. Но не растерялся,  выдержал
натиск, вытащил шпагу и дал ему отпор. Остальные пятеро учеников  догадались
разнять дерущихся.
     В городке, не насчитывающем и четырех тысяч жителей, на другой же  день
узнали о происшествии. Баха немедленно пригласили  в  консисторию.  Чины  ее
решили  примерно  наказать  учеников,  виновников  стычки,  однако  органист
вынужден был признаться, что Гейерсбаха он действительно  назвал  "свинячьим
фаготистом".
     Почтенные блюстители нравов оказались в  затруднительном  положении.  В
арнштадтском архиве сохранились свидетельства того,  что  еще  три  раза,  а
именно четырнадцатого, девятнадцатого  и  двадцать  первого  августа,  совет
возвращался к обсуждению скандального происшествия. Принятие  окончательного
решения все откладывалось.
     Некоторым биографам Баха хотелось бы вовсе пройти мимо этого инцидента.
В самом деле, что великой его музыке  до  этих  столь  приземленных  бытовых
происшествий!  Между  тем  в  юности  композитора   уже   завязывался   узел
парадоксального несоответствия: полный обывательских трений, невзгод,  болей
ущемленного самолюбия житейский путь Иоганна Себастьяна Баха и  возрастающая
сила его творчества, которому предстояло  стать  достоянием  всеевропейской,
всемирной, а не только немецкой музыкальной культуры...

ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЕ ВСТРЕЧИ С БУКСТЕХУДЕ

     Органист по-своему воспользовался  тягостной  обстановкой,  создавшейся
после августовской вечерней перепалки.  Иоганну  Себастьяну  стало  тесно  в
арнштадтском кругу. Давние поездки в Гамбург оставались в памяти. Он  мечтал
теперь о личных встречах с органистами и композиторами.  И  прежде  всего  с
Дитрихом Букстехуде в Любеке.
     Консистория благожелательно отнеслась к просьбе Баха о поездке в Любек.
Это было даже кстати: время сгладит в памяти следы неприятного происшествия,
а визит к  знаменитому  музыканту,  занимающему  почетную  должность,  может
оказать умиряющее влияние на вспыльчивого органиста.
     На севере Германии духовная  музыка  шла  путем,  проложенным  Генрихом
Шюцем в первой половине XVII века. В композициях  Шюца  слышались  отголоски
страданий народа, испытанных в тяжелую эпоху Тридцатилетней войны.  Впрочем,
Любек и окрестные города менее других областей Германии пострадали  от  этой
долгой,  изнурительной  военной  поры.  Любек  оставался  тем  городом,  где
прилежно сохранялись национальные музыкальные  традиции.  Дитрих  Букстехуде
славно продолжал их.
     Иоганн Себастьян наслышан был об искусстве любекского  органиста.  Игра
его,  особенно  исполнение  собственных  произведений,  вызывали  удивление,
возбуждали восторг. Букстехуде жил  в  Любеке  уже  лет  сорок,  и  ему  шел
шестьдесят девятый год. Бах торопился послушать игру:  маэстро  в  почтенном
возрасте, хотя, по свидетельству знатоков, мастерство его не увядает.
     Прославленный композитор-полифонист сочинял хоральную музыку,  органные
произведения всех других жанров, он был мастером вариаций  импровизационного
характера. Известен был кантатами. По словам  музыкантов,  наблюдавших  игру
Букстехуде, восхищало виртуозное обращение его с педалью.  Любекский  мастер
славился еще в своих кантатах и  других  произведениях  с  участием  хора  и
певцов-солистов  искусством  так   называемого   инструментального   ведения
человеческого  голоса  -  в  ариях,  речитативах,  дуэтах,  когда  голос   в
виртуозности не уступает сольным инструментам  оркестра.  Для  арнштадтского
органиста эта область искусства  была  малоизвестна,  можно  представить,  с
каким нетерпением он устремился в Любек!
     В   жизнеописаниях   Себастьяна    Баха    принято    повторять,    как
малообеспеченный юноша, провинциальный музыкант чуть ли не  два  года  копил
деньги на  путешествие  в  Любек  и  для  экономии  проделал  путь  в  сотни
километров  пешком  по  осеннему  бездорожью.  Правдоподобно  ли  это?   Нет
достоверных сведений о том, что Бах задолго готовился к поездке. Более того,
можно полагать, что именно перепалка на Рыночной площади подсказала  Баху  и
консисторским чиновникам разумное решение - уехать органисту  из  города  на
некоторое время. Что же касается уверений в том, что до Любека Бах добирался
пешком, это, по мнению нынешних биографов композитора, маловероятно хотя  бы
потому, что разрешенного ему четырехнедельного  отпуска  не  хватило  бы  на
пешее путешествие. Крепко сложенный, с развитой мускулатурой, хороший ходок,
Себастьян любил прогулки, но не настолько, разумеется, чтобы не  знать  себе
цену как музыканту и артисту. Стоило ли тратить попусту силы  и  время  ему,
органисту,  который,  конечно,  мечтал  сам  сесть  на  скамью   знаменитого
любекского органа и сыграть перед мастером, если тот пожелает его послушать?
Да и пожитков у музыканта набралось немало. Нужно  было  захватить  с  собой
нарядное платье - камзол с чулками, ботинками,  шляпой,  тетради  с  нотами.
Куда ж тут в осеннюю непогоду конца октября -  начала  ноября  шагать  сотни
миль? К тому же связи у Бахов были таковы, что  на  попутных  деревенских  и
купеческих повозках со съестными  припасами  и  товарами,  отправляемыми  из
одного города в другой, молодому музыканту без труда можно было добраться из
Арнштадта в Любек.
     Итак, Бах у Дитриха Букстехуде.  Органист,  неторопливый  в  походке  и
жестах,  пожилой,  даже  старый,  привыкший  быть  опекуном  молодежи,   мог
снисходительно-благосклонно принять очередного юного гостя. Но, очевидно, он
скоро распознал незаурядность знаний и исполнительского  дара  органиста  из
Арнштадта, и Иоганн Себастьян с радостью услышал доверительное  обращение  к
себе старого мастера: "Дорогой собрат!.."
     Любекского органиста посещает немало гостей. Года  два  назад  в  Любек
приезжал из Гамбурга  музыкант  Маттесон  (уже  упомянутый  в  этой  книге).
Сопровождал его юный сочинитель музыки  и  искусный  органист  Гендель.  Они
слушали игру Букстехуде в Мариенкирхе, упражнялись на органе, музицировали в
его доме на  клавицимбале.  Теперь  любекский  органист  видел  перед  собой
земляка Генделя; их колыбели,  оказывается,  стояли  чуть  ли  не  рядом  на
немецкой земле: одна в Эйзенахе, другая в Галле.
     Так судьбе угодно было в юности свести в Любеке  двух  гениев  немецкой
музыки: Георг Фридрих Гендель и Иоганн Себастьян Бах  в  истоках  творческой
жизни получили напутствие маститого  Дитриха  Букстехуде.  Эти  два  истока,
никогда не сливаясь, образуют затем два могучих русла немецкого музыкального
искусства. Гендель и Бах, ни разу не свидясь на жизненном пути, займут рядом
места в истории европейской музыки.
     Не сохранены подробности жизни Иоганна Себастьяна в Любеке.  Достоверно
известно,  однако,  что  вместо  четырех  недель,  испрошенных  на  поездку,
музыкант провел в отпуске чуть ли не четыре месяца.
     Рисуется картина утреннего воскресного богослужения в церкви св. Марии.
     Лучи зимнего солнца в узкие окна скупо  освещают  внутренность  церкви.
Букстехуде поражал величавостью своей манеры  дирижирования  и  удивительной
подвижностью в минуты убыстрения и усложнения звуковых потоков. Артистически
звучали кантаты, а среди регистров  органа  Себастьяна  поразило  устройство
особого вида "колокольных голосов"...
     В  Любеке  под  опекой  Букстехуде  Иоганн  Себастьян  подробно  изучил
устройство органов, и  большого  и  малого.  После  своего  путешествия  Бах
прослыл в Арнштадте и соседних городах знатоком механики этого  инструмента.
То была одна из самых сложных отраслей техники тогдашнего времени.
     Сбылось еще одно желание арнштадтского гостя в познании музыки. Любек -
один из первых немецких городов, где возник и  укрепился  обычай  проведения
концертов духовной музыки. В молодости своей Букстехуде положил этому обычаю
начало.
     История подобных музыкальных вечеров такова. Лет тридцать с  лишним  до
поездки Баха  в  Любек  органист  Мариенкирхе,  учтя,  что  осенью,  в  пору
оживления торговых сделок, по пути на биржу или с биржи каждый четверг купцы
имеют  обыкновение  заходить  в  церковь,   стал   играть   для   "духовного
развлечения"  свои  композиции.  Игра  вошла  в   обычай.   Ширился   состав
слушателей. Стали проводить постоянные денежные сборы, концерты с  четвергов
были перенесены на воскресенья, на время с четырех до пяти часов пополудни.
     Программы концертов пополнялись музыкой других авторов и разных жанров,
приличествующих церкви. Таких концертов  каждый  год  устраивалось  примерно
пять - между днем Мартина (в ноябре) и  рождеством.  Рискованное  новшество,
ибо во  многих  городах  в  предрождественские  дни  покаяния  музыка  вовсе
умолкала в церквах. Видно, доверие к органисту было весьма высоко  в  землях
Северной  Германии.  Букстехуде  сочинял  циклы  кантат  для  вечеров.   Они
представляли собой соединение текстов из Библии и  хоральных  строф,  иногда
велись диалоги между солистами или солистом и хором. Разумеется, участвовали
оркестровые инструменты.
     Букстехуде исполнял и свои органные произведения. Себастьян жадно  и  с
профессиональным пониманием вслушивался в звуки трехмануального,  с  тройной
клавиатурой  органа,  которым  с  такой   артистической   властью   управлял
преображающийся во время неистовой игры старый органист.
     Как ни глубоко западали в память Иоганна  Себастьяна  музыкальные  идеи
грандиозных  композиций  Букстехуде,  сколь  ни  восхища